Нелегкие будни второго сыскного

… Тогда все кружилось перед глазами и белые стены больничного коридора грозили схлопнуться со всех сторон и раздавить, а он бы и рад… но нет, пока не узнаёт, пока точно не узнает, что… На нетвердых дрожащих ногах пытался следовать за суетящимися над носилками врачами, дергая эскулапов за халаты слабыми, покрытыми кровью пальцами. — Куда… что… он как… — слова никак не желали складываться в связные вопросы. — Отойдите, не до вас, батюшка! — рявкнул, не утерпев, один из докторов. Кто-то в это же время схватил его сзади за предплечья, не давая следовать дальше, смутно знакомый голос что-то втолковывал, но он не мог разобрать речь. Ему было всё равно, главное, что они мешали узнать, следовать за носилками, на которых…. Он дёрнулся изо-всех сил, пытаясь сбросить державшего, кто бы это ни был, но его лишь сильнее оттянули назад. — Пётр Романович! Пусть оне сработают! А нам покамест подождать следует! У Щукина будто щелкнуло что-то в мозгу, и накатила такая волна ярости, что тут же прояснилось сознание и вернулось в норму зрение. Мужчина резко вскинул руки, вырываясь из чужой хватки, быстро развернулся, отводя назад предплечье со сжатыми в кулак пальцами, и приготовился нанести удар по тому, кто мешал. — А ну, пусти! Или… — да так и застыл, наткнувшись на вытаращенные глазища Мальцева, во взгляде которых через край плескались страх и вина. Вся злость вдруг покинула тело сыщика, а вместе с ней и твердость ног — у него подкосились колени, и, если бы не реакция урядника, вовремя подхватившего его под локоть — осел бы кучей средь коридора. — Ну-ну, тихонечко… — Иона Кондратьевич подволок Щукина к стульям, рядком выстроившимся вдоль стен. Мужчина ссутулился на сидении, оперся локтями о колени и спрятал лицо в руках. Рядом присел Мальцев. Посидели в тишине. — Я должен был что-то сделать! — вдруг взорвался Щукин. — А не стоять столбом, как идиот, и пялиться на эту гниду! Быстро выпрямившись, он ударил кулаком в покрытую белой штукатуркой стену. — Что Вы могли… — У меня, черт возьми, был револьвер при себе! Так какого черта я им не воспользовался?! Все так быстро завертелось… — Вот Вам и ответ… Что там случилось, Пётр Романович? Уж не сочтите за труд, расскажите старику? — Что случилось, спрашиваешь… — Щукин откинулся на спинку стула, запрокинул голову, уперевшись затылком в стену и прикрыл глаза, всеми фибрами души не желая возвращаться в тот злополучный момент. — Все было в дыму, и поначалу не видно было ни зги… … постепенно плотный белый смог начал рассеиваться, когда Пётр Романович приоткрыл окно в комнату этой мошенницы Олкотт. Следов огня не было, поэтому можно было не опасаться впускать в помещение поток свежего воздуха. Николай Валерьянович рассматривал стул, на котором скончалась госпожа Санторини, приходя к выводу, что железные пластины, привинченные с обратной стороны сидения, послужили проводником, когда вспыхнула молния. Щукин двинулся в глубь комнаты, осматривая место происшествия. — Взгляните, Пётр Романович, что-то не так с каминной заслонкой. В этом чертовом противогазе сыщик с трудом различал, о чем Безсонов толкует. Что-то о камине, а затем череда приглушённых вопросов. Мужчина подошёл поближе и расслышал последний, с которым князь обратился бы вроде и к нему, но смотрел при этом в противоположную сторону: — … вам нехорошо? Пётр Романович подступил поближе, почти задев фильтром противогаза затылок юноши. — Я прекрасно себя чувствую, Николай Валерьянович. Даже сквозь ещё не до конца выветрившуюся дымку и ограниченный обзор мутных стёкл маски, он увидел, а точнее почувствовал, как напряглись плечи молодого человека, и, наконец, взглянув в том же направлении, что и князь, понял, что случилось! В комнате был кто-то третий. Кто-то, кого там быть не должно! Высокая фигура в чёрном плаще, шляпе и противогазе замерла в дверном проёме, глядя на них. Торопливо стащив с лица защиту, Безсонов и Щукин, в некой оторопи уставились друг на друга. — А это кто? — поинтересовался сыщик, выпучив глаза. — Я думал это Вы! — Это не я! — констатировал он очевидное. — Послушайте! Снимите немедленно противогаз!.. … Щукин замолчал и, открыв глаза, уставился на больничный потолок. Рядом напряжённо сопел Мальцев. — Почему я просто стоял? Почему не вытащил пистолет? Почему, черт возьми, хотя бы не оттеснил его… … последующие секунды будут всю оставшуюся жизнь являться ему в кошмарах. Не успело ещё отзвучать требование его юного друга к незнакомцу, как тот дернул рукой из-под полы своего пальто, и в тусклом свете блеснуло чёрное дуло револьвера. Доля секунды — Пётр Романович даже вздоха не успел сделать, как сверкнула вспышка, и грохнул выстрел. От силы удара Безсонова развернуло и он, как подкошенный, рухнул на пол. У Щукина чуть душа не вылетела, но по привычке он бросился сначала в догонку за убивцем: — Стой! Куда?! Затем, словно опомнившись, метнулся обратно, с размаха падая на колени рядом с неподвижным напарником. — Твою ж!.. Сердце бешено колотилось где-то в горле, и в панике метались глаза по неподвижной фигуре друга, пытаясь определить куда пришёлся выстрел. — Коля? Коля! Где… тихо… тихо, сейчас… — бормотал бессвязно, не замечая, что в полнейшей сумятице мыслей, впервые сорвался на ласковое имя, и трясущимися руками подтянул к себе юношу. Дышит хоть?! О, Царица Всеблагая Небесная… — По-мо-ги-те! — заорал он во всю мощь своих легких. И вновь вернул внимание к князю, острожно перевернул того лицом к себе, бережно поддержав ладонью за белокурый затылок запрокидывающуюся голову. И дрожащими пальцами другой руки неуверенно потянулся к шее, страшась не нащупать пульса. Когда под подушечками почувствовались толчки, Щукин выдохнул в мимолётном облегчении. Спасибо, Господи… Напряженный взгляд карих глаза из-под сведённых бровей, заскользил по Безсонову — из-за плотной ткани чёрного пальто, Щукин никак не мог понять, куда попала пуля. — Сейчас… родненький… сейчас… — одеревенелыми пальцами он попытался справится с крючками на пальто, но руки плохо его слушались… С лестницы в тот момент, донеслись, наконец, топот и нестройный хор взволнованных голосов. Дальнейшее сыщик помнит уже смутно и обрывками: вот Николая вырывают из его рук — аккуратно, но настойчиво, вот уносят… Кто-то поднимает его самого, оцепенелого, на ноги, ведут… Больница. Он спешит за докторами. Хочет узнать, что с его другом все будет в порядке… И вот сейчас он в палате, не отрываясь вглядывался в пепельное лицо князя, что лежал на койке без сознания. Мальцев ушёл докладывать Троекурову, а сам же он пока не нашёл в себе силы вернуться к работе… Мальчику повезло, сказали ему — пуля прошла под ключицей и, хоть крови он потерял достаточно, однако рана не опасная, вот если бы на пол пальца ниже… Но даже так, расслабляться было ещё очень рано — ему ли не знать, как коварны пулевые ранения. Черт возьми! Как же так, дорогой, не уберегли вы князя… к черту титулы! Как не уберегли вы доброго друга и соратника? Как же близко вы подошли к потере человека, которого вот уже некоторое время привыкли считать почти братом, не по крови, но по духу?! Ещё бы чуть-чуть и не сидели бы вы, Пётр Романович сейчас в больнице, ещё бы чуть-чуть и пулю бы вы извлекали уже в прозекторской из хладного трупа. Щукин сглотнул, зажмурил глаза, затем проморгался, пытаясь восстановить четкость зрения, и пробормотал: — Приходите скорее в себя, Николай Валерьянович! А то как же нам всем быть-то? И… как же теперь я без Вас? Вздохнул. И тихо вышел из палаты — ждать дольше дело не могло.