Ведь даже сам Валерий Сюткин пел про нас, а ты мне всё ещё не веришь

— Арс, а ты умеешь яблочной попкой пердеть? — Антон вертит в руке бокал с белым сухим, сидя на полу рядом с диваном. Вино нехило ударило как по ногам, так и по голове: мало того, что не хочется, а главное — не можется никуда идти, так ещё и думать тоже. Ковёр под левой ладонью до жути мягкий и приятный, музыка оседает в голове, и все аудиозаписи кончаются, по мнению Антона, слишком быстро, а Арсений, валяющийся на диване и свесивший ногу, не отвечает, наоборот, слишком долго. — Чё? — наконец, недоумённо, но как-то небрежно выплёвывает он. Меньше всего сейчас хочется что-либо объяснять. Антон наигранно стонет и пальцами массирует закрытые глаза до звёздочек в поле зрения, с силой надавливая до ощущения, что глазные яблоки вот-вот вывалятся. Зато удобно показывать улитку в игре «Крокодил», если они выпадут из глазниц и повиснут на нервах. Он откидывает голову назад и попадает затылком в аккурат на костлявую и большую ладонь Арсения, сжатую в кулак. — Ай, Шаст, башка у тебя чугунная что ли? — тот шипит как-то даже по-кошачьи и потирает кисть от небольшого удара, который, видимо, оказался болезненным. Главное, чтобы элитные графские ручки не пострадали. Антон реагирует медленно: конкретно размазало. Начиналось же всё более-менее адекватно: открыли вино, Арсений с видом великого знатока и профессионального сомелье как-то поболтал напиток в бокале, пытаясь что-то высмотреть в прозрачной желтоватой жидкости — Антон так и не понял, что именно. Фильм всё ещё шёл, и под вино не казался таким уж и мерзким, несмотря на то, что началась клишированная сцена, где герои спускаются в подвал и там происходит кровавое месиво. Антон потягивал вино медленно, пытаясь высмаковать хоть какие-нибудь ноты и послевкусие, и каждый раз морщился, глотая горькую и абсолютно невкусную жидкость. Признаться честно, прикола в винах он не понимал. Вот пиво — это другой разговор! С пивом всё какое-то душевное что ли. Первый раз за гаражами обычно что пьют? Конечно же пиво, причём не самое лучшее, но это стоит опустить. Посиделки с друзьями обычно с каким напитком проходят? С пивом, естественно. А если ещё и вяленую рыбку купить да всё это дело вместе... Ммм, красота неописуемая. Да и из чего можно сделать знаменитого ерша, чтобы наебашиться совсем в хламину или, проще говоря, в говно? Правильно, тоже из пива. Правда, там не последнюю роль играет водка: пиво без водки — деньги на ветер! В общем, жизнь хороша, если выпить ерша. А вино что? Перебродивший виноградный сок явно проигрывает в этой борьбе. Вино так и просится на какое-нибудь светское чопорное мероприятие, где все люди с рождения ходят с лицами, как будто лом проглотили. Эта подкрашенная кислятина вписывается наилучшим образом в картину происходящего. Хотя, Арсению вино подходит намного лучше, чем пиво — питерская интеллигенция, как же. Правда, пить он, кажется, совсем не умеет. Антон наблюдал, как тот сначала откинулся на спинку дивана, через время растёкся и расслабился, а после пятого бокала и вовсе лёг на спину и пил лёжа. К тому времени и кино кончилось, и Антон уже музыку включил из своего плейлиста, потому что сидеть в тишине и бухать — не самый лучший вариант, ведь Попов всё ещё не горел желанием общаться и вести светские беседы. Сам Антон с дивана сполз на пол, ведь там намного прохладнее, и ни о чём не думал. Кроме пушистости ковра, естественно. Сегодняшнее свидание, как оказалось, его расстроило. В трезвом-то состоянии эта ситуация замялась, и мозгом он думал, что всё это фуфло, фигня, чухня, а также брехня собачья, и будет и на нашей улице праздник. В общем, позитив пёр изо всех щелей. А вот когда стал думать алкогольным мозгом, точнее, тот самый мозг даже из-за небольшого количества алкоголя средней крепости отключился, то заработала жопно-сердечная система — состояние из разряда «Я наливаю себе водки, и всем становится грустно». Нет, Антон не буянил никогда, будучи пьяным в зюзю. В нём, скорее, просыпалась меланхоличная девочка-подросток, которая пребывала в вечной депрессии, завернувшись в шерстяной плед, ела вёдрами мороженое «Баскин Роббинс» и слушала песни Максим, обливаясь слезами под «Знаешь ли ты». Это первый вариант. Второй: мемный, а именно алкаш Валера, когда до пизды весело от всего, даже с анекдота про лопату. Антон в таком состоянии однажды пытался залезть на какой-то ствол срубленной на середине берёзы, даже фотка где-то в инсте завалялась. Только потом стрёмно слезать было, но это уже вторично, главное, что весело. Ну а третье и самое частое состояние возникает тогда, когда Антон недостаточно пьян или не пьян вовсе — адекватность. Например, он после двух банок пива будет трезвым, как стёклышко. Только если это не Балтика-девятка, которую разбавляют палёной водкой. — Тох, перестань гладить ковёр, как будто у тебя приход случился, и расскажи уже про свою эту попку, — Арсений на удивление ловко переворачивается на бок, не разлив содержимое бокала, и подпирает голову рукой, вырывая Антона из методичного втыкания в стену напротив. Антон оборачивает голову к нему, фокусируя зрение на тёмной фигуре с пару секунд. — Чего, какие блять мои попки?! — вкладывает в это больше возмущения, чем хотел изначально. — Да ты сам несколько минут назад ляпнул что-то про какие-то попки! И я не... — Арсений икает, но тут же прекрывает рот ладонью и тараторит, — это майский жук пролетел и я не клевещу! Забавно наблюдать за тем, как он, будучи пьяным, пытается держать лицо. — Да-да, жук жужжит. Антон напрягает извилины и силится вспомнить, про какие же попки шла речь. Про бразильские? Точно нет, они с Арсением не настолько на короткой ноге, чтобы обсуждать подобное. Про батоновые? С чего бы им заводить разговор про батоновые жопы? Тут повод может быть только один — как правильно называть эту часть батона? Горбушки или жопки? Но такого спора точно не было, однако Антон точно знает, что тот бы топил за другое: за то, что батон — это булка. В их питерском диалекте вечно какие-то немыслимые завихрения. — А-а-а... — тянет медленно Антон, но Арсений опять вставляет свои пять копеек. — ...виасейлс, поиск дешёвых авиабилетов. Давай быстрее блин, ты, вроде бы, не пиарщиком работаешь. Антон беззвучно смеётся, содрагаясь всем телом от такой интеграции — действительно забавно получилось, и объясняет: — Про яблочные попки шла речь и про то, как ими пердеть. Так умеешь или нет? — Арсений отрицательно машет головой. — Эх ты, всё детство ты вообще чем занимался? Короче, у яблока нужно выдрать этот, как его, — он щёлкает пальцами, но нужное слово всё никак не приходит на ум. — Черенок, — подсказывает Арсений. — Во, точно. Так вот, выдрать черенок, потом помыть яблоко и вот в эту мокрую лунку плотно поставить большой палец. Если им подвигать, то получится звук, похожий на пердёж, — Антон довольный как слон оттого, что он чему-то учит Арсения, а не наоборот. Неважно чему, главное сам факт! — Твой кролик написал... — обречённо выдыхает тот, — я думал, там что-то глобальное, а тут... Антон выпучивает глаза и лицо его расплывается в удивлении: — То есть, по названию этой нехитрой операции было не ясно, что ничего серьёзного ждать не стоит? — и этот риторический вопрос явно не требует ответа. — Так, стоп. Какой ещё мать вашу кролик? Арсений манерно поправляет чёлку и закатывает глаза. «Ха, тоже мне, как будто щас рассыпется, если объяснит», — проносится в голове у Антона, но он продолжает терпеливо ждать и пытливо глазеет на собеседника. — Английский знаешь? — Ну, знаю. Я ещё и Достоевского читал. Только причём тут мои знания? — Ну вот тогда переведи мне, — Арсений медленно садится и тянется к бутылке вина, разливая остатки себе и Антону, — «твой». Антон не понимает, что вообще происходит. В голове молоточками стучит кровь, и хочется завалиться спать. Но школьное «Ландан из вэ кэпитал оф Грэйт Британ» он точно не забудет, поэтому с русским акцентом произносит: — Йор. — Гуд, — Арсений глумливо отвечает ему в той же манере, — следующее «кролик». — Банни, — так и хочется сказать «спасибо» мультику «Луни Тюнз». Арсений делает глоток вина, показывая ладонью «Стоп», и затем даёт следующее задание: — Очень хорошо, — его похвала выглядит саркатической, нежели серьёзной и от чистого сердца. А вообще, Антона есть за что похвалить: нот эвриван на дранк башку вспомнит инглиш вордс, понятно вам блять? — И последнее — «написал». — Врайт. — Нет, — под вопросительный взгляд Антона чеканит Попов, — как бы да, но как бы нет. — Да как нет-то! Чё ты мне тут ромашку устроил?! — возникает Шастун и скрещивает руки на груди, перестав гладить ковёр. — Речь про формы глагола что ли? Арсений в ответ благосклонно кивает. Этот человек явно имеет безразмерное эго, наверно, даже больше, чем у лорда Фаркуада из «Шрека». Но стоит признать, что Арсений хотя бы умнее, красивее, харизматичнее и выше в два раза, чем этот мультяшный персонаж. Обычно бывает наоборот. — Та-а-ак, ну что там есть? — обращается сам к себе и чешет лоб. — Бегин, бегэн, бегун... Нет, не то, — загибает Антон пальцы, — вин, вон, вон тоже не то... — Вообще-то ван, — поправляет Арсений, на что Шастун небрежно отмахивается. — О! Вспомнил! Врайт, врот, вриттен, во! — Ну вот теперь используй второе слово, — Арсений по-хозяйски поставил ноут к себе на колени, предприимчиво подложив под него подушку, и шарится в туче плейлистов Антона. Шастун по уши озадачен. Если можно быть по уши влюблённым или по уши в говне, то почему нельзя быть по уши озадаченным? Что за несправедливость такая? — Ну, врот, что дальше-то? — Ты срастил? — Арсений откидывает ноутбук и сканирует Антона взглядом «Не беси меня, сука». Шастун же пожимает плечами и готовится огребать за себя и за того парня. — По порядку: йор банни врот. А теперь произнести это быстро. — Ёбанный в рот... — с минуту допирает Антон, но когда озарение всё же снизосходит, гогочет на всю комнату, держась за живот и топая ногами по полу в приступе смеха. Приколы у Арсения пиздец какие сложные. И вроде бы уже не должно быть так смешно, когда тебе всё разжевали, в ротик положили и осталось только проглотить. Шутки же так не работают, там важна искромётность, ясность и точность. А тут через какие-то жопные ебеня и всё равно смешно. Как так? Но это всяко лучше, чем полное отсутствие чувства юмора у Арсения. Антон в своей жизни на такое натыкался и связываться ещё раз с подобными людьми абсолютно не хочется. Они думают, что ты полный дурак, раз постоянно отпускаешь шутки по поводу и без. С одной стороны, так и есть, однако что в этом плохого? Намного хуже ведь ходить с кислыми минами и не шарить за приколы любого характера. Тем более, британские учёные доказали, что смех продлевает жизнь. Кажется, если бы он удлинял член или делал размер груди больше, грустные мужчины и женщины смеялись бы намного чаще. Нет, они бы ржали как кони без устали. Арсений на фоне залпом допивает вино, морщится в куричью жопу, собирая черты лица в одну точку, а затем громко выдыхает через рот, как после водки. Хотя и вино может казаться крепким, если хлестать его на голодный желудок. Антон так точно съел бы что-нибудь, если бы знал, что такая пьянка начнётся: салат в ресторане прошёл мимо со словами «Се ля ви» и вышел, кажется, вместе с греческим под ручку в канализационную трубу, оттого желудок звучно завывал, как киты в океане, выпрашивая хотя бы тот самый никудышный доширак с мазиком. Готовить в таком состоянии не хочется от слова «совсем», лучше сползать до ванны, почистить зубы, чтобы на утро не было вонючей кошачьей помойки во рту, и завалиться спать. Антон всем телом ощущает тяжёлую сонливость, которая так и хочет придавить его к подушке, накрыть одеялом и, наконец-то, дать отоспаться на несколько месяцев вперёд, чтобы наркоманские синюшные круги под глазами исчезли. — Шаст, — тормошит его за плечо Арсений, — ты заснул что ли? Давай сходим ещё за одной, — и с хитрой полуулыбкой трясёт в воздухе пустой бутылкой с некогда существовавшим в ней Шардоне. — Тебе этого что ли мало? — бубнит Антон, пристраиваясь щекой к дивану. Оказывается, действительно задремал. Ну какое ему «ещё за одной»? Тут только попу мыть и спокойной ночи, малыши — пускать пузыри в подушку до утра. Двадцать пять — это всё-таки не тот возраст, когда можно тусить, как чертила, всю ночь, мешая высокий градус с низким, и наутро быть бодрее бодрых и веселее веселых. Хоть завтра и суббота, ставить эксперименты не хочется, но у Арсения, видимо планы другие — глаза горят вместе с трубами. Интересно, шутки про трубочистов, глиномесов и кочегаров уместны? Тот настроен решительно: не с первого раза, но всё же встаёт, совершая рывковые движения, с дивана, еле заметно пошатываясь, ковыляет до двери и исчезает в кромешной тьме коридора, где два часа назад перегорела лампочка. Антон слышит шлёпанье босых ног сквозь неглубокий сон, и это его жутко раздражает. Арсений, будучи пьяным, какой-то неугомонный. Кажется, будто бы они поменялись местами, точнее, алкоголь поменял их местами. Теперь Шастун вечно недовольный, ворчливый и придирчивый, а Арсений неуправляемый и непонятно о чём думающий. Обычно происходит наоборот. Попов возвращается в комнату всё также босиком, но уже в шарфе и лёгком пальто, в котором обычно щеголял осенью. Но разве холодный конец ноября можно приравнять к октябрю? На улицах уже снега навалом, даже снегоуборочная техника не справляется, а этот в пальто шастает. «До первого бронхита», — злорадствует Шастун и оглядывает его с ног до головы. Больше всего привлекают внимание вытянутые колени у домашних треников. Вкупе с дорогим шикарным пальто выглядят они более чем комично. Арсений держится за косяк, шарит по карманам свободной рукой, видимо, в поисках ключей и оповещает Антона громче, чем требовалось: — Я ушёл. Антон машет рукой, быстро, насколько это возможно, встаёт, протирая глаза и идёт надевать куртку. Не отпускать же этого дебила одного, а то ещё зароется где-нибудь по пути в сугробе, замёрзнет насмерть и к Антону придут менты, мол, это он его убил, чтобы завладеть второй половиной комнаты. Не, такие финты ушами ему и даром не нужны, проще уж сходить с Арсением. На улице до жути промозгло и холодно. Высокая влажность берёт своё, и вместе с северным ветром получается крышесносное комбо, во всех значениях этого слова. Особенно, если ты в домашних штанах и куртке на одну только футболку — сейчас Антон точно не отказался бы от водки. А Арсению, кажется, всё ни по чём — он бодро шагает до магазина, перебегает дорогу в неположенном месте, и Антону кажется, что тот бы этого никогда не сделал, если бы был трезвым. «Слава богу, что тот бухущих подростков около «Контакт-бара» не заметил, а то бы ломанулся курить с ними, как пить дать». «Пятерочка» маячит яркой вывеской и полна таких же алкашей, как Арсений с Антоном: кто-то ещё не дошёл до кондиции, кто-то только собирается ужраться, чтобы утром ни себя, ни маменьки с батенькой не вспомнить, а кто-то, прилично накушавшись, спустился по-домашнему в тапочках за закуской. Арсений уверенно и грациозно, ну, как ему наверняка кажется, подходит к кассирше: — Нам, пожалуйста, две бутылки «Хуйгардина», так, не, не так ведь вроде называется... А, вспомнил! «Хуегадины» две бутылки нам. Или нет... Как же оно называется, — он пялится в ладонь, будто бы там написал ответ на вопрос, как называется бутылочное пиво. Шастун даже среагировать не успел: Арсений сразу же, как только вошёл, ломанулся на кассу и теперь, пошатываясь, пытается добиться от кассирши двух бутылок пива, будто бы он находится в сельском магазине, а не в «Пятёрочке», где вообще-то самообслуживание. — Ша-а-аст, давай быстрее, что ты там плетёшься, — Арсений смотрит на левое запястье, где по обыкновению носит часы, но не обнаружив их, всё равно поторапливает, — скоро же уже одиннадцать! Я так чувствую. Шастун берёт под руку горе-собутыльника, услужливо, хоть и натянуто, улыбается продавщице и отводит Арсения от кассы. — Ты бы ещё блять пиво «Грузовик» у неё попросил, — возмущённо шепчет он на ухо. Нет, в самом деле, не хватало только провести ночь в обезьяннике. — А такое есть? — Арсений стеклянным взглядом сканирует полки с алкоголем и теряется в разноцветии стеклянных бутылок. — «Крушовице» есть, насчёт «Грузовика» не знаю. Арсений выпутывается из хватки Антона и осторожно, едва дыша, берёт с полки две бутылки «Хугардена». Вот тебе и «Хуй гардины» с «Хуегадиной»...

***

— У твоей Москвы... — еле шевелит языком Арсений. — И его Невы... — подхватывает Антон. Следующая строчка была спета совместно и шёпотом: не будить же всю коммуналку, если пиво ударило в голову хуже, чем вино? Внезапные караоке начались с классики — с песен Леди Гаги, а потом всё каким-то образом скатилось к Валерию Сюткину и его песням разных лет. Антон уже совсем неработающим мозгом сделал вывод, что Арсений — нормальный мужик, раз шарит за шедевры и нестареющую классику. А Арсений, кажется, никаких выводов не делает вовсе. Он с бутылкой пива в руке медленно покачивается под люстрой, слушая мелодию, и иногда подпевает, отдаваясь моменту. Яркий, ослепляющий свет скользит тёплыми языками по его лицу, играясь с тенями и выделяя то глазные впадины, то острые скулы, то длинный нос. От этого вида веет нескончаемой беспечностью — вечно напряжённый, скрытный и холодный Арсений куда-то делся, уступая место домашнему дядьке, который хлещет пивас из горла стеклянной бутылки, не отставляя мизинчик и не следуя этикету, слушает те песни, которые ему нравятся, и не боится быть собой. Следующую песню Валентина Стрыкало хотелось орать во всё горло, а не петь еле-еле шёпотом: ну яхта-парус — это святое, тут даже к бабке ходить не надо. Антон принюхивается к футболке и ощущает тонкий аромат табака. Точно! Давно ведь не курил. Он отставляет пустую бутылку и ускользает на балкон, выуживая зажигалку и пачку сигарет из кармана брюк. Кожа покрывается мурашками, а волоски встают дыбом — без куртки очень зябко, хоть и стоять недолго. Удушливый пряный дым застревает в горле и туманит сознание ещё сильнее. Антон заснёт стоя, если закроет глаза на секунду дольше положенного. Стоя спать наверняка неудобно. Хотя жирафы вон спят и нормально, они, к тому же, высокие. — Курение убивает, — резонирует слева непонятно откуда взявшийся Попов. Антон замыленным взглядом пытается понять, как тот оказался на балконе — не с неба же он упал, в самом деле, как в том анекдоте — но всё оказывается до дурноты просто — балконные двери всё ещё существуют. Антон вертит в руках пачку и бессловесно предлагает Арсению сигарету: — Ага, смотри, ещё парадонтоз и бесплодие. Тот ловко вытягивает одну и силится поджечь, в то время, как зажигалка высекает последние искры. Арсений моментально находится: жестом просит Антона наклонить голову и мастерски прикуривает от его сигареты. Выглядит это очень доверительно и как-то даже интимно. Антон на долю секунды охуевает не по-детски от таких фортелей, но списывает всё на любовь к красивым жестам. Чем-чем, а этим Арсений пользуется в любое время и в любом состоянии. Как и странными, старомодными словами. Он даже курит как-то не так, как все, словно какой-то персонаж из романа, написанного женщиной. И есть в этом, несомненно, свой шарм. И Арсений с пивом, напевающий Сюткина, и повседневный манерный Арсений — не такие уж и разные люди, как кажется на первый взгляд. Антон ловит себя на мысли, что пьяные люди — это, чаще всего, настоящие люди. Так вот каким может быть Арсений... Только неясно, почему он эту оборотную сторону скрывает? — Ялта... — подвывает тот, абсолютно не попадая в музыку, — тазик. — Чего, какой тазик? — оборачивается на несостыковку Антон и тушит почти кончившуюся сигарету о балконные перила — ещё немного и он будет курить не табак, а фильтр. — Там таких слов не было. Арсений зеленеет на глазах и успевает выпалить только «Шаст, принеси живо тазик!», прежде, чем зажать рот руками. Антон не помнит, как несётся через всю квартиру, собирая попутно каждый угол в темноте коридора и топая, как слон, как залетает в ванну, хватает первую попавшуюся тару и бежит обратно. Перед глазами только разноцветная мазня из арсеньевского желудка, а в носу нестерпимая вонь рвоты, состоящей из одного алкоголя. Арсения рвёт долго и мучительно. Его бледное измученное лицо покрывается испариной и как только он собирается вернуть голову в обыкновенное её состояние, новый приступ накатывает волной и приходится опять приклониться перед спасительным тазом с благоухающей жижей. Антон даже хочет успокаивающе погладить его по спине в то время, как держит таз (ну вдруг поможет), но одёргивает себя — наверняка ведь самомнение Арсения пошатнулось, а тут ещё и он со своими успокоениями. Поэтому Шастун не находит ничего лучше, как ляпнуть: — Да ну не парься ты. Я, вон, сегодня продристался поносом так, что мама не горюй. Мухи на лету дохли от запаха. А ты проблевался, ну да, тоже не с запахом фиалок да и процесс не из приятных, зато организму легче станет, — за что получил испепеляющий взгляд и тысячу проклятий в свой адрес. Ну, это ему так кажется. — Ты же мог не акцентировать на этом внимание? — Арсений, наконец, выпрямляется и вытирает рот тыльной стороной ладони. Шастун расплывается в довольной, похожей на кошачью, улыбке: — Мог, но надо же тебя как-то отвлечь? Видишь? Зато сразу всё кончилось! — И моя самооценка разбилась вдребезги о камни твоей бестактности, — бубнит Арсений, подставляя лицо под порывы ветра, чтобы хоть как-то освежиться. — Ой, да перестань ты. Как будто я какое-то чудо света увидел. Арсений Попов рыгает! Вы посмотрите! — театрально, но несерьёзно истерит Антон. — Всех тошнит, все перепивают иногда, это нормально, — слегка треплет Арсения за плечо в знак поддержки. — Ты бы знал, как я на выпускном насвинячился... Ооо, там вообще песня была, непонятно, как выжил после такого. — Да знаю я, тоже ведь и школу заканчивал, и из университета выпускался. Всякое было. Мы в Омске перед отъездом такую вакханалию устроили, что мне пришлось у друзей заночевать, чтобы родителям на глаза не показываться в таком состоянии. А утром мы почти на поезд опоздали, — воспоминания из Арсения льются рекой, как и рвотные фонтаны несколько минут назад, и видно, что он рад это вспомнить, поэтому Антон не мешает и внимательно слушает. — Так бы и остался, наверное, навсегда в Омске, если б меня ребята полупьяным в вагон не погрузили. «Теперь понятно. Никакой не Петербург. Он из Омска и это многое объясняет». Сильно хочется спросить, почему уехал, с кем уехал и почему именно Питер, но Антон не может взять и завалить его вопросами: Арсений только начал открываться сам, а такой грубый манёвр загубит все старания на корню. Но затмевает эти мысли другой вопрос, который не даёт Антону покоя. Неужели Арсений готовил эту пьянку? Зачем? Ведь на человека, который каждый вечер пьёт вино, он абсолютно не похож. — Да Паша отблагодарить решил: я в понедельник с Соней сидел. Температурит она что-то в последнее время, а в школу, понятное дело, не стоит её вести в таком-то состоянии. Ни он, ни Ляся остаться не могли, у них же уроки, Алевтину Алексеевну, видимо, нагружать не стали, а у меня как раз свободный день был. Мы с ней целый день то мультики смотрели, то раскрашивали картинки, то в прятки играли, — с неизмеримой теплотой рассказывает Попов. — Вот Паша и купил Шардоне в качестве благодарности. Кто ж знал, что эта благодарность в тазу окажется... Вместе с пивом... Получается, вино оказалось под рукой абсолютно случайно, но не было лишним. Шастуну казалось, что они потихоньку начинают сближаться. Маленькими, микромилипиздрическими шагами, но это всё же происходит. Антон долго копошится перед сном: убирается в комнате, разбирается с «подарком» в тазике от Арсения, отводит того умыться прохладной водой, чтобы уж наверняка отпустило, и помогает забраться на второй этаж кровати, чтобы уж наверняка не наебнулся, а утром, на удивление не обнаруживает Арсения в комнате и находит только записку, одиноко покоящуюся на столе и написанную быстрым, неразборчивым почерком: «Твоего жопонёнка Пердырсика покормил — уж очень сильно тёрся об ноги. Происходящее вчера помню и осознаю в полной мере, поэтому мне не стыдно. Записку написал на бумажке, а не послал смску, ибо ты громко сопел и слюни в подушку пускал — будить не хотелось. Вот только одно меня возмущает — что же ты, скотина, не сказал мне, что мешать виноградные напитки с хмельными — хуёвая идея? А.Ш., ты полная ж!». А Антон думал, что он сам догадается. Он же из Омска.