***
Чакотай изо всех сил старался сосредоточиться каждый день в классе и в воздухе, B-29 теперь управлялся если не плавно под его руководством, по крайней мере, настолько плавно, насколько позволял беспокойный самолет. Экипаж неустанно работал вместе, чтобы поднять железного зверя в воздух, и каждый день они проходили тренировочный полигон для бомбометания. По их приказу с неба падали снаряды, вырывались взрывы грязи и песка. Это напоминало о том, что их назначение было далеко не постоянным, что им придётся покинуть этот фантастический мир и через десять дней снова окунуться в грязный ад войны. Время становилось решающим фактором. Приличия ушли в прошлое. Класс разбегался сразу же после занятий. И он сам вечно искал Кэтрин, стараясь проводить с ней каждую свободную минуту. Будь то неспешная прогулка по базе, поездка в город за газировкой или просто времяпрепровождение в самолёте — ему нужно было быть с ней. Обмен разговорами или поцелуями, для него это не имело значения — он был рад принять всё, что она была готова предложить. Он держал её за руку, как будто это спасательный круг в будущее. Отсутствие уединённых мест всё больше затрудняло общение, пока Кэтрин, наконец, не набралась смелости провести Чакотая в спальню для девочек. Они на цыпочках прошли по линолеумному коридору, Кэтрин вертела головой из стороны в сторону. Затем, быстро открыв свою дверь, она толкнула Чакотая внутрь, прежде чем кто-либо мог догадаться. Когда защёлка скрипнула, закрываясь, его осенило, что он один, с женщиной, в её комнате. В последний раз это случилось с проституткой в Марселе. И Кэтрин, скорее всего, не понравится эта конкретная история. Комната была простой, но он был в восторге, зная, что именно здесь она спала каждую ночь. Украшения были небольшим намёком на эту таинственную женщину, в которую он быстро влюбился. Затем он заметил, что рядом с её кроватью негде сесть. Не желая быть слишком смелым, он прислонился к стене, в его голове проносились всевозможные варианты того, почему она привела его сюда. Она быстро развеяла все его вопросы, когда толкнула его на свою кровать, расположившись на нём сверху, целуя его без малейшего намёка на приличия. Его руки были повсюду. Им нужно было остановиться. Даже сквозь запах авиатоплива он мог уловить намек на её воздушные духи, двойственность её личности была даже в её запахе. Обещание самоконтроля, которое он дал ей, рушилось, когда она сидела у него на коленях, а движения их губ усиливали и так растущее в них желание. Эта проклятая молния на передней части её лётного костюма дразнила его: маленький болтающийся металлический язычок, который мог так много показать. Ему нужно было только взять его в руки и сдвинуть вниз. По нескольку дюймов за раз медленно переместить его к талии… Нет. Нет. Он сказал ей, что будет уважать её границы. Его руки послушно оставались на её талии и спине, лишь изредка двигаясь, чтобы подразнить её груди, когда он страстно хотел полностью обхватить их, попробовать одну из них на вкус. У них было уединение и кровать. Ну, по крайней мере, организованное полу-уединение, где они решили, что отныне они будут по очереди с Ланой и Томом пробираться в комнату девочек в разные дни. Тускло-зелёная военная форма никогда не была эротичной, пока не оказалась на ней. Он поцеловал края ткани, где её кожа была открытой, приспуская воротник её летного костюма, чтобы получить доступ к её шее. Отодвинул рукава, чтобы покрыть сладкими поцелуями её запястья. И эта молния спереди, крошечный рывок, и он сможет проложить свои голодные поцелуи до её груди. Он знал, что она не застрахована от тех же животных инстинктов. Она не уклонялась от жесткой выпуклости в его штанах, двигая тазом, чтобы почувствовать, что она сделала с ним. Самые божественные поддразнивания. Каждый вечер, расставаясь с ней, он прямиком направлялся в казарменный душ и принимал его в максимально уединённом месте, на какое только был способен, стараясь не взорваться. Тихий стон сорвался с её губ, и он ослабел. Он не хотел этого делать, только он не мог не откинуться на кровать, больше не в состоянии держаться прямо. Она двигалась вместе с ним, на нём. Она прижалась к нему своей грудью и тяжело дышала ему в шею. И всё, что он мог сделать, это сдерживать порыв раздеть её догола, пытаясь не позволить себе вольностей. Очевидно, у неё были такие же проблемы с самоконтролем, как и у него. Она прижалась к нему всем телом и зубами распахнула верх его униформы, чтобы прикусить ключицу. Нетерпеливые руки, казалось, пытались исследовать каждую клеточку его тела. Как же он отчаянно желал протолкнуть своё желание сквозь все их многочисленные слои одежды и добраться до неё. Она внезапно отстранилась от его груди с отчаянным вздохом и медленно села. — Чакотай, — выдохнула она. — Мне нельзя иметь детей. Это было совсем не то, что он ожидал от неё услышать. И он не мог удержаться от смеха. Она расположилась так, чтобы они могли видеть друг друга, её волосы рассыпались вокруг лица, обрамляя порозовевшие щеки, показывая невинность, которую он редко приписывал этой мудрой женщине. Невинность, резко контрастирующую с жаром её тела над твёрдостью в его штанах. — Кэтрин, да ладно, ты знаешь, откуда берутся дети? — он указал на слои одежды, мешающие им делать что-либо действительно интересное. — Я думаю, мы в безопасности. Её глаза сузились, губы поджались, прежде чем она огрызнулась. — Конечно, я знаю, что собой представляет секс. Я выросла на ферме. Почему Кэтрин не должна была знать об этих вещах? Ей было двадцать восемь, она была не похожа на традиционалистку, и хотя ему было неприятно думать о мужчинах, которые могли быть у неё до него, он не хотел выпытывать у неё в подробности. По крайней мере, теперь он мог продолжать. Его совесть теперь была не обременена тем, что следовало объяснять детали, и он жадно подхватил её обратно в свои объятия, целуя её ещё более агрессивно, чем раньше, когда он прижался к ней своим пахом. Её руки снова образовали прочную преграду на его груди, и она разорвала их союз с натянутым раздражением. — Я знаю, что такое секс, но… Но на самом деле у меня никогда его не было. Это остановило его на полпути. — О, я не… Я думаю… Мы никогда не говорили об этом. — Хорошие девочки не говорят об этом. Чакотай заставил себя сесть, зная, что это не тот разговор, который он мог бы вести лежа. Ему нужно было некоторое расстояние, чтобы обсудить это. Чтобы сохранить честность и практичность, не подчиняясь сиюминутным желаниям. Усадив Кэтрин рядом, нежно поглаживая рукава её летного костюма, он не отрывал взгляда от лица сильной женщины, сейчас демонстрирующей намек на уязвимость. — Дело не в том, что я считаю, что женщине нужно ждать замужества, — она практически фыркнула от этой идеи. — Я просто никогда не встречала мужчину, который не хотел бы контролировать меня или сделать из меня того, кем я не являюсь. Я избегала сближения с кем бы то ни было. До сих пор. Он провёл рукой по волосам и глубоко вздохнул, обдумывая последствия того, что она сказала. Она была девственницей. И она хотела его. Он не был уверен, какой факт был более шокирующим. — Я просто… Я бы никогда не сделал ничего, что могло бы причинить тебе боль, Кэтрин. Она провела большим пальцем по его нижней губе, её грудь все ещё вздымалась после их поцелуев. — Не намеренно, но мужчины всё время обижают женщин своим невежеством. Я рискую, если мы это сделаем. Я не могу забеременеть. — Я не хотел давить на тебя. Прости, если я заставил тебя почувствовать, что мы должны делать то, чего ты не хочешь делать. Она покачала головой, каштановые пряди заплясали из стороны в сторону, когда из её губ вырвались невероятно страстные слова. — Я хочу этого. Я хочу тебя. Он растаял. Слова признания и приветствия, которые он мечтал услышать от другого человека всю свою взрослую жизнь. — Но я не могу, я абсолютно не могу рисковать жизнью ребёнка. И я не знаю лучшего способа предотвратить беременность. Я слышала о некоторых вещах, но всё это кажется таким ненадёжным. А мне нужно знать наверняка. Он никогда не ожидал, что у него будет подобный разговор с классной девушкой. Подразумевалось, что контроль над рождаемостью должен быть темой для проституток и распущенных женщин, и Кэтрин была максимально далека и от того, и от другого. Хотя, если Кэтрин чему-то его и научила, так это тому, что женщинам не обязательно быть такими, какими их видит мир. — Есть способы. — Какие? — она ждала его ответа, выжидающе глядя на него. Это была своеобразная перемена, она обращалась к нему за информацией, а не инструктировала его по обсуждаемой теме. Он много знал о сексе. Из того, что обсуждали мужчины, из фильмов базового обучения, от нетерпеливых женщин возле шахт и, конечно, от работниц, которым он платил за их тела. Всё это привело к довольно запутанной интерпретации секса. А затем к нему вернулось ещё более раннее воспоминание, когда похоть была свежа в его памяти, и он только что оставил детство позади. Его мать говорила с ним по-доброму, объясняя все факты, то, что ему нужно было знать, но он не был готов услышать. Хотя в то время он и понятия не имел, что это возможно, его мать знала, что настанет день, когда женщина будет что-то значить для него. И этот день настал. — Мне жаль. Детали довольно вульгарны. Я не хочу тебя обидеть. — Если мы собираемся заняться сексом, то мне нужно знать, что это не приведёт к появлению ребенка. От возбуждения у него натянулись штаны. Кэтрин Джейнвэй только что открыто заявила, что хочет заняться с ним сексом. — Армия дает нам средства… профилактики. — Профилактики? Он покраснел, не зная, как это объяснить. — Это как носок, который надевается на мужской… — он указал на свою промежность, не в силах говорить. Каждый синоним, который он мог придумать для своего пениса, был ещё более оскорбительным, чем предыдущий. — У тебя есть один? — Не с собой, в казарме, в моём шкафчике в ванной. Она кивнула. — Завтра. Принеси один. — Кэтрин, ты не обязана этого делать. Я не ожидал этого от тебя, — слова были уважительными, даже если его горячее желание выдавало его с потрохами. — Что, если я хочу это сделать? Он обнял её и обдумал последствия. Он хотел этого. Конечно, он хотел этого, и он хотел её. Его протесты были просто театром. Если она была готова, он был более чем готов согласиться. Вопрос был только в ней. Он заботился о ней и не хотел бы, чтобы она потом сожалела об этом. Она ловко прочитала его затянувшееся молчание. — Я не пожалею об этом. — Это возможно. Он знал, чего хотел, но боялся сказать это вслух, уверенный, что Кэтрин не хотела того же. — Если речь идёт о том, чтобы мы стали ближе… — это было не так, как он намеревался это сделать. — Ты знаешь, что тебе не обязательно делать это, чтобы укрепить наши с тобой отношения. Я твой, я встану на одно колено и сделаю предложение в любое время, когда ты захочешь. Она вывернулась из-под его руки и бросилась в противоположный конец комнаты, крошечные помещения были недостаточно велики, чтобы сдержать её быстро разгорающийся гнев. — Ты думаешь, я бы переспала с тобой, чтобы заманить тебя в ловушку брака? Ты вообще слушал, что я говорю? Я не хочу выходить замуж. Я не хочу ни кольца, ни свадьбы, ни быть какой-то безвкусной девственницей во всем белом. Как эта женщина раздражала его! Он никогда не мог понять, что именно заставляло её взрываться. Было ли это загадкой, в которую он был влюблен? Или вызовом? Или тем фактом, что она была храброй перед лицом мира, от которого он прятался? — А что, если я захочу жениться на тебе? — Я с самого начала говорила тебе, что брак не входит в мои планы. — Но секс? Секс входит? Положив руки на бедра, Кэтрин посмотрела на него таким обжигающим взглядом, на который была способна только она. — Чакотай, ты хочешь этого или нет? Он протянул руку, потянув её обратно в постель, обнимая её своим телом. — Нет ничего, чего я хочу больше, чем тебя, Кэтрин Элизабет Джейнвэй.***
Его нога дрожала на полу, пока он ждал начала урока. Он пытался выплеснуть свою нервозность на бетон под ступнёй. Как он переживёт этот день? Зная, что они запланировали на сегодняшний вечер, его мысли были везде, только не там, где нужно. Вошли миссис Уайлдман и мисс Торрес, и его сердце и мозг одновременно дрогнули, разочарованные отсутствием Кэтрин. Впрочем, возможно это было к лучшему. Он и так был страшно напряжён, её присутствие только усугубило бы ситуацию. В самолёте ему стало ещё хуже, и он позволил Тому взять управление на себя, насколько это было возможно. Его второй пилот старался притвориться, что всё в порядке. После их окончательной посадки он поспешно вернулся в казармы. Его сердце колотилось в груди, пока он пытался подготовиться. Чакотай принял душ и побрился, нанеся на свои гладкие щеки ароматный лосьон после бритья. Он причесался, начистил ботинки, убедился, что каждая деталь его униформы выглажена, уделяя особое внимание золотым крыльям на груди. После уборки он порылся в сундуке в поисках последнего набора французских писем, маленьких бумажных пакетиков с латексными презервативами внутри. Он небрежно бросил их в сумку по пути из кинотеатра, не ожидая, что они понадобятся в ближайшее время. Что ж, теперь он поплатился за это. Он рылся и копался во содержимом сумки, не в силах найти то, что ему было нужно больше всего. Его гнев становился всё более резким, и он в ярости начал трясти мешок. — Что тебя так раздражает, старик? — Я на два года младше тебя, Майк, не называй меня стариком. — Не это ищешь случайно? — Майк поднял маленький конверт с напечатанной сбоку фотографией египтянки с яркими глазами и надписью «Рамзес» золотым шрифтом. Чакотай забрал его у своего друга, с облегчением получив один, хотя он был бы более рад иметь два. — Спасибо. Наклонив голову, Майк дал понять, что они должны поговорить наедине. Делая всё возможное, чтобы не привлекать внимания, он повёл Чакотая к двери. Снаружи свет был слишком ярким, а день теплым и душным, но это было гораздо лучшее место для разговора, чем среди остальной команды. Бросив украдкой взгляд, чтобы убедиться, что они одни, Майк Айала начал с небольшой речи. — Я знаю, что ты умный, уравновешенный человек, и я благодарю Бога каждый раз, когда наши колеса попадают на взлётно-посадочную полосу, что ты мой капитан. Ты хорошо руководишь экипажем, люди доверяют тебе и верят, что ты поведёшь их в воздух и вернёшь обратно. Как капитан, он должен был держаться на некотором расстоянии от своей команды, но Том и Майк были теми, к кому он обращался, когда у него были свои проблемы. Они были его самыми доверенными лицами, причем Майк был гораздо более зрелым из них двоих, самым старшим человеком в команде и самым высокопоставленным из рядовых. Приятно было слышать слова уверенности из уст его сержанта. — Спасибо, Майк, вы с командой облегчаете мою работу. — Ты хороший лидер, но, похоже, сегодня ты паникуешь… — Айала склонил голову набок и перешел к делу. — Кэп, у тебя раньше была девственница? Чакотай покачал головой из стороны в сторону, хотя и произнес тихую молитву Свете. Из всех проституток во Франции ему посчастливилось забрести в её бордель. Он желал быстрого секса, чтобы снять напряжение, но когда он начал отчаянно трахать её, как и всех других женщин, с которыми он спал, она этого не потерпела. Она объяснила ему, что сколько бы у него не было денег, он не может быть клиентом, пока не научится правильно обращаться с женщиной. В течение многих месяцев она учила его трогать и дразнить, ласкать и баловать женщину с нежностью и страстью, пока она не станет мягкой в его объятиях. Света дала ему столь необходимые знания, чтобы ухаживать за женщиной в постели. — Я знаю, что нужно быть нежным, я не буду торопиться. — Я и не думал, что ты окажешься тупым мужланом. Это не то, о чем я тебя хочу предупредить. Женщины могут быть эмоциональными после первого секса. Это что-то делает с ними. Самая интимная вещь, которую может сделать женщина — это позволить мужчине войти в неё. Будь готов к тому, что после этого она может плакать, смеяться или вести себя самым странным образом. Не переживай, просто обними её и дай ей понять, что тебе не всё равно, выдержи все это. Он не мог представить, чтобы Кэтрин плакала из-за секса или чего-то ещё. Если ей что-то не нравилось, она давала ему знать, и как можно более кратко и прямо. Майк заметил его колебания. — Она может быть женщиной другого типа, но, тем не менее, она женщина. — Как ты думаешь, о ком мы говорим? — отклонил Чакотай. — Прекращай нести чушь, сэр, — только его старшему сержанту и хорошему другу могло сойти с рук так разговаривать с ним. — Тебя влечёт к Кэтрин Джейнвэй с того дня, как мы прибыли. И между тремя жесткими приземлениями и заходом на посадку с неправильной стороны взлётно-посадочной полосы сегодня, я подумал, что у вас двоих, должно быть, была адская ссора… пока я не увидел, как ты роешься в своей сумке. Тогда стало очевидно, что на самом деле сбило тебя с толку. — Ты прав. Я не должен был позволить какой-то девчонке испортить мне полёт. Майк положил руку ему на плечо. — Мне нужно, чтобы ты был уравновешенным. Нам всем нужна твоя уравновешенность. Так что иди и делай то, что тебе нужно, чтобы привести в порядок свою голову, но убедись, что ты не сделаешь ей больно в процессе. — Спасибо, Майк. За разговор и за… — он поднял маленький пакет, прежде чем сунуть его в карман. — И не забудь принести ей цветы или подарок. Заставь её почувствовать себя особенной. — Я позаботился об этом, — ответил он, похлопывая себя по нагрудному карману, чувствуя отпечаток ожерелья внутри. У Чакотая было мало времени на размышления и ещё меньше времени на действия. Автобус отправлялся от главных ворот каждые тридцать минут до центра Виктории. Он не мог пропустить это. Дважды проверив свой бумажник, её подарок и презерватив, он направился к остановке, быстро отклонив приглашение сыграть в карты и ещё одно — выпить пива в клубе. Короткая поездка в город действовала на нервы, когда поросшая кустарником пустыня уступила место ухоженным улицам и зданиям Виктории, он представил, как Кэтрин готовится, гадая, что она наденет, как она будет пахнуть, и будет ли она, как обычно, храброй, или даже Кэтрин Джейнвэй иногда нервничает. Проверив свои часы, Чакотай поспешил выйти из автобуса и быстрым шагом направился к гостинице «Спитфайр». Он ненавидел то, что вел её в какой-то захудалый мотель, но все альтернативы были хуже. Ланна и Том были сегодня вечером в комнате для девочек, казармы напоминали зоопарк, полный обезьян, а где-нибудь снаружи их могли поймать или увидеть проходящие мимо незнакомцы. Он некоторое время рассматривал водонапорную башню, пока не вспомнил, что каждый пилот может видеть её целиком при приближении. Чакотай смог добраться до мотеля за десять минут. Угрюмый старый клерк пристально посмотрел на него. Чакотай сказал, что миссис Смит скоро встретится с ним и попросил отправить её к нему в комнату. Один взгляд на униформу цвета хаки, и клерк хмыкнул, протягивая ему ключ. — Я позабочусь, чтобы твоя жена нашла тебя. Комната разочаровала даже больше, чем он ожидал. Она была маленькой, меньше, чем та, которую Кэтрин делила с Ланой. Стены покрывали облупившиеся обои, а кровать в центре была застелена выцветшим голубым одеялом. На ковре было неприглядное пятно там, где он вел в едва функционирующую ванную. В центре города был отель получше, где остановилась Линда Айала, и куда Майк, несомненно, уже прибыл. Только это было прямо в гуще событий, он не мог рисковать репутацией Кэтрин, заставляя её встречаться с ним так откровенно. Он сделал все, что мог, учитывая состояние заброшенной комнаты мотеля, поставил цветы на туалетный столик и поставил бутылку на одну из тумбочек. Он обнаружил, что продолжает мерить шагами потёртый ковер, пока ждал. Его разум атаковали воспоминания о её руках, её ногах, её губах. Он уже готов был поклоняться частям, которые ему ещё только предстояло увидеть. В дверь негромко постучали, и он подпрыгнул. Это было она.