Джисон готов был упрятать воспоминания об эксцентричном господине с трубкой и красивыми глазами куда-то глубоко в душу, что напоминала детское сокровище — и среди красивых камешков, фантиков, крышечек и разноцветных стеклышек, он был бы той самой единственной и драгоценной золотой монеткой.

С Джисоном целоваться было всегда классно. С ним вообще «всегда», без всяких «классно».

Мысли об упущенной жизни и обманутых ожиданиях от нее постоянно лезли в голову, поэтому Хёнджин постоянно работал, чтоб утопить неприятные мысли в консоме, а не утопиться самому в Сене. Порой, дно чувствовалось и без водных процедур. «Залечь на дно в Брюгге» — только в Париже, и Хенджин был не убийцей-неудачником, а просто неудачником.

Ведущий факир в центре манежа казался самим воплощением огня — он абсолютно бесстрашно крутил в руках огненные веера, а затем и вовсе сложил их в подобие факела и поглотил пламя с одного. Мгновение — и шатёр озарил свет от очередного огненного облака, которое вспыхнуло под возгласы шокированных зрителей, даже тех, кто видел факира не раз. Джисон некстати вспомнил слова матушки про «сумасшедшего факира» — рыжеволосый, под стать огню, стройный юноша на арене извергал пламя дракона.

Вокруг царил неоновый полумрак, который невольно заставлял вспоминать какой-то фильм — «Неоновый демон», или что-то типа того… Джисон обернулся и посмотрел на Минхо, который в свете теплых розовых ламп казался тем самым неоновым демоном.