Мне говорят, что я балбес,
Что я вчера с берёзы слез,
Не человек, а динамит,
И подо мной земля горит
«Смешарики»
Вода тонкими струйками текла из наклонённой лейки на кактусы, пробегала по колючкам и уходила под корень, отчего в комнате начинало пахнуть влажной землёй, как в лесу после дождя. – Ёжик, ты бы их лучшего того… на крыльцо просто вынес. Какая-никакая польза бы от этой погоды была. А то и так сыро, а тут ты ещё устра… – оборвал фразу, внезапно громко чихнув, Крош. Ёжик поливал кактусы, а небо уже третий день подряд поливало Ромашковую долину. Плотная завеса тёмных туч упрямо препятствовала пытающимся просочиться солнечным лучам, футбольное поле всё сильнее походило на бассейн, а ураганных порывов ветра не выдержал бы ни один воздушный змей. – Будь здоров, – переведя взгляд с растений на подоконнике на друга и игнорируя «оптимизаторское» предложение последнего, тихо проговорил Ёжик. Когда погоде удавалось подпортить настроение даже этому «солнечному зайчику», можно было заключить, что ситуация и вправду невесёлая. Метеорологические прогнозы Лосяша на ближайшие сутки обещали лишь усиление осадков, а значит друзьям, как и вчера, придётся убивать время в четырёх стенах. – Спасибо, – шмыгнув носом, ответил сидящий на кровати кролик, после чего он подобрал отложенную ракетку и возобновил своё прежнее занятие – отбивая мячик, не давать тому упасть на пол. Через пару лёгких ударов мяч вдруг резко подлетел ввысь, практически касаясь потолка, и, наблюдающий за сценой Ёжик, предчувствуя, что хорошим это не кончится, осторожно попросил: – Крош, поаккуратнее, пожалуйста. – Ёлки-иголки, Ёжик, это же не петарды в дому запускать, – усмехнулся не прекращающий свою монотонную игру кролик, – ну что, по-твоему, может случиться? Ёжик открыл было рот, чтобы ответить, но не успел: с дребезгом во все стороны полетели осколки от встречи мячика с висевшей на потолке лампочкой. Вздохнув и покачав головой, хозяин домика, не видя смысла комментировать ситуацию, молча посмотрел на друга. Тот мгновенно подскочил и, испуганно поглядывая то на Ёжика, то на прежнее место лампочки, затараторил: – Не волнуйся, ты только не волнуйся! Это ничего. У меня была где-то. Сейчас. Я мигом! В следующее мгновение Крош вихрем выскочил из двери и, не обращая внимания на проливной дождь, бросился к собственному дому. – Крош, постой!! – осознав, что произошло, прокричал с крыльца в тщетной попытке остановить друга Ёжик, – Возьми хотя бы зонт! Бесполезно. Вернувшись внутрь и прикрыв за собой дверь, Ёжик достал веник и совок из кладовой и принялся убирать усыпавшие пол осколки. Этого можно было ожидать. За столько лет у них с Крошем случалось и похуже и наверняка случится ещё и не такое. Движение по спирали: ничего в точности не повторяется дважды, каждый виток – новая страница в их истории, но в то же время у всех одинаковая форма, один и тот же изгиб. Ёжик выстраивал свою жизнь как хрупкую пирамидку, с самого начала давая себе отчёт в том, что ей не суждено простоять и дня, потому что в любую секунду в дверь ворвётся Крош со своими горящими глазами и энергией Большого взрыва, и всё с грохотом разлетится направо и налево. Как бы то ни было, Ёжик ни на что не променял бы их местами непростую, но зато такую настоящую дружбу. Безусловно, ему нравилось возводить аккуратные пирамидки, нравилось также любоваться потом их спокойной гармонией, но что толку было, раз построив, всю оставшуюся жизнь труситься в попытках сохранить одно хрупкое творение, когда из тех же деталей можно было создать ещё столько всего другого и по-новому интересного? Не будь в его жизни такого вот Кроша, он и сам, кажется, стал бы рушить затем только, чтобы иметь повод собрать заново. Никто, пожалуй, не знал кролика так, как его лучший друг. Каждый без исключения видел его одну, легко различимую, сторону: весельчака, неизменного оптимиста, генератора идей на вечном двигателе. И всем этим Крош, несомненно, являлся. Но мало кому, помимо Ёжика, доводилось повстречать умело скрывающегося и лишь изредка выглядывающего на свет другого Кроша. Теряющего веру в себя и тоскующего, каким он был на льду, выражая в танце самый настоящий крик души, пока судьи недовольно фыркали и искали артистизм. Мало кто также заставал кролика в минуты его задумчиво-мечтательного и почти что поэтического настроения, как случалось, например, когда, чудом уцелев и вернувшись домой после очередной «проверки на прочность», друзья вместе сидели на крыльце и смотрели на звёзды. И уж, конечно, никто, кроме Ёжика, не стал свидетелем того, с какой трогательной бережностью Крош подписывал свой самодельный «Кораблик» и с какой нежностью рассуждал о любви к морю. А ещё была скамейка, которой частенько не счастливилось и которую кролик все эти годы не уставал чинить. Такая деталь иным могла бы показаться незначительной, но, как известно, главное порой и складывается из мелочей. Все знали, что Крош умеет взрывать, разбивать, крушить. А Ёжик на рассвете, позёвывая и выглядывая из окна, то и дело замечал лучшего друга, склонившегося над грудой досок, с молотком в руках и ведёрком розовой краски поблизости. И Ёжик знал, что Крош умеет строить. Возможно, поэтому их дружба и длилась уже, казалось, целую вечность: сколько бы ударов не обрушивалось, за каждым непременно следовал безотлагательный ремонт. Такая вот скамейка.***
Будильник. Носок. Хоккейная шайба. Зачерствевший пряник. Последнее содержимое опустошённого комода посыпалось из перевёрнутого ящика на пол, а Крош, проделавший подобную операцию уже со всеми полками и шкафчиками в комнате, недоумённо почесал затылок. – Да где же ты, ёлки-иголки... – в очередной раз пробормотал хозяин домика, уставившись на сваленную у ног кучу пестрящих всевозможными цветами и формами вещей. Он точно знал, что запасная лампочка хранилась в большой картонной коробке под столом вместе с коньками и старой грелкой, но по неизвестной причине на положенном месте той не оказалось, из-за чего и пришлось развернуть крупномасштабные поисковые работы. Он перевернул всё вверх дном, а гадкая лампочка будто нарочно в самый нужный момент вздумала испариться. Поразмыслив минуту и заключив, что продолжать искать у себя было бессмысленно, Крош решил перевести операцию на новый участок, а точнее в домик Совуньи, где и не такое удавалось отыскать. Крупные капли тарабанили по оконному стеклу, а небо потемнело так, будто кто-то пролил чернила и жуткая клякса растеклась до самого горизонта. Однако ни до капель, ни до кляксы не было дела поглощённому своей «миссией» кролику.