Пусть твоя мелодия звучит в моём сердце.

Крылов Сегодня меня разбудил телефонный звонок. Я лежал на кровати в своей комнате, как услышал звонок. Я не хотя нащупал телефон и прислонил к уху, не смотря имя звонящего. – Чё? – сонно говорю я. – Жека, ты где, нахуй?! – говорит кричит мне в трубку Копчёный. – Во-первых не ори, а во-вторых, я ко второму или третьему, – всё ещё сонно, но возмущённо говорю я, пытаясь не запутаться в буквах. – У нас первым уроком физика! У нас ща контроша и он тебя, блядь, убьет! – всё равно кричит Копчёный. – Сам ты блядь! – злюсь я. – Да мне похуй. – Если ты щас не придёшь, то я выкину твою электронку в унитаз, – серьёзным голосом говорит он. – Э-э-э! Ты гонишь? Она пятнашку стоит, – я начинаю вставать с кровати, из-за чего та скрипит. – У тебя пол часа до начала урока! – Э! – начинаю я, но тот вырубил трубку. – Сука! – цедю я сквозь зубы, начиная быстро собираться. Я быстро схватил первую попавшуюся рубашку и брюки. Расчёску нахуй–рука топ. Разные носки–да похуй. Я бросил несколько учебников в портфель, накинув его на спину и вышел в коридор. Я забежал на кухню, чтобы съесть хотя бы что-нибудь. Но на столе обнаруживаются лишь бутылки с недопитым пивом, а это значит, что мама сейчас в своей комнате лежит с каким-нибудь "дядей Витей". Ничего, я привык. Забив на поиск еды, я вылетел в коридор, чтобы обуться. Но тут понял, что забыл надеть линзы. Я побежал в ванную, где на раковине и лежат мои цветные линзы, что скрывают мой цвет глаз под тёмным слоем. Я снова побежал в коридор, собираясь обуваться, но понял, что не взял телефон и наушники. – Сука! – рычу я, идя в свою комнату и хватая наушники с телефоном. Я наконец вышел из квартиры. Я зашёл в лифт, а в нём уже включил музыку в наушниках. Я выбежал на улицу и начал бежать в сторону школы. За минут десять добегу. В наушниках играет "чувства–ПОЛМАТЕРИ", а я невольно кошусь на небо. Оно сегодня снова серое, будто Питер совсем не хочет, чтобы мы видели солнце. Наверняка, будет дождь. В школу я забежал влетел за пять три минуты до звонка. У двери в школу меня уже поджидали Копчёный и Влад. – Ну, ладно, отдам я тебе твою электронку, – смиряется Копчёный. Вообще это кличка, а настоящие имя–Илья. Он альфа, я вообще привык быть в окружении альф и это не сатира на то, что я шлюха. – Потом посюсюкаетесь, в класс погнали, – говорит Влад, тоже альфа. * Мы зашли в туалет на первом этаже. На первом этаже учится только началка, поэтому дирек не так часто проверяет на наличие курящих в туалете. Поэтому мы чаще всего курим на первом. Я запрыгнул на подоконник. Помимо Копчёного и Влада в туалете ещё пацаны из других классов. – Жек, ты чё такой хмурый? – спрашивает Копчёный, после какой-то части общего разговора, в котором я не участвовал. – Да я заебался. Постоянно эти "дяди Стёпы", которые спят с мамой. Честное слово, однажды я не выдержу и разобью одному такому морду. – Охреть, "их", что настолько много? – ржёт пацан из параллельного класса. – Пиздец, у тебя мама шлюха! – Чё вякнул? – я спрыгиваю с подоконника. Меня переполняет резкая злость. Никто не смеет так говорить о моей матери. Никто не знает через что ей пришлось пройти. – Ты охуел? – я подхожу к этому парню. – Да не горячись ты так. Сам же это и сказал, что она шлюха, – спокойно говорит он. Клянусь ещё раз он назовет её шлюхой, я ему вмажу. – Извиняйся, – говорю я. – За что? За то, что твоя мать шлюха, нужно перед богом извиняться, – снова ржёт он. Я не выдерживаю и со всей дури бью его по лицу. Парень лишь на несколько шагов пошатнулся назад. А после резко занёс кулак, и я не успел заметить, как уткнулся спиной в стену, как моё лицо пронзило горящей болью, а из носа пошла тёплая, узкая струйка. Я набросился на него, сумев повалить и начал избивать его лицо, хотя на него это не особо действовало. Я и не заметил, как теперь он навис надо мной и опасно занёс кулак над моим лицом. Мне не было страшно, я привык к постоянным побоям. Но удара так и не случилось, потому что дверь в мужской туалет открылась, запуская немного свежего воздуха. – Так, стоп! – грозно сказал знакомый голос учителя музыки, который видимо застал тут драку и кучу школьников, что снимали всё на телефоны. – Богомазов, быстро слез! – я и не знал, что Антон Андреевич умеет злится, ведь он всегда улыбается. Пацан из параллельного, очевидно Богомазов, слез с меня, сверля учителя злобным взглядом. – Крылов, за мной. Я встал с холодной плитки, ощущая, как сильно горит нос и затылок. Я прикрыл тыльной стороной нос, чтобы хоть немного остановить кровь. Я пошёл за Антоном Андреевичем, который меня куда-то вёл. Когда мы подошли к его кабинету, он впустил меня, а после закрыл дверь. – И что? – начинаю я, садясь на парту первого ряда. – Что вы мне сделаете? Как остальные учителя начнёте учить меня жизни? – учитель молча положил возле меня пачку салфеток, а после пошёл в маленькую комнатку. – Да нет, – вздохнул учитель, вынося электрический чайник и две кружки. – Почему вообще пришли нас разнимать? – Я шёл к Криду попить чай, и тут ко мне подбежал мальчик из второго-третьего класса, сказав что в туалете драка, – сказал он, смотря как закипает чайник. – Почему именно к Егору Николаевичу? – Да у меня печенье закончилось. Ты какой чай будешь зелёный или чёрный? – Вы меня привили сюда, чтобы чай пить? – Нет, поговорить, – неожиданно для меня, он улыбнулся. – Так, какой чай? – Зелёный, – сказал я после паузы. – Знаешь... я ведь был когда-то таким же, – говорит Антон Андреевич, заливая чайные пакетики кипятком. – Тоже пытался доказать, что я не последнее звено в этом мире. Тоже пытался казаться круче. Тоже пытался доказать, что я есть,– учитель, говоря спокойным голосом, поставил передо мной кружку с зелёным чаем. – Я имею ввиду, что... продолжай быть таким. Не каждый омега осмелится доказать свою значимость, но это не значит, что нужно бить всем морды направо и налево. Ты многого добьешься. – Зачем вы мне это говорите? – спрашиваю я, не смея притронуться к кружке. – Не хочу, чтобы ты совершил те же ошибки, что и я, – говорит он и подходит к, пока что закрытому, пианино. Он ставит кружку на верхнюю часть белую кружку с чаем, а сам садится и открывает пианино. – Можешь идти, если хочешь. Я спрыгиваю с парты, собираясь уходить, но вдруг слышу, как чётко отдается звук от клавиш. Я решил, что можно послушать. Я подошёл к пианино и стал следить, как учитель готовится играть. И тут его пальцы будто танцуют, по клавишам. Каждое мелкое касание к белым полосочкам звучит нотой, а после ударяется о стены, как волна о препятствие. Мелодия протяжная, медленная, но ощутимо стонущая. Она будто давит на стены своей жалостью, а те не поддаются. Она будто волнующееся море, состоящие из слёз. Она будто неосязаемое чувство тоски, тревоги и боли: такое пугающее, но до жути знакомое и родное. Мелодия приятным отчаянием ложится на душу, будто укрывая от собственных, многочисленных переживаний. Я не разу не слышал эту мелодию раньше, но сейчас кажется, что мы с ней одно целое, что сама мелодия знает меня лучше всех на свете. Я чувствую собственные мысли и переживания в этих нотах, но сама мелодия остаётся всё такой же не осязаемой волной чистой воды, которая бы отмыла меня от всей моей грязи. Кажется, что из моих глаз вот-вот побегут холодные слёзы, ведь я чувствую, как кричит моя душа, пытаясь петь с мелодией, но, к сожалению, получаются лишь жалобные крики, стоны и просьбы о помощи. Как бы мне хотелось захлебнуться в этом море, состоящим из одной мелодии, но я навсегда останусь привязанным к бревну, что слоняется по поверхности моря, так и не ощутив блаженного спокойствия на дне... Мелодия закончилась, оставив после себя непонятное, но приятное послевкусие в воздухе. Мне кажется, что весь воздух пропитался моим желанием глотка чистой воды, которая бы омыла мою душу. – Спасибо, – почему-то шёпотом поблагодарил я, развернулся и на почему-то дрожащих ногах вышел из кабинета музыки. Как странно, я даже не услышал звонок, который обычно оглушает трелью своего звона. * Я так и знал, что пойдет дождь. Накинув капюшон и одев наушники, я вышел из школы. Дождь не очень сильный, поэтому плевать. Включив очередную, бьющую по ушам песню, я размеренно зашагал по мокрому асфальту. Но было ощущение, что что-то не то. Я остановился, а после сорвался с места и побежал в школу. Я подошёл к кабинету Антона Андреевича и, увидев, что у него не идёт урок, вошёл внутрь. – Антон Андреевич, а можете ещё раз сыграть ту мелодию, я на диктофон запишу, – на это он лучезарно улыбнулся, сияя своими зелёными глазами. Весь вечер этого дня, я лежал в кровати, не переодевшись, и слушал одну и ту же запись на повторе, а по моим щекам текли беззвучные холодные слёзы. Зато утром следующего дня у Антона Андреевича лежала пачка с овсяным печеньем.