Приручение пантеры. Полный курс

      «Тебе просто страшно», ругается Антон на пантеру, устав от одного единственного голоса в своей голове. Раньше его это не беспокоило, кошка появлялась только в моменты неконтролируемых эмоций, как бы вежливо предлагая решить собой все неурядицы, но в последнее время буквально поселилась с ним в одной комнатке сознания, напрочь отказываясь её покидать. И даже теперь Антон чувствует её присутствие, её взгляд и осуждающее молчание, но не может найти сквозь чёрную придуманную пелену. Былые разговоры с ней, препирания, ставшие приятной отдушиной и в целом буднями теперь становятся пустым монологом.       Человеческую часть Антона это обижает, будто на него из-за всякой глупости обиделся лучший друг.       «Давай так, когда Попов тебя приручал, ты не выёживалась. Недовольно крякала — да, но не вела себя так!», продолжает злиться он на себя, активно эмоционируя мимикой. Зашедший поболтать Дима вопросительно смотрит на него, отчасти как на психа, и деликатно уточняет, всё ли в порядке.       — Да в полном, на самом деле, — просто отвечает Антон, почёсывая затылок, и неосознанно начинает широко улыбаться. Пантере он показывает мысленный язык, а сам возвращается воспоминаниями к сладкой мысли о собственном бендигере. Он ещё не понимает окончательно, как будет проходить их взаимодействие, но уже приятно заинтригован завтраком и нежным поцелуем в лоб на прощанье.       Вадим, конечно, не Арсений. Не популярный актёр с выразительной привлекательной внешностью, но и не урод — очень даже миловидный. К тому же, хоть он менее сексуально сложен, Попова превосходит в силе и весе. Половина в нём от жира, но другая-то от мышц, и вместе это делает его сильным человеком, который прекрасно может повести в постели, как ведёт себя с «кошечкой» в буднях.       «‘Котёнок’ мне нравился больше», фырчит наконец пантера. Антон вдруг начинает глупо улыбаться, ещё пуще дезориентируя стоящего в дверях Диму. «Это кто решил наконец со мной заговорить?», но ответом ему всё так же служит обиженная тишина.       Может, кошка внутри него, и правда, кошка, а не кот?.. Ведёт себя, конечно, как баба.       «А какая мне разница разрывать в труху добычу с пипкой между лап или без неё?», возмущённо шипит пантера, вновь не выдерживая. Разговорчивая. Но Антон тоже. «Разница в том, кого покрывают», важно говорит он ей. «Покрывают здесь только тебя, я бы их в клочья разорвала», бесстрастно отвечает ему пантера. Другого ответа Антон от неё и не ждал, потому понимающе вздыхает.       — Точно всё нормально? — куда осторожнее, чем в первый раз, интересуется Дима. — Ты ведёшь себя странно.       — Да так, сам с собой беседую, — беззаботно отвечает Антон. — Слушай, Дим, а каково это быть в отношениях? Вот прям в отношениях, а не разово ебаться.       Дима присаживается к нему на кровать и доверительно сообщает:       — Это работа. Да, не смотри на меня так. Отношения начинаются с влюблённости, а продолжаются любовью, и это должны делать оба партнёра. Вы можете прекрасно сходиться в одних вещах, но совершенно расходиться в других. И здесь надо либо принимать, прорабатывать, идти на уступки, либо бросать это и никого не мучить. Я встречался до Насти всего один раз, остальное были интрижки. Но это и от родителей выучил. Твои вот как взаимодействуют?       «Отец присмиряет мать, контролирует её на работе и в буднях, не даёт ей ругаться и терпеливо выслушивает все её пожелания, но далеко не все из них исполняет», задумчиво перечисляет Антон, но решает вслух не произносить. По другим людям, фильмам, мультикам и сериалам он понял, что такие отношения отчего-то считаются неправильными и вообще плохими, поэтому отвечает абстрактно:       — Ладят.       — Ну вот, не сразу же они поладили. Был момент, когда притирались, а возможно, и разойтись пытались. Но в итоге же вместе.       «Да ей и идти некуда, остальные бэндики ещё хуже отца, а с ним она привыкла», вновь про себя говорит Антон и хочет уже сказать что-то вслух, но его мысленный поток прерывает пантера: «Всё же ты слишком котёнок ещё», скучающе тянет она и показательно зевает.       — В смысле блять!       — Что? — раздосадованно спрашивает Дима, хлопая глазами, и трёт коротко стриженный русый затылок, — Разбежались?       — А? Что? Нет, в смысле. Вместе они, да, ты прав, я это, просто задумался о другом. Вот, извини.       «Кошка драная, за базар отвечай», обиженно сопит он на неё, а она высокомерно укладывает морду на лапы и прикрывает глаза хвостом от лишнего к себе внимания. «Мы с тобой ещё не договорили! И хватит меня игнорировать! Ты меня маленьким обзываешь? Мы с тобой одного возраста, между прочим!»       «Моя часть интеллекта явно побольше получила».       — Да ты охерела.       Дима уже ничего не говорит, но смотрит до того встревоженно, что Антону становится совестно. Он привык к одиночеству, к дому, где все его странности воспринимались нормально, и совершенно не приспособлен к чужому беспокойству и порицанию. В раз ему становится стыдно, он вертит головой и несвязно бормочет что-то про то, что не выспался. Вспоминает про Вадима и начинает с ним переписываться. Устав не понимать его странное поведение, Дима с тихим прощанием уходит к себе заниматься и получает в ответ только рассеянное мычание.       Переписка ведётся без смайликов и выглядит крайне сухой, однако Вадим несколько раз просит прощение за короткие ответы, ругаясь на работу. Антона такое объяснение устраивает. Прекращая общение, он погружается в закрытие образовавшихся хвостов, бегает по незнакомым именам одногруппников, спрашивая нужные конспекты, и под вечер, когда нужно выезжать, чувствует себя максимально вымотанным, но гордым собой.       К подъезду Антон подходит раньше Вадима и усаживается на тоненький накренённый заборчик, покрашенный блеклой синей краской. В ожидании он курит, пролистывая ленты социальных сетей. С новым постом объявляется Попов. Он светит неровной бородой на фоне сплошных песков, широко улыбается, чуть прищурившись, указательный палец держит на губах. Подпись к фотографии гласит: «Ветер играется с песком, тс, прислушайтесь».       «Очаровательно», говорят в два голоса Антон с пантерой. Первый искренне умиляется, оставаясь преданным любящим фанатом, а вторая скорее иронизирует, отфыркиваясь, но в итоге мысли у них сходятся, и Антон считает это небольшой победой на пути хороших с ней отношений. «Бля, он горячий, как там климат. Вадим сильно обидится, если я буду дрочить на другого мужика?».        «Не говори — и нет проблем», с этим Антон соглашается, звучит по его мнению крайне разумно, он с довольной улыбкой убирает в карман телефон и поднимает взгляд на подходящего к нему мужчину.       — Что моя кошечка там такого увидела, что так улыбается?       — Тебя, конечно, — с ещё более широкой улыбкой отзывается Антон, послушно подставляя под поглаживания голову. Крепкая потная рука ласково закапывается в волнистые прядки и недолго треплет его, награждая за такое милое подхалимство.       — Радует. Пойдём. Хорошо себя вёл?       — Ну ты же мне не отец, — закатывая глаза, говорит Антон, поднимаясь, но скоро виновато опускает к груди подбородок, натыкаясь взглядом на в раз похолодевшее внешне лицо собеседника. — Всё сделал, как ты говорил. На пары сходил, хвосты сидел чистил, с тобой переписывался. Вот, здесь стою. Доволен?       «Я — нет»       «Тебя не спрашивали, кошка драная»       — Более чем. Молодец. Пойдём, надо тебя покормить.       «И погулять не забудь, а то зачем это всё», скучающе тянет пантера. «Ах да, тебе же нравится быть покрытым другим мужчиной. Как же я забыла»       «Пасть завали»       — И выгулять? — с надеждой спрашивает Антон, подходя к железной двери. Вадим бросает на него короткий оценивающий взгляд, хмыкает.       — Посмотрим.       «Ты же можешь их всех разодрать…»,       «Ура!»,       »…ну зачем ты это делаешь?..»,       «Интересно, а сколько он мне даст времени во втором облике?»,       »…Ладно, давай без крови…»,       «И всё же какой у нас будет секс, он же будет?»,       »…Просто погуляем…»,       «Не мешай, что ты там бормочешь всё время?»,       «Да молчу я, котёнок», с похожим на человеческий вздох фырком отвечает в последний раз пантера и, действительно, замолкает.       Следующий час Антон завороженно наблюдает, как Вадим варит им двоим пельмени и подаёт их на стол вместе со сметаной, делясь между тем своей работой. Он жалуется на клиентов, на начальство, на погоду, на отчётность, на зарплату, на коммуналку, и делает это невероятно обыденно. Пропуская всё мимо ушей и не запоминая буквально ничего, Антон, тем не менее, заинтересованно слушает эти тяготы жизни, никогда ему не свойственные, даже в далёком будущем.       Они быстро ужинают, толком не разговаривая, а потом пьют чай с переслащённым тортом, и тогда уже начинается основная их беседа.       — Сейчас ты ведь понимаешь, зачем нужно слушаться своего бендигера, да? Вот и славно, я всё равно сильнее тебя. Ты не сможешь превратиться и растерзать меня, так что если у тебя было это в планах — не судьба. Чтобы между нами лучше складывалось взаимодействие, ты мне должен обо всём говорить, понял? О друзьях, о родителях, об учёбе, о своих сексуальных желаниях. Они ведь у тебя есть, как я понял, — Антон часто-часто кивает, на что, удовлетворительно хмыкнув, Вадим продолжает: — Нам надо с тобой это получше обсудить и испытать на практике. Для начала попробуем обычный секс. У меня с мальчиками не было, но думаю хуй в жопу, а не в пизду, засунуть сумею. Потом посмотрим по твоему поведению. Прогулки во втором облике регулирую я. Тебе нельзя самостоятельно оборачиваться пантерой. Это вообще главное правило, понял? Если вдруг без разрешения посмеешь превратиться, наказание на всю жизнь запомнишь.       Принимая к сведению и относясь к этому по-настоящему серьёзно, Антон раз с хмурым выражением лица кивает, находя очередное единение с пантерой. Та тоже излучает не агрессию и превосходство, а напрягающий тело страх.       — Хорошо, перейдём тогда к чему-то более приятному. Тебе как там, в душ надо пойти приготовиться, да?       — Ну да… А ты в целом про секс анальный знаешь что-нибудь?       — Разберёмся. Говорю ж, хуй вставить сумею. Или ты захотел сверху побыть?       — Ни в коем случае, мне нравится мужская сила на себе. Я просто уточняю для себя. Ты ведь в меня сразу толкаться хуем не будешь, да? Там надо либо игрушками разработать, либо пальцами хотя бы.       — Пальцами в задницу лезть? — выпучивает глаза Вадим. — Я тебе проктолог или кто? Это ж грязно. Не хочу в говне пачкаться. А без этого никак? Ну, растянется, не? И без этого же ебут. В тюрячках, например.       Антона малость корёжит, что их будущий секс сравнивают с тюремным опусканием заключённых, и сильно тревожит, что его новый партнёр оказывается брезгливым человеком. С учётом бушующей в нём сексуальной энергии, эта черта характера может отрицательно сказаться на их отношениях. Но он не хоронит Вадима раньше времени, принимая во внимание факт его первого опыта. Возможно, если тому понравится верхняя роль, то в дальнейшем он станет более раскрепощённым. Дима про это и говорил, в отношениях прорабатывают подобные моменты, подстраиваются под любимых и так далее.       Нет, Антон не настолько свихнулся, чтобы уже полюбить Вадима, но у него не то, чтобы есть выбор. Без постоянного бэндика он грозится закончить либо как тот подстреленный пантхантерами леопард, либо как в частых новостных заголовках — погибнуть от полицейских пуль, забрав с собой предварительно в могилу пару-тройку человек.       В общем, либо смерть, либо Вадим. Антон разумно выбирает Вадима. Пантера обиженно шлёт его на хуй, но делает это молча — осуждающе дёргает хвостом на краю сознания, идеально скрываясь в темноте, и выделяясь лишь блестящими зелёными глазами.       Так что, начиная путь в отношениях, Антон старается показаться максимально хорошим мальчиком и не ругаться на такое ужасное знание матчасти. Он просвещает своего нового партнёра:       — При анальном сексе в целом легко верхнему стереть хуй, а нижнему заработать трещины. То есть будет больно ходить в туалет. А если делать это без смазки, к тому же совсем не подготовив проход для члена, то можно натурально порвать задницу. В смысле, прям растянуть внутри мышцы так, что там появляются трещины, которые могут привести и к серьёзным заболеваниям, и в целом довольно долго заживают, пойдёт кровь. К тому же лично мне будет неприятно, если ты сразу вгонишь в меня член, пусть он трижды маленький. Прости за сравнение, но ты ж не всегда нормально-легко срёшь, да?       — Отвратительно сравнение, но здесь ты прав. Ладно, разминать надо. Ну тогда мне нужно либо перчатки купить, либо игрушки эти твои. Сейчас, получается, не получится, да? Или в аптеку пиздовать?       «Ладно, он не безнадёжен», неожиданно тихо мявчит пантера.       Антон от такой похвалы даже не в свой адрес совершенно расцветает. Ему приятно от того, что вторая часть его личности начинает принимать Вадима, и сам радуется тому, как серьёзно, без шуток и пренебрежения, тот отнёсся к этой информации.       — Вообще я могу себя растянуть, просто руки потом хорошенько с мылом помою. Главное, чтобы у тебя смазка была. Желательно, конечно, для анального секса или с анестетиком, но, в целом, и обычная сойдёт.       — Тебе не противно в себя пальцы пихать?       — Пальцы, член, — пожимает плечами Антон, — и то, и другое может принести удовольствие или способствовать этому. К тому же какая разница на грязь, когда всё равно можно всё смыть? Это как убираться, пыль вытирать или грязную посуду мыть… картошку копать! Всё равно же трогаем грязные вещи, а после них моем руки.       — Всё равно странно, но допустим. Что ж, хорошо, — Вадим потирает ладони, хлопает и ударяет ими себе по ляжкам. — Значит ты сейчас в душ и наводить марафет, а я проверю свои трахательные запасы.       — Это надолго.       — И в телефоне позалипаю. Найду, чем заняться. Иди уже.       Антон как-то юлить не намерен, поэтому послушно, в некотором приподнятом настроении идёт в душ. В нём проводит не так много времени, — Вадим как раз успевает отыскать лубрикант и принести его в ванную, — сколько потом над туалетом, без звука включив на телефоне нарезку любимых моментов с Поповым. Растягивать себя под его острые взгляды, играющие брови и шепчущие губы очень волнительно.       Раньше Антон себя подобным образом тоже удовлетворял, но теперь всё иначе. Теперь он просто играется с собой, а именно что подготавливает себя для другого человека, для первого с ним секса. По своей сути Антон сейчас будет лишать Вадима активной гейской девственности — момент важный в жизни любого околонатурала. Помимо боязности за другого, он и за себя переживает. Так-то и он нихуя не спец в этом, только раз под Арсением постонал и кончил, а до этого одни сплошные фанфики и порно-видео. Так себе база, конечно, но он всё равно надеется, что вычленил из неё самое полезное.       Так как кончать рано, а уже очень хочется, Антон обрывает свой просмотр нарезок, очень тщательно моет руки с мылом, проверяет их на негодные запахи и, не находя ничего такого, вылезает на свет божий, а точнее коридорный. Вадим полулежит на кровати с голым верхом, но одетым низом и склоняется над издающим смех, музыку и потоки слов телефоном.       Вся уверенность из Антона постепенно улетучивается. Он осторожно подбирается к отложившему телефон в сторону своему бендигеру, медленно облизывает собственные губы и садится на кровати перед ним на колени, укладывая на них ладони.       — Я вести не совсем умею, так что было бы неплохо… прояви ты немного инициативы, — говорит осторожно.       — О, кошечка, за милую душу. Давай, — Вадим разводит в сторону ноги и показывает на пах. — Чтобы хорошо ебаться, нужно, чтобы хуй хорошо стоял.       — У меня маленький опыт минета, ничего?       — Да у меня тёлки тоже в рот брать не любили. Давай уже, приступай.       Такая лёгкая грубость и простота Антона подкупают. Он кивает и деловито принимается приспускать с него штаны, в итоге вообще решая снять их полностью. Вместо лёгкого пресса на ровном животе, как было у Арсения, у Вадима прослеживается небольшое пивное брюшко без видимо различимых спортивных уплотнений.       Сравнивать в каждой мелочи нового партнёра со старым Антон не хочет. Для второго это заведомо проигрышное дело (между популярным актёром и обычным рабочим слишком большая пропасть), а значит нечестное. Поэтому он расслабляется, отпускает из головы лишние мысли и впускает в неё чужой член. На бананах, несмотря на обещание, он не тренировался, зато имеет возможность сделать это сейчас.       Секс с Вадимом в целом проходит гладко. Менее страстно, чем с Арсением, но оно и понятно — одержимое фанатство давало о себе знать, — но очень даже удовлетворительно. В процессе Вадим, хоть крепко держал за бёдра и грубо толкался, всё равно нежничал и уточнял, нормально ли и не болит ли задница. Притом спрашивал не для проформы, а весьма искренне, заботливо.       В общем, Антон потаял.       Лёжа довольный в постели, он всё грезил о будущем. Представлял, как начинает интересоваться учёбой, устраивается на работу, ходит с Димой в бары, смотрит с ним какой-нибудь футбол за пинтой пива, а потом приходит домой, заползает к своему бендигеру на коленки, тот обязательно успевает за всё время подкачаться и внешне становится ничем не хуже Попова, крепко держит за бёдра, направляя на свой немаленький член — повезло здесь, по объёму он такой же, как у Арсения, только менее красивший, хоть жопе изнутри на красоту особо дела и нет.       Остальное время до сна они общаются на отвлечённые темы. Общаются с натяжкой, часто прерываются, обоим разговаривать толком не о чем, отчего по итогу оба утыкаются в свои телефоны. Когда подходит время, Вадим идёт быстро споласкиваться в душ, чистит зубы и по приходе обратно в постель откладывает оба гаджета на кровать, не терпя возмущений и уже смотрящий недовольно на хотевшие политься возмущения.       В тот момент Антон окончательно понимает, что в отношениях. Не равных, какие бывают между нормальными людьми, а в отношениях пантеры и бендигера. Какие они должны быть? Непонятно, но явно другими. В них один полностью подчиняется, а второй соответственно подчиняет двадцать четыре часа в сутки. Сжиться с этим сложно, особенно существу с буйным характером, но на первую ночь они засыпают довольно быстро и безвраждебно.       В следующие недели Антон часто гоняет к Вадиму домой. Почти каждый день, если быть точным, с паузой только в дни с сильной нагрузкой в универе. Тогда он засыпает в комнате Димы прямо на учебнике, тот его будит, бубнит про пропущенные на телефоне, прогоняет спать к себе. Иногда просто дикий нрав заставляет привирать, чтобы не становиться на очередной вечерок беспомощной мухой в паучьей ловушке.       Приручает его Вадим почти каждый раз. То бьёт за отсутствие ответа, то за слишком нерасторопный ответ, то за случайно слетевшую с языка остроту. В его обществе Антон гуляет пантерой по квартире в течение трёх с половиной часов. Каждая такая «прогулка» хотя бы немного отпускает внутреннюю когтистую пружинку. Спать в кошачьем облике ему запрещено. Не то что на ночь, а в целом ложиться куда-либо подремать. Со слов Вадима, он пока ещё не может это позволить, из-за слишком слабой между ними связи. Он отчаянно не верит, что приручение срабатывает полностью, недоверчивость тоже становится причиной дополнительного акта приручения.       С другой стороны и Арсений не доверял своему приручению, перепроверял его, повторно приручил, усилив эффект от первого раза, в ванной комнате, а он бендигер, если верить увиденному и услышанному, максимального уровня. То есть осторожность себя оправдывает. Да и Антон рад находиться с ним вместе и чувствовать своё тело максимально своим и отданным другому человеку одновременно.       Внутренние переговоры с пантерой зачастую мешают, но крепко срастаются с буднями. Они обсуждают между собой пары, преподавателей, Вадима и других бэндиков, новости, Диму, одногруппников, фильмы, моду и так далее. С собственной пантерой разговаривать Антону легко, та понимает его с полуслова и отвечает ровно так, как он хочет.       — Я не хочу взаимодействовать с твоими родителями хоть как-то. Ты уже взрослый ребёнок, должен жить без них. А я не стану частью твоей семьи, не стоит и пытаться. Кушать будешь?       Вадим очень заботливый в быту. Первым делом перед приручением он кормит, притом старается кормить вкусно. Расспрашивает в процессе об учёбе, сам делится болячками и юмором с работы. К нему такому домашнему и ласковому Антон привыкает очень быстро и искренне не хочет совершать в его присутствии ошибки, расстраивать. Наоборот, он стремится стать для него самой лучшей и послушной пантерой, а также превосходным сексуальным партнёром.       К экспериментам в постели Вадим относится сдержанно. Разнообразие практик ему не нравится, но в ошейнике, наручниках и пробке-хвосте он находит свои ярчайшие кинки, к которым хочет прибегнуть чуть ли не каждый половой акт. В сексе он всегда учтив и проверяет, чтобы не было больно, но держит и толкается всё равно неумолимо грубо, а ещё падок на грязные словечки и очень любит называет его: «кошечкой». Последняя полюбившаяся ему игра состоит в том, что Антон на четвереньках ходит вокруг него по кругу за поводок с пробкой в виде чёрного пушистого хвоста в жопе. В целом, саму «кошечку» от такого тоже торкает, так что в плане секса они конектятся хорошо.       Особенно эмоционально и горячо Антон отзывается после приручения. У него болит всё тело, он всё ещё плохо движется, синяки ноют и расцветают на прежних, пережатая проводом или ладонями шея красная — в ВУЗ заставляет носить одежду с высоким воротом, — и задница избита, выпорота, жестоко обхожена. На контрасте со всем перечисленным Вадим переносит его на кровать, деликатно стирает с кожи пот и редкую кровь, поправляет волосы, устраивает поудобнее, потом в медицинских перчатках старательно растягивает и медленно вдумчиво дерёт, так что у отлетевшего Антона громкий стон чередуется другим — рваным. В конце, обязательно кончив, он в кратчайший срок засыпает у него на плече.       Не удивительно, что спустя полтора месяца отношений Вадим настаивает на том, чтобы они съехались. Привыкший к каким-то загадочным отношениям друга Дима лишь желает тому счастья на семейном фронте, но просит быть осторожнее, намекая на случайно увиденные под толстовкой синяки. «Просит быть», а не возмущается на всю общагу он лишь потому, что увидел исключительно избитые не успевающие зажить предплечья, но таких гематом было достаточно на любой части его тела.       В этот вечер они смотрят фильм. Антону нравится нежиться на чужой груди. Там тепло, уютно, мягко, только иногда плечевая кость неприятно давит на затылок, но и из такого положения можно достаточно легко перелечь в более удобное. Сейчас он лежит так, как надо. Одной рукой незаметно может обновлять ленту социальных сетей, резво перебегая глазами от одного экрана к другому. Новостей особо нет, только появляется фотография Попова в лесу. Лес, а именно деревья, их грубые, но изящные вытянутые стволы и куда более нежная зелень не просто идёт актёру, а идеально резонирует с прозрачно-голубой радужкой, не скрытой очками или линзами, так превосходно олицетворяющей собой журчащий весной родник, что у Антона пальцы рук поджимаются от удовольствия одних лишь фантазий о дикой необузданной природе и об этом взгляде, направленном в свою непослушную сторону. Взгляд обязательно должен быть строгим, но с хитринкой и ласковостью, ведь нельзя взять необузданное животное одной лишь жестокостью.       В приступе любви Антон бодается Вадиму о плечо, случайно толкая его ещё и в щёку, из-за чего тот недовольно мычит и отводит его голову от себя.       — Ты чего лезешь?       — А давай в парк на выходных поедем. Пожалуйста, — переворачиваясь к нему полностью, просит Антон, крупными зелёными глазами стараясь спародировать кошачий несчастный взгляд. На Вадима такие приёмы действуют нечасто, но раз на раз не приходится.       — В парк? В па-арк. В парк можно. Но ненадолго. Прекрати лезть, смотри фильм.       Они смотрят фильм. Через два дня наступают выходные, вместе с ними происходит и запланированная активность. Парк холоден, неприветлив, кругом сыплет снег, бегает много детей, они визжат, шалят, размахивая руками, порой гоняют собак или лезут их погладить. Антону хочется побегать вместе с ними большой кошкой, но прекрасное понимание о том, какой будет реакция, не пускают его на подобное безрассудство. Вместо этого он идёт рядом с Вадимом, наслаждаясь свежим морозным воздухом с яркими нотками свободы.       Стоит им отойти на порядочное расстояние от входа и нырнуть в самую глубь леса, подальше от чужих взоров и видеокамер, как сразу всё становится легче, и теперь не нужно себя сдерживать. Дожидаясь разрешения, Антон превращается в пантеру и первым же делом ныряет в невысокий сугроб с головой, выкапывает в нём небольшой туннель, сразу разрушающийся из-за активных в нём копошений, а потом залезает на дерево, на высокую его ветвь, спугивая редкую птицу, и царапает кору, стачивая об неё длинные острые когти. Он издаёт звуки, не похожие ни на свирепое рычание, ни на кошачье мяуканье, характерные скорее прибрежным птицам, тем же самым чайкам. Странные, длинные, отрывистые, крякающие и будто бы рокочущие, подобно бегущему по каменистой местности парнокопытному стаду, они разносятся по округе.       Извалявшись в снегу и сломав в успешной попытке поймать белку несколько веток, Антон около получаса просто лежит на самой крепкой из ветвей, сбросив вниз чёрный тонкий хвост. Именно за него, как за звоночек, дёргает Вадим. Буквально за кончик, небольно. Поднимает вверх голову. Морда пантеры заинтересованно склоняется. Они встречаются глазами, и уже становится сразу всё понятно, но оба не хотят двигаться. Антон наслаждается своими оставшимися во втором облике крупицами и ожидает словесного приказа спускаться да превращаться обратно в homo sapiens, а Вадим, постоянно двигая плечами в надежде согреться в своём тёмном пуховике, жмёт к меху капюшона подбородок и не сводит с него взгляда, о чём-то призадумавшись с самым благоговейным выражением лица. Ему явно нравится это зрелище, и взгляд у него потому мягче обычного, счастливее и добрее, только губы жмутся капельку тоскливо, но такое чувство довольно часто одолевает человека вместе с положительными эмоциями.       — Давай обратно, — басит он всё-таки. Хмыкает громко, прочищая горло, кивает с собой рядом, убирая руки поглубже в карманы. — И побыстрее. Холодрыга. Греться будем.       Антон шелестит последний раз своим птичьим голосом и грациозно спрыгивает наземь, наслаждаясь пойманным косым взглядом восхищением в серых глазах. Быть красивым, эстетичным, вдохновляющим и впечатляющим ему очень сильно нравится, и красоваться с собой во втором облике он может бесконечно долго, потому что понимает его влияние, его природную силу и красоту на других людей, видящих таких грозных величественных животных исключительно на экранах телевизоров. Оттого он даже разочаровывается, когда обратно они идут в тишине до автобуса как два приятеля.       Опять проходят мимо площадки, детей на ней целый рой, и сравнение с насекомыми отлично подходит этим шумящим неугомонным существам. Пантера не просит ими отобедать, а на все шалости глядит снисходительно, только вот самого Антона больше прельщают другого рода мысли: он грезит пройти по улицам города так, в своём втором обличии. Возможно, пугая людей, но по большей части просто удивляя. Мелким и миленьким взрослым он бы разрешал погладить свою шерсть, а плохих к себе не подпускал бы, низко рычал, чтобы те его боялись и в страхе убегали. Но вероятно долго так он не проходит. Хоть запрета на выгул пантер в стране не установлено, как есть в некоторых других, бдительные граждане сразу вызовут полицейских, а те делить на мирное существо или немирное не будут — сразу прицелятся из табельного и нет больше кошки. Люди предвзяты, и осуждать их за это трудно. Большинство появление пантер в прессе всегда имело исключительно трагический оттенок.       Никто ведь не радуется, видя в новостях сообщение о постройке новой дороги среди высотных домов жилых комплексов, необорудованных для безопасной езды, то есть без островков безопасности, нормальных удобных переходов, правильно поставленных знаков и пешеходных переходов, верно? Значит и новостным сюжетам с пантерами радоваться не могут.       Тоска дурманит голову Антона недолго. Он любит выражать эмоции, но на людях они не могут нормально взаимодействовать друг с другом, ни как любовники, ведь в их государстве ещё процветает гомофобия, ни как приручаемый с укротителем. Заговорят на такие темы, и люди ушки навострят, косо посмотрят, сфотографируют, а там уже дальше пойдёт дело, снежным комом насобирается и двоих сразу может отправить в места неприятные. Но, вероятнее, лишь одного.       Насколько правдивы эти размышления сам автор ручаться не может, ведь Антон всегда обосабливался от обычных людей, школьные друзья были скорее приятелями, а в социальных сетях обычные бытовые обсуждения вызывали в нём оторопь, из-за чего он за всё время не сблизился ни с одним человеком, то есть так ни у кого и не узнал, что те по-настоящему думают о пантерах, каково мнение общества. Он просто знает все плохие стороны, потому сразу всего опасается. Как вся его семья, как любой его сородич.       Из небольшого светлого пятнышка можно описать Диму, но и тот чаще говорит о себе, о жизни, об учёбе, а Антону ему нечем ответить, он только слушает, поддерживает, на самом деле пропуская всё мимо ушей.       Вечером Вадим упражняется в управлении, потому велит помочь ему приготовить ужин. По большей части сам он ничего не делает, только контролирует процесс и выдаёт указания, намекая, что этот эксперимент он планирует проводить энное количество времени.       Раздосадованный Антон его слушается, иначе не может, но в процессе поднимает несколько важных для себя тем. Он делится своими впечатлениями о прогулке, выражает надежду на частоту таких подарков и в целом благодарит Вадима за то, что он к нему достаточно суров и добр, чем совсем растапливает его сердце.       Как и говорилось ранее, Вадим совершенно обычный человек с необычной особенностью, с ломанной судьбой и странными родителями. Вырос он серым, потерял в процессе все свои краски и упал на грабли рутины. Ему нравится то же, что и всем, ругает он то же, что и все и делает это так же, как и все. Всё его существо привыкло и хочет не отличаться от других, но тем не менее есть и вторая сторона, тёмная, его собственная тень, рвущаяся на свободу. Сколько не гони натуру вглубь себя, она всё равно отчаянно хочет на свободу. Антон великолепно понимает это грустное чувство и от этого чёткого понимания смотрит на мир сквозь слёзную пелену. Всегда заперт в собственном теле, всегда погоняемый другим, всегда отвергаемый окружающими, всегда одинокий. Он надеется не на светлую и ясную любовь, а на яркую, насыщенную долгую жизнь, но умеет радоваться каждой мелочи. И, кажется, заполняет своим светом такого тёмно-серого человека, как Вадим.       — Ты моя кошечка, — говорит Вадим с равной долей ласки и уверенности.       Антон лучезарно улыбается ему в ответ, кивает, подставляет голову под крепкую ладонь и наслаждается до желания мурчать её поглаживаниями и почёсываниями.