Грань горизонта

До Будапешта день пути. В венгерском королевстве легко потеряться. Четыре года прошло с последней попытки короля вернуть трон силой, под управлением «адмирала без флота» страна все глубже погружается в хаос. Кризисы, крах экономики, демократы и социалисты, гремящие друг за другом революции… Ненавижу политику. Тем не менее, город встречает меня умиротворяющей вечерней прохладой. Ветер забирается под воротник рубашки, и я ежусь, довольно ухмыляясь. Вроде как не оставил следов, оторвался, преследователей не видать, что еще нужно для счастья? Перрон стремительно пустеет, суматошных гомон стихает вместе с удаляющимися шагами спешащих по только им же известным дорогам людей. Фонари льют на тротуары мягкий свет, оранжевый в сумерках. На бархатно-синем небе не видно звезд. Дышать легко. Идти легко. Мне хочется сесть на бордюр и вглядываться в лампу накаливания до тех пор, пока перед глазами не запляшет цветная иллюминация, но важные дела не потерпят промедления. Напряжение отказывается перестать давить на плечи даже в безопасной с виду обстановке. Бу-да-пешт. Двуединая монархия, Великая война, хортистская диктатура. Я долго не был здесь. Все время чувствую себя таким старым, не поспевающим за постоянно меняющимся миром. Что-то не так? Старое-доброе чутье на неприятности. Чье-то внимание остро колет лопатки, но сейчас — тот самый момент, когда не стоит убегать. Только схватиться за лямки рюкзака покрепче, глубоко вздохнуть и прогуляться по смутно всплывающим в памяти улицам. Считальцы не могут знать, что я здесь. Остальное несущественно. Полицию все равно следует избегать во избежание требования показать замотанное в тряпки оружие. Объяснить наличие меча будет… сложно. Все еще достаточно заметная примета. Купить, что ли, чемодан? Большой такой, роскошный… Живот скручивает от слабого сосущего голода. Достать бы деньги, в таком положении и сытная еда станет роскошью. В любом случае, Лили должна помочь, обязательно. Или я абсолютно безнадежен в наглости просить об услугах хоть сколько-то близких мне людей, но лучше быть бессовестным, чем мертвым. Когда-то молодая девушка приняла мою помощь, гоняясь за авторитетом по всей Европе. Пришло время напомнить если не о старой дружбе, то о долге. На долгах товарищество и держится. Варошлигет полон людей, час не слишком поздний. Они собираются парочками и компаниями, сидят на траве, по многу раз проходят мимо каменного замка, который почти двадцать лет назад представил народу давно почивший Франц Иосив. Я старательно вспоминаю подробности того письма и ищу «Гундель», уже подхожу к украшенным вывеской воротам и вдруг задумываюсь, пустят ли меня в настолько известный ресторан в простой, едва ли не бедной одежде? Пускают, стоит упомянуть Лили. Ее имя открывает двери. Меня представляют ее сообщником, знакомым, наверное, еще с войны. Почти верно: мы познакомились чуть раньше. Много воды утекло с тех пор. Лили, как обычно, в черном. Я удивлен, что в самом деле застал ее здесь так удачно. Сон на улице был бы вполне реальной перспективой, не встреться мы этим вечером. Длинные перчатки на ее руках смотрятся эффектно и привлекательно. Цепкими пальцами она молниеносно хватает, больно сжимает, только что когти не выпускает. Шея фантомно болит, пока я приближаюсь. Лили до сих пор очаровательна. В моей голове сохранился ее младший образ, мне есть, с чем сравнивать. Она совсем не изменилась. — Какая встреча! Не думала, что хоть когда-нибудь увижу тебя снова. — Сам удивлен. Не сочти за грубость появление без предупреждения. Беру ее ладонь и чуть сжимаю, вежливо делая вид, что наклоняюсь, чтобы поцеловать костяшки. Она поднимается из-за стола, тонко улыбаясь. Алая помада, оставляющая следы на прозрачных бокалах, делает ее губы такими до невозможности яркими… — Садись. У меня перерыв. Пока есть время, выкладывай. Перед ней доска, расставленные фигуры — игра в шахматы с самим собой. Раньше мы играли, равный счет колебался то в мою, то в ее сторону. Интересно, кто в последний раз взял верх, прежде чем наши пути разошлись? Не могу вспомнить. Платье Лили провокационно, она хочет привлекать внимание, хочет, чтобы ее оценивали. Не знай я лучше, посчитал бы ее безобидной. Тактика проста до глупости: броский макияж делает лицо в обрамлении темных волос запоминающимся. Лили, в отличие от меня, никогда не любила прятаться. — Тебя послали, или..? — невысказанный вопрос висит в воздухе, но ответ получается до неприличия лаконичным: — Я ушел. Глаза женщины удивленно расширяются, на мгновение она теряется, сбитая с толку. Нервно тарабанит по столу пальцами, слегка хмурясь. — Шутишь? — Я похож на настроенного веселиться человека? — мне действительно хочется смеяться. По тем причинам, о которых при всех не расскажешь, но Лили понимает. — Ты с ума сошел, Форман, — она комкает салфетку, глядит исподлобья, из-под блестящих локонов, упавших ей на лоб. — Не отрицаю. — Пожалуйста, скажи, что ты не привел их сюда. Я все же не сдерживаюсь и фыркаю, криво усмехаясь. Откидываюсь на спинку стула, не снимая рюкзака. — Нет. Оставил их в Кракове. Но послушай, — Лили безуспешно пытается поймать мой взгляд. — Мне нужна помощь. — Отчаянные времена требуют отчаянных решений, или в чем заключается твоя философия? — недовольная, она качает головой, как разочарованный родитель. — Что-то вроде того, но вариантов не так много, сама понимаешь. — Твой вариант — поставить под угрозу все, чего я добилась? — Я надеялся, что мой вклад для тебя хоть что-то значит. Вокруг богато звенит тарелками и разговорами светское общество, а мы несколько минут сидим в тишине. Лили, возможно, думает о том, через что прошла вместе со мной, о чем обещала когда-то. Я думаю о том, куда податься, если это дело не выгорит. Может, при тяжелой и низкооплачиваемой работе заселят в какой-нибудь… барак. Будет крыша над головой. — И у тебя ничего нет? — после долгого молчания начинает Лили. — Деньги? Другие ценности? — Абсолютно ничего. — Из рюкзака выглядывает рукоятка. Меч? Если маскируешь, значит, он ценный. — Тебе такой не нужен, поверь на слово. Но я могу заплатить. Кое-чем. Ее глаза алчно сверкают, и она кивает, решая для себя окончательно. — Погостишь в отеле. Нашем. Сколько времени тебе нужно? — Не знаю. Пара недель, вряд ли больше месяца. — Отлично, — в порыве улучшегося настроения она гладит меня по ладони. — Найдем тебе заработок, не волнуйся. Условия обсудим позже, у меня клиенты. — Спасибо. Сочтемся. Люблю эту фразу. Слышавшие ее чаще всего не видели меня второй раз, молча проглатывая обиды и требования. Пока Лили заканчивает, я успеваю побродить по парку и успокоиться, увериться в том, что все идет, кажется, довольно неплохо. Пока доносчики не додумаются искать меня здесь, можно даже представить, что жизнь моя обычная, не обремененная смертельной опасностью и вечной погоней. Позже люди Лили находят меня, и я отправляюсь вместе с ней, как под конвоем. Недалеко от Варошлигета совершенно особенные личности отдают за гостиничные номера неоправданно высокую сумму. Мне такой достается относительно дешево. С пятого этажа открывается неплохой вид. Целых три комнаты, удобства получше, чем у Ашлага на чердаке, признаю. Лили отдает мне ключи и смотрит так, словно хочет пустить мне пулю в лоб. «Только попробуй сбежать», — говорит она мне глазами. Киваю. Появляться и исчезать без предупреждения — моя работа. Что ж, придется потерпеть, терять добрые отношения и союзников сейчас все равно, что подписывать смертный приговор. Я засыпаю быстро и незаметно на большой и до ломоты в костях мягкой кровати. Во сне не вижу и не слышу ничего, кроме черноты и далекого эха выстрелов. Утро приятное и ленивое, такое, о каком я мечтал, сколько себя помню. Прячу свои вещи и иду на завтрак, размеренно и, теперь уже точно, безопасно. Считальцы, конечно, заберуться и сюда — глупо сомневаться в очевидном, — но не без проблем. Это место неплохо охраняется. Пока Лили не отвернется от меня, надежная защита обеспечена. Мясо принципиально не замечаю, раз уж представилась возможность, пробую все салаты, до которых могу дотянуться. Липкая слабость медленно исчезает. Я замечаю на выходе в коридор человека, одного из тех, кто был сопровождающим во вчерашней свите, и позволяю увести себя в один из пустующих номеров. Лили все еще в черном, только губы подкрасила; приглашает меня расположиться в огромном кресле. — Итак, — она сама сидит в таком же, элегантно положив ладони на острые колени. — Что ты можешь мне предложить? — Если ты про способности, то сама прекрасно представляешь, — одергиваю задравшиеся рукава рубашки, досадуя на то, что сапоги в пыли и грязи. Почистить бы. — Если про… годы, то их не так много. — Сколько? Десять? Двадцать? — не получив подтверждения, Лили сразу начинает торговаться, как по привычке. — Пять и я оставлю тебя в покое. — Разве одного не хватит? — насмешливо приподнимаю брови, выводя ее из себя. — Пять — это много… — Четыре? — Два. — Три и ты все еще пользуешься моей добротой, вымогатель. — По рукам. Не позволишь подготовиться? Я только приехал, нужно собраться с мыслями. Один день, ну, два. — Если ты используешь это время, чтобы придумать какую-нибудь уловку и улизнуть, не заплатив, я убью тебя, понял? — Куда уж понятнее. С остальным проще. Я многое умею, не брезгую и не задаю вопросов. Лили предлагает таскать тяжести, разносить сообщения. Она готова устроить меня на нормальную, почти законную работу. Я умею сражаться, и она рассказывает мне про подпольные бои. — Популярное развлечение. Век лихой пошел, людям нравится, — в уголках ее глаз плещется жестокая смешинка. — У тебя много опыта, так ведь? За травмы хорошо платят. Обещаю ей, что подумаю, но не ощущаю себя готовым к подобному. На краю сознания скребется нечто тревожное, жужжание в голове отвлекает. Мысли не о том, о чем нужно. Однако я прихожу посмотреть. В темное время суток, в неприметных барах и подвалах любители собираются, чтобы поглазеть на насилие без правил. Лили устраивает такие мероприятия, хотя ее образу совсем не идет. Главное — зрелищность. Так и умереть можно, если секунданты не уследят за вошедшими в раж бойцами. По залитому кровью полу утаскивают чье-то полумертвое тело, тусклый свет мигает, а шоу продолжается. Отвратительное представление. Но я бы соврал самому себе, сказав, что мне не нравится. Что-то отзывается в душе на чужие страдания и боль — собственная злость. Не знал даже, сколько ее скопилось во мне, пока не захотел кричать до сорванных связок. Каким-то бесславным показался мой путь, захотелось залезть на ринг и превратить чье-нибудь лицо в неузнаваемое месиво. Я умею сражаться. Всегда хотел покоя, но никак не успевал дотянуться до него, падал в пропасть. Снова и снова. Как будто терпеть можно бесконечно. Как будто одного побега станет достаточно. В ту ночь, решив походить по Будапешту в одиночестве, я нагулял себе настоящую ярость и поскорее вернулся в гостиницу, побоявшись совершить глупость. В ту ночь мне впервые приснились ножи, и я проснулся от назойливого покалывания в затылке.