Идущий сквозь лабиринт

Это было лучшее из времён. Это было худшее из времён. Так можно писать о любом времени. Но время, где оказался Малфой, было наполнено страхом и болью. Люциус отряхнулся, посмотрел на землю. Дорога, разбитая на части. Отрезанные занавески и шторы домов, раздробленные двери, пометки разного содержания… Стоящие в ряд хибары, огромные, когда-нибудь ожидающие стать многоквартирными домами… и этот холод, предерзкий. Людей почти не было, а всю улицу наполнял хрустальный звон. Голос людей был подобен голосам призраков, они тихо шелестели, издавали резкие звуки. Все они ходили в полотнищах из серой ткани, круглых шапках, тёплых пальто и ботинках. Судачили… явно на немецком. Девушка раздавала белые розы, но люди обходили ее стороной, а некоторые указывали на неё пальцами. Но хуже всего было то, что некоторые, увидев белую розу, начинали кричать до полоумия. И знаки свастики были повсюду, даже на дверях закрытых домов. Малфой охнул. Все эти добропорядочные люди были ему совершенно незнакомы. Вернее, Ремарк ему был знаком. Цвейг был знаком. Люди, которые писали о них и об их отцах и матерях. Это те самые люди, которые потом будут убивать своих сограждан. Хотя, скорее, уже убивают. Какой год… непонятно. Война, судя по всему, уже идёт, газеты закрыли, молодежь уже закончила под «Лили Марлен» провожать друг друга. Люциус задумался и сама песня начала у него играть в голове: « Vor der Kaserne Vor dem großen Tor Stand eine Laterne Und steht sie noch davor…” Лили Марлен… комбинация имени Снейповской грязнокровки и исполнительницы этой песни, а сколько таких здесь Лили, которые ждут своих солдат с фронта… Люциус начал слушать и вдруг… услышал: So woll’n wir uns da wieder seh’n Bei der Laterne wollen wir steh’n Wie einst Lili Marleen. Wie einst Lili Marleen.». Значит, уже позже 38 года. Хотя, война началась в 39. Непонятно все же, где мы, когда мы. Люциус замёрз. Была зима и холод, Германию окутал снежный туман, который приводил к иллюзиям сознания среди населения, они не видели ничего, не слышали, кроме кровожадного блеска реванша и острых когтей возмездия. Поруганная честь германского народа должна была быть восстановлена. Малфой поёжился. Сейчас, чтобы просто остаться в живых, он должен казаться чистым немцем, ни французом, ни, упаси Мерлин, англичанином… немцем. А это значит, долой вино, здравствуй колбаски и рубахи с топорами. А ещё, в отличие от Франции было непонятно, с кем по исповеданию Люциус будет говорить… Надо же помнить, что Люциус был католиком… Люциус нашёл церковь и осмотрел ее. Он увидел священника. Католик. Люциус спросил у Священника, можно ли тут переночевать. Ответ ему был дан - конечно. От всего происходящего Люциус уснул очень быстро. Ему не нужны были вина, концерты классической музыки. При храме был небольшое строение с местами для нуждающихся. Люциус спал на простой циновке, думая о том, что происходит. Очевидно, что дух Маркса отправил его сюда, но с какой целью? Все начинало казаться пустым, диким и страшным, и только тьма давала ему верное решение. И сейчас оно было одним - это сон.