***
— Странные создания эти утраки. Никогда таких не видел, — Савир с задумчивым видом зажевал травинку, пытаясь стряхнуть свободной рукой капли крови с подола мантии. — Они, кажется, имели что-то против тебя, Окку? — Создания хаоса, — равнодушно отозвался медведь, окидывая взглядом разгромленный лагерь в последний раз. — По натуре выступают против организованности, которую я поддерживаю в этих землях. Им претит само моё существование. — Ну, они и против тебя много что имели, — иронично подал голос Ганнаев. — Если ты забыл, они пытались скормить тебе нашего разноцветного деда. После — убить. А ты отпустил их выводок. Савир недовольно поморщился. — Ганн, — довольно жёстко пресёк он сноходца. — Я ношу монстра в себе, но пока ещё не являюсь им. Ты вправду думал, что я выкошу молодняк? Ганн пожал плечами. — По мне, это было бы хоть и жестоко, но вполне разумно. Нам необходимо обеспечивать себе максимальную безопасность. Ты сам видел этих одержимых. Из мелкой поросли взойдут точно такие же утраки. Савир плотно прижал обе ладони к лицу и медленно выдохнул. Когда он их отнял, на щеках его проступили единичные красные пятна, свидетельствовавшие о разыгравшемся в душе эмоциональном противоборстве. Ганн хмыкнул. — Впрочем, дело твоё, предводитель, — он вскинул руки в примирительном жесте. — Жаль лишь, что ничего толкового от них не удалось выяснить. — Пойдём отсюда, — как можно сдержанней процедил Савир. Они двинулись вглубь земель. Колдун мчался первым; торопливый, резкий шаг смотрелся на нём дико, словно вещь не по размеру. Дух-Медведь и Ганн переглянулись; вздохнув, последний театрально закатил глаза в ответ на немой упрёк, сгустившийся во взгляде телтора, и поспешил нагнать своего разгневанного товарища. — Савир, — начал он, едва поравнявшись. — Приношу извинения. Не предполагал, что тебя так обеспокоит судьба детишек. — Не сейчас, — выдал алый колдун настолько безмятежно, насколько смог. — Я слышу чей-то зов впереди.***
На подступах к колодцам Люру было спокойно и подозрительно тихо. Едва компания ступила ближе, из воздуха вокруг озер соткались три полупрозрачные медвежьи формы. Их чуть светящаяся лёгкая эфирность странно сочеталась с массивностью фигур. — Посмотрите, сородичи, кто пожаловал к нам с повинной головой. Кто вернулся, нарушив все заветы и обменяв свою независимость на жизнь на привязи у тьмы. И зашёл в своей наглости настолько далеко, что осмелился привести в наше святилище эту грязь. Савир уязвлённо вскинул бровь, словно вопрошая: «Это вы про меня?». Затем с выражением оскорблённого возмущения развернулся корпусом к Окку, словно желая развенчать в совместном обсуждении вопиющую несправедливость высказывания… и наткнулся на растерянного, сгорбившегося духа. — Братья мои, — неуверенно начал он. — Прежде, чем осудить, выслушайте, что я скажу… — Молчи, — рявкнул самый крупный из медведей-телторов. — Жалкий цепной пёс, что в тебе осталось от нашего могучего наследия? Истинный защитник своей земли не колебался бы перед лицом угрозы и тем более никогда не стал бы идти на убогие сделки. Савир, внимательно наблюдавший за перепалкой, вдруг просиял: — О, вы хотите сказать, что Окку должен меня убить? — и, не дожидаясь ответа, выдвинул предложение: — Так сделайте это сами. Уж всяко лучше, чем попусту трепать дряхлыми языками. — Для пущей убедительности он шагнул вперёд. — Вот он я, как на ладони. В этот момент следящий за происходящим со стороны Ганн почувствовал, как в груди колдуна шевельнулось нечто чужеродное, словно уродливый паразит, в предвкушении поднявший голову на запах крови. — Мы не давали слова гнили, — несмотря на враждебный ответ, от глаз компаньонов не укрылись неуверенные переглядывания древних духов. Савир, нахально вскинув подбородок, приблизился ещё на шаг, от чего главный из троицы попятился на самый крошечный дюйм — и этого было более чем достаточно. Колдун победоносно расхохотался, и Ганна озарило: — Окку, да они боятся! Дрожат, как листья на ветру. Наверняка пытаются судорожно придумать, как удрать от Голода в случае чего. — Да, — удивлённо протянул дух. — И эти трое смеют обвинять меня в трусости? Озорной блеск в глазах Савира, в пылу событий обратившихся на сноходца, внезапно помутнел, сменяясь настороженной задумчивостью; он в мгновение ока потерял интерес к сородичам духа-медведя и, влекомый новым, неясным пока ещё чувством, двинулся к воде. — Так вот откуда меня зовут, — удивлённо пробормотал он. — Ганн, что ты можешь сказать об этих озёрах? — Колодцы Люру, — сноходец неопределённо пожал плечами. — Духи рассказывали мне, что они тут с незапамятных времён. Могучие древние звери приходили сюда смывать с себя пот и кровь… а заодно нехитрые мысли и воспоминания. — Присев на корточки перед кромкой озера, ведьмак сполоснул ладони в прохладной воде, заодно опробуя её на предмет остаточных грёз. Вода под пальцами с готовностью отозвалась мягким перламутровым свечением, видимым ему одному. — Возможно, не только звери. Ткань реальности в этом месте очень тонка. — Ты сможешь провести меня по ту сторону? — Попробовать можно, — Ганн, выпрямившись, вытер руки об полы плаща и с любопытством посмотрел на собеседника. — Ты вправду слышишь, как тебя зовут отсюда? — Мне сложно это объяснить, — Савир оробело поёжился под его изучающим взглядом. — Ощущение, будто я тут уже был когда-то. Удовольствовавшись ответом, Ганн присел на берегу и похлопал по земле сбоку от себя, не упустив, однако, как растревоженно посмотрел на колдуна Окку. Когда Савир послушно примостился рядом, а медведь устроился сторожить за их спинами, Ганн зачитал заклинание, погружающее в сон, поймав перед самым отключением, как тяжело привалился к его плечу заснувший колдун, и испытав по этому поводу ощутимый прилив удовлетворения.***
Разомкнув веки, Ганн обнаружил себя в фантасмагорической узкой пещере с гротескными, будто бы не до конца оформленными стенами. Навстречу им из темноты выскользнул мужчина в возрасте, весь белый, как лунь, и со странным вожделением во взгляде впился в лицо Савира: — Наконец-то, ты нашёл меня! Долго же пришлось ждать этого момента. Я почти уже растерял себя. Незнакомец, выражая крайнее нетерпение, поволок Савира вперёд, ухватив за предплечье. — Погоди, — слабо запротестовал колдун, тем не менее, позволяя утаскивать себя. — Хотя бы назовись. — Неужели ты не узнаёшь меня? Я — это ты. Ганн, спешащий следом, бросил красноречивый взгляд на колдуна и выразительно покрутил пальцем у виска. Тот внезапно зарделся и отвернул голову, хотя в первом Ганн не был уверен — в пещере недоставало освещения, чтобы убедиться в деталях. Их торопливые шаги гулко отдавались в высоких каменных сводах. Выяснилось, что незнакомец ни имени своего не мог назвать, ни во времени не ориентировался. Бледное воспоминание прошлого Носителя проклятия, отражённое в осколке пространства, в которое они провалились благодаря силе колодцев Люру... и, разумеется, Ганновому мастерству седлать чужие грёзы почти любого формата. По извилистому коридору они вышли к атриуму, в центре которого тонким акварельным мазком обозначалась маленькая фигура мальчонки; едва приметив его, Савир чужим, неловким движением вскинул руки и подбежал, почти валясь перед ним на колени, словно подтянутый невидимым крюком. — Привет, — бесцветная улыбка растянула губы мальчика, покуда почти прозрачная худенькая рука потянулась к винным волосам. Ганна накрыло жуткое ощущение пустоты, разящее с его стороны. — Узнаёшь меня? Савир, едва одолевая душевный трепет, накрыл своими горячими ладонями эфемерную руку. — Конечно. Привет, Эвеши. Мальчик засмеялся лучистым смехом; его мертвенно-бледное, трагическое лицо преобразилось до неузнаваемости. — Я думал, ты навсегда забыл меня, брат. Сноходцу стало не по себе от развернувшейся картины; он подскочил к Савиру со спины и грубо встряхнул за плечи. Одновременно отвесил странному мальчонке: — Уймись. Это не твой брат. — Может быть, — не стал препираться тот. — Но когда-то был им. И ещё может стать. Не стоит недооценивать исцеляющую силу воспоминаний, — на этих словах он наклонился к коленопреклонённому колдуну вплотную, на что Ганн, опережая события, предохранительно обхватил Савира под грудью одной рукой, параллельно адресовав призрачному видению взгляд, полный неприкрытой угрозы. Однако тот, словно не замечая ничего, вложил в руку оглушённого колдуна какой-то предмет, после чего выпрямился, в последний раз посмотрел на него — его лицо при этом исказила тонкая болезненная рябь — и выдохнул: — До скорого, Акачи.***
Их выбросило в реальность, как камни, подброшенные на натянутой коже. Это было не самое деликатное из пробуждений, и потому Ганн, очухиваясь, не сразу заметил, что Савир не торопится отлепиться от его плеча. Нащупав его растерянный, но странно тёплый взгляд своим, Ганн приветственно приподнял уголки губ: — С первым путешествием. Надеюсь, мне удалось сгладить большинство кочек и неровностей на этой тропе. — Так вот как оно ощущается, Ганн? — на его лице всё ещё блуждало поплывшее выражение, придававшее ему особый, какой-то по-домашнему уютный шарм. — Ты так легко сохраняешь устойчивость в потоке чужих грёз, словно для тебя нет ничего более естественного. Я сражён. Сноходец изобразил высокомерное фырканье, поспешно укрывая под ним приятную волнительную дрожь в конечностях. — Ты говоришь, как пьяный. Так бывает после первого раза… Покажи, что это у тебя в руке. Красноволосый расфокусированно повертел головой: — Что? А, это, — он разжал пальцы, являя на свет блестящий обломок из чёрного тяжеловесного материала. — Безделушка какая-то… — Похоже на осколок маски, — со знанием дела приметил Ганнаев. — Мы часто используем подобные во время выступлений, только из бумаги. Слушай, — про себя он усмехнулся, что сегодня прямо день озарений, — а что, если получится отыскать остальные части? Можно предположить, что память об Акачи осела много где по Рашемену. Тебе нигде больше не слышался этот… зов? — Не уверен, — по лицу колдуна было видно, что он мало-помалу возвращается в себя. Ганн ощутил пустоту в том месте, куда мгновение назад прислонялась голова товарища, и неожиданно для себя испытал по этому поводу лёгкую жалость. — Но если что-то подобное повторится, я всё равно не смогу без тебя ничего сделать, — он поджал губы. — А значит… — Значит, я буду сопровождать тебя всюду, — закончил за него мысль Ганнаев и ободряюще хмыкнул в ответ на виноватый взгляд. — Да брось. Я всё равно только рад развеяться, помнишь? Савир набрал было воздуха, чтобы запротестовать, однако так и не сделал этого, взамен ограничившись лишь кратким: — Ты не должен. — Разумеется, — сноходец лениво сощурился на солнце; оно разбилось в его серых глазах сотней хитрых бликов. — А ты попробуй заставь меня делать то, чего я не хочу. Взгляд Савира заметно потеплел от этих слов. — Понял, — хохотнул он.