Нелегкие будни второго сыскного

Пётр Романович, в белом фартуке, хозяйничал в своей прозекторской, начищая обширную коллекцию специфических железных инструментов. Дело близилось к вечеру, в участке уже который день царили тишина и спокойствие, изредка разбавляемые набегами подручного господина Пятова, будь он неладен. Но это пусть кто другой разбирает, а то, неровен час, Щукин придушит этого клятого золотодобытчика собственными руками! Проверив остроту массивных секаторов, сыщик грохнул их в общий ящик. Громкий дребезжащий звук скрежета металла о металл заставил вздрогнуть и поёжится даже коллег в соседней приемной. Мужчина вздохнул, вытер ладони о фартук и облокотился бедром о стол. Тишина давила на нервы! Бездействие тоже не добавляло настроения. Безсонова бы сюда, отстранённо мелькнула мысль, взглянул бы тот на все это дело под другим углом, они б попрепирались, обсуждая его теории, да поди и раскрыли бы дело! Но князя нет, и, как ни странно, его отсутсвие было весьма заметно. Пётр Романович за последнее время несколько попривык, что за юным гением, казалось, хвостом вились суета да неурядицы и всегда что-то происходило. Да вот чего далеко ходить! Было просто уморительно наблюдать, как осаждали намедни незадачливого аристократа чумазые горожане со своими прошениями о мелких бытовых неурядицах. Одно то дело с пропавшем гусем чего стоило! По праву войдёт сиё расследование Николая Валерьяновича в анналы их участка! Так в деле и записано будет, Модест Карлович непременно проследит: « …третьего дня без продыху ищут доблестно князь без вести пропавшего гуся мещанина Обноскина по всему Петербургу…» Князь и гусь, ну чем не анекдот?! А его расшаркивания с Евсеем Ардалионовичем? О настоящем деле? Загляденье, как начальник парня с небес на землю спускал, все на прочность нервы испытывал, думал, не сдюжит голубчик, терпения не хватит… Щукин хмыкнул. Ну-ну, неужели не понял Троекуров, каков Безсонов нравом? Таким чем больше запрещаешь, тем хуже будет… всем! Наоборот, дать бы стоящее дело, чтоб недюжему уму князя разгуляться где было, а они б все присмотрели за парнем, если что… Впрочем, Николаю Валерьяновичу долго маяться не пришлось — нашлось ему дело, теперь увяз он в нем с головой! Непрошенно мысли свернули к скандалу, учинённому Троекуровым по поводу их самодеятельности и всего этого следствия «под прикрытием». Пётр Романович вздохнул и зашагал по прозекторской. Евсей Ардалионович просто слишком мнительный, его пост обязывает! Ну право слово, что такого? Ну поварится там, на дне, присмотрит, что да как. Глядишь, и решение дела найдёт. А что до того, что нищих пытают и на тот свет справляют? Нет, он, Щукин, не волновался… ни капли… Это просто вся эта тишина и скука, чтоб ее! Парень, прохвост, не лыком шит, вывернется, коли что. А если нет? Светлый князь же, жизни-то настоящей поди не нюхал… Ах ты ж, проказа какая! Проклятый Троекуров, с его паникёрскими настроениями! Сыщик стремительно покинул своё помещение, на ходу крича урядника: — Мальцев! Мальцев! — Чего изволите-с? — Есть ли какие вести? — О Пятове что ль? — Да к лешему вашего Пятова! О практиканте нашем! — А, Вы о князюшке? Так бы сразу и говорили! — Так как?! Слышно что? — Никак нет-с, слыхать не слыхал. На улицах не встречал. — А Спасский что? — Так Илья Андреевич что, примелькались там уже, дольше наблюдать не имели возможности! — Э-эх! — Пётр Романович только рукой махнул. И направился к выходу, подхватывая с вешалки своё пальто. С ума он тут сойдёт, ей-богу! От Троекурова заразился, как её там, модной нынче… па-ра-нойей, не иначе! Выйдя из участка, постоял на пороге, переминаясь на холоде с ноги на ногу, никак не решаясь, куда направится: в комнаты или все же в трактир отужинать? Ох, и холодина! Промозглый петербургский ветрюга пробирал до костей! Не схватил бы лихоманку Безсонов, в своём тряпье на улице… — Ах, черт возьми! В трактир! Ей-богу в трактир, да беленькой рюмочку, что б не лезли в голову мысли всякие! Щукин двинулся уже было, чтобы нанять экипаж, как вдруг почувствовал, как его дергают за подол пальто. Резко развернувшись, чуть было не сбил с ног чумазого пацанёнка, шмыгавшего носом и протягивающего ему огрызок старой газеты. — А ну отдай! Это что? — сыщик потянулся за клочком, но мальчик ловко отдернул руку. — Дяденька, а денежку? Мне обещали! — Кто? — Дык нищий! Только странный какой-то! — Ах ты, шельма! — Не серчайте, дяденька! — взвизгнул парень. — Да не тебе я! На, держи! — он сунул в грязные пальцы несколько медяшек и выхватил записку. Пацана как ветром сдуло. Развернув засаленный прямоугольник выцветшей газеты, Щукин повертел его то одной, то другой стороной. Ничего. Что за черт? Развели его что ли? Да нет, быть не может. Ещё раз внимательно изучив бумагу, уставился на почти полностью истертое объявление на одной из сторон. «… в самом центре… не упустите… новинка сезона! Посетите Римские бани… адрес… ждём с…» И в самом низу блеклые, едва заметные, будто второпях нацарапанные инициалы: Н.В. — Ах ты, шельма! — ещё раз воскликнул Щукин, старательно игнорируя тот факт, что его отпускает неосознанное или скорее старательно игнорируемое напряжение, и от неожиданного облегчения накрывает волной тепла. — Я ему что, половой?! И тут же метнулся к ближайшему свободному экипажу: — Эй, голубчик! Римские бани знаешь? — А то, господин хороший! — Гони живей! — Вмиг домчим, Ваше Благородие!