«Ничто никогда не заканчивается поэтично.
Все заканчивается, и мы сами превращаем это в поэзию.
Вся эта кровь ни разу не была прекрасной.
Она была просто красной.»
***
Сверкающий свет люстры кружился в глазах Элеоноры, а оркестр казался громче, чем когда-либо прежде. Она обнаружила, что сидит на богато украшенном шезлонге и безудержно смеется, слушая рассказ Октавии о том, как они с Каспианом впервые совершили подвиг, как она это называла. Каспиан был высоким и хорошо сложенным мужчиной с шоколадными волосами. Его большие карие глаза с любовью смотрели на фигуру рядом с ним, которая была слишком занята рассказом, чтобы заметить его восхитительную увлеченность. Улыбка появилась на ее губах, когда оркестр начал играть вальс. — О, Кас! Мы должны станцевать это! — взволнованно вскрикнула Октавия. Она повернулась к Элеоноре с туманной улыбкой: — О, дорогая, ты ведь не возражаешь? Ты же знаешь, это мой любимый… — Элеонора была слишком пьяна, чтобы ее могла убедить тревога в отрицательном ответе для ее кузины, которая когда-то владела ею в начале вечера, и поэтому она подбодрила их смеющимся кивком. Наблюдая за тем, как они идут к танцплощадке, Элеонора осознала, сколько шампанского она на самом деле выпила. Голова её была тяжёлой и кружилась, а ноги наоборот были будто легкими, да и все вокруг казалось ей довольно уморительным. Однако она не возражала, потому что боль притупилась, и впервые за несколько недель она почувствовала унцию свободы от ловушек собственного разума. Именно в этот момент ее подсознание словно проснулось, подсказывая ей, что нужно отстраниться и уединиться, чтобы протрезветь. В конце концов, глаза толпы по-прежнему следили за каждым ее движением, и ей меньше всего хотелось стать предметом завтрашних жестоких сплетен. Она вскочила со своего места — все изящество теперь было полностью рассеяно — и направилась к большим дверям, ведущим в сад. Она пробиралась сквозь толпу, изо всех сил стараясь не выдать себя, уворачиваясь от назойливых взглядов и стараясь улыбаться трезвой улыбкой. — И куда это ты собралась? — проворковал Теодор Лестрейндж, явно такой же подвыпивший, как и она. Он обхватил ее за талию и улыбнулся, глядя в ее широко раскрытые штормовые глаза и слегка покрасневшие щеки. Обычно в такой момент она бы отмахнулась от него и вежливо попросила бы его отвалить, но, признаться, в тот момент, когда он смотрел на нее, она не могла этого сделать. Он был очень красив, и она была слишком опьянена, чтобы не поддаться влиянию блеска его глаз. — Я ухожу... мне скучно, а этот бальный зал слишком мал, чтобы мне понравиться. — ответила она, взглянув на соседний дверной проем, который она планировала использовать для своего побега. Конечно, это была ложь; этот бальный зал был одним из самых больших, которые она когда-либо видела, но ей нравилось ставить таких людей на место. — Может быть, я смогу скрасить этот вечер для нас? — наклонившись к её уху прошептал он, и, взяв за руку, закружил ее достаточно сильно, из-за чего ее слегка затошнило. — Я могу попросить вас станцевать со мной танго? — продолжил он, с удивительной силой отпустив ее в дюйме от земли, элегантно придерживая ее. Почувствовав, что голова идет кругом, а зрение расплывается, она выпрямилась и ответила со всей трезвостью, на которую была способна: — О, нет – спасибо, — ответила девушка; хотя последнее было точно неискренним. Он знал это. Он слегка усмехнулся и выпустил ее из своих объятий, теперь, казалось, отвлекшись, разглядывая рыжеволосую девушку в шелковом платье цвета морской волны. — Неважно, дорогая, думаю, я все равно буду очень занят. Я люблю рыжих… — усмехнулся он, подмигнув и поцеловав ее руку, а затем направился к следующей жертве. Элеонора хихикнула про себя, покачав головой от его уверенности — бедная девочка.***
Холодный воздух ударил ей в лицо, когда она спускалась по лестнице балкона, и она сразу же почувствовала себя менее растерянной. В нос проник запах свежего дождя и скошенной травы, и она улыбнулась этому. Судя по освещенному саду, каменная лестница вела с большого балкона в лабиринт из живой изгороди, который казался довольно обширной. Заметив вдалеке блеск воды близлежащего фонтана, она проскользнула в изгородь, радуясь спокойствию, которое дарили ей высокие стены. Конечно, трезвая Элеонора подумала бы, что преследовать фонтан в сложном заколдованном лабиринте — да еще под воздействием большого количества шампанского — было бы глупо. Но сейчас ее здесь не было, и все, чего она хотела, — это остаться одной в прекрасном саду, предаваясь временному легкомыслию. Когда она шла по лабиринту, она закрыла глаза, чтобы сосредоточиться и понять смысл этой странной ночи. Она вспомнила слова Каспиана Малсиберса, сказанные ей, когда он заметил, что толпа постоянно смотрит на нее: "Они все думают, что ты королевская особа — ведь ты Грин-де-Вальд и все такое". Элеонора посмеялась над этой нелепой мыслью; она никогда не интересовалась политическими интересами своего деда, и поэтому эта атмосфера почтения всегда казалась ей забавной. Ее чистокровность была чем-то само собой разумеющимся, однако она никогда на самом деле не презирала маглорожденных, как можно было бы ожидать. Когда она проходила через соседнюю деревню в Тоскане, она здоровалась с ними, и они не казались ей такими уж ужасными. Элеонора думала, что они были добрыми и вели простую жизнь без драматизма магии. Что-то в их образе жизни завораживало ее, и она часто находила себя сидящей на каменной стене пьяццы в Кортоне, наблюдая за их странным поведением. Все они жили своей жизнью без магии и были счастливы. У Клары даже был друг-магл по имени Антонио, с которым она тайком ходила купаться в близлежащих озерах. С другой стороны, ее мать и отец... ну, это совсем другая история. Отчасти она понимала их позицию. Они наблюдали, как магглы втягивали себя в войну за войной, сражаясь за бесполезные границы и манипулируя националистическими принципами. Ее деду было противно то, как немцы обращались со своими собственными, и называл это тем, что магглы "показывают свою истинную, жестокую натуру". Этой войной он заручился большей частью своей поддержки против интеграции маглов в их общество. Когда она обогнула очередной угол, то внезапно столкнулась с твердой грудью, отбросив ее назад и впечатав в стену соседней высокой живой изгороди. Она вздрогнула, когда остроконечные ветки вонзились в чувствительную кожу ее спины, наверняка оставляя следы. Аромат одеколона с примесью виски и табака заполнил ее нос. — Мерлин! Осторожно! — почти сразу же закричала она, так как живая изгородь грозила поддаться под ее весом и утопить ее еще больше. Когда она подняла голову, на нее смотрел не кто иной, как загадочный Том Реддл. Единственный друг Абраксаса, который вовсе не выглядел дружелюбным. На его лице было написано раздраженное выражение, а в правой руке была зажата сигарета. Определенно не дружелюбный. — Прошу прощения? — быстро ответил он тоном, в котором сквозило превосходство. Никто с ним так не разговаривает. Он взглянул на ее тело в тюле, утопающее в живой плетени, и убрал раздражение, заменив его дьявольской ухмылкой. Она сразу же с болью осознала свое не женственное положение, в котором она была расположена, и румянец проступил на ее холодных щеках. Заметив это, он протянул ей другую руку, чтобы помочь подняться, в джентльменской манере, которая застала ее врасплох. Элеонора проанализировала его протянутую руку, как будто это был жестокий трюк, и в ответ он насмешливо посмотрел на нее, оставив на губах след небольшой ухмылки. Ее острый взгляд устремился вверх, теперь сканируя его лицо, освещенное бледным лунным светом. В нем было что-то аристократическое; резкость осанки и уверенность в своем присутствии, что роднило его с каким-то лордом. Черты его лица были резкими, но в то же время элегантными. Как бы ей ни было неприятно это признавать, он был привлекателен — жестоко привлекателен. Лицо Тома было античным, похожим на одну из римских статуй, стоявших в картинной галерее во Флоренции, высеченных из мрамора и созданных по образу и подобию самого Бога. На ум пришла одна статуя, которой Элеонора восхищалась каждый раз, когда ходила в Уффици. Изображение Люцифера, которое стояло в углу ее любимого крыла. Сходство было жутким; гипнотизирующая демонстрация противоречий. Жесткий взгляд, мягкие губы, вызывающе холодная поза и манящее очарование — все это было воплощено в одном ужасающем человеке. Возможно, он не лорд, а скорее падший ангел, как и его каменный аналог, подумала она. Жаль только, что его непомерное высокомерие, казалось, полностью перечеркивало эту искупительную черту в нем. Это только усиливало ее неприязнь к нему. — Неважно себя чувствуете, мисс Грин-де-Вальд? — спросил он покровительственным тоном, наклонив голову в сторону, чтобы позабавиться, когда она, наконец, взяла его за руку со смущенным придыханием. Он быстро поднял ее на ноги, не отрывая от нее взгляда. — В полном порядке, спасибо, мистер Реддл, — ответила Элеонора, пытаясь сохранить то немногое достоинство, которое у нее осталось, официально произнеся его имя. Она вынула листок, застрявший в бюсте платья, и расправила его — как бы стараясь выглядеть более собранной. Он не потрудился ответить и просто поднес сигарету к губам, дав ей затянуться между зубами, после чего сделал длинную затяжку, не отрывая своего нечитаемого взгляда, который, казалось, впитывал каждую деталь ее лица. Это вызвало волну недовольства в ее душе, она ненавидела, когда ее так явно оценивали. Особенно от человека, который казался настолько же отточенным, насколько интригующим. Он выпустил небольшое облако дыма, и оно закружилось в воздухе между ними. Аромат табака наполнил ее чувства, и она подавила желание попробовать его на вкус. Однако алкоголь в ее крови, казалось, превозмог ее здравый смысл, и она поддалась желанию. — Можно ли мне одну из этих? — спросила она шелковистым голосом. Элеонора ненавидела доставлять ему удовольствие, прося о чем-то, но необходимость разрядить напряжение вокруг них и опьянение внутри нее пересилили всякую гордость, которую она когда-то имела. — А вы пробовали хоть одну раньше? — спросил он, насмешливо нахмурив брови, словно покровительственно обращаясь к ребенку. — Прошу вас, я выросла в Италии, там это практически часть трапезы, — настала ее очередь насмехаться. После долгого внутреннего раздумья он вздохнул и потянулся за серебряным портсигаром в пиджак смокинга. Несмотря на неприязнь к ее обществу, интрига побудила его уступить просьбе. Передавая ей сигарету, она рассматривала его руки, покрытые различными перстнями. Однако одно из них выделялось на фоне остальных. Большой камень оникс сверкал в лунном свете, и она восхитилась уникальной формой драгоценного камня, который казался неровным и граненым. Она поблагодарила его молчаливым кивком и зажгла сигару, щелкнув пальцами. Этому маленькому трюку беспалочковой магии она научилась, наблюдая за отцом на их многочисленных вечеринках. Хотя он всегда предупреждал их, чтобы они не показывали слишком много таких способностей, но она решила, что немного магии не повредит. Она проигнорировала воспоминания об отце и вдохнула как можно больше, чтобы притупить их. Дым поплыл в ее легких, впрыскивая в организм дозу никотина, которая мгновенно расслабила ее. Это была грязная привычка, которую она приобрела в последние годы жизни, но ничто так не успокаивало беспокойный ум. Он выдохнул облако дыма, наполнившие воздух: — Ты наконец-то устала от того, что Лестрейндж пытается заигрывать с тобой там? — и в его тоне прозвучал намек на веселье, когда края его уст угрожающе дернулись вверх. Она на мгновение задумалась над словами, алкоголь в ее организме замедлил ее. Было очевидно, что Теодор Лестрейндж имел репутацию дамского угодника. В этот вечер Элеонора видела его не менее чем с двадцатью пятью женщинами, и каждая из них не могла сравниться с ним по красоте и обаянию. — Я устала от всего этого... от всей этой чертовой истории, — тихо призналась она — возможно слишком честно. Внимание гостей истощало, и она поняла, что ее используют не раз для сплетен на чаепитии и для подпитки чужих радикальных политических программ. Ее имя стало проклятием. Сад был желанным моментом передышки, пускай и с этой не слишком дружелюбной персоной — Томом. Сам Том ничего не ответил и просто кивнул в ответ, сделав еще одну затяжку. Его пронзительный взгляд прошелся по ее лицу, читая каждое движение, казалось, делая выводы и суждения. Она ответила на его пристальный взгляд, пытаясь понять его, как он делал это с ней последние пять минут. Элеонора хорошо владела искусством обмана и не выдавала ничего, что могло бы пригодиться такому амбициозному человеку, как он. Стены, которые она с такой легкостью воздвигала, сильно разочаровывали его. Девушка, стоявшая перед ним, озадачила его. Она была явно привлекательной — о чем Лестрейндж твердил весь вечер — но под этим скрывалось что-то еще... что-то темное. Он заглянул в ее серые глаза, в которых отражался лунный свет. В них была пустота, которая сильно контрастировала с яркостью ее красных губ и великолепием платья, создавая странную картину, словно на ней была маска. Вопрос был в том, почему? Вероятно, это просто очередная богачка, которую преследуют «тусклые» проблемы, связанные с шампанским, подумал он, не желая больше думать о скучной девушке перед ним. В Хогвартсе у Тома никогда не было времени на женщин, а их постоянное внимание приводило к тому, что он находил их довольно раздражающими. Но он обнаружил, что они могут быть полезны, если их правильно использовать. Он задавался вопросом, как он мог бы использовать ее... ее имя было достаточно влиятельным, возможно, у нее были какие-то европейские связи, которые он мог бы использовать. Очевидно, в ее распоряжении было огромное состояние — это тоже может быть полезно. Ее голос отвлек его от размышлений. — А что насчет тебя? Разве для того, чтобы стать следующим министром магии, не нужно потирать плечи и налаживать связи? Этот пустой сад едва ли место для этого. Элеонора подумала, не надоело ли ему все это внимание высшего общества и устаревшие условности. Она хотела спросить его, с какой стати он хочет стать министром магии, как провозгласил ее кузен. После того, что они натворили, в ее теле не осталось ни капли уважения к британскому министерству. Но она не могла заставить себя сделать это. Если она слишком явно выразит свою ненависть к Министерству, люди могут заговорить — а она не хотела оставлять никаких хлебных крошек, которые могли бы нарушить ее планы в дальнейшем. Он перевел взгляд обратно на нее; в его глазах появился отблеск дьявольского очарования: — Думаю, ты поймешь, что лучшие связи завязываются наедине. На ее лице промелькнуло потрясение — но не настолько, чтобы он успел заметить его в темном углу сада. Элеонора заставила себя успокоиться и сохранила циничную улыбку, но ее желудок предал ее, забурчав и зашевелившись при мысли о его словах. Она вскинула бровь, раздумывая над его ответом, и решила примерить его на себя. — А я что, связь? — поддразнила она, отчаянно желая разрушить его уверенность в себе. Хотя он хорошо это скрывал, она уловила его мгновенную заминку в поведении. Очевидно, он не ожидал, что она ответит. Touché, разумная девушка. Но недостаточно умная. — Не льсти себе, дорогая, любой человек с хорошим именем — это связь... Независимо от того, насколько они невыносимы, — и с этими словами он затушил сигарету, триумфально оборвав ее акт соблазнительного превосходства. Однако момент взял верх над Элеонорой, и она улыбнулась его злорадным чертам: — Не смею спорить, ты прав, имена — это все здесь... хотя забавно, что я не слышала ни разу о твоем… Это было жестоко, она знала это, но она никогда не могла упустить возможность сбить спесь с человека, особенно если он был таким высокомерным, как Том. Элеонора продолжила с милой улыбкой и медленным голосом: — Реддл... Не то, что я слышала в светских разговорах... Любопытно, не находишь? — добавила она с ухмылкой, понимая, что попала в больное место, наблюдая, как меняется его поведение. Его лицо ожесточилось, и все веселье покинуло воздух. Она знала, на какие рычаги давить, и она получала от этого удовольствие. Только человек с такой маленькой властью может так многого добиваться, с горечью подумала она про себя. Как раз в тот момент, когда он собирался ядовито возразить, вспышка золотого света обогнула угол, прервав их уединение. — Ну наконец-то, Элеонора, вот ты где… Ох… — Октавия остановилась на полуслове, вглядываясь в открывшееся ее глазам зрелище. Они не осознавали этого, но Том и Элеонора стояли в нескольких дюймах друг от друга, как будто они не потратили последнюю половину своего разговора на то, чтобы читать и оскорблять друг друга. Для постороннего человека они выглядели почти как провинившиеся любовники, застигнутые на пороге объятий. В воздухе витало напряжение, и Октавия чувствовала его. — Что вы двое делаете, резвясь в садах?— спросила она с нервным смешком, глядя на Элеонору так, словно та сошла с ума... ну, еще больше сошла, чем уже была до этого. Октавия в замешательстве свела брови, пытаясь понять ситуацию. За все время их знакомства Том ни разу не обратил должного внимания на девушку. Она слышала о его темных увлечениях, но он никогда не разговаривал с девушкой дольше нескольких секунд, если мог. Вообще-то Октавия пришла к выводу, что он просто не интересуется женщинами и использует их только для удовлетворения своих потребностей... но что-то в этом заставило ее пересмотреть свое предположение. То, как они стояли и как смотрели друг на друга. Это наводило на мысль о чем-то... о каком-то напряжении — а она обычно никогда не ошибалась в таких вещах. Инстинктивно Элеонора отступила от Тома, уходя от его взгляда и их близости. Она взяла себя в руки, выпустив вздох, который сдерживала, не осознавая этого. — Ох, ничего особенного... Мне нужна была сигара, и я нашла первого, у кого она была, — ответила она с непринужденной улыбкой, лениво жестикулируя Тому. Он позволил себе небольшую гордую насмешку по поводу того, что она отмахнулась от него. Маленькая стерва. — Правда, мисс Грин-де-Вальд? Потому что я припоминаю, что нашел вас пьяной, зарытой в кустах... Они уставились друг на друга. Октавия смотрела на них с минуту, явно что-то упуская. — Верно... Ну, Теодор требует, чтобы ты потанцевала с ним. Вообще-то он поднимает немало шума из-за этого. А мама хочет представить тебя мистеру и миссис Розье... — Но он ужасен, — жалобно ответила она, имея в виду, конечно же, Лестрейнджа. Это вызвало скрытую ухмылку Тома, которую девушки не заметили. По крайней мере, она была не настолько глупа, чтобы купиться на его нелепый образ Казановы. Тома не переставало удивлять, как много женщин он успешно привлекает, ведя себя как полный дурак. Октавия взяла ее за руку и повела вперед, подальше от Тома: — Да, но он хозяин, и по этикету он должен танцевать с каждой подходящей девушкой… — процитировала она, как будто читала старую скучную книгу. — Хорошо. Но если он дотронется до меня, я отправлю его в больницу Святого Мунго, — предупредила она со смертельной серьезностью. О больничном отделении она узнала после того, как Абраксас пригрозил отправить туда Октавию, когда дразнил ее за что-то пару недель назад. — Да... ладно, только пойдем, пожалуйста, — ответила девушка, почти испугавшись убежденности в голосе Элеоноры. Том остался один, наблюдая, как фигуры исчезают в лабиринте. В голове у него крутились мысли о девушке, посмевшей оскорбить его — и сумевшей выйти сухой из воды. Или она так думала.