Аддиктивный синдром

Ромашковый чай Викинга и правда творил чудеса. Этой ночью мне не приснился ни один кошмар, но перевозбужденный после разговора разум подкинул мне очередной обрывок воспоминаний, которые, как я узнал, были закрыты для меня долгое время из-за травмы. Мне снова приснилась мама. В этот раз я видел ее ярче и четче, чем обычно в снах или под наркотиками, когда пытался вспомнить ее образ. Мы с мамой убегали из Мюнхена во второй раз. Я сидел на переднем месте, залезая вниз, как только рядом проезжала немецкая или швейцарская патрульная полиция. Мама говорила, что мы играем с ними в прятки и мне нельзя попасться, потому что нас могут остановить и не только оштрафовать, но и вернуть назад к папе. Я не хотел в папе. Я не хотел домой. Мама обещала приключения и я не мог дождаться нашей поездки, которая освободила семилетнего активного ребенка от четырех серых стен удушливого мюнхенского поместья. Перед поездкой мама постригла свои длинные светлые локоны и теперь была гордой обладательницей каре. Мне было жаль ее прекрасные волосы, но она была прекрасна в любом виде или с любой прической. Моя мама была самой лучшей, а наше путешествие на двоих должно было стать таким же незабываемым воспоминанием, как и она сама. Мы выехали из дома поздней ночью. В Германии мы не разу не останавливались. Мама дала мне карту и мы вместе рассматривали проезжающие за окном города, отмечая на карте наш маршрут. Я ощущал себя первооткрывателем, каким и был в тот момент. Новые люди и места — мечта ребенка, запертого с раннего детства. К Швейцарии мы добрались к утру. Приехав в первый большой город мы остановились на заправке. Пока мама заполняла бак бензином, я сидел в машине, ожидая когда она принесет большой и острый хот-дог, о котором я слышал только в мультфильмах, рассматривал высокие горы, развернувшиеся за окном. Мы еще несколько раз останавливались на заправках и каждый раз мама покупала мне вкусные напитки и еду, которую нам никогда не готовили дома… Сон прервался на том моменте, когда мы проходили небольшой пограничный контроль на въезде в Италию, и маленький я мирно уснул с набитым желудком и уставший от приключений и бессонной ночи. Закрыл глаза семилетний я и очнулся уже в теле двадцатиоднолетнего парня. Мне не хотелось просыпаться. Я закрыл глаза обратно, пытаясь снова уснуть и увидеть еще какие-то воспоминания о маме, но ничего не получилось. На часах время и так близилось к обеду, так что больше спать я не мог себе позволить. Первым делом после пробуждения я пошел искать Викинга. Я нашел его курящим на террасе и попивающим кофе. Он указал на кофемашину на кухне, и я вернулся обратно к нему, когда сделал себе ужасно сладкий латте. Викинг освободил мне подвесное кресло, а сам пересел на стул, который так и не занес в дом вчера. — Прекрасное утро, — произнес тот, выдыхая дым в сторону забора. — Хорошая погода. Редко когда солнце светит так ярко в последние дни. — Скоро ноябрь, — я пожал плечами и посильнее замотался в теплую курточку мужчины. Солнце солнцем, а холоднее становилось с каждым днем. Даже кофе парило не так сильно, как воздух из моего рта. — Я думал, что не застану тебя утром. Тебе никуда не нужно? — Ну, если знать, что я больше не работая на Каттерфельда и половина моих обязанностей просто растворилась… — довольно произнес Викинг, наслаждаясь мимолетной свободой. — Мне нужно будет отлучиться на час и я сразу вернусь домой. У меня даже есть задание для тебя. Чтобы ты не заскучал, парень. — И что же ты такое хитроумное придумал? Заставишь меня драить твой дом? — Нет, ты что, молодому господину не пристало таким заниматься! Викинг тихо рассмеялся, и я поддался его хорошему настроению, вызванному последними лучами теплого осеннего солнца. — Пока я буду занят, сходишь в магазин. Я составлю список и мы приготовим что-то невероятно вкусное на ужин. — И что, ты не заставишь меня готовить? — Боже упаси! Хотя мы и собираемся покинуть город через три дня, я хочу оставить свой дом и в особенности кухню в целостности! — мужчина скинул руки вверх, предупреждая, что кухня заботит его больше, чем я. Будто я что-то могу с ней сделать, честное слово! — Кстати, я как раз к Сабине собираюсь. Она приготовила нам две пачки документов. Новые имена и личности! Я улыбнулся, но упоминание о Сабине заставило моя улыбку быстро угаснуть. — Сабина уже придумала, как… как покончить с моим отцом? — спросил я, водя указательным пальцем по ободку чашки. — Да, у нее все под контролем, но я ей немножко помогу. Будь готов. Через четыре дня Керна не станет. Мы сразу заберем все твое наследство и уедем. Советую за эти дни разобраться с бумагами, если не хочешь задержать в городе надолго. Если нужна помощь, позвони Сабине. Я скину тебе ее номер. — Ладно, но не задерживайся, хорошо? — Ты все еще волнуешься? — А как здесь не волноваться? — спросил я и запил смятение сладким кофе. — Будь осторожен. Мы еще недолго посидели на террасе, пока не допили кофе, а после вернулись в дом. Викинг заставил меня съесть при нем два бутерброда лишь после натянул на себя костюм и покинул дом. Я сделал себе чай и решил набрать Сабине, попросить помощи с документами, как и советовал Викинг. Доктор Вагнер сообщила, что уже ждет Викинга у себя дома и придумала нам прекрасные имена, также она сказала, что и с другими документами разберется. После кончины Керна мне перейдет все его и матери наследство, многочисленные участки земли, а также контрольный пакет акций юридической фирмы, которой владеет наша семья. Я не хотел вести никаких дел с этой компанией, поэтому Сабина сказала, что разберется. Поставит на место главы какого-то своего знакомого, знающегося на юриспруденции, и будет переводить мне дивиденды первое время, пока не найдет покупателей акций. В общем, мы со всем разобрались как раз к тому моменту, когда в двери дома Вагнеров не постучался Викинг. Сабина сказала, что я могу звонить ей по любому вопросу, она с радостью поможет. — А насчет Бена ты не волнуйся. Наши люди сделают все быстро и профессионально. Собирай чемоданы и готовься к новой жизни. Ты заслужил это. На такой ноте наш разговор был закончен. Я еще немного побездельничал. Повалялся в кровати, читая новости мира, посмотрел какие-то нелепые видео в Интернете, а после решил обойти дом. Больше всего меня интересовала спальня Викинга. Он так любит этот дом, что его комната была быть центром его стараний с ремонтом, но именно это помещение он не показывал мне, сказав, что это личное! Я не хотел вторгаться в его личное пространство, но любопытство убивало меня. Не думаю, что у Викинга стоят камеры и он прознает, как я бесстыдно вторгся на его запретную территорию, поэтому я смело потянул за ручку и вошел в тайную всех тайных. Планировка в комнаты была такой же, как и в гостевой спальне. Такая же светло-серая мебель. Шкафы и кровать. Различие лишь в рабочем столе, который был завален книгами, которые любил читать Викинг, а также многочисленными бумаги. Я прошелся вдоль комнаты и заметил полочку, которая спряталась за огромным шкафом, плотно забитым рабочими костюмами. На полочке также были книги. Некоторые из них я смутно припоминал с того времени, когда отец только приставил мужчину ко мне. Я выздоравливал после побоев парней Стефана, днями напролет лежа в кровати и страдая не только от травм, но и от ломки. В то далекое время Викинг все время что-то читал. Это было его хобби, и, как я убедился сегодня, книги были его отдушиной. Возможно даже заменителем наркотиков. В выдуманных историях он находил покой и отвлекался от нашего жестокого мира. Хотел бы и найти такое хобби. У тебя оно было, Отто. Скорость и байк — то, что ты лишился вместе с Клаусом Эйзенманном. Я вздохнул и задрал голову кверху, пытаясь рассмотреть, что стоит на самой верхней полке. Как всегда, рост не позволял заглянуть так высоко, поэтому я притащил стул и вылез на него. Теперь я прекрасно видел, что пряталось на самом верху среди пыльных старых книг, которые хозяин дома прочел давным-давно. Это была золотистая рамка со старой немного выцветшей фотографией. Мама сидела в беседке вместе с молодым светловолосым парнем. Голова закружилась, и я пошатнулся. Сел прямо на том же стуле и схватился за голову, прикрыв глаза. Та же звенящая боль в висках, что и вчера, ударила по мне с новой силой… Красивая светловолосая женщина в шляпке сидела в беседке и наблюдала, как ветер медленно колышет листья цветущей яблони. Ее легкое платье развевалось по ветру, оголяя бледные коленки и хрупкие плечи. Ее бледность казалось благородной, но в то же время болезненной. Последнее подтверждали и залегшие тени под глазами. Мне было пять или шесть, точно не помню. Я повис на шее какого-то парня, который присел и пытался запечатлеть болезненную красоту моей мамы на старом фотоаппарате. Сад был пуст. Никого вокруг нас, лишь мама в небольшой открытой беседке, цветущие кроны деревьев и теплое весеннее солнце. — Мама, мама! Посмотри на нас! — прокричал я и сильнее ухватился за парня, оплетя его своими маленькими ножками. — Не души его, зайчик, — спокойно произнесла она и развернулась к нам с обворожительной скромной улыбкой на лице. — Зачем ты фотографируешь? Ты же знаешь: я не люблю фотографироваться. — Хочу запечатлеть этот момент. Ты так редко выходишь из поместья, Анке… Улыбка на лице мамы не дрогнула, но она скучающе склонила голову и подперла голову кулаком. — Когда Бена нет дома, я могу позволить себе немножко свободы. Весна в этом году так прекрасна… Послышался щелчок камеры и я потянулся к фотографии, которая выползла из-под фотоаппарата. Парень аккуратно достал ее и спрятал от солнца своей тенью. Я слез с него и присел рядом, неустанно прося показать, как получилось. Он протянул мне картинку и я удивленно охнул от красоты. Впервые видел такую камеру, как и процесс съемки. — Научи меня, — потребовал я и парень тихо рассмеялся, потрепав по волосам. — Ладно, парень, смотри. Пока он рассказывал мне основы фотографирования в упрощенной форме, чтобы даже ребенок понял, Анке смотрела на нас, все также скучающим взглядом. Ее длинные волосы развевались по ветру, а белоснежное весеннее платье, создавало впечатление, словно в сад поместья Кернов наведалась фея. — Хочу попробовать! — заскулил я и потянулся ладошками к дивной машине, что умела запечатлять чудеса. Парень посмотрел на Анке, спрашивая разрешения, и та согласно кивнула. — Иди к маме, — приказал я блондину и указал пальцем на беседку. — Хочу сфоткать вас обоих. — Я могу сфоткать тебя с мамой, — неуверенно предложил парень. — Нет! Хочу сфоткать вас! Тихий смех мамы разнесся по саду и она подозвала парня к себе пальцем. Он неловко подошел к Анке и присел рядом. Мама наклонилась в его сторону, чтобы быть ближе и поправила шляпу. Парень рядом засмущался и покраснел от пяток до макушки, не в силах скрыть свою улыбку. Словно в сад пришел парень и встретил фею. Маленький пальчик нажал на кнопку. Камера щелкнула, запечатлев редкий момент счастья и весеннего спокойствия. Я очнулся от нахлынувших воспоминаний и распахнул глаза. Встал обратно на стул и потянулся к рамке. Вернувшись снова на пол, я присел на кровати и достал ее из рамки. Развернул картинку и посмотрел на дату. Десятое апреля две тысячи третьего. Весна пятнадцать лет назад. До второго побега мамы, который стер все мои воспоминания о раннем детстве. Эту фотографию сделал я. Под написанным ровным почерком датой были слова «Я и Анке». Тем молодым светловолосым парнем, на котором я бессовестном висел, был Викинг. Я набрал в грудь побольше воздуха и завалился на постель. Не верилось, что я мог забыть настолько огромный участок жизни! Да, пускай взрослые люди зачастую не помнят большинство воспоминаний из детства, но я буквально не помнил все! Отчетливо я помню только с пятнадцати лет. С момента смерти матери. В прошлом, в темные времена своей бурной зависимости я тоже задавался вопросом, почему не могу вспомнить образ мамы. С годами он мрачнел в моей памяти и спустя несколько лет я почти забыл ее. Сколько угодно я мог всматриваться в фотографии, чтобы не забить ее, но картинки — это совершенно не то, что мне было нужно. Амфетамин помогал напрячь мозг и вспомнить очертания ее лица, губ и глаз. Наркотики дарили надежду, что я смогу удержать ее в своей голове. Долгое время я цеплялся за ее образ благодаря фену, ведь мама была единственным близким мне человеком. После отец отобрал у меня возможность свободно их принимать, но к тому времени меня больше заботил план с Каттерфельдом, чем мама. Я отвлекся, а после и сблизился с Викингом, совершенно не вспоминая о ней. Травма, полученная в той аварии, объясняла многое. Объясняла, почему я не мог вспомнить детство. Объясняла, почему образ матери был таким призрачным и постоянно ускользал. Объясняла, почему я совершенно не помнил человека, который был со мной и мамой все детство. Объясняла, почему я забыл Викинга, но интуитивно всегда тянулся к нему. Воспоминания могли быть заблокированы, но подсознание все сохранило. И теперь, открывая правду, я начинал все вспоминать. Кусочек за кусочком. Пока не соберу разбитую вазу воедино. Не знаю, как долго я пролежал, пытаясь вспомнить еще что-то. Викинг скинул мне список продуктов, которые я должен купить и сообщил, что уже выезжает. У меня есть тридцать минут, чтобы сходить в ближайший магазин по скинутой мужчиной геолокации, и вернуться. Решив не терять время, я быстро привел себя в порядок, переоделся, но прежде, чем покинуть дом, остановился. Не знаю, чем я был ведом, но мне захотелось сохранить себя эту фотографию на память. Может, если я время от времени буду смотреть на нее, вернутся еще какие-то воспоминания?.. Не теряя больше времени, я быстро побежал в спальню мужчины, достал рамку и сфотографировал картинку. Поставив все на свои места, словно моего присутствия в запретной комнате и не было, я открыл телефон и направился по адресу. В районе Викинга было несколько магазинов, но мужчина отправил меня в самый дальний. Очевидно, его любимый. Путь занял около десяти минут и я немного успел рассмотреть район. Здесь не было шикарных домов и поместий, как в том районе, где жила наша семья и Каттерфельды. Напротив, дома были обычными, с выцветшей краской, но ухоженными газонами. Дети бегали по улицам, катались на велосипедах и самокатах, улыбаясь мне при встрече. Здесь был даже небольшой парк, но он с виду показался пустым, так как на часах было недалеко за обед. Я заметил супермаркет с огромной парковой еще издали. Теперь понятно, почему Викинг положил глаз на это заведение — из-за просторной парковки. Я уже давно заметил, что тот практически не ходит ногами. Любит везде ездить на машине, что экономит свободное время в его плотно забитом работой графике. А а я вот люблю пройтись. В особенности рано утром или поздно вечером, когда людей вокруг нет. Хотя в последнее время я все чаще задумываюсь о покупке байка, когда мы уберемся из Мюнхена. Внутри супермаркета я бродил долго. Викинг составил целый список из блюд, что хочет приготовить, и недостающих ингредиентов в его холодильнике. Я простоял в очереди за мясом около пяти минут! С овощами все сложилось ни капельку не проще. Прилавок был пуст от посетителей, но кто же знал, что выбрать хорошие овощи так сложно?! Ранее я никогда не занимался покупкой еды лично. Максимум, что я покупал в магазинах, это какие-то снеки и газированную воду, чтобы не умереть от голода в университете. С томатами, огурцами и картофелем я придерживался правила выбора самых красивых и больших, а вот над чертовым лимоном я провозился уйму времени! Как выбрать хороший лимон?! Я боялся, что принесу тот, где кожуры будет больше, чем самой мякоти, и тогда Викинг точно меня засмеет! Поэтому вместо одного требованного в списке покупок лимона я купил пять на разный вид и цвет. Пусть мужчина сам разбирается, какой лучше. Он сегодня шеф-повар, а не я! Я вышел из магазина с двумя огромными пакетами и уже успел десятки раз проклясть Викинга, что поручил мне такое «легкое» задание. Дорога обратно заняла вдвое больше времени из-за тяжелых пакетов. Я несколько раз останавливался и делал передышку перед тем, как снова пойти в путь. К счастью, из дома я не забыл взять наушники, поэтому дорога в одиночестве не была такой уж скучной под музыку. Я пролистывал те песни, что добавил себе в плейлист из-за Эйзенманна, и наслаждался спокойной музыкой, пытаясь отогнать мысли о Клаусе. Однако я не смог, ведь добравшись до дома Викинга, я издали заметил знакомый байк. Байк Клауса Эйзенманна. Сердце упало в пятки. Интуиция подсказывала, что Клаус мог прийти к Викингу лишь по одной причине. «Я приду по твою душу, Викинг.» Я бросил пакеты прямо перед изгородью, снял наушники и побежал в дом, как услышал два приглушенных стенами здания выстрела. Тело замерло перед дверью дома. Все инстинкты велели бежать без оглядки, но я не мог. Там был Викинг. Викинг, который обещал вернуться пораньше, чтобы приготовить ужин на нас двоих. Викинг, который сдержал обещание, а я опоздал, ведь слишком долго возился с продуктами… Я тихо сошел с террасы, обошел дом и нашел окно, из которого можно было рассмотреть, что творится внутри. Поднявшись на носочках, я заглянул внутрь и остолбенел. Интуиция, вопившая все эти дни, оказалась права. Клаус пришел отомстить за предательство. Викинг лежал на полу, прислонившись к стене. Белоснежные обои и светло-серый ламинат заливала кровь. Кровь из мест, куда Клаус пустил две пули в бывшего брата по оружию. Эйзенманн стоял на обеих ногах, крутя в руке пистолет, прямо как в одном из моих кошмаров. Он стоял в метре от Викинга, на лице которого красный след от удара. Из носа мужчины течет кровь. Его губа разбита, но этот ущерб не идет ни в какое сравнение с расползающимся пятном крови на его белоснежной рубашке, которую он безуспешно пытается прижать рукой. Простреленной правой рукой. Викинг держался со всех сил. Его лицо не выражало ни капли той боли, что он чувствовал. Его лицо было каменным. Обреченным. Словно он смирился со своей участью, и лишь его частые взгляды в сторону входной двери говорили за него. Он боялся не за себя. Боялся, что кто-то внезапно придет и окажется в опасности. Боялся, что кто-то придет с пакетами для ужина, который никогда не состоится. Боялся, что этот кто-то увидит его смерть. Боялся за меня. — Я верил тебе, как брату, подставляя плечо в трудных ситуациях, но ты оказался подстилкой Кернов, — произнес Клаус, тыча пистолетом в сторону лежавшего на полу бывшего напарника. — Ты предал семью Каттерфельд и понесешь соответственное наказание. Эйзенманн вынес приговор, который не подлежит обжалованию. Мое тело застыло. Я не видел лицо Клауса. Разум рисовал его вечную ухмылку, но его голос был так холоден. Так… Такого Клауса я никогда не видел. Такого Клауса Эйзенманна Викинг велел мне опасаться. — Есть что сказать напоследок? — спросил Эйзенманн и сделал шаг навстречу Викингу. — Ты же знаешь, у меня нет семьи, — прошептал Викинг и я едва ли смог расслышать его слова. — Мне не с кем попрощаться, но… Клаус, есть один ребенок. Прошу, я признаю свою вину, но не руби с плеча. Умоляю, не убивай его. Сохрани ему жизнь. Он ни в чем не виноват. Нет-нет, Викинг, сражайся! Не опускай руки! Я прошу тебя, нет, умоляю, не проси за меня! Проси за себя и свою жизнь! — Ты о сыне Керна? — Отто не при чем в этой войне. Прошу, Клаус, ради всего хорошего, что было между нами, пощади его. Послышался смешок Клауса и тот присел прямо у Викинга. Давай же, Викинг, это твой шанс! Пока он так близко, попробуй выхватить пистолет! Давай же, ты сможешь! Сражайся, черт возьми! — На смертном одре предатель просит меня пощадить какого-то ребенка?! Он что твой внебрачный сын? — Дело в Анке. Коротко ответил Викинг и больше Клаус ничего не сказал. Лишь кивнул. Никакой усмешки. Никакой улыбки. Никакой шутки. Ничего. — Я сделаю это быстро, — отстраненно произнес Эйзенманн и поднялся. — Ради всех лет, что ты прикрывал мне спину, Алекс Келер. Викинг кивнул и посмотрел в сторону прозрачной двери, а после, словно что-то почувствовал, перевел взгляд на окно. Наши глаза встретились. Всего на секунду. Викинг улыбнулся перед тем, как Клаус выпустил пулю ему в голову. Его голубые глаза, смотревшие прямо на меня, медленно помрачнели. Тело, не в силах держаться прямо, скатилось по стенке и упало на пол. Жизнь покинула его тело. Викинг умер. Прямо, как и он, мое тело сползло по стене дома и упало прямо на холодную осеннюю землю. Мне хотелось кричать, но я закрыл свой рот обеими руками, пытаясь не выдать ни звука. Беззвучные слезы скатывались по щекам. Я до боли прикусил нижнюю губу, чтобы никто не услышал накатывающих с еще большей силой всхлипов. Мое тело была такая сильная дрожь, что не шла в сравнение с той, что била меня во время ломки. Я приоткрыл руками рот, пытаясь вдохнуть поглубже, но не получалось. Воздух не поступал в легкие, как бы я не пытался его туда затолкнуть. «Можешь звать меня Викингом.» «Я буду твоей нянькой… Буду присматривать за тобой и напоминать не делать глупостей.» «Будешь моим коучем?» «Все закончилось. Все будет хорошо… А если те типы еще раз к тебе подойдут, я собственноручно застрелю их, договорились?..» «Я не раз предупреждал тебя, парень. Не суйся к Эйзенманну. Он не тот человек, которого из себя строит.» «После смерти твоей матери, я наблюдал за тобой. Ты был ее олицетворением. Я… я лишь хотел загладить вину перед ней с помощью тебя. Знаю, использовать тебя в моих целях весьма эгоистично, но… Мне легче с тобой. Легче, когда я вижу, что с тобой все хорошо пускай такое бывает редко. Анке была бы рада видеть тебя счастливым и я пытаюсь сделать все для этого.» «Не суйся к Клаусу. Серьезно, это плохо закончится.» «Ты ребенок, Отто! Доверяешь тем, кому нельзя! Связываешься с теми, кто запросто может тебя убить! Ты не знаешь этого мира!» «Значит «Клаус единственный»?! Я для тебя какая-то шутка?! Я был с тобой все это гребаное время! Это я помогаю тебе справиться с зависимостью! Это, черт возьми, я забочусь о тебе, защищаю от твоего чертового папаши!» «У меня была причина служить твоему отцу. Сейчас эта причина выросла и не нуждается в защите семьи.» «Анке бы не хотела видеть тебя таким. Она верила, что ты сможешь обрести лучшую жизнь вдали от Кернов, Каттерфельдов и Мюнхена.» «Не то, чтобы мое имя какая-то тайна. Ты никогда не спрашивал.» «Я был ее другом, Отто…» Его больше нет. Его больше… Его звали Алекс Келер, и его имя я никогда не забуду. Дверь захлопнулась. Послышался рык мотора. Убийца уехал, лишившись всего трех пуль в магазине пистолета. Я же лишился последнего дорогого человека.