Аддиктивный синдром

Я сидел над телефон уже который час к ряду, смотря на пустую бегущую строку мессенджера… Утром Викинг собрался и покинул меня так быстро, что я успел лишь пожелать ему хорошего дня и стребовать обещание, что он будет осторожен, куда бы он там не пошел. Мужчина лишь ухмыльнулся, растрепал мои сбившиеся после сна волосы и пообещал вернуться, как только закончит с делами. К счастью, мне удалось уснуть под утро и, честно говоря, если бы не скандинав, храпевший под боком, пробуждение было бы совсем иным. Мне было комфортно в его теплых объятьях. Ни снов, ни кошмаров — лишь крепкий сон, не омраченный волнением и страхом за будущее. В который раз мужчина, имени которого я до сих пор не знал, стал моим спасительным кругом. Тем, за который мое сознание инстинктивно ухватилось, чтобы пережить всколыхнувший Мюнхен шторм. Как только Викинг покинул мою спальню, я вновь провалился в сон и решил еще немного побездельничать, раз уж я стал безработным. В этот раз я не смог избежать кошмара. Ужасного сна, навеянного испуганным разумом. Мои руки были в крови. Я сидел на коленях у трупа человека, чье лицо не мог рассмотреть, как бы не пытался. В помещении было темно и сыро. Обостренный нюх обонял едкий запах крови и пороха, что ощущались ярче всего. Я пытался на ощупь распознать человека передо мной. Мои пальцы касались его тело, забрызганного кровью лица, и каждая минута рядом с трупом начинала сводить меня с ума. А после свет резко вспыхнул. Я поморщился от боли. Когда глаза привыкли, я открыл веки и увидел ужасающую картину. Передо мной лежал Викинг. Его тело было искромсано. Его всегда такой идеальный костюм истерзан в клочья. Бедра, руки, лицо и торс — все, каждая частичка его тела была повреждена тупым ржавым ножом, который торчал из его живота. Последнее ранение, которое разделило меня с ним навечно. Кто-то тихо рассмеялся и я поднял взгляд. Знакомый смех. Знакомое лицо. Знакомый шрам. «Я приду по твою душу, Викинг. А после доберусь и до остальных предателей.» Клаус вытер ботинок, забрызганный кровью, о мертвое тело моего друга и стер все ту же красную жидкость из собственного лба рукавом белоснежной рубашки с алыми разводами. Он поднял взгляд на меня и пожал плечами, словно говоря: «Ничего личного». Я не мог управлять собственным телом, но слышал, как разум велит ему бежать. И оно послушалось. Резко двинулось назад, пока не уперлось спиной в стену. Я мгновенно осмотрел всю комнату. В ней не было ни дверей, ни окон. Лишь Клаус и Викинг. Лишь ржавый нож, которым Эйзенманн когда-то убил собственного отца, и пистолет, который мужчина беспечно крутил на своих пальцах. Он подошел ко мне и я еще сильнее вжался в стену. Тело онемело. Изо рта рвался крик, но я молчал. Продолжал молчать, внимательно наблюдая, как хищник приближается ко мне. Жертва была в тупике. Ей не было куда сбежать и как спастись. Наступило время трапезы. Очередной предатель должен умереть. — Помнится, ты предпочитаешь пистолет ножу. — Сделай все быстро. Губы произнесли все быстро и спокойно. Я не услышал собственного голоса. Лишь его тихий отголосок в голове, звучащий так непривычно хладнокровно. — Как пожелаешь, крольчонок. И он выстрелил. Быстро, сразу же после этих слов, его излюбленной клички, спустил курок, радостно и безмятежно улыбаясь, как на той прогулке Олимпийским парком. Тело не почувствовало боли от смертоносной раны. Я резко закрыл глаза и, когда открыл, оказался в совершенно ином месте. Передо мной был накрыт пышный стол в поместье Кернов. За столом напротив меня во главе сидел отец. Нас разделяли десятки блюд, среди которых были лишь пресные. Те, которые любит мой отец. Ни одного моего любимого острого. Отец смотрел прямо на меня, попивая из бокала вино. Его взгляд был остер, но доволен. Он хищно улыбался, насмехаясь над моей паникой и неуверенность в себе, в который раз убеждаясь, что сделал правильный выбор в отношении меня. Из меня не получится наследник. Не из сына, воспитанного Анке Бернтольд. — Каттерфельд больше не составит проблему. Тобиас вознаградил нашу семью за участие. Настали мирные и благоприятные времена для всех нас, а значит пришло время для рождения наследника. Я выбрал тебе невесту. — Я не хочу женится, — холодно произнесли мои губы, несмотря на то, что все тело потряхивало от напряжения. Казалось, этот голос не принадлежал мне. Казалось, не я произносил эти отчужденные слова. — Мы обговаривали это, Отто. Девушка с прекрасной семьи с хорошими генами. Она родит мне наследника, которого отняла Анке. — Мама ничего у вас не отбирала. Я все еще здесь, ваш наследник! Я не верил в слова, которые извергал мой рот. В них не было смысла. Такие самонадеянные. Такие неправильные. Я никогда не хотел быть наследником. Никогда не жаждал места главы семьи. Я всего лишь стремился к тому, чтобы Бен Керн увидел во мне сына, родную кровь. Не более. — Ты никогда не был моим наследником. Ты никогда не был моим наследником. Эти слова… Отец не первый раз говорил мне их. Не первый, поэтому так ясно отобразились в моем подсознании, сохранив тот тон, с которым он говорил это в реальности. Слова, которые ранили меня все так же сильно, как и в первый раз. Бен Керн горько усмехнулся и влил в себя оставшееся содержимое бокала. Я продолжал смотреть на него, ведь глаза и голова отказывались повиноваться моему разуму и отвернуться. Смотрел, как улыбка с лица отца исчезает. Как его бокал с звонким грохотом падает на кафельный пол, разбиваясь на сотни мелких частиц. Смотрел, как он хватается за горло и начинает задыхаться. Из уголков его рта начинает течь пена, но он по-прежнему сидит на своем места и умоляюще смотрит на меня. Просит помочь, а я лишь смотрю. Безучастно смотрю и смотрю, как жизнь покидает моего последнего родственника. Внезапно я почувствовал чьи-то касания на своих плечах, но не обернулся, продолжая наблюдать за корчащимся от боли отцом. — В этот раз ты выбрал яд. Как банально. Не хватило смелости окончить все собственными руками, крольчонок? Руки Клауса ласково блуждали у меня по плечам, медленно приближаясь к шее. Внезапно он сжал мой подбородок и поднял вверх, заставляя смотреть в его глаза. Серо-голубые омуты. Такие исключительные, что я никогда не смогу вычеркнуть их из памяти. — Боссу ты подсунул наркотики, своему отцу — яд. У тебя никогда не хватало смелости замарать руки. Маленький трусливый крольчонок. Я через силу улыбнулся мужчине, правая рука которого медленно, но все увереннее начинала душить меня. — Сделай все быстро, — прошептал я в который раз. Рука Клауса не дрогнула. Он надавил сильнее и я прикрыл глаза. Улыбнулся. Я умер от этих рук второй раз за кошмар с безмятежной улыбкой на лице, словно только и ждал, когда этот человек окончит эту муку под названием «жизнь»… Я резко очнулся от кошмара и поднялся. Руки потянулись к шее. Я дышал тяжело. Сердце силилось вырваться из тела и я попытался унять его, чтобы не вызвать приступ. Не знаю, как долго я отходил от кошмара, обнимая себя. Больное сердце вернуло прежний сбитый ритм и я вздохнул с облегчением, в который раз напомнив себе, что после того, как мы с Викингом покинем Мюнхен и обживемся на новом месте, нужно пройти обследование. Сабина настойчиво рекомендовала обратиться к кардиологу но прошло уже столько месяцев, а я ни разу не был в больнице. Нужно будет обследоваться, чтобы Викинг не волновался. С этой мыслью я заставил тело подняться с кровати и пошел в душ. Вода освежила, но не прогнала демонов из кошмара. Во сне одной и той же перманентной составляющей был Клаус. И я знал, почему измученное сознание преподнесло мне такой кошмар. Все из-за вчерашней встречи с Эйзенманном. Все из-за его слов. «Я приду по твою душу, Викинг. А после доберусь и до остальных предателей.» Викинг обещал быть осторожным, я склонялся верить ему, но плохое предчувствие не унималось еще со встречи с Клаусом. Бросив такие последние слова, Эйзенманн дал обещание при всех: он убьет Викинга собственными руками. Я не сомневался в этом, увидев его злость и ненависть после предательства воочию. Он буквально принял это на личные счеты, потому что, как сам сказал, доверял Викингу, как брату по оружию… Клаус убьет Викинга. Вопрос только в том: успеет ли он это сделать до того, как мы уедем с Мюнхена, или судьба смилуется над нами? Меня мучал этот вопрос все то время, пока холодные струи душа смывали остатки ужасного кошмара. Мучали, пока я вытирался насухо, переодеваясь в повседневную одежду. Мучали, когда я вернулся в ванную и нагнулся, чтобы залезть под нее. Мучали, когда я отодвигал небольшую плиточку и доставал оттуда пакетик с таблетками. Мучали и мучали ровно до того момента, пока я не проглотил спасительную таблетку и не словил долгожданный приход. После вечеринки в честь юбилея благотворительного фонда я зачастил с приемом амфетамина. В плотно набитой когда-то упаковке осталось девять таблеток. Если знать, что я принимаю через день-два, то этого с головой должно хватить. Викинг обещал, что через пять дней все закончится. Отец умрет, а я смогу перечислить все деньги на новый счет и сбежать, оставив потопающий в огне Мюнхен с его проблемами и войной. Через пять мы сядем на поезд, где легче всего затеряться, и больше никогда не вернемся в этот проклятый город. Всего пять дней, Отто. Всего пять… Я продолжал уверять себя в этом. Продолжал, но в какой-то момент рука потянулась к телефону и открыла мессенджер. В контактах у меня был всего с десяток контактов. Естественно Викинг, с которым я постоянно был на связи. С отцом у нас была односложная переписка, состоящая с даты и времени, когда он выделял время для непутевого сына, чтобы проверь его дела с Каттерфельдом. У меня был и номер Каттерфельда. Наша переписка мало чем отличалась от той, что я вел с отцом. Лишь даты и время для встреч. Также в телефоне были записаны несколько контактов по работе, а все номера одногруппников и преподавателей с университета я давным-давно удалил, ведь они мне не понадобятся. Отец ясно дал понять, что я не буду поступать на магистратуру в ближайшее время, да я и как-то не задавался этим вопросом, потому что этот год поступления я пропустил, а после побега вряд ли мне будет до учебы первое время. Был у меня еще один контакт. Единственный человек, с кем я вел активную переписку какое-то время. Мужчина, который любил дразнить меня фотографиями своих байков, а также смешными картинками, которые никак не переплетались с его обликом плохого парня. Это был номер Клауса. Не знаю, как он раздобыл мой номер, и не хочу знать, но с начала наших поездок на байке, мы неоднократно переписывались, пускай это и были зачастую короткий обмен шутками или подначиванием. Ничего более, но… Я открыл нашу переписку, пролистал в самое начало и начал читать, еще раз переживая те моменты и чувства, которые я испытал от нашей короткой и мимолетной связи, оборвавшейся вчера. Однажды он скинул мне книжку с правилами дорожного движения и заставил прочитать за неделю. Иногда бывало так, что посредине рабочего дня Эйзенманн мог спросить меня какое-то правило и у меня была всего минута, чтобы ответить с того момента, как прочел, чтобы он не посчитал, будто я нашел информацию в Интернете. Иногда он спрашивал и глубокой ночью, словно знал, что я не спал, и мы обсуждали всякую всячину до самого утра. С Эйзенманном было так легко. Так… «Я приду по твою душу, Викинг. А после доберусь и до остальных предателей.» Вчерашний день поставил крест на этой легкости. Вчера я не испытал ни капли из того, что ощущал, гуляя с ним по парку, во время ночных гонок или в клубе. Я ощутил лишь страх. Едкое чувство опасности, разъедающее меня изнутри… Дочитав нашу переписку до конца, я по привычке нажал на строку, чтобы написать сообщение, но замер. Что ему написать, да и имею ли я право? Он явно дал понять, что считает меня одним из предателей. Клаус ловко просек, что отец подсунул меня под Каттерфельда, чтобы отвлечь, когда против него строят заговор, вот только Эйзенманн до сих пор не знает о том, что я опоил его хозяина. Что бессовестно подсунул ему наркотики и провел самую ужасную в моей жизни ночь. Если он узнает… Клаус точно убьет меня, как в кошмаре. Ни разу не сомневаясь, спустит курок, а его улыбка даже не дрогнет из-за предателя. И все же я хотел написать ему. Мне было слишком любопытно, что же происходит. Как там Каттерфельд? Узнали ли они, куда сбежал Эванс с ребенком? Что он собирается делать дальше, когда у него отняли всю власть? В конце концов, как себя чувствует Рейнхольд?.. Я хотел узнать не потому, что был влюблен. Мои чувства… Они умерли в ту ночь, когда Каттерфельд поцеловал меня, глядя на мужа. Погибла всякая надежда, а вместе с тем и глупая первая влюбленность, оставив после себя лишь пепел, который за неделю развеялся по ветру. Меня удивляло, как быстро я сумел позабыть. Удивляло, что мое сердце, так отчаянно бившееся в его присутствии, столь стремительно охладело, несмотря на то, что с вечеринки прошла всего неделя. Была ли это вообще любовь? Была ли это влюбленность? Может, я пропитался мимолетной симпатией к человеку, который обращал на меня хоть и редкое, хоть и наигранное, но внимание?.. Нравился ли он мне вообще?.. Я ничего не понимаю. Я вздохнул и отложил телефон. Да, мне хотелось узнать, что происходит снаружи, за стенами крепости Кернов, но я так и не решился написать Клаусу. Как он и сказал в кошмаре, я трус. Трус, который боится написать всего несколько слов и столкнуться с реальностью. Маленький трусливый крольчонок. Вот кто ты такой, Отто Керн.

***

В тот день Викинг вернулся поздно вечером после десятка моих сообщений, как скоро он вернется и почему так долго. Как только он оказался на пороге моей спальни, я вскочил с кровати и побежал к нему, облегченно вздохнув. Викинг в порядке. Когда он оставил меня одного на весь день в неведении, я чувствовал себя, что жена моряка, которая волнуется, вернется ли ее муж из далекого плавания. Мы об этом пошутили, и я окончательно успокоился. Викинг вернулся. С ним все хорошо. Переживать не о чем. По крайней мере до завтрашнего дня. На часах было около полуночи, когда скандинав решил возвращаться домой. — Может, ты и сегодня заночуешь здесь? У меня широкая кровать и по тебе не скажешь, что ты не выспался, — аргументировал я свою боязнь отпускать его. — Парень, я, конечно, выспался, но уже второй день ношу одну и ту же одежду. Мне срочно нужна ванная и свежая пара носков. Викинг усмехнулся и потрепал меня по макушке. Мы лежали у меня на кровати и не заметили, как быстро пронеслось время за разговорами о будущем и том, где хотим побывать. Скандинав мечтал об азиатских странах, их кухне и необычным для Европы постройках, а я о Ближнем Востоке, пирамидах и теплом климате. Мы долго спорили, куда отправимся, и пришли к консенсусу. Мы обоснуемся в стране, где хорошо знают английский, которым владеем оба. В пределах Еврозоны оставаться опасно, поэтому США — самый безопасный вариант. Туда мы и решили сбежать, но в какой штат так и не выбрали. У Викинга было много дальновидных планов, а я пытался поспеть за ним, размышляя, что же такого мне хочется от этой жизни. — Прошу, не уходи, — повторил я, и моя паранойя снова возросла вместе с тем, как Викинг попытался покинуть пределы моей безопасной комнаты. — Ты как маленький ребенок, Отто. — Ты не первый, кто мне говорит это, — грустно улыбнулся я, вспоминая о Клаусе. — Если ты так хочешь вернуться домой, то я могу поехать с тобой. Отца все равно нет дома уже какой день и ему явно плевать, где я и с кем, пока он упивается победой. — То, что он не интересуется, не значит, что ему не доложат. — Пускай. Он и так знает, что мы сблизились. Если я пару дней побуду у тебя, вряд ли он что-то скажет. Викинг, у меня крайне плохое предчувствие… Мужчина вздохнул и закатил глаза. Да, я знаю, Викинг, я снова затевая все ту же старую песню, но мне правда не по себе от мысли, что Клаус придет по твою душу. Очень не по себе. Да, пускай это паранойя. Пускай, она навеянная наркотиками. Пускай, я все это понимаю, но ничего не могу с ней поделать. — Ладно. Так уж и быть. Набиваешься ко мне домой, парень? Викинг легко пихнул меня в плечо, и я улыбнулся. — Наконец, увижу, где обитают скандинавы. Закинув пижаму и зубную щетку в рюкзак, я надел курточку и мы направились на выход. В поместье было пусто. Слуги уже давным-давно разошлись, а отца не было. Мы были единственными, кто остался в доме, не считая людей отца, что охраняли территорию. Мы вышли через парадный вход, Викинг кивнул своим людям, стоявшим у входа, и я залез в машину. Мужчина никогда не рассказывал, где он живет, но почему я всегда представлял небольшую квартирку в центре города. Одна или две комнаты, но просторная кухня, где Викинг готовит свои до ужаса вкусные бутерброды. Зная тот факт, что его семья обанкротилась, я вряд ли бы поставил, что он владеет пентхаусом или поместьем, но каким был мой шок, когда через двадцать минут мы въехали в район с частными домами, и Викинг усмехнулся, приговаривая, что я не угадал. На улице было темно, но я смог рассмотреть его дом в общих чертах. Никаких высоких железных ворот, лишь небольшая зеленая ограда с неидеально подстриженными кустами, посредине которой разместились низкие деревянные двери. Дом был старым, одноэтажным, но хороший ремонт сделал из него конфетку, как похвастался сам мужчина. Стены имели белоснежный оттенок, а коричневая крыша была низкой и имела небольшую подсветку по бокам. Перед входом в дом располагалась небольшая терраса, огражденная декоративным заборчиком. Огромное кресло-качалка, подвешенное к потолку вместе со свисающими гирляндами, которые мужчина, как признался, поленился убирать с прошлых рождественских праздников. Недалеко от кресла-качалки стоял стеклянный столик с говорящей за себя пепельницей. Она была заполнена до краев. — Ты куришь, — протянул я, констатируя факт. — Ты никогда не курил при мне. — Анке не любила сигаретный запах, и как-то так сложилось, что я перестал курить на работе, — пожал плечами мужчина. — А тебе вредно иметь еще одну привычку. После слов Викинга я на секунду замер на террасе. Это не первый раз, когда он говорит так, будто знает мою маму. Будто не только испытывает к ней вину, а знает. — Идешь в дом или уже передумал? — спросил мужчина, подталкивая меня вперед. — Ах, нет, зная тебя, ты облюбовал мое кресло, да? Я загадочно усмехнулся, отложив все лишние мысли на потом, и потянулся к стеклянной входной двери. Как только мы вошли, Викинг включил свет и я заметил, что мы оказались сразу на огромной просторной кухне. Как и наружные стены, интерьер кухни-столовой был выполнен в светлых тонах. Вся мебель была от нежно до темно-серого оттенка, а вот освещение было отдельной темой, о которой Викинг пообещал мне рассказать, как только я переоденусь. Он сказал, что в доме всего две спальни — гостевая и хозяйская. Когда только Викинг женился, он планировал переделать гостевую под детскую, но брак распался слишком быстро, поэтому гостевая так и осталась пустынной гостевой. На кровати был только матрас без постельного белья, а в шкафу до сих пор висел ценник, словно этой комнатой никто никогда не пользовался. Викинг объяснил, что кроме жены, здесь никто не оставался с ночевкой, да и он не водил подружек к себе домой, предпочитал отели. Пока я осматривал ванные владения по соседству со спальнями и натягивал на себя пижаму, Викинг постелил мне кровать и сам успел сменить одежду. Никогда прежде не видел его в спортивных штанах и футболке. Да что уж говорить, я никогда не видел его в чем-то, помимо костюма, который носят все люди как Кернов, так и Каттерфельдов! Среди телохранителей лишь Клаус одевался так, как хотел. Только ему было позволено, будто он исключение из всех известных нашему миру правил… Мы с Викингом устроились на кухне. Он заварил мне ромашковый чай, пообещав, что приготовленный им чай точно заставит меня уснуть. Сам он сделал себе кофе, приговаривая, что на него кофеин никогда не действовал бодряще. Пока грел руки о горячую чашку, я посматривал через прозрачные двери на террасу. Викинг сжалился, заставил надеть меня его теплую зимнюю куртку и, только замотав меня в шарф, разрешил выйти наружу. Я уселся на подвесное кресло, которое заметил первым, как только ступил на порог его дома. Викинг притащил из кухни стул и сел напротив, теребя в кармане пачку с сигаретами. — Можешь закурить. — Я умру, если не сделаю этого, — с облегчением вздохнул мужчина, словно только и ждал разрешение, и вытянул из пачки сигарету. — Но сразу говорю: тебе предлагать не буду. Я пожал плечами. Мне и не хотелось. Каждый раз, как кто-то курит, вспоминая о раскуренной на двоих травке с Клаусом. Кажется, он повлиял на меня больше, чем я предполагал… — Значит, моя мама. Ты говорил так, будто вы были знакомы не только косвенно. Рука мужчины, пытающаяся зажечь зажигалку, дрогнула. Всего на мгновение перед тем, как он подпалил сигарету, но этого было достаточно, чтобы я заметил. — Я думал, ты уже и не спросишь. Викинг сильно затянулся и откинул голову, выпуская дым из легких. — Что ты хочешь знать? — Да, пожалуй, все? — вопросительно протянул я, будто Викинг действительно не знал ответ на этот вопрос. Естественно, я желал знать, как можно больше. — Я понимаю, как вы познакомились. Тот побег… — прошептал я и прикусил губу, пытаясь не вспоминать тот ужасный день и слезы матери. — Но как насчет остального? Вы ведь явно общались после произошедшего. — «Общались» — не то слово. Мужчина тихо рассмеялся, но его улыбка быстро сошла на нет. Он струсил пепел в пепельницу и сделал еще одну затяжку. — Мы с Анке были приятелями. Друзьями, если так можно сказать. После того неудавшегося побега я пытался как-то загладить свою вину. Как-то так получилось, что мы сблизились, и я… Парень, ты должен понимать, что у нас с Анке была небольшая разница в возрасте. Мне было девятнадцать, а ей двадцать четыре. Мы быстро нашли общий язык, когда она поняла, что я не враг. Да и она… в общем, после того побега, я был единственным человеком в этом проклятом поместье, которого к ней подпускали. — Подпускали? — переспросил я, не до конца поняв его слова. — Мне поручили охрану Анке. Это была моя первое важное поручение и продвижение по карьерной лестнице, если так можно сказать. — Так ты был ее телохранителем… — Я был ее другом, Отто, — перебил меня мужчина и выпустил дым вбок, подальше от меня. — Но быть ее другом было тяжело, как и ее защитником. Твоя мать… Она любила встревать в опасные ситуации и зачастую именно меня наказывали за это. Ты ведь знаешь, что после того побега она пыталась убежать еще дважды. Я знал о ее побегах. Знал и никак не вмешивался, потому что моя семья подчинялась Бену Керну. За ее попытки сбежать я и получал каждый раз. Как друг, я желал ей свободы, а как тот, кто испытывает вину, хотел, чтобы она была счастлива. Что ж, теперь все становилось на свои места. Пазл складывался. Вот, почему Викинг говорил так, будто хорошо знал мою маму. Вот, почему он зациклился на мне с ее смертью. Я был сыном его дражайшей подруги, которой он так и не смог отплатить до ее смерти. — Если ты был телохранителем моей мамы, то почему я совершенно тебя не помню? — задал я вполне логичный вопрос. Из слов Викинг я понял, что он охранял маму до самой ее смерти. На тот момент мне было пятнадцать лет. Как я могу не помнить его? — А как много ты помнишь из детства, Отто? Я помню… Я помню?.. А что я помню? Я ведь забыл даже тот побег, который чудесным образом мое подсознание подкинуло мне во сне. — Я не понимаю… — смутно прошептал я и сильнее сцепился пальцами в едва теплую чашку. — Почему я ничего не помню?.. Я не… Я… — Здесь несколько причин, парень, — предельно спокойно произнес мужчина и затушил сигарету в пепельнице. — Первая — ты не помнишь меня, потому что я пытался скрыть наши с Анке близкие отношения. Меня приставили, как ее надсмотрщика, и я выполнял свою работу из тени, зачастую не выказывая своего присутствия. Вторая — Анке не подпускала никого из людей Керн к тебе. Ни твоего отца, ни даже меня, поэтому я наблюдал за тобой издали. Конечно, Анке представляла тебя мне, но ты даже до пояса мне не доставал. А третья причина… Скажи, как много ты помнишь о втором побеге Анке? — Да почти ничего… — вдруг осознал я. Все, что я знал: мама убегала трижды. Дважды со мной и последний раз уже без меня. Деталей я не мог вспомнить, так как это было давно… Или причина была в другом?.. — Что-то произошло во время того побега? Поэтому мама сбежала в третий раз без меня? — догадался я и эта догадка заставила мое тело вжаться в мягкое сидение. — Тебе было семь. С семилетним ребенком передвигаться проще, чем с четырехлетним, поэтому Анке ждала, пока ты подрастешь. Во второй раз она приготовился лучше, да и времени у нее было больше на приготовления. Она подговорила двоих людей твоего отца. Они сделали вам новые имена и предоставили машину. В день побега твоей матери удалось не просто покинуть Мюнхен, но и страну. — Я совершенно ничего об этом не помню, — произнес я в который раз, будучи уверенный, что ни разу не покидал пределы Германии. Я и Мюнхена никогда не покидал! — Всего за день Анке преодолела Швейцарию и оказалась в Комо. — В Италии?! — Да, парень, она смогла сбежать от твоего отца аж в Италию. У нее были связи там, если их так можно назвать, и она надеялась получить убежище для вас обоих, защиту от Керна. Она смогла проехать так далеко в одиночку и, если бы те телохранителя, не предали ее, сумела бы добраться к месту назначения, но к сожалению… — Викинг тяжело вздохнул и посмотрел на меня. — Анке не хотела возвращаться, не хотела отдавать тебя. Когда она заметила хвост, решила во что бы то ни стало оторваться. Она ехала очень быстро. Ты испугался и начал плакать. Анке пыталась тебя успокоить но в тот момент, как она развернулась к тебе, чтобы заверить, что все хорошо… Голова пульсировала. Я почти не слышал последних слов Викинга. Прикрыл глаза, пытаясь унять ноющую мигрень, как вдруг перед моими глазами начали проноситься воспоминания. Воспоминания дня, когда наша с мамой жизнь навсегда изменилась… — Мама! — вопил семилетний я, пытаясь отстегнуть ремень безопасности и залезть на переднее сидение. — Нет, Отто! Нет-нет, мой малыш, сиди сзади! — Но я хочу к тебе! Мне страшно! Почему мы поехали по этой дороге?! Я выглянул в окно и мое сердце упало в пятки. Мы ехали у самого обрыва по почти что пустынной трассе, окруженной горами и густым лесом. Мама обещала, что поездка будет веселой, и она была таковой ровно до того момента, пока мама не перестала улыбаться, а машина, на которой мы колесили по стольким городам, не начала ехать со скоростью света. — Мой зайчик, успокойся. Ты ведь любишь те взрослые фильмы про гонки. Там за хорошими героями гоняются плохие дяденьки. У нас так же, малыш. — Но ведь ты не гонщик! — громко возразил я, стирая со щек влажные дорожки. Мама говорила, что большим мальчикам нельзя плакать, и я пытался ради нее, но ничего не мог поделать со слезам, что градом падали из больших детских глаз. — Твоя мама много что умеет. Я шмыгнул носом и продолжил и дальше расстегиваться. Я хотел к маме. Хотел сесть рядом с ней, несмотря на ее запрет. Если плохие дяди гнались за нами, я должен был быть там, спереди, вместе с мамой, чтобы защитить ее. Папа никогда не защищал маму, поэтому я хотел быть рядом с ней всегда. Сильным взрослым мальчиком, который не плачет по пустякам. — Отто, не делай этого! — выкрикнул мама, заметив, что я пытаюсь сделать, в переднем зеркале. — Перелезешь, как только мы выедем на безопасную трассу! Давай мама вывезет нас из этих гор, оторвется от этих… плохих дяденек, и перелезешь ко мне, договорились? — Мама, но я уже почти!.. Светловолосая блондинка с короткой стрижкой резко развернулась ко мне, как раз в тот момент, как я отстегнул ремень. — Отто, пристегнись обратно! Ты ведь знаешь, насколько это опас- Мама не успела договорить. Горная трасса резко свернула влево, но мама не успел вырулить, так как отвлеклась на меня. Мы упали в ночную пропасть, и уже через несколько мгновений я ощутил сильный удар. Удар, который отнял мои воспоминания. Викинг оперся локтями на колени и сложил перед собой ладони. Его взгляд был опущен в пол, словно он сам был в той машине. — Анке была пристегнута и это ее спало, а ты как раз перед столкновением в дерево, отстегнулся. Вас спасли итальянские спасатели. Ты несколько недель лежал в коме с сильной травмой головы. Врачи все вторили на ломаном английском, что это чудо, что ты вообще выжил. У тебя был открытый перелом обеих рук, шею ты тоже чудом не сломал, а вот голову сильно разбил. Те, кто гнались за вами, люди Керна, оказали первую помощь, благодаря этому ты выжил в тот день. Теперь я начинаю припоминать душную больницу и загорелых врачей в белых халатах, так отличавшихся от людей на моей родине. Вспомнил маму, лежавшую на больничной кушетке рядом с многочисленными неглубокими порезами по всему телу от разбитого лобового стекла. Вспомнил образы мужчин, которые сторожили нас днем и ночью, на немецком пререкаясь на ужасно жаркое итальянское лето. Я вспомнил все. — Ты приехал к нам, не так ли? — догадался я и отставил наполовину пустую чашку на столик. — Отец приказал тебе вернуть нас. — Анке не сопротивлялась. Она чувствовала себя виноватой в том, что случилось с тобой, поэтому беспрекословно вернулась обратно… Отто, после той аварии она начала считать, что рядом с отцом тебе будет безопаснее. Анке не могла себе простить тот побег до самой смерти, считая его своей эгоистичной прихотью, которая чуть не отняла драгоценную жизнь ее единственного ребенка. — Вот почему в третий раз она убежала уже без меня… Я поднял ноги с пола, сбросив теплые тапочки, и обнял колени. Вместе с пришедшими воспоминаниями, головная боль начала утихать, а картина прошлого собираться воедино. Мама никогда не бросала меня. Не считала меня обузой. Она всего лишь хотела защитить сына, даже если это значит оставить меня жизнь с отцом, который мог дать мне защиту без любви. Представляю, как маме далось тяжело решение уйти в третий раз, но иначе она не могла. Мой отец отец разрушал ее изнутри. Мои родители были ядом друг для друга. Отец уничтожил ее наследство, ради которого она вышла за него замуж, заставил жить жизнью отшельника и запер в нежилом крыле до последнего вздоха. А вот мой отец… какая у него была причина? Почему он решил уничтожить Анке Бернтольд? Что ему сделала двадцатилетняя девушка, что решилась на ранний брак ради защиты своего наследия?.. Я сотни раз задавался вопросом, почему отец возненавидел мать, но так и не нашел ответ. Даже теперь, когда начинал собирать осколки разбитой вазы, все еще оставались недостающие части. Быть может, бывший телохранитель, надзиратель и друг Анке Керн Бернтольд сможет мне поведать? — Почему отец ненавидел мою мать? Ненависть же не могла возникнуть беспричинно? Как-то же они умудрились заделать меня. — Твой отец… Викинг внезапно умолк и поднялся. Спрятал пачку с сигаретами обратно в карман и потушил все мерцающие гирлянды над нами. — Эта история не для этой ночи. Для тебя достаточно потрясений на день. Вставай и пошли в дом. Твои губы уже посинели от холода. — Поклянись, что расскажешь мне, потому что это звучит, как отговорка. — Это не отговорка, и однажды я тебе все расскажу, но знаешь, парень, нечто прошлое должно остаться в прошлом. Мы с тобой взяли курс на будущее, так давай двигаться дальше, а не зацикливаться на давно минувшем. — То, что было в Мюнхене, должно остаться в Мюнхене? — слабо приподняв уголок губ, спросил я. Мужчина улыбнулся в ответ и согласно кивнул. Что ж, на эту ночь достаточно с историями и раскрытием тайн. У нас с Викингом еще будет полным-полно времени, чтобы собрать эту вазу воедино. Время всего мира, чтобы узнать тайны прошлого, принять их и оставить в прошлом.