— …короче потом он проблевался и мы спать разошлись, — Антон торопится на работу и попутно по фэйстайму рассказывает об их с Арсением пятничных похождениях. Связь иногда подвисает, кхм, мегафон, вроде как, самый быстрый интернет-провайдер (нет), и пиксельное лицо Димы, будто бы его написал Пабло Пикассо, зафризивается в нелепом состоянии — то с открытым ртом, то в виде «все чмо, а я одна богиня». — Вроде лёд тронул… Ай блять! Ебал в рот я ваш Питер! — мгновение — и Антон растянулся на асфальте, поскользнувшись на тонкой утренней наледи, которую коммунальщики даже не удосужились посыпать реагентами или песком. Чудом не сбил впереди идущих людей, иначе это точно был бы страйк.
Дима на том конце провода обеспокоенно прильнул к экрану телефона:
— Накаркал, Антош. Встать можешь? Чем ударился? — опция «Друг-врач» успешно включена.
Антон с кряхтением и шипением как можно осторожнее садится и одной рукой прощупывает ушибленное колено: по ощущениям синяк будет знатный, чёрно-фиолетовый с примесью зелёного, как мини-чёрная дыра.
— Да как-то по-дебильному ёбнулся, и колено зацепил, и лопатка чё-то несильно ноет.
Новые светлые джинсы все изговнились в грязевой зимней слякоти под ногами и их жалко больше всего. Антон на выходных отскрёб себя с кровати и подверг баснословным мукам — хождению по магазинам. Новые шмотки он любил и часто затаривался по-богатому разноцветными футболками, свитшотами и другими ненужными тряпками, которые можно надеть всего один или два раза. Правда, выбирать всё это, петляя из магазина в магазин, потом примерять, предварительно выстояв длинную-предлинную очередь в примерочные и туда-сюда одеваться и раздеваться он ненавидел всеми фибрами души. Но пиликанье терминала, когда к нему прикладываешь карточку для оплаты очередной ненужной покупки, звучит как мёд для ушей. Приятно тратить деньги на себя. Антон где-то вычитал, что таким образом он закрывает какой-то там гештальт. Что это такое и с чем его едят Шастун так и не разобрался — слово звучит как-то ли какой-то немецкий офицер, то ли блюдо французской кухни — но часто оправдывал свои импульсивные покупки этим термином.
Почему же он не заказывал вещи через интернет, как все нормальные люди? Всё очень просто — иногда таблица размеров не совпадала с реальными параметрами и тогда Антон в купленных вещах выглядел либо как грек, то бишь в огромной простыне непонятно какого размера (а по теме греков это явно не к нему, а к Дмитрию Темуровичу, ибо это у него пол-Греции родственниками кишит), либо как подстрелёныш из детдома, одежду которого постирали на девяносто градусов, и она села минимум на десять размеров. В общем, и то, и то до уссачки смешно выглядит и на улицу в таком виде выходить ни в коем случае нельзя — либо менты загребут и на сутки пребывание в обезьяннике обеспечено, либо в палату с мягкими стенами поедешь. Одно из двух, если не всё вместе в двойном размере.
Да и через интернет можно бездумно, но в своё удовольствие назаказывать гору шмоток, которую привезут с доставкой на дом, тогда прощайте, деньги, здравствуй, доширак (хотя Антон и с наличием денег не избегает этого старейшего блюда богов). А вот чтобы съездить в торговый центр, надо морально настраиваться как минимум полмесяца, а это какая-никакая, но экономия. Как говорится, стонкс. За двадцать пять лет хоть чуть-чуть научился экономить и это не может не радовать. Правда, опять-таки, если следовать всем советам интернетных психологов, экономить на себе категорически запрещено.
В метаниях между ангелом и демоном Антон выбрал третью сторону — украшения. Вот тут уж гуляй рванина! Кольца и браслеты: старые, новые, серебряные, из стекла, массивные, тонкие, угарные и с черепами — Антон покупал много украшений, носил их ежедневно и чувствовал себя как голый, когда забывал надеть. Как выразился когда-то Арсений и попал точно в яблочко: «Абсолютная разведёнка». С кучей металлолома на руках явно плюс сто к уверенности и три звёздочки престижа. Если раньше цацки приравнивались к гомосятине, а, следовательно, к обсуждениям тебя и твоей предполагаемой ориентации, что Антону абсолютно не нравилось и клокотало внутри него, как магма в жерле вулкана, ведь он совершенно точно нормальный и по девушкам — это значит, что обсуждать сей момент, оспаривать и доказывать шастуновскую голубизну определённо не стоит, то теперь на новой работе среди мальчиков-программистов с хвостиками и заядлых хикканов-отаку, смотрящих аниме через чёлки-шторки и тащущихся по кошкодевочкам, Шастун, увешанный кольцами и браслетами, как ёлка, не выглядел на их фоне странным или каким-то неправильным. Скорее, наоборот, двухметровый дядька в розовой толстовке и как будто ограбивший ювелирный магазин органично вписывался в происходящее в их офисе.
Да и офис, надо признать, не нафталиновый, а всё потому, что компанию содержит нормальный директор, которого можно даже назвать человеком. Он знает всех сотрудников в лицо, дарит на день рождения лично от себя подарок, а потом уже и от компании да и к тому же составил такие правила, по которым удобно работать. К примеру, гибкий график: можешь прийти с восьми до одиннадцати утра или вообще в четыре часа дня, главное, чтобы под конец месяца общее количество наработанных часов было не меньше двухсот.
Антон долго въезжал в эту систему, ибо привык, что работа — она и в Африке работа. Строгий дресскод, рабочий день с восьми тридцати, обед в два часа дня, два перерыва на кофе и чуть больше на перекур. Если в двух словах: чистое поле, табуретка, кружка кипятка и получка в виде двух серебряных. Всё по часам, хорошо, что не посещение горшка и что за туалетку отдельно платить не надо. А новый офис больше напоминал коворкинг: все что-то обсуждают, чай пьют, когда захочется, куда-то вместе ездят (его как-то Лиза просветила, что в прошлом году директор всех сотрудников за свой счёт свозил в Египет, Антон чуть чаем не захлебнулся от таких поворотов, всё через нос пошло, и вид был так себе), атмосфера царит дружеская и люди не хотят друг друга поубивать. Может, это, конечно, из-за того, что в целом компания занимается разработкой дизайнов и вёрсткой сайтов, компьютерными играми и полиграфией, но Антон сидит в бухгалтерском отделе и всё равно не ощущает враждебности и злой ауры. А ведь бухгалтерия — тот ещё гадюшник.
— На работе медпункт есть? — а Позов всё не унимается. Антон кивает: проще сказать, что да, если даже нет, ибо тот волноваться начнёт, давление нагонит себе, в общем, ложь во спасение и в данном случае не «клади». — Отлично. Обязательно сходи в перерыве, трещина в кости могла образоваться, ты ж не жрёшь ни хуя нормально, кальция в организме ноль, как и других витаминов.
Антон всенепременно обещает, что нанесёт визит медикам и что обязательно позвонит или спишется с Димой позже, и отключается. Он поднимается, всё ещё жмакая колено на предмет травм, хотя сам в этом ни шиша не шарит, и мысленно возмущается: вот сколько он сидел на асфальте, к нему никто не подошёл спросить, всё ли в порядке. Порой равнодушие людей раздражает его даже больше, чем яйца, взрывающиеся в микроволновке. Или отключение горячей воды летом на две недели, когда ни помыться, ни постирать нормально, ни посуду помыть. Да даже храп Арсения раздражает его меньше, чем человеческое безразличие и жестокосердие.
Антону всегда ставил себя на место тех людей, с которыми приключилась какая-либо беда, и их становилось до невозможности жаль, поэтому, если он видел, что кому-то нужна помощь, неважно кому, то старался помочь, потому что понимал: он сам всегда может оказаться в такой же ситуации, и никто от этого не застрахован.
Кстати об Арсении. Лёд, кажется, действительно тронулся: Попов перестал строить из себя снежную королеву и пошёл на контакт. Естественно, в омут с головой он не кидался, но позволял присылать себе мемы с котиками, хоть и редко отвечал на эти сообщения. Однако Антону и этого достаточно — по сравнению с тем, что было в начале их общения, это о-го-го какой прогресс. Так, глядишь, Арсений и с новым годом его поздравит, раз уж пошла такая пьянка. Как говорится: «Всё будет, но не сразу».
Антон почему-то думал, что после того вечера с пивом и белым вином, который закончился перекуром на балконе и объятьями с тазиком, Арсений будет его избегать, игнорировать, показушно слушать музыку в своих огромных наушниках и вообще вести себя как подросток с весенним обострением, но по итогу обернулось всё куда лучше. Он не стеснялся, но и тему эту больше не поднимал. Шутки, конечно, тоже пришлось опустить — это жаль, но можно и потерпеть.
Антон доковылял до работы, перебросился парой фраз с охранником на посту, мол, погода хорошая, птички поют и всё заебись. Улыбку приходилось из себя выдавливать, как будто ты игрушка-антистресс, и тебя жамкает ребёнок в кулаке: рот до ушей, но и глаза выпучиваются до усрачки. В данном конкретном случае из-за болей в колене. Антон чувствует себя раненым кавалеристом без лошади — двигаться надо, а не можешь. Искры из глаз сыпятся при каждом шаге. У кого там из диснеевских принцесс ноги болели постоянно? Если так подумать, то пол-Диснея калеки: у одной голоса нет и ноги болят при ходьбе, вторая умерла от яблока, третья вообще лягушка. Не мультики, а сумасшедший дом какой-то, ей богу!
Шастун со скоростью улитки и грацией картошки дошкандыбал, наконец, до офиса, чуть ли не на карачках поднялся по лестнице на второй этаж и почти достиг пункта назначения — своего кабинета — оставалось только переодеть уличную обувь в сменную. И всё это время он удивлялся собственному образу мышления: как так получилось, что началось всё с новых джинс, а кончилось диснеевскими принцессами?
Такие мысленные разгоны часто происходили в его черепной коробке и то, что мужчины могут вообще ни о чём не думать — это полная чушь. Какие-то, может быть, и могут (пол-России живёт так всю жизнь), а вот у Антона что-то вообще не получается. Иногда из-за беспрерывного и бессвязного потока мыслей он доходит до чего-то интересного и даже ошеломительного, пазл сложился, все дела. Но чаще всего, это просто забавно.
— Тох, ты в говновоз что ли упал? — проходящий мимо Лёша, как и всегда, на позитиве и вечно подъёбывает.
А внешний вид-то реально соответствует падению в говновоз. По уши макнули, так сказать. В Турции раньше было такое наказание: преступника сажают в чан с говном, только голова торчит, и возят по городу. А над ним янычар стоит, каждые пять минут мечом машет. Если вор не нырнёт — голова с плеч. Красочная параллель однако.
Антон приступами стыда и застенчивости не страдает — не для этого маменька такого гарного хлопца ростила — но в офисе как-то не солидно всё же. К тому же, для кого-то он ещё и Антон Андреевич, а не Тоха.
— И тебе привет, Лёша. Да скользко на улице, кошмар просто, вот и резко лёг, — Антон по ходу диалога втискивается в кроссовок, не расшнуровывая его. От мамы бы точно затрещина прилетела, если бы она такое увидела.
Щербаков поправляет очки и с несвойственным ему умным видом произносит:
— А ты в следующий раз не только под ноги смотри, но и на крыши. Там глыбы льда такие свисают, что не поздоровится, если эта махина по башке треснет. Ты ведь парень башковитый, пользу обществу приносишь, короче, ценный экземпляр, — с этими словами он спускается по лестнице и исчезает из поля зрения Антона.
Лёша, конечно, своеобразный чудик, но смешной именно из-за своей простоты. Кажется, будто он дурак дураком, а на деле всё не так и просто — парень имеет два высших образования, обладает широким кругозором, занимается спортом и в целом огурец-молодец.
По всему офису разбросаны непонятные провода, заплетающиеся под ногами, и Антон в очередной раз чуть не сел на жопу, пока шёл до кабинета. «Главное с Лизой сейчас нормально поздороваться, иначе она мне точно кабину снесёт», — вспоминает он на ходу и репетирует, как должно выглядеть нормальное приветствие. С недавнего времени хаотичную посадку в офисе решили изменить и рассадили всех дизайнеров, айтишников и программистов по отделам, однако на открытом пространстве. Теперь эти задроты, кхм, русцы отсосской кратодемии сидели со своими соратниками: программисты с программистами, веб-дизайнеры с веб-дизайнерами и так далее, а между каждым отделом стояли прозрачные стеклянные перегородки. С одной стороны, все находились вместе, но пространство было разграничено. Только вот почему-то двух бухгалтеров, финансиста и менеджера, то бишь Антона, сослали в самый конец офиса в отдельный кабинет. В общем, почти логово Урсулы из «Русалочки».
Лиза поначалу морозилась от него, общалась исключительно на «Вы», а Антон, он же Антон Андреевич, поддерживал эти формальности, но сам испытывал нешуточный напряг. Потом они стали чаще сталкиваться на кухне, разговаривать за кружкой чаекофе в перерывах и, наконец, оказались в одной комнате после реорганизации посадки. А тут уже всё пошло, как по маслу: и на «Ты» перешли, и с шуток угарали, и над Татьяной Викторовной подшучивали, в общем, полная идиллия, хотя Антон до сих пор, как по рефлексу Павлова, иногда выкает, за что получает испепеляющий взгляд, а скоро, может быть, и затрещина прилетит. В общем, девушка с лёгкой руки Шастуна получила позывной «Лизка-арбузер».
Антон нажимает на дверную ручку, дёргает дверь на себя, но та не поддаётся. Почему все двери не могут открываться только наружу?! Что за дебилизм такой — распахивать дверь вовнутрь? Где экономия пространства?! Всё сегодня происходит совсем не так, как надо.
— Салам-пополам! — высовывается из-за монитора Лиза, подмигивая. Она уже открывает рот, чтобы сказать что-то ещё, но Антон перебивает её.
— И только попробуй сказать про говновоз! Ваши питерские коммунальщики ни черта не убирают, а я, между прочим, джинсы светлые ношу.
— Да не про говновоз я хотела сказать, — возмущённо оправдывается девушка и разводит руки в стороны, мол, сдался ты мне больно. — Я вообще про другое. Татьяны Викторовны сегодня не будет — приболела, так что на тебе, помимо плана, ещё и два отчёта. Понял меня, жук-навозник?
Нет, без этих шуток они сегодня явно не обойдутся…
Антон разгребает срач на столе: после вчерашнего дня накопилось много ненужных бумаг да и канцелярия разбросана. Ручка потом понадобится как-нибудь, а её хуй сыщешь. Лиза на фоне во всю что-то печатает на клавиатуре, отбивая звонкий ритм пальцами и изредка щёлкая мышкой. Внезапно свет в кабинете гаснет и оба остаются в темноте, колящей глаза. Становится неимоверно жутко: за окном всё ещё не рассеялась ночная темень, лампочка не подаёт никаких признаков жизни и кто-то ещё и под боком завывает. Недавно просмотренный, хоть и не в одиночку, фильм ужасов немного расшатал нервы, поэтому хочется, чтобы свет всё-таки включился. Хоть как-нибудь, трах-тибидох-тох-тох или как там говорится в сказках? Антон как раз сегодня не брился, но пеньки из подбородка не поддаются. Интересно, а лобковые волосы подойдут?
Лиза возмущается, как баба Зина у подъезда за лузганием семечек, и, включив фонарик на телефоне, направляет луч на замершего в позе тиранозавра Антона.
— Ёперный театр блин! — она никогда не позволяет себе материться, даже если ситуация из ряда вон выходящая. Антон думал, что она такой же эстет и показушник, как Арсений, который выделывался и выёживался полмесяца, а в итоге оказалось, что трёхэтажным матом может покрыть на раз, два, три, но нет. Лиза придерживается абсолютно иной идеологии: во-первых, она на работе, во-вторых, мат портит карму. Шастун привык уважать мнение чужих людей, не пёзды и жопы лизать всем подряд, а именно уважать комфорт каждого человека, с которым он общается, поэтому тоже стал ограничивать себя в бранных выражениях во время пребывания на рабочем месте.
Он осторожно подбирается к погасшему монитору:
— Чего случилось-то? — взволнованно спрашивает, в то время, как девушка спрятала лицо в ладони и массировала глаза.
— Да айтишники сегодня с самого утра что-то мутят там в сисадминской. Провода от удлинителей по всему офису разбросаны, девочки жаловались, что они каблуками цепляются постоянно. Пробки в электрощитке вылетают неожиданно каждый раз, как по щелчку пальцев. Я из-за этого уже третий раз документ переделываю — ворд же ничего сам не сохраняет, потом всё внезапно выключается. Вот вам и пожалуйста, тра-та-та, привет всем! — всплёскивает она руками от безнадёжности.
Антон в знак поддержки хлопает её по плечу, мол, терпи, казак, атаманом будешь, а что сказать-то и не знает. Ситуация, конечно, интересная, только возникает другой вопрос: на кой хуй он сюда так долго ехал да ещё наебнулся по пути, если весь день с электричеством будет вот такая дрисня поносная? Это играть, это не играть, здесь жирное пятно — рыбу заворачивали. В общем, понятно, что ни хуя непонятно.
Шастун наощупь добирается до кресла, и душа ликует: можно ведь ничего не делать, а денежки капают! Ради таких моментов и стоит жить, если честно. Хочется кому-нибудь похвастаться, рассказать, как же круто живётся на белом свете, если ты работаешь за компьютером, а в офисе неполадки с электричеством. Да, хвастовство — это плохо. Но смотря кому хвастаться…
Антон выуживает из кармана штанов сначала зажигалку, потом пачку сигарет, затем канцелярскую резинку — одному богу известно, что она там забыла — и в самом конце телефон. В телеграме куча непрочитанных сообщений в каналах, но это сейчас его мало волнует. Намного интереснее зайти в диалог с Арсением и написать туда пресловутое «Что делаешь?». Без приветствия, ведь они здоровались утром, и без смайликов — это как-то по-дедовски, особенно скобочки.
Ответ приходит спустя некоторое время и оправдывает все ожидания: «Дела у прокурора». Антон пялится в горящий экран, подсвечивающий его небольшой второй подбородок, острый нос и создающий блики в зрачках, как в аниме девяностых годов, и уже перебирает варианты, что же можно ответить на этот шедевр.
«Дай угадаю: на вопрос «Как тебя зовут?» ты отвечаешь, что тебя не зовут — ты сам приходишь?»
«Да.»
«Пизда.»
«Хуй на.»
«Держи два.»
«Соси четыре, у тебя ебало шире.»
«Соси миллион, будешь чемпион.»
«Соси два миллиона, будешь круче чемпиона.»
Антон оставляет первенство за Арсением — так долго от хуёв ещё никто на его памяти не отбивался. Попов, можно сказать, поднялся в его глазах. Он и раньше-то не был на уровне ширинки, но сейчас прям белый человек.
Вообще, именно такой Арсений кажется ему настоящим. Безусловно, личность графа в его характере играет не последнюю роль, однако тот Попов, который всё чаще стал показываться на глаза Антону и раскрываться, медленно, но ярко, кажется, очень редко нравится людям, поэтому Арсений втравливает эту часть личности из себя. В том-то и дело, что она никого не играет. Она и есть Арсений.
— Антон? Ты чего улыбаешься? — обеспокоенно интересуется Лиза, которая, по-видимому, уже продолжительное время наблюдает за его светящейся, как начищенный медный чайник, физиономией.
Шастун сразу же блокирует телефон, собирается в кучу и стирает с лица любые признаки эмоций. Правда, чего это он? Как пятиклассник прямо, который слово «хуй» на парте нацарапал и сидит радуется.
А девушка всё не унималась:
— Что-то хорошее случилось? — Антон кидает ей в ответ скептичный взгляд, мол, что хорошего может вообще произойти сегодня? — Ладно-ладно, я поняла. Молчу. Просто ты так улыбался, как кот мартовскому солнцу, вот я и подумала… — Антона спасает вовремя включившийся свет, который перетягивает внимание дотошной девушки на себя, и она вновь ударяется в работу. Вроде бы, стахановское движение никто не возрождал…
Резиновый рабочий день тянется получше качественного каучука. Не спасает даже чай с печеньем и шоколадом. От сладостей, наоборот, потянуло в сон, что странно. Антон загуглил это, и оказалось, что быстрые углеводы вызывают у человека сонливость. Может, ему нужно на ночь обжираться твиксом, тогда получится спать нормально? И друг-стоматолог тоже имеется — сможет вылечить зубы за полцены, если кариес погубит улыбку, похожую на ряд мелких кошачьих зубов. В общем, план продуманный, но требует доработки.
Антон покидает рабочее место самым первым: смысла сидеть нет, когда осталось полчаса и все дела переделаны (а если и нет, то можно доделать дома). Лиза весь день, как терминатор, вкалывала и, не отрываясь от монитора, лишь махнула на прощание, как будто муху от себя отогнала.
Шастун не решился ехать на метро и вызвал такси. Колено всё ещё болело, но никакой серьёзной травмы он у себя не обнаружил и диагностировал ушиб средней тяжести, поэтому почитал в интернете, что в таком случае делать, и собирался прикладывать замороженный фарш к месту удара. До метро ковылять прилично, упасть ещё раз не хочется, поэтому проще вызвать экипаж, как выразился бы Арсений Попов.
Жёлтая машина подъехала прямо к посту охраны, и Антон чувствовал себя чуть ли не президентом, за которым приехал личный водитель. Не хватает только бутылки ледяного просекко и джазовой музыки. И почему шампанское теперь ассоциируется исключительно с пивом?
Невский проспект в своём обыкновении оживлённый и суетливый: автобусы и троллейбусы впускают в себя людей, до этого промёрзших до костей на остановках, уставшие водители колесят в своих разноцветных машинках, туристы с восхищением рассматривают архитектуру и не спешат обратно в тёплые номера греться, ведь хотят рассмотреть и запечатлеть всё в памяти до мельчайших деталей, а снег большими хлопьями кружится в серо-сиреневом вечернем небе и осторожно опускается на тротуар — боится быть затоптанным человеческой обувью.
Антон утыкается носом в ворот пуховика и чувствует умиротворение из-за мелькающих за окном фонарей с желтоватым мягким светом. Водитель попался хороший — не стал вести полемику, рассказывать, как он съездил на Ладогу на зимнюю рыбалку и вообще не вступал в диалог с Антоном. В самом начале пути он только поинтересовался, сделать ли радио потише, но Шастун релаксировал под мягкое звучание волны «Эрмитажа», поэтому попросил оставить всё как есть. Под конец дня даже пробка на Дворцовом мосту не раздражала — просто-напросто сил злиться не было. Антон понял, что намного лучше работать и чем-то заниматься в течении дня, чем балду пинать, как сегодня — за несколько часов свет отключали ещё три раза, поэтому ни о какой нормальной работе и речи быть не могло.
Таксист мягко затормозил прямо у подъезда и негромко оповестил разомлевшего от тепла Антона, который задремал. Шастун быстро нашёл в бумажнике карточку, расплатился и даже не стал курить — сразу юркнул в подъезд, дабы согревшееся тело не промёрзло до костей. В квартире как и всегда по-домашнему тепло и пахнет как-то по-особому. От этого запаха почему-то нет ощущения чего-то чужого. Так, скорее, пахнет что-то родное, домашнее. Как, например, картошечка с мясом. Антон с обеда пускал на неё слюни и представлял, как придёт вечером домой, откроет холодильник, достанет целый контейнер этого божественного, собственноручно приготовленного блюда, разогреет и будет есть.
Собственно, так и произошло — наелся настолько сильно, что живот раздулся, как шар. Зато теперь Антон знает, как бы он выглядел, если бы был беременным. Но зачем ему эти представления — никому неизвестно.
Дырсик сегодня до невозможности разговорчивый: у Шастуна сложилось впечатление, что тот пересказывает ему на своём кошачьем все события за день. Сколько раз поел, сколько часов поспал, как мячик гонял по комнате и насколько большую пирамиду Хеопса найдёт Антон, когда будет чистить его лоток.
Зато вот Арсений не очень разговорчивый, однако не злой и не раздражённый. Он, скорее, какой-то притихший, будто что-то замышляет. Как пришёл с работы, только поздоровался с Антоном, поел и забрался к себе на второй этаж. Тише воды, ниже травы. Антон предположил, что это из-за их дневного диалога и уже хотел извиниться, так как не собирался грубить Арсению и думал, что тот поймёт, что это шутка, однако Попов грустным не был. Он что-то увлечённо листал в телефоне, Антона не игнорировал, но казалось, будто что-то не так, как обычно. Словно интуиция подсказывала. Антон это называет «Жопой чую». В общем, жопная чуйка всё ещё работает и не барахлит.
Ночью, когда даже Дырсик угомонился, вылизал все злачные места вдоль и поперёк и улёгся где-то в ногах у Антона, сон Шастуна, видимо, опять заблудился где-то в извилинах его мозга. Тоже мне, в трёх соснах заблудился. Антон аккуратно разложил свои конечности по кровати, чтобы ни колено, ни лопатка не ныли, и уткнулся в телефон — завис на просмотре летсплея по «Детроиту». Мемы про двадцать восемь ударов ножом он застал ещё в далёком две тысячи восемнадцатом, но посмотреть полное прохождение решил только сейчас.
Сквозь звук в наушниках он слышал, как Арсений долго ворочался, то откидывая одеяло, то накрываясь им снова, но в один момент он притих. Антону показалось, что тот уже уснул, поэтому продолжил безмятежный просмотр видео.
Тело начало немного затекать, но любая другая поза вызвала бы тупую боль в ушибленных местах, так что он позволил себе только высунуть ступни из-под одеяла.
— Шаст, ты спишь? — еле-слышно прошептал Арсений. С чего вдруг он перешёл на шёпот? Антон не отзывался ради интереса, хоть и слышал, что тот что-то говорит. — Шаст? — нет, точно ничего не скажет в ответ. Тут уже дело принципа.
Антон понизил громкость в наушниках до минимума и стал больше прислушиваться к тому, что происходит в комнате, нежели следить за событиями в игре.
Опять та же самая вибрация, как и в тот раз. Антон не столько слышит её, сколько ощущает всем телом. Может быть, Арсений хотел поговорить по телефону? Тогда почему он не снимает трубку?
Мощное жужжание приобретает переменный характер, и вибрирует то сильнее, то слабже. Антон старается действовать как можно тише и незаметнее, поэтому влажными от волнения пальцами вытаскивает наушники из ушей и откладывает телефон, даже не блокируя экран. Видео не останавливается, и воспроизведение продолжается. Но это сейчас совершенно неважно. Ему почему-то кажется, будто он слышит то, что слышать абсолютно точно не должен.
Арсений начинает дышать чаще и глубже, втягивая носом воздух шумно. Да и воздух, кажется, горячеет. Шастун чувствует себя максимально странно и не в своей тарелке. Словно он присутствует при каком-то…
Чёрт. Ну конечно.
Интимный процесс. Вот что сейчас происходит и вот что это было тогда. Не телефон блять звонит и вибрирует, а Арсений дрочит!
Антон не знает, на какую стенку залезть, под какой линолеум зарыться или как залечь под плинтусом. Он явно при этом процессе свидетелем быть не должен, как ни крути.
«Да ещё и дрочит-то каким изощрённым способом — на вибратор потратился, вы посмотрите!» — Антон тут же засовывает еврейскую часть личности себе поглубже в задницу и останавливает эти мысли. Как говорится, каждый дрочит как хочет. Сюда это выражение подходит как нельзя лучше.
Ну он же не может просто встать и выйти? Это точно моральная травма для Арсения и удар по его самооценке ниже пояса. Но и сказать об этом никак. А Попов уже разошёлся не на шутку: слышно, как он прикрывает рот ладонью, чтобы не издавать никаких звуков и не палиться. И у него неплохо бы получалось, если бы Антон изначально спал.
Шастун, недолго подумав и взвесив все «за» и «против», привстаёт на локте, и так же шепчет, как и Арсений недавно:
— Арс, телефон выключи, — после такого премию Дарвина надо вручать.
Арсений, как подорванный, прячется под одеялом, и, видимо, бездумно в темноте тыкает на все кнопки, пытаясь попасть на кнопку включения-выключения, но только меняется интенсивность вибрации. Когда ему удаётся выключить шайтан-машину, и вибрации стихают, он всё ещё ныкается под одеялом, не высовываясь, и Антон понимает, что сеанс психотерапии стоит провести прямо сейчас, иначе этот чудик будет думать, что сделал что-то не так и что он вообще чурбан железный.
Шастун встаёт с кровати на холодный пол, не надевая шлёпок, заматывается в одеяло и идёт на арсовскую половину успокаивать эту хорни-мумию. Он усаживается на диван и стучит по дну кровати.
— Арс, спускайся, поговорим, — безнадёга полная. Навыки дипломата ещё развивать и развивать.
На удивление Арсений начинает вошкаться наверху, потом слышно шлёпанье резинки боксеров о живот — Антон решил оставить это без комментариев — и такая же одеяльная куча спускается со второго этажа и усаживается напротив Шастуна на другой конец дивана.
Антон сквозь темноту видит разразившийся по щекам Арсения румянец, а также обращает внимание на его растрепавшиеся волосы и испарину на лбу. Попов опережает его и начинает разговор первым:
— Если ты вздумал меня стыдить, как отец сына, то скажу, что нос у тебя ещё не дорос, — неожиданно нападает он, но сразу же оправдывается, — и я не извращенец, который дрочит на спящих людей, — Арсений очень волнуется и теребит кусок одеяла. Сейчас он и правда выглядит, как нашкодивший мальчишка, который нашёл у отца кассету с той самой видеозаписью и начал рукоблудствовать.
Антон изумляется таким фразам, ведь он вообще ничего не сказал. Да и что говорить-то? Они ж оба парни, да господи, все люди дрочат, в этом нет ничего сверхъестественного. Шастун именно это хотел ему сказать и успокоить, чтобы тот на разрыв сердца не переживал.
— Арс, всё нормально, не оправдывайся, — старается говорить как можно мягче, чтобы не спугнуть, — я же тоже парень, некоторые вон вообще голландский штурвал практикуют, — Арсений на этих сморщил лицо в старый, рваный кожаный башмак, — мне вообще похую, чё ты там со своим членом делаешь, просто хотел сказать, что мне неловко и я нарушил твой комфорт, когда оказалось, что я не сплю. Извини, что так вышло.
Арсений, по всей видимости, ошарашен таким ответом, потому что не в состоянии выдавить из себя ни слова. Наверно, он думал, что его будут стебать и стыдить. Антона это молчание напрягает даже больше, чем парень, дрочащий на соседней кровати.
— Ты знаешь, — сглатывает он ком в горле, — мне действительно не стоило. Со мной происходит сублимация, только наоборот. Пояснить? — Антон мотает головой из стороны в сторону. — Уже не знаю, как с этим бороться.
Арсений скис на глазах, сжался в маленький комок и утоп в собственных угрызениях совести. Антон ни разу не встречал человека, который бы так корил себя за какой-либо поступок. Нужные слова всё никак не находятся, хоть и поддержать хочется неимоверно сильно, как никогда раньше. Казалось бы, такая хуйня, а человека из колеи выбила. Ничего, кроме анекдотов, на ум не приходит, и Антон выпаливает:
— Ну что, по йогурту и спать?
Арсений всё же улыбается, и жить становится как-то легче.
