Аддиктивный синдром

День, которого одна половина высшего общества Мюнхена ждала с нетерпением, а вторая даже не догадывалась о приближающейся катастрофе, наступил. Очередная среда. Обычный день для работников офиса, но уникальный для акционеров компании и важных шишек города, прячущихся в тени. День собрания, которое вот уже двадцать лет заканчивалось одним и тем же исходом — продолжением срока главы компании Рейнхольда Каттерфельда еще на год. В этому году двадцатилетняя традиция прервется. В этом году голоса акционеров распределятся совершенно иным путем, обнажив всех предателей, настоящих друзей и окончательно определит стороны. День собрания акционеров. День кульминации моей истории перед обретением свободы. Я не спал всю ночь. Бессонница истязала меня по двум причинам. Первая — амфетамин, который я принял, чтобы успокоиться перед сегодняшним днем и окончательно не съесть себя мыслями. Вторая — наркотики все же не сумели до конца избавить меня от мыслей, и я терзался от чувства вины до первой зари. За эту неделю у меня было много свободного времени, чтобы осмыслить всю ситуацию от и до, но именно сегодняшней ночью я подвел итоги. Тот день в поместье Каттерфельд был последним. Я ни разу не ездил к Рейнхольду, как и не встречался с его цепным псом, чему явно радовался Викинг. Всю неделю я жил по заведомо знакомому кругу: дом — работа — дом. В офисе у меня не было энтузиазма работать. Я продолжал совершать ошибку за ошибку, за которые меня, конечно же, никто не наказывал, так как я был сыном самого Бена Керна. Однако все заметили, что со мной что-то творится. Несколько раз глава отдела, мой непосредственный начальник, отпускал меня пораньше. Я приезжал домой и утопал в мыслях о Каттерфельде. Стоило ночи с Клаусом померкнуть в воспоминаниях, как я снова взялся за самобичевание. Внезапно нахлынули чувства, которых я никак не ожидал — боль от того, что первый человек, к которому я проникся чувствами, использовал меня в своей большой игре по возвращению мужа. На той вечеринке в честь юбилея компании он показал, где мое настоящее место. И я… Мне было чертовски обидно. Больно. Невыносимо грустно. Я сражался с гнетущими чувствами, молясь чтобы эта глупая влюбленность поскорее прошла, потому что… потому что я не мог вынести чувство вины за случившееся еще и с разбитым сердцем. Казалось, судьба повернулась ко мне спиной. Я вновь погрузился в ту апатию, когда меня ничего не интересовало. Наркотики помогали, но заставляли тревожиться по иной причине. У меня часто начало ныть сердце. Я боялся, что из-за чрезмерного употребления, случится приступ… Я пытался не глотать их каждый день ради Викинга. Не хватало, чтобы он еще и разбирался с моим здоровьем с его-то занятостью. Правда, я пытался справиться сам, но ничего не получалось, и лишь Викинг вытаскивал меня из этого порочного круга раз за разом. Ненадолго, всего на несколько часов, но вытягивал. По мере приближения собрания акционеров, скандинав становился все более и более занятым, но выкраивал в плотном графике местечко для меня. Выходные мы снова провели на берегу озера Римское Зее, где Викинг заговаривал меня, не позволяя уйти в себя. — Еще немного, парень. Еще совсем чуть-чуть, — повторял он из раза в раз, напоминая о нашем будущем. Повторял утром, когда я просыпался. Повторял перед сном, всегда оставаясь со мной, пока я не усну. Повторял, провожая и забирая с работы, настраивая меня на нужный лад. За последнюю неделю Викинг много размышлял о будущем. Спрашивал, где я хочу побывать, что увидеть и где поселиться. Интересовался, нравится ли мне что-то, хочу ли я связать с чем-то жизнь и получить второе образование. Говорил о том, что сам бы хотел увидеть, и описывал дом своей мечты, где бы с удовольствием поселился. Намекал, что у него тоже есть образование, и хотел бы поработать по специальности в месте, где его никто бы не знал, как головореза. Он пытался строить наше будущее, где мы оба будем свободны от обязанностей и роли плохишей. И я хотел бы быть таким же вдохновленным будущим побегом, как и он, но… Но я просто не мог. Я лишился всех сил и хотел лишь одного. Покончить со всем поскорее. Обрести долгожданный покой. Так и настал день собрания. Викинг предложил не пойти на работу, но я настоял. Мне нужно было увидеть собственными глазами. Увидеть, как мир Рейнхольда рухнет. Прочувствовать всю вину, чтобы в будущем никогда и ни за что не повторить ошибки прошлого. Я знал, что эти мазохистские стремления заведут меня глубже в депрессивные мысли, но по-другому никак. Если я не могу принять ответственность за то, что натворил, то хотя бы хочу посмотреть, насколько все плохо и самостоятельно наказать себя… Надев рабочий костюм, в этот раз я совершенно не готовился. Никакого макияжа, скрывающего синяки под глазами. Никаких капель против расширенных зрачков. Все это мне надоело и уже было не нужно, так как Каттерфельд не посмотрит на меня вновь. Я стану не нужен ему, как только он поймет, что потерял не только компанию, но и супруга из-за действий его дяди и моего отца. Да и эта неделя молчания с его стороны явно показала, что никакого интереса он ко мне никогда не питал. Лишь я дурак поверил в сказку. Надумал того, чему не бывать. Викинг поведал мне немного о том, как будут развиваться дальнейшие события. Прямо сейчас Эванс едет к семейному врачу на внезапный, очень важный осмотр. Конечно, это лишь прикрытия тому, чтобы не присутствовать на собрании акционеров и незаметно сбежать. Его семейный врач — тот самый веселый старичок, с которым меня познакомила Сабина на вечеринке. Старший доктор Вагнер и отец Сабины. Так, как его дети перешли на сторону Тобиаса, он и сам переметнулся, решив помочь Джерому сбежать. Эванс придет к доктору Вагнеру, где заберет документы на новые личности для себя и ребенка. С больницы его увезет уже человек Тобиаса. По пути они заберут Эберхарда из детского сада, а после отправятся прямо на самолет в неизвестном мне направлении. Так Джером Эванс и сбежит от мужа. Он сам выбрал уйти. Я лишь надеюсь, что он не пожалеет об этом поступке. Надеюсь, он никогда не узнает, что как и я, был всего лишь пешкой в большой войне Тобиаса Каттерфельда против своего племянника. Эванс сильный мужчина, но я не уверен, что и он сможет вынести всей правды, поэтому пускай живет счастливо в неведении. Какую бы ревность я не испытывал к нему ранее, теперь ее нет. Я искренне желаю этому человеку счастья вдали от Мюнхена. Он и Эберхард ни в чем невинные жертвы. Если бы можно было повернуть время вспять, я бы ни за что не согласился причинить им боль вновь… Конечно, это лишь мечты. В реальности, я бы не смог отказать отцу, когда он перекрыл доступ к наркотикам. В реальности я бы совершил эту ошибку еще раз. Эвансу не нужно лично присутствовать на собрании акционеров. Он подписал бумаги, передающие его голос в десять процентов Тобиасу. Именно его акции перевернут ход игры, благодаря чему в Мюнхен придет новая эра. Больше Джером никогда не вернется к супругу, а я… я тоже сбегу. Совсем скоро. Осталось лишь свергнуть отца и в первый же день я уеду так далеко, как только позволит возможность. Может, если судьба будет благосклонна, и Эванс, и я обретем счастье, начав все с чистого листа. Викинг уже посоветовал начинать собирать чемодан с вещами, намекая на скорый отъезд. Вот только у меня нет ничего, что я хотел бы взять с собой. Одежда? Мои любимые браслеты? Все это я оставлю в поместье, как часть прошлого к которому никогда не вернусь. Все, что я возьму с собой, это деньги и наркотики. Больше мне ничего и не нужно. В новом городе у меня появится новая любимая одежда и новая бижутерия. Мне незачем цепляться за вещи, которые будут из раза в раз возвращать меня воспоминаниями о прошлом. Если Викинг скажет, я хоть сейчас прыгну в машину, и мы уедем так далеко, как только сможем. Вот только для начала нужно уничтожить отца и забрать мое наследство. Без этого никуда. В этот день Викинг впервые не покинул меня в компании, а пошел вместе со мной, как приведение следуя по пятам. Мои коллеги с опаской косились на мужчину, оккупировавшего местную кухню и попивавшего кофе все рабочее время. Вопросов никто не задавал. В особенности глава отдела, который кивком поприветствовал Викинга, словно был знаком со скандинавом уже не первый год. Высшее сословие компании знало о предстоящем собрании, а некоторые избранные, как мой босс, были осведомлены больше, чем остальные. Знали о надвигающемся шторме и были готовы его принять, давным-давно определившись со сторонами. Присутствие Викинга среди знающих никого не удивило. В этот день много кто с акционеров также притащили телохранителей. Компанией бродили головорезы, и это не удивляло даже обычных сотрудников, никак не связанным с нелегальным миром. Такое происходило ежегодно. Я даже не пытался заняться работой. Все время или втыкал в экран монитора на буквы документов, или подглядывал за настроением Викинга, выглядывающим из кухни. Мы перебрасывались взглядами. Я спрашивал у него все ли в порядке и он задал тот же вопрос только с иным подтекстом. Я волновался о скором собрании, а он обо мне. Краем взгляда я видел, что в компанию прибывают все больше и больше людей. Мое рабочее место располагалось прямо у окна, поэтому я считал подъезжающие бронированные машины, на который не ездят простые сотрудники. Я насчитал с десяток таких и пришел к выводу, что вот-вот начнется собрание. Больше я не смог выдержать напряженную атмосферу и решил пройтись. Стоило мне выйти из юридического отдела в коридор, как Викинг оказался рядом. — Собрание началось? — спросил я и тут же добавил: — Я видел машину отца. — Начнется с минуты на минуту, но тебе туда нельзя, Отто. Я позволил тебе пойти сегодня в офис, чтобы попрощаться с компанией и коллективом, но не более. Как только собрание закончится, мы тут же уедем. Да, сегодня официально мой последний день в компании. Мы с Викингом обсудили и пришли к решению, что больше мне здесь нечего делать. Отец снял с меня обязательство отвлекать Каттерфельда, а больше мне и незачем таскаться в компанию. Поэтому еще утром я выпил по чашечке утреннего кофе с каждым, кто хорошо ко мне относился за время работы здесь. Я никому не говорил, что ухожу, да и не думаю, что заявление об уходе требуется. Бен Керн лишится жизни через неделю-полторы, а я уеду с Мюнхена. Из-за нового руководителя в компании явно не будет вопросов, куда же делся стажер. Своих проблем будет предостаточно. Да и мое отсутствие на работе не будет замечено отцом. Как и остальные «победители», он будет занят своей победой, нежели слежкой за мной. Пока я буду мелькать перед ним дома, он и не подумает о том, что за его спиной плетется заговор до самого конца. К тому же, по словам Викинга, ездить из поместья в офис и обратно будет опасно. Кто знает, на что может решить Эйзенманн, когда узнает правду… В этом и заключался мой план. Наш план. Викинг отринул всякую идею пойти прямо к залу собрания, поэтому мне ничего не оставалось, как шататься из коридора к коридору, лишь бы не возвращаться за рабочее место. Я бродил коридорами офиса с одного этажа на второй, пока мы не остановились на четвертом. Именно здесь находился зал. Я понял это по количеству людей в черном, охраняющий вход в заветные двери. Собрание началось. Чтобы замылить глаза Викинг, я заявил, что мне срочно в туалет. Мужчина все понял, но удостоверившись, что я зашел в уборную, лишь тяжело вздохнув, встав перед дверью. Я зашел в кабинку, опустил стульчак и сел на туалет, опустив лицо в ладони. Меня всего трясло. Пальцы подрагивали, как и все тело. Сердце неровно колотилось, отзываясь в висках. Стресс отражался на моем теле. Мне нужно успокоиться, но я не могу. Нужно прийти в себя, отсчитать приблизительное время, когда собрание закончится и краем глаза посмотреть на последствия. Таков был мой шаткий план, но я решил следовать ему. Минут десять пробыл в кабинке уборной, таращась в собственные ладони. Шрамы от ногтей снова открылись, но я не обращал внимание на жгущую боль. Удивительно, но она помогала расслабиться, как и счет времени в голове. Я считал секунды, минуты до приблизительно конца. Очень скоро Викинг не выдержал и решил проверить, не стало ли мне плохо. — По звукам там все идет к концу, — оповестил он, намекая, что нам пора уходить. — Ты подслушивал? — Ну-у, — протянул мужчина и неловко усмехнулся, почесав затылок. — Мне было слишком интересно. — И как? — мгновенно спросил я, выйдя из кабинки. — Как мистер Каттерфельд? — Старший или младший? — Оба, Викинг! Скандинав вышел из уборной и я последовал за ним. Он положил руку мне на плечо и похлопал, призывая успокоиться. — Старший чувствует себя прекрасно. Голосование прошло ровно по его расчету. Он победил, — пожал плечами мужчина. — А младший… Викинг не стал продолжать. Мне и не нужно было слышать ответ, чтобы знать, как он себя чувствует. Рейнхольд Каттерфельд проиграл. Наверное, впервые за сорок четыре года потерпел поражение. И именно этот первый серьезный провал стоил ему всего. Интересно, догадался ли Рейнхольд, что его муж уже, должно быть, покидает страну? Знает ли, что и его любимого наследника тоже нет? Осознал ли, что сегодня потерял контроль не только над компанией, которой отдал двадцать лет жизни, но и ближайшими людьми? Человек, помешанный на контроле, не удержал то, за что цеплялся сильнее всего. С одной стороны я очень хочу знать все это, но с другой… Я боюсь, что это знание меня уничтожит. И все же мне стоило знать, даже если в конечном итоге я собственными руками погребу себя. Ведь это наказание, которое я придумал сам себе. Поэтому собравшись с мыслями, я потянул Викинга на выход. Как и уведомил скандинав, собрание шло к концу. Акционеры один за одним покидали зал. Кто-то победно усмехался, уходя в сторону лифта с телохранителями. Кто-то испытывал растерянность, все еще не осознавая, как много изменилось за одно лишь голосование и как многое еще изменится. Кто-то был на грани отчаяния, понимая, что оказался на стороне проигравших и теперь сторона победителей сожрет его живьем, если он не примкнет к ним, предав понятие верности. Один за одним акционеры и их люди покидали коридор, вот только ни Рейнхольда, ни Тобиаса я не видел. Они остались наедине за закрытыми дверями. Не успел я об этом подумать, как заметил Клауса, несущегося к нам со всех ног. В длинном светлом коридоре без единого окна было немного людей, поэтому мужчина стремительно преодолел расстояние и накинулся на Викинга, впечатав того в стену так сильно, что мне показалось я услышал хруст костей. — Предатель!.. — прошипел Эйзенманн прямо в лицо Викинга, сжимая того за воротник рубашки. Его слова были наполнены таким гневом и разочарованием, таким ядом, что казалось от них пострадает не только жертва, но и сам нападчик. Первый удар Викинг не успел остановить. Клаус зарядил кулаком ему прямо в челюсть и кто-то из свидетелей зрелища напугано ойкнул, оступившись назад. Второй удар скандинав сумел остановить, а третьего не последовало, так как смутно знакомый мне телохранитель из рядов Каттерфельда попытался оттянуть Эйзенманна назад. — Да знаю я! — рявкнул Клаус подчиненному. Отпихнув Викинга, он отстранился, поправил одежду, но не отошел. Продолжал стоять в шаге от скандинава, буравя того злобным взглядом. — Ты знал об этом. Знал, но ничего не сказал. Черт возьми, ты даже не оправдываешься! Подстилка Кернов!.. Подвластный злости, Клаус еще раз метнулся к Викингу, но все тот же телохранитель остановил его, обхватив за плечи сзади. В компании, в присутствии других свидетелей, негоже устраивать разборки. А вот когда мы окажемся за стенами здания… Викинг был прав: нам вообще не нужно было приходить. Я подвел его. Он всего лишь пошел на поводу моего желания, а получил хорошо поставленный удар в лицо. Викинг всегда был прав. И этом, и в том, какой Клаус опасный человек. Как упертый ребенок, я продолжал отрицать, но видя сейчас Эйзенманна таким… Я боялся его. Все инстинкты велели бежать. Уходить так далеко от этого человека, как только позволят ноги. Однако я не мог. Словно остолбеневший я стоял не в силах сказать что-то или остановить это безумие. — Молчишь?! — спросил Эйзенманн и вновь сжал рубашку Викинга. Тот не сопротивлялся. — Молчи и дальше, сукин сын! Я и без тебя знаю, в чем дело! Я считал, что ты забыл о случившемся с твоей семьей! Твой отец был последним ублюдком и я правда верил, что ты забыл о банкротстве и примкнул к нам! Но, как и он, ты верно пресмыкаешься перед Керном! Такая же тварь, как и твой папаша! «Такая же тварь, как и твой папаша!» Эти слова звучали в моей голове, как заевшая старая кассета, отзываясь в моем подсознании. Слова, которые предназначались Викингу, но которые я никак не мог не принять на свой счет. Ведь так оно и было. Мой отец, поступавший ужасно не только с моей мамой, но с Каттерфельдом и другими людьми, что уже ополчились против него. Он был ублюдком, а я такой же. Чем я отличаюсь этого Бена Керна? Такая же тварь. — Я всегда был на стороне Кернов, — спокойно ответил Викинг, смотря прямо в разъяренные голубые глаза Эйзенманна. — Мне нечего скрывать. Я шпионил все эти годы и хотел отомстить за банкротство. И ты прекрасно знаешь, что не одна лишь месть держала меня в том поместье. Его держал я. Я осознал это совсем недавно, но откуда об этом знать Клаусу? Нам с Викингом понадобилось достаточно откровенных разговоров, чтобы открыться и узнать друг друга получше, поэтому я крайне не верю в то, что Викинг мог каким-то образом открыться и Эйзенманну. Скандинав не раз негативно высказывался насчет Клауса, поэтому довериться ему, позволить узнать настоящего себя, точно бы не стал… Так почему же на лице Эйзенманна промелькнуло секундное понимание и принятие после слов Викинга? Мог ли Клаус каким-то образом знать об истории Викинга с моей матерью? Мог ли Эйзенманн знать о том, что скандинав оставался в поместье столь лет, чтобы присматривать за мной?.. Нет. Это бред. Дело в другом. В том, чего я не знаю. Настоящую причину, почему Викинг остался верным семье Керн. Было что-то еще. Что-то, что Викинг утаил, но Клаус Эйзенманн знал. В голове поселились тревожные мысли и я поднял взгляд на Викинга, однако он не смотрел на меня. Был слишком занят, играя в зрительную войну с Эйзенманном. Серые глаза скандинава были спокойными, как океанские штиль, а в голубых глазах Клауса не на шутку разражалась буря. — Ты был мне как брат по оружию. Я был глупцом, доверившись тебе. Никогда не прощу себе этой слепоты. Клаус резко отошел от Викинга и отвернулся. Наверняка он направлялся обратно к своему хозяину, но внезапно его что-то остановило. Он замер и обернулся, и в этот раз он не смотрел на бывшего товарища, оказавшего предателем. В этот раз он смотрел нечитаемым взглядом на меня. Еще одного предателя. — Он здесь не при чем, — резко возразил Викинг и встал передо мной, отгораживая своим телом и рукой от Эйзенманна. — До меня только сейчас дошло, почему он ошивался рядом с боссом. Отвлекал внимание. Ведь так, крольчонок? Все дело в этом? Слова Клауса были такими же ледяными, как и его глаза. Резали меня по живому тупым ржавым ножом. — Отто ничего не знал. Керн не вмешивает сына в разборки, — вновь ответил за меня Викинг. — Да неужели? — неверяще протянул Клаус и сделал шаг навстречу. — Прячешься, крольчонок? Боишься? Правильно делаешь. После всего, что было, ты такой же предатель, как и вы все. — Я не боюсь, — лживые слова сорвались с моих губ быстрее, чем мозг обработал. Клаус невесело усмехнулся, быстро осознав мою ложь. Ложь, которую с головой выдало трясущееся тело теперь не только от наркотиков. Никогда не думал, что человек может вселять такой страх всего лишь одним видом. — А ты хороший актер! Даже я поверил в твою влюбленность. Успокаивал тебя, когда было плохо, но тебе ведь не было плохо, не так ли? Ты просто притворялся. Играл роль. — Мне правда нравился мистер Каттерфельд… — прошептал я так тихо, словно и сам был не уверен в собственных словах. Все из-за страха. Я даже боялся посмотреть Клаусу в глаза, не то что выйти и встретиться с ним один на один. — Ты ведь знаешь, что только что сделал твой папаша? Эта продажная тварь клянчилась перед боссом сколько я себя помню! Присосался к нему, как пиявка, струшивая деньги! Но предал его в самый ответственный момент! Ты ведь знал, да?.. Ах ты маленький лживый предатель. Клаус вынес вердикт и я вздрогнул от его слов. Ладонь Викинга нашла мою и несильно сжала. Мужчина развернулся и окончательно перекрыл обзор. Я не мог рассмотреть Клауса. Не мог увидеть, какое выражение лица у него было. Презирает он меня или по-настоящему ненавидит? Жалеет ли о наших невинных уроках вождения и о проведенном вместе времени? Жалеет ли, что приоткрылся мне и потратил драгоценное время на столь никчемного человека, не оправдавшего его ожиданий?.. Я не мог это увидеть, зато хорошо сумел расслышать его последние слова. — Я приду по твою душу, Викинг. А после доберусь и до остальных предателей. Больше я ничего не слышал, кроме собственных шагов, которые раздавались вместе с тем, как мы с Викингом направлялись к машине. В моей голове было пусто, а тело не прекращало дрожать от страха. Страха перед будущим, в котором Эйзенманн исполнит обещание. Страха не за собственную жизнь, а за моего скандинава. Страха за единственного человека, который дорожил мной, как никем другим. Этот страх… Он разъедал меня. Душил. Истязал. Убивал. В тот день я так и не смог увидеть Рейнхольда Каттерфельда, но реакции его цепного пса хватило, чтобы я получил то, за чем пришел в компанию — наказание. Я прочувствовал на себе всю вину за содеянное и, как бы абсурдно это не звучало, ощутил минутное удовлетворение, которое быстро растворилось в боли и отчаянности. Викинг привез меня домой и не отпускал ни на минуту. Боялся, что в таком состоянии я сотворю очередную глупость. А я мог. Руки так и тянулись к тайнику, вот только рядом с мужчиной, я не мог себе этого позволить. А он не уходил. Ни на минуту не оставлял меня наедине с собой. Мы вместе поужинали у меня в спальне. Отец так и не вернулся домой этой ночью. Я должен был почувствовать облегчение, как раньше от его отсутствия, но все, что я мог, это через силу впихивать в себя еду и скромно улыбаться, чтобы Викинг не волновался. Я старался ради него. В конечном итоге я смогу пережить это только ради него. Спустя восемь месяцев план моего отца завершился успехом. Я идеально сыграл свою роль. Уже завтра Тобиас Каттерфельд ступит на порог компании не как член совета акционеров, а как новый генеральный директор. Ему понадобится еще какое-то время, чтобы устранить своего племянника с места главного оружейного барона незаконного мира Германии, но, уверен, это не займет много времени. В скором времени Тобиас завладеет всем, но до того дня Мюнхен окропится в крови. В том числе, крови моего отца. Я лежал на кровати и смотрел на Викинга, устроившегося прямо напротив меня. Он не ушел, заявив, что сегодня будет спать со мной. Я был не против, но не был уверен, что смогу уснуть, даже если он будет рядом. Вот уже пять минут мы лежали друг напротив друга, не сводя друг с друга взгляда. — Все будет хорошо, — прошептал он мне и погладил по плечу, разорвав затянувшееся молчание. — Я боюсь за тебя. То, что сказал Эйзенманн… — Я сумею позаботиться о нас. О тебе и себе. Мы уже говорили об этом. Его слова ни разу не утешили. «Я приду по твою душу, Викинг.» — Если тебя не станет, не уверен, что смогу исполнить обещание… «Я сумею обезопасить себя. А если такое случится… Отто, пообещай мне, что сбежишь. Заручишься поддержкой Сабины, свергнешь отца и уберешься из этого проклятого города.» Обещание терзало меня на протяжении недели и сейчас, когда мы столкнулись с реальной угрозой, я не мог заставить себя перестать об этом думать. Если Викинга убьют, если его не станет… — Эй, Отто, иди сюда. Ну же, иди ко мне, мой мальчик. Я пододвинулся ближе, упершись лицом в широкую грудь мужчины и вдохнув его успокаивающий запах — примесь тяжелого хвойного одеколона и пота. Его крепкие руки обняли меня и я сглотнул, заставляя себя позорно не расплакаться. — Знаешь, ты как ребенок. Каким был в детстве, таким и остался. Я обнял себя руками и сильнее зарылся в его объятья. Никогда мне не было столь же уютно с другим человеком, пускай я и подпускал к себе единицы. Викинг дарил мне что-то другое, сильно отличимое от того, что я чувствовал с другими. Такое я ощущал лишь рядом с мамой очень и очень давно, до того, как болезнь унесла все хорошее из ее тела и разума. — Анке бы не хотела видеть тебя таким. Она верила, что ты сможешь обрести лучшую жизнь вдали от Кернов, Каттерфельдов и Мюнхена. — Ты никогда не говорил о маме после того разговора… — Для меня Анке… — Викинг перевел дыхание и поцеловал меня в макушку. — Запретная тема. Я не хочу вспоминать ее при тебе и напоминать о ее последних годах. Я помню, какими они были… Ты должен запомнить ее такой, какой она была до болезни. Жизнерадостной и веселой… Она… Отто, она была хорошим человеком. Прекрасной матерью. Удивительной женщиной. Мужчина потерся щекой об мой лоб и накрыл нас одеялом. — Не беспокойся ни о чем. Мы с Сабиной обо всем договорились. Через пять дней мы уедем. Всего пять дней, Отто. Всего пять и все закончится. Всего пять и мой отец навсегда закроет глаза. Всего пять и я заберу наследство, навсегда покинув город, страну, а может и материк. Всего пять. — Когда все закончится, ты скажешь мне свое настоящее имя? Мужчина тихо рассмеялся. — Я могу хоть сейчас. Не то, чтобы мое имя какая-то тайна. Ты никогда не спрашивал. — Нет, — отрицательно мотнул я головой. — Расскажешь, как все это закончится и мы выйдем из этой передряги целыми. Оба. — Значит, это наша клятва? — Да. Пожелав спокойной ночи, мужчина прижался ко мне и через пять минут тихо посапывал мне на ухо. Как и думал, я не смог уснуть не через полчаса, ни через час. Сколько себя помню, я всегда боролся с бессонницей — еще одним побочным эффектом приема амфетамина, но в эту ночь я не мог заснуть по другой причине. И не из-за того, что впервые делю с кем-то кровать. Дело в чувстве вины и брошенных напоследок словах Клауса Эйзенманна. Дело в жизни Рейнхольда Каттерфельда, которая была мною уничтожена. Дело в несправедливо заслуженной свободе, которая сверкает совсем не за горами. Дело в терзающем предчувствии. Дело в испорченном и искалеченном мне. Дело в будущем, которое я желаю, но в то же время до дрожи боюсь. План отца увенчался успехом. Рейнхольд Каттерфельд повержен. Свобода на расстоянии протянутой руки. Так почему я чувствую, словно земля уходит из-под ног?

КОНЕЦ I ЧАСТИ