Грань горизонта

Шрамы продолжают болеть, будто снова разошлись, закровили. Люблю и ненавижу боль. Никак не могу определиться. Мне сложно не думать о том, насколько сильно ноет спина, но я стараюсь. Не думать. Вообще ни о чем. От похода в Церковь отхожу медленнее, чем хотелось бы, со скрипом и треском, как оттаивающая полумертвая рыба. Может, пальцы онемели, а может, и вовсе что-то внутри, глубже, чем хватит сил заглянуть — так и не поймешь сразу. Странное состояние. То ли ложиться в гроб, то ли вставать из него. Продрогши, с завязывающимся в узел сознанием и подгибающимися коленями спускаться с холма — настоящее испытание. Ветер свистит, взбешенный, и хлещет по лицу длинными нитями дождевых капель. Июнь. Не должно быть так холодно, но что-то все еще тащится за мной, оставляя слишком хорошо заметный след. Потустороннее дыхание, вырывающееся из моего рта прохладным паром. Черт. Прицепилось, не оторвешь. Спасет только расстояние и самообладание. Ладонь зудит, но от того нечта, что любит подглядывать за миром человеческими глазами, кровью не откупишься. Как и от напавших на след, как острые на нюх овчарки, убийц. Хотя… Смотря, от кого. И чем. Не так уж важно, в любом случае. По моей шее бегут мурашки, движения становятся более нервными, дерганными. На периферии зрения будто бы маячат темные силуэты: я не вижу, не замечаю, но знаю, что за мной следят. Просто тот, кто следит, не понимает, кого ищет. Пока что. Надо было просить Ашлага ждать, вот в чем ошибка. Надо было рассчитывать на возвращение и не рисковать попусту, словно жизней у меня столько же, сколько лет… Эбрехель в руке поразительно удобен, кажется, только и ждет очередного сражения, но носить его вот так с собой, никак не скрывая, не глупо даже, а просто опасно. Узнаваемо. Привлекает внимание. Стоит считальцам узнать о моей новой игрушке, как она сразу станет отличительным признаком в поисках и уликой против меня. Все-таки, как обычно, никакого уединения… Небо такое темное, как море в шторм. Между прощанием со старым врачом и нынешним моментом растянулось семь часов, скоро наступит утро. Утро. Настолько раннее, что я останусь единственным прохожим на неуютно пустых улицах, да еще и в ливень. Мокрый, хоть выжимай, с мечом в руке и шлейфом холода за спиной. «Чертчертчертчертчерт!» Таким я никуда из города не уеду, но нужно оставаться спокойным. Холодная голова, сосредоточенность. Кто докажет, что в Церкви побывал именно я, оружие забрал именно я? Никто. Пока считальцы не уверены, я впереди на шаг. Всего один. Черт. Чтоб я еще раз пошел на сделку с собственным инстинктом самосохранения… Краков тих и пуст, по залитым водой дорогам идти, словно по зеркалам. Озноб потихоньку отпускает, но мне все равно чудится чужое присутствие совсем рядом. Из каждого окна по паре глаз, следующих за спешащим неведомо куда в такую рань незнакомцем. Это жутко, иногда даже более, чем темный, неведомый мир, так близко соприкасающийся с нашим, реальным. Мертвые перекрестки, окруженные со всех сторон. Раньше города были другими. Никак не могу привыкнуть. Дома защищают, прячут, а тем, кто снаружи, все время кажется, что за ними следят. Я ненавижу ощущение слежки и любовно баюкаю паранойю. Жизнь научила. Мне нужно вернуться к Ицхаку Ашлагу. Привычки быть честным и держать собственные слова у меня, к сожалению или счастью, не было никогда, как и принципов. Не хотелось бы подставлять старика, но… что ж. Иначе придется подставляться самому, а это в десять раз хуже. Не для совестливых жить в бегах. С воронами по-вороньи каркать, или как там на польском? Дождь и не думает утихать, наоборот. Трудно ориентироваться под сплошной стеной капель, но в конце концов я все равно замечаю: подозрительно неподвижный силуэт на другом конце улицы. Наблюдающий. За. Мной. Судорожный вдох, сбивающий ритм выносливого сердца, и я скрываюсь за поворотом быстрее, чем успеваю сообразить, что произошло. Одна рука сжимает рукоять меча, другая — достает пистолет. Успею к месту назначения до первого выстрела? Нет? Успею. Я знаю путь через дворы и короткие улочки, если забраться по пожарной лестнице на покатую крышу, а потом спуститься и перелезть через высокий забор, можно срезать незаметно, а не делать крюк. Эбрехель мешает, потому оказывается в рюкзаке и совершенно очевидно торчит из него. Плевать. Тучи окрашиваются каким-то грязно-оранжевым, не в силах сдержать рассвет. В Кракове солнце всегда светило чуть ярче, чуть яростнее. выжигало сетчатку настоящая пытка Уставший и вымокший до последней нитки, я появляюсь на пороге дома во второй раз. Ашлаг легко может прогнать меня, закрыть дверь перед носом — все равно идти некуда, но нет, впускает. Не удивляется почти, только головой качает. — Когда я говорил «однажды», я не предполагал, что настолько быстро. — Пара часов, Ашлаг! Они должны потерять след! — Конечно. Будем считать это платой за твои будущие услуги. — Бес..? — Не бесплатные, Ален. Давай назовем их… безвозмездными. Я закатываю глаза, но отмахиваюсь, как от проблемы, которая еще долго не будет актуальной. Выжить бы, уже неплохо. Ицхак безмолвно глядит на Эбрехель, но не задает вопросов, хотя в его зрачках плещется больной интерес натуралиста к распятой на булавках бабочке. За мной по полу тянется мокрая дорожка, приходится раздеваться и выжимать вещи в тазик. Влажная ткань неприятно липнет к телу, но теперь с нее, по крайней мере, не течет. На чердаке темно и обманчиво безопасно. Хм. С кем я там, на улице, разминулся, интересно? Интуиция редко подводила, вряд ли обманула бы сейчас. Не обычный доносчик. Убийца? Или… кто-то опаснее и выше рангом? Со стоном сажусь, прислоняясь к стене, и на мгновение прикрываю глаза. Не хочу связываться с лейтенантами, никогда и нигде. Проще сразу пустить себе пулю в висок, чем противостоять их жестокости и извращенной хитрости. Только за такие качества повышение и достается. Мне ли не знать. Это похоже на затягивающуюся удавку. Лучше исчезнуть прежде, чем она вздернет за шею, лишая последней воли к сопротивлению. Я не закончу так, не сейчас, не здесь. Не закончу. Запрещаю себе терять время попусту: в куче хлама в углу нахожу пыльные тряпки и плотно оборачиваю Эбрехель до тех пор, пока его очертания не превратятся в лишь смутно различимые. Сомнительная конспирация, но хоть что-то. Если прицепить к рюкзаку, сойдет за музыкальный инструмент или зонт. Толпа не склонна обращать внимание на мелочи. Надеюсь. Проходит час, и город просыпается, просыпаются люди — естественное прикрытие. По улице перед домом несколько раз проходят те, чьи лица до боли знакомы. Быстро же они. Спускаюсь, но в доме будто никого, а я не ищу Ицхака. Поздно уже, да и попрощаться успели. Гостеприимством злоупотреблять не стоит. Выхожу не через дверь, а в окно, с противоположной стороны от входа. Продраться через кусты, протиснуться между стенами двух стоящих едва не вплотную домов, и подворотня встретит приятным полумраком. Мне нужно на вокзал, на любой поезд, который уедет отсюда скорее остальных. Не похоже на меня, обычно все путешествия спланированы заранее. Ситуация тоже не похожа на обычную, впрочем. Меня, конечно, ждут, но среди беспорядка перрона найти нужного человека на грани возможного. Я один, моих противников много, и бесцельно шатающихся по округе очевидных недоброжелателей легко обойти по широкой дуге. Козырек кепки скрывает глаза. Один билет для Алена Формана, и Краков — прошлое, оставленное позади. Ни заснуть, ни расслабиться не получается. Всю дорогу я напряженно вслушиваюсь в разговоры своих невольных попутчиков. Все боюсь, что особенно ушлый убийца все же оказался со мной на одном поезде и просто ждет подходящего момента, но… все тихо. Купе маленькие и душные, тамбур узкий, пропахший сигаретным дымом и алкоголем. Вагон старый, не для долгих путешествий: этим же днем я оказываюсь в Катовице и понимаю, что этого мало. Семьдесят километров пути, все еще Польша, а мне нужно дальше, через границу, чтобы сбить преследователей с толку, потому что они уже наверняка догадались, кто улизнул у них из-под носа. Он будет недоволен. Опять. Деньги почти закончились, и в новом городе я на правах бедняка. Хватит еще на билет, но и только: чувством сытости придется пожертвовать. Живописным, совсем не пасмурным вечером я сижу на лавочке в парке, не отходя далеко от вокзала, и размышляю, в какую сторону податься. Контактов у меня до неприличия много, не уверен даже, какие еще… живы. Последние годы поводок сильно ограничивал, со многими общение пришлось прекратить, но меня должны помнить и до сих пор ценить оказанную помощь, так ведь? Мне нужны средства на существование. В моем положении валюту нужного государства зарабатывать официально сложно, долго и муторно. Значит, нужно уходить в подполье, к тем, кто живет нарушением загоняющих меня в угол законов. По всему миру, до сих пор не оправившемуся от хаоса начала двадцатого века, раскинулись преступные сети. Я был вхож во многие, балансируя между порядком и беззаконием на знаниях о том, чего обычные люди не видят. И мне будут рады, возможно. Например, в Будапеште. Вроде бы, Лили как-то сообщала о том, что переносит свои дела туда. Как же давно мы не виделись… Неприлично заявляться без приглашения, уже дважды. Но у меня нет ни желания, ни возможности играть в вежливость. Если в Катовице меня окружат так же, как в Кракове, шансов выбраться не будет. Красивое, все же, место, но ни знакомых, ни связей мне тут не довелось завести за все время тянущейся дольше любой человеческой жизни карьеры. Пожалуй, в следующий раз стоит позаботиться о путях отступления заранее. Чтобы не пришлось с горькой усмешкой думать о том, в каких местах похоронят части того, что от меня останется.