Ведь даже сам Валерий Сюткин пел про нас, а ты мне всё ещё не веришь

Знойное солнце слепит до слёз, жжёт и без того обгоревшие плечи и печёт беззащитную, кудрявую, ничем неприкрытую макушку. Антону кажется, что следующие несколько дней он будет линять, как змея, сбрасывая тонны сухой, шелушащейся кожи. Хорошо, что хоть язык не раздвоился. Хотя, может тогда было бы удобнее делать кунилингус? Ну это так, вопросы ради интереса из серии «У меня есть друг и этому другу любопытно». Если бы он линял с кем-то в паре, то их дуэт точно назывался бы «Серпентарий». Шастун даже знает, с кем можно: например, с Ирой. Чем не змея? Не слишком уж в плохом плане, то есть, не ядовитая гадюка, на которую если наступишь, то говна точно не оберёшься, а, скорее, маленький, изворотливый ужик, который пиздит как дышит. Если бы это был кто-то с прошлой работы, то там целый террариум со змеями, так что такого счастья и даром не надь, и с деньгами не надь. Арсений тоже змея. Нет. Он, скорее, удав из мультика про Маугли. Умный, хитрый и ебать какой загадочный. Правда, единственное, что объединяет его и этих пресмыкающихся в принципе — это то, что Арс любит душить свою змею по ночам под одеялом. Вот тут уж простора для фантазии совсем не остаётся, всё чётко, ясно, конкретно и по делу. Антон опасливо двигает вперёд одну стопу, не отрывая её от земли, затем вторую. Мокрый песок холодит ноги, мерзко липнет между пальцами и забивается под ногти до черноты — в душевой явно будет песочница, когда придётся мыться. Вспоминается первая поездка с мамой в Сочи, кажется, в классе десятом или одиннадцатом это было. Антон к тому времени резко вымахал, стал выше всех пацанов-одноклассников и до пизды этим гордился. Но маме оставалось только за голову хвататься, ведь вся одежда стала маленькой и короткой, в общем, концертные костюмы клоуна Олега Попова, а упрямый сын ни в какую не хотел ходить покупать что-то, его только на аркане приходилось таскать, как упрямого барана, по магазинам. Ему всё футбол подавай, тусовки, а потом и вовсе новая и неожиданная отговорка появилась: «Я готовлюсь к экзаменам». Тут неподготовленный и шибко впечатлительный человек, а женщина как раз из таких, сразу в осадок выпасть может. Так сказать, ёбнуло оттуда, откуда не ждали. В общем, на свой страх и риск Майя Олеговна купила белоснежные хлопковые брюки со стрелочками, белую рубашку с короткими рукавами-трубами и всё это торжественно преподнесла сыну в надежде не то чтобы на одобрение, но хотя бы на молчаливое и мирное согласие без отторжения. Шастун впечатлился настолько, что долгое время уговаривал купить ещё и белый сталинский пиджак, чтобы был уж совсем полный комплект. Да и на море взял эти штаны с рубашкой и расхаживал по санаторию среди бабулек «божьих одуванчиков» с неимоверно возросшим чувством собственного достоинства и привлекательности. Нет, не подумайте, что он по молодости совращал старушек и мечтал о них во время дрочки. С дрочкой там как раз-таки дело обстояло лучше, чем с любым другим увлечением: на девушек по несколько раз в день. Звучит, как способ применения какого-то лекарства, не хватает только слова «натощак». Просто в белой одежде для них Шастун выглядел то ли как смерть, то ли как ангел, в общем, любительницы дешёвой гречки с восторженным любопытством и старческим восхищением глазели в четыре глаза на «такого хорошего мальчика». Видимо, вновь мечтали о внуках. А Антон такими темпами чуть не заработал репутацию сына маминой подруги. Кстати говоря, о дрочке, а, точнее, о дрочке натощак: абсолютно отвратительное занятие, когда просыпаешься с утра, а между ног образовалась блять палатка, с которой ничего не сделать, кроме как устранить ручным трудом, ну или опустошить мочевой пузырь, который, как раз-таки и становится причиной эрекции — Антон досканально изучил сей вопрос чисто из интереса. Обычно в такие моменты ещё и ссать хочется до невозможности, а со стояком, понятное дело, перспектива помочиться со стопроцентным попаданием в унитаз пропадает. Антону даже жаль мужчин с сильным тремором рук — не поссать ведь нормально, ибо каждый поход в туалет превращается в неконтролируемое тушение пожара или в игру «Зассы всё». Со стоящим хуём такая же хуйня — ох уж эти ключи от каламбурошной, которые Шастун вечно носит с собой — будет обоссано всё: ёршик, стульчак, пол под ногами, а если сильно постараться, то и стены. Верх мастерства — потолок, но тут надо быть совсем уж сверхчеловеком, что-то сродни Таносу, и Антон уж точно не хотел представлять сейчас, как суперзлодей из Марвел дрочит своей большой фиолетовой ладонью или ссыт. Хотя, какие, интересно, ощущения от дрочки в перчатке бесконечности? Но и дрочить с голодным желудком плохо. Вот представьте ситуацию: процесс идёт, нужное видео наконец-то нашлось, там и актриса красивая без накачанных титек и утиных губ, и мужик её ебёт вроде бы нормально, с эмоциями, а не с каменным лицом да и жестяка нет, к тому же, он более-менее симпатичный брюнет, а не лысый шкаф два на два (не в обиду лысему из браззерс). И тут понимаешь, что сил на дрочку нет. Не насладиться процессом, ибо мозг всё ещё спит, желудок завывает и просит вкинуть в него хоть какой-нибудь кусок чего-нибудь мало-мальски съедобного, ноги сводит лёгкой утренней судорогой и вдобавок писать хочется так, что из ушей сейчас польётся. В общем, процесс не из приятных. Бескрайнее, синее, прозрачное чистое море шумит накатывающими волнами и выбивает из берега белую пену. Горячий, нагретый солнцем воздух контрастирует с лёгким морским бризом с запахом солёной воды, и они переплетаются, создают идеальный баланс погодных условий. Цвета вокруг до невозможности яркие, как будто кто-то рукожопый в фотошопе решил подкорректировать фотографию и выкрутил шумы на максимум: тропическая зелень вырвиглазного цвета оказывается в мгновение ока гораздо ближе, чем казалась сначала, а вода, наоборот, удаляется. Антон ставит ладонь ко лбу, имитируя козырёк, и долго-долго щурится, вглядываясь в глубь побережья, как штурман на корабле, высматривающий землю. Вдалеке непонятная чёрная точка, вроде как напоминающая человека, воспроизводит какую-то бурную деятельность, двигается, но не приближается. Шастун силится поднять ногу и сделать шаг навстречу странному незнакомцу, но икры словно наливаются чугуном, отчего становятся неподъёмными, поэтому он, как будто пародируя ленивца из «Зверополиса», не без усилия передвигает ноги по зыбкому прохладному песку. По воде скачут радостные блики и играют с мелкой рябью. Вся эта картина, конечно, впечатляет, но немного пугает: пустынное побережье, где по одну сторону — бескрайнее море, а по другую — джунгли. Впереди так вообще неизвестный силуэт, к которому ещё и очень тяжело идти. В общем, всё через какую-то задницу. И как по велению волшебной палочки возникают люди. Много людей. Прям целый пляж в Сочи во время туристического сезона: жирные тётки, обмазывающие солнцезащитным кремом свои свисающие по бокам в четыре яруса жиры, толстые мужики с пивными пузами-барабанами и волосатыми грудями, тут же бегают их маленькие, вечно орущие спиногрызы, между жарящимися под солнцем, как сосиски на гриле, телами ходят продавцы кукурузы, сладкой ваты и сувениров, которые пытаются вбухать всё это добро за баснословные деньги, в то время, как инстамодели, приехавшие исключительно для того, чтобы сделать пару кадров, мучают своих спутников и заставляют их делать одни и те же фотографии с разных ракурсов снова и снова. Всё это действо превращается в одну общую массу неразборчивого шума, криков, смеха и запахов. Антону хочется нажать на паузу и заставить этих людей замереть хотя бы на несколько секунд, но, увы, это невозможно. Неопознанный объект всё ещё остаётся отстранённым от общей толпы, поэтому Шастун принимает решение добраться до него во что бы то ни стало. Он шоркает ногами, оставляя после себя протоптанную дорожку на песке, которую через некоторое время всё равно размоет накатившая волна. Людской шум постепенно стихает. Антон от неожиданности аж оглядывается по сторонам: на деревьях внезапно выросли налитые, аппетитные, красные и, наверняка, сочные яблоки, которые так и манят к себе. «Опрометчиво было бы жрать что-то прямо с куста», — и с этой благоразумной мыслью Антон согласен, как никогда раньше. Вот что такое приобретённый опыт: один раз салат купил и запомнил на всю жизнь, что за шняга понос, который обычно бывает как раз после таких вот экспериментов под девизом «Мы русские, с нами Бог». Фигура приобретает очертания мужского тела, причём мужчина в хорошей физической форме, что демонстрируют короткие неоново-рыжие шорты и отсутствие футболки: бёдра подкачаны, крепкие икры, слегка рельефный торс без животика — Антон вспоминает свой и тяжко вздыхает — и жилистые руки. Примечательно, что тело этого незнакомца усыпано родинками сплошь и рядом, а кожа бледная, но не обгоревшая. Антон в упор смотрит на него, а тот даже не обращает внимания и продолжает заниматься своим делом: из увесистых плоских камней составляет пирамидку. Детский сад, штаны на лямках, ей богу. — Многоуважаемый, — попытка привлечь к себе внимание — настоящая пытка. Ноль реакции. — Слушай, друг, на вентилятор говна что ли накинули, а ты напротив стоял? — Антон не был бы Антоном, если бы не шутканул на эту тему, указывая на созвездия родимых пятен. — Ты извини, я не со зла. Мужчина ведёт себя так, будто Шастуна тут и в помине не было. Он методично и сосредоточенно, камушек за камушком укладывает друг на друга и внимательно следит за получающейся башенкой, словно своим взглядом заставляет её держать зыбкое равновесие. Антон принимает правила игры. Раз надо помолчать — он помолчит. Только вот совершенно неясно, к чему это приведёт. Он всматривается в водную гладь скучающим и скептическим взглядом. Море слишком спокойное и уж больно похоже на какую-то компьютерную игру. Где-то на линии горизонта из-под толщи воды на поверхность выныривают счастливые и жизнерадостные дельфины, и Антон чувствует себя чёртовой диснеевской принцессой: небо украшает яркая радуга, рядом плавают дельфины и вообще этот мир уж очень яркий, красочный и сильно похож на мультяшный. Не хватает только песни, во время которой к Антону сбегутся все обитатели леса и начнут подпевать ему. Боковым зрением он замечает, что чудик в рыжих шортах мгновенно от них избавился и предстал перед Антоном в одних чёрных плавках. — Это что-то за рокировки такие, я не понял, — удивление не заставило себя ждать, и Антон его даже и не пытался скрывать. Ну а хули? Полуголый мужик на пляже, который сначала с тобой не разговаривал, а теперь начал выкидывать вот такие фортеля. Странно? Да пиздец как странно! Тем временем мужчина берёт в руки камень. Не по себе становится ещё больше, поэтому Антон мысленно перебирает телефонную книгу на наличие контактов юриста. — Ой, Тох, не кипятись, — невозмутимо просит псевдо-эксгибиционист и бесстрастно засовывает камень себе в трусы, как будто совершает абсолютно обыденную вещь. Шастун путается в чувствах и не понимает, с чего охуевать больше: с камня в чужих плавках или же с того, что они знакомы. Ну, как знакомы... Знакомство в одни ворота, получается, ибо Антон никак не может вспомнить, кто же это такой. Лицо этого человека будто бы замазали в том же самом пресловутом фотошопе, просто взяли и использовали точечное размытые, и сейчас этот человек выглядит жутким и безликим. Шастун пытается представить, как он мог бы выглядеть, но мозг не думает. В голове, на удивление, ни единой мысли. — А ты кто? — срывается с губ опрометчиво, и страшно от этого становится до невозможности. Мужчина, кажется, уже сложил все камни мира в свои плавки и застыл, услышав вопрос. Смешно растопырив пальцы на руках, он не двигался некоторое время, но отмер тогда, когда один камень от собственной тяжести выскользнул из плавок, полетел вниз и ударился о другие со звуком падающей жестяной кастрюли. — Я Арсений Попов, — и сказано это как-то не по-человечески отрешённо. Лицо его становится чётким, размытость исчезает, и в Антона врезается два внимательных и цепких небесно-голубых глаза, обрамлённых густотой тёмных, как и волосы, ресниц. Он также замечает и длинный выразительный нос с небольшой ямкой на самом кончике, которая почему-то кажется милой. — А кто ты? — спрашивает Антон, но Арсений не отвечает и всё ещё молчит. Будто бы не слышит совсем. Или не хочет слышать. — Расскажи мне, — и даже жалостливая интонация ничего не решает. Арсений отдаляётся, будто бы парит над пляжем, и определённо хочет скрыться из виду. — Почему ты молчишь? — Антон не теряет надежды его разговорить, но терпения больше не хватает и он закидывает Арсения вопросами, тараторя, как пулемётная очередь. — Арсений, кто ты, расскажи мне? Я хочу знать о тебе больше. Ты всегда молчишь. Кем ты работаешь? Что тебе интересно? Сколько тебе лет? Почему ты отдаляешься от меня? Я ведь хочу общаться с тобой! Громкий стук днища жестяной кастрюли об деревянную дверь комнаты раздаётся уже не впервые и кажется Антону невыносимым. Он с трудом разлепляет расфокусированные глаза, которые тут же натыкаются на солнечные лучи, сквозившие из окна, и непроизвольно закрываются сами для защиты от яркого света. У двери улавливается какое-то копошение, которое очень хотят скрыть и сделать всё тихо, однако происходит всё диаметрально противоположно — удар кастрюли об дверь опять сотрясает сознание, как колокольный звон. Значит, это было не во сне... Антон с грацией картошки поворачивается на живот, ещё больше путаясь в одеяле. Заспанное тело абсолютно не слушает своего хозяина, а затёкшие конечности ощущаются как помехи в эфире старого телевизора. Наволочка промокла от вытекающих во время сладкого сна слюней — Антон ненавидел эту особенность своего организма — и теперь омерзительно липла к щеке. «Надо постирать постельное», — светлой полосой пробежало в заспанном мозге, но внимание тут же переключилось на источник звука, который некоторое время назад разбудил Антона и сейчас начал уже немного подбешивать. Шастун сквозь свободную ячейку книжной полки наблюдает, как Арсений с огромным подносом, на котором горой наставлена посуда, пытается открыть дверь, но у него на руках каким-то неведомым и волшебным образом висит ещё и кастрюля, которая, как раз-таки, и воспроизводит на свет громогласные звуки. — В чём проблема отнести посуду по частям? Сначала оттаракань кружку с тарелкой и вилкой, а затем и кастрюлю. Что сложного-то? — Антон действительно не видит в этом ничего такого, всё проще пареной репы. — Да и откуда у нас в комнате вообще кастрюля? Ты ограбил Икею? Арсений настолько, насколько это возможно, поворачивает голову в сторону советчика, и Антон уже жалеет, что проснулся, а, может быть даже, что появился на свет — естественно, не без четырёх капелек драматизма и жалости к себе, но Попов делает короткую паузу, чтобы, видимо, Шастун был готов к гневу небес. — И зачем я это спросил? — в шутку прячет он лицо в ладони и хочет зарыться в одеяло так, чтобы ни один Арсений Попов его никогда и ни за что бы не нашёл. Тот делает глубокий вдох, видимо, чтобы зачитать сейчас, как Оксимирон на версусе с Джоннибоем. Только вот Антону кажется, что из уст Арсения маты в таком большом количестве будут автоматически цензуриться: у Арсения Попова наверняка в организме есть такая функция, и даже если оно так, то Антон ни разу не удивлён. — Помоги лучше дверь открыть, — сдувается Арсений, и это как-то разочаровывает. В любой другой раз эта ситуация развернулась бы в колкую, но беззлобную перепалку, а сейчас он просто-напросто промолчал. Антон без промедления встаёт, хрустнув попутно спиной, как крекером, громко и раскатисто, и шлёпает босыми ногами по полу в сторону двери. Дырсик дремлет, уютно устроившись на диване у Арсения, включённый телевизор без звука транслирует какую-то утреннюю программу, а Арс выглядит отдохнувшим, спокойным и, на удивление, не таким бледным, как обычно. Это почему-то радует Антона. В душе становится легко и даже немного весело, но он старается не обращать на это внимание. По голым плечам пробегает, как щекоткой, сквозняк, когда Антон распахивает перед новоиспечённой хозяюшкой дверь. Тот на него вообще не смотрит, глаза в грязную тарелку пяля, бурчит мятое «Спасибо» и скрывается в пустоте коридора. Арсений опять не на работе, но сегодня он какой-то по-особому домашний и уютный в этих больших серых штанах со смешными дедовскими завязочками в районе живота, в резиновых шлёпанцах, которые с забавным звуком каждый раз бьются о стопу при ходьбе и, действительно, шлёпают, и в футболке с растянутым воротом — из-под него торчат острые ключицы-полочки, делая своего человека ещё худее и жилистее. А ещё он, на удивление, кудрявый, но не полностью: одна нелепая, но милая завитушка топорщится на макушке, вторая еле-еле пробивается в прямой чёлке, а третья затерялась где-то за ухом, видимо тогда, когда Арсений решил её заправить и, тем самым, спрятал от всеобщего обозрения. Сейчас Арсений носится из комнаты в кухню и создаёт приятный ветер, пока Антон продолжает нежиться в тёплой постели, попутно почитывая свежие новости в интернете, но скоро с этим пришлось покончить — Лиза прислала на почту нужные для работы документы, а значит пришло время работать. Она звонила несколько часов назад, ровно за пятнадцать минут до того, как должен был прозвенеть будильник у Антона, и оповестила, что если вчера на работе с электричеством были перебои, то сегодня его не будет вовсе, поэтому ехать не нужно — у всех сотрудников сегодня удалённый рабочий день. Антон ей сонно угукнул в трубку, не врубаясь и в половину того, о чём ему вещала девушка, отключил будильник и бухнулся спать дальше. Сон заметно стал улучшаться в последнее время: конечно, полностью бессонные ночи никуда не пропали, но теперь они случаются намного реже, и Антону удаётся высыпаться, а не колобродить всю ночь. Ещё один плюс глубокого сна ночью — это то, что Шастун в беспамятстве не будет слышать, что там Арсений по ночам со своей жужжалкой делает, как, например, вчера. Кстати о вчерашнем... Не успел Антон и глазом моргнуть, как в комнату опять прискакал Арсений, почему-то в Лясином фартуке, и уткнулся в телефон, что-то с интересом вычитывая. «Ну, над вчерашним грех не пошутить». — Арсений, а какой сейчас месяц? Попов, ошалев, видимо, от такого вопроса, покосился на Антона блестящей оправой очков: — Шаст, ты с кровати во сне случайно не падал? А головой не ударялся? — ненавязчиво крутит пальцем у виска, мол, хоп, хэй, ла-ла-лэй, крыша едет, ты за ней. Антон пожимает плечами и натягивает штаны, стоя на одной ноге и удерживая равновесие. — Да нет, не было такого. Ты лучше скажи, какой месяц сейчас, — нет, он не отступит и добьётся своего. Арсений откладывает телефон, отчего-то прищуривается, словно пытается просканировать Антона своим рентгеновским зрением. — Ты похож на собаку-подозреваку щас, — вбрасывает Антон. Арсений цыкает, да причём так хорошо и профессионально, что девушки тяжёлого люкса позавидовали бы: — Ты сейчас вообще ничего не получишь, — но, вопреки своему только что данному обещанию, сразу же добавляет, — ноябрь с утра был. Антон щёлкает пальцами в воздухе — попался! — Нет, не ноябрь, — и, предотвращая следующую далее рубрику «Вопросы от душнилы», ведущий которой — Арсений Попов собственной персоной — объясняет и этим добивает, — а недрочабрь. Кто-то провалил вчера недрочабрь! И Арсений смеётся. Опять смеётся, не посылает его, не говорит: «Боже, что за глупости», закатывая глаза так, что они копчик могут рассмотреть, а просто радуется и веселится. Неудержимый, искренний и искристый смех струится из него волшебными лучами и симфонией звуков, которая Антону очень нравится. Шутка, конечно, может быть, такая себе, но раз она смогла развеселить Арсения, то Шастуну точно медалька присуждается. Достижение первого ранга, запишите в личное дело. Арсений аккуратно снимает очки, утирает выступившие от смеха слёзы и затем достаёт из кармана фартука кухонное полотенце. — Бить будешь? — Антон даже сам не знает, шутит он сейчас или спрашивает на серьёзных щах. — Ага, сейчас нож с кухни принесу, четвертовать тебя буду. Хочешь, электрический стул смастерим? Или газовую камеру? Хотя, это ты сам себе можешь устроить без моего непосредственного участия. Теперь уже Антон плюхается на раскладушку и в приступе смеха стучит ногами по полу. Арсений стал намного комфортнее и ближе почему-то, только вот непонятно, отчего такие изменения. Если вспомнить их знакомство, то Антону казалось, что им будет проще поубивать друг друга, чем ужиться вдвоём в одной комнате. Точнее, ему хотелось, чтобы Арсений доблестно совершил харакири и сгинул с глаз долой. А сейчас вроде бы и ничего. И мужик вроде нормальный. И смешно с ним. Да и человеческое ему не чуждо. Правда, есть ещё вопросы, которые Антону покоя не дают, но он обязательно найдёт на них ответы. Шастун снимает ноутбук с зарядки и гнездится на раскладушке, подкладывая под спину подушку и скомканное одеяло, чтобы хоть как-то облегчить боль в спине. — Шаст, садись сюда на диван, тут спинка есть, удобнее будет работать, — кидает Арсений и опять сбегает на кухню, чему свидетельствуют негромкие десять шагов по коридору налево. Нет, теперь Антон его точно расспросит обо всём. Как пить дать. Телефон разрывается от вибраций, к которым через секунду-две подключается и оглушительная мелодия звонка — как же давно Шастун не выключал спящий режим, а как только — так сразу. Увидев имя абонента, он без промедления отвечает на вызов, ибо где такое видано, чтобы Серёжа Матвиенко звонил сам? Тут либо что-то случилось, либо мир настолько очистился, ибо этот умпалумп с хвостиком-петелькой — тот ещё телефоб. Или социофоб. В общем, он какой-то фоб. — Алло, — начинает Матвиенко и разве это не повод подъебать? Конечно же повод! — Наступили в говно! Здарова, Серёга! — Антон от свербящей в заднице радости усидеть не может на месте: хочется взять в руки что-нибудь и раскромсать на мелкие кусочки, как это делает шрёдер. — У тебя всё хорошо? Ничего не случилось, а то ты так позвонил... Внезапно? Обычно ведь в телеге хуй дождёшься, а тут сам собственной персоной. — Да всё в порядке, Шаст, не переживай. Давно не слышались просто, вот и звякнул, — по голосу Матвиенко действительно так и было. Судя по музыке на заднем плане, он сидел в каком-то кафе. — Ну рассказывай давай тогда, чё как, чё каво. Чё видел, где был, как тачка, как дом? Всё хочу знать! — Антона разрывало от любопытства, ведь у Серёжи свободных дней очень мало. Мужик он рукастый: то затеял дом построить, в итоге хочет обменять его на что-то побольше, до этого менял скрепку и самое большое, что удалось заполучить — это фудтрак, ещё купил машину и с ней начал химичить, в общем, экспериментов и впечатлений у человека на всю жизнь хватит. Матвиенко в трубке отхлёбывает какой-то напиток, и у Антона отзываются желудочные киты — он бы тоже с радостью сейчас что-нибудь съестное заглотил. Надо будет пошарить в холодильнике попозже. — Да в доме всё ещё ремонт, вот окна установили недавно, к лету и может быть на шашлыки съездим, по крайней мере, я блять на этой надеюсь, машина в ремонте в Питере, ей обшивку салона меняют ща, короче, текучка. Живчика нет. У тебя как? Когда в Московию обратно? Антон чешет макушку задумчиво. А может реально когда-нибудь обратно махнуть? — Да комнату вот купил, работу работаю, в общем, всё то же самое, что было за восемьсот километров отсюда, теперь в Питере, — отшучивается Антон. — Тоже живчика нет. — Поз там что-то разгонял про соседа твоего, говорит, чувак с прибабахом. Чё мутит? А Антон уже и не может сказать, что Арсений с прибабахом. Нормальный парень. Раньше как-то да, было дело, но сейчас может быть отогрелся и мозги на место встали? — Да не, вроде ужились. Чувак как чувак, ничё особенного. Иногда попиздим, иногда по бытовухе вопросы решим. Короче, сидим-пердим на жопе ровно. — Ну понял тебя. У меня-то тоже друг в Питере есть, нормальный мужик, приличный. Мы с ним лет десять назад познакомились, он на диджейке в клубе каком-то стоял. Короче, до сих пор общаемся. Антон параллельно клацает по клавиатуре, набирая запрос в поисковике про погоду на завтра. У Серёжи параллельно врубается вторая линия, которую он классифицирует как «Тох, важный звонок, извини», поэтому им приходится распрощаться на обещании обязательно перезвонить друг другу попозже и приехать в гости на шашлыки к Серёже и на белые ночи к Антону. Матвиенко чмокает Антона в трубку в шутку со словами: «Бай, бич. Люблю тебя, кисунь-заюш» — и отключается. Антон считал, считает и будет считать, что у него самые ахуенные друзья. Ну после таких слов по-другому и быть не может. Это уже аксиома, ибо бородатый тридцатилетний мужик, который по приколу так прощается и адекватно реагирует на разнообразные приветы Антона по типу «Хуём по лбу не дало?» или «Наступили в говно» — это человек на вес золота. Таким при жизни памятник надо ставить. Кстати о человеках, памяти и... снах. Шастун внезапно вспомнил, что хотел посмотреть вместо погоды в браузере. С ссаной погодой и так всё ясно и понятно — хуйня, а вот то, что снилось во сне — это ещё та наркомания. Антон знает, что весь сон вряд ли что-то означает, да и он его полностью не помнит, но вот три образа он запомнил чётко: радуга, дельфины в море и яблоки. — Ебать вашу мать... И чем я только занимаюсь... — лупит он глаза в горящий экран, пока страница сонника медленно загружается. Первая на очереди радуга и там всё более-менее безобидно: счастье, радость, успех, короче, единороги, срущие радугой и питающиеся фиалками. С яблоками дело обстоит хуже — у кого-то в соннике это раздор, у кого-то счастье. В общем, кому что нравится, тот то значение и выбирает. — Так бля, по сути, так любой образ можно трактовать, астрологи вы хуевы! — отчаивается Антон, когда понимает, что в этом деле всё не так однозначно, как хотелось бы. Мысль под названием «На кой хуй я сюда полез?!» начинает мелькать в сознании всё чаще. Но любопытство и целеустремлённость берут верх, и Антон гуглит третий оставшийся образ. На экране высвечивается в быстрых ответах: «Чаще всего к любви снится море с дельфинами или разноцветными рыбками. Сновидение о сочных яблоках или спелом винограде предсказывает влюбленность в коллегу или близкого друга», — и Антон охуевше выдаёт: — Приплыли, — и через секунду-две допирает, — как дельфины блять! Ну нахуй вообще такое! Он сам не понимает, отчего и почему воспринимает это так серьёзно, но когда слышит топот по коридору, успевает захлопнуть крышку ноутбука и натянуть на кислую морду каменное выражение лица. Арсений втискивается в комнату и подсаживается на другой конец дивана, ближе к подлокотнику. Он включает звук телевизора, пролистывает каналы один за одним и останавливается на каком-то советском фильме. «А почему бы сейчас-то и не поспрашивать?», — внутренний демон подкидывает всё новые и новые идеи, хотя ему давно пора бы уже успокоиться и вилку-трезубец свой воткнуть себе же в жопу, чтобы идейный жопный клапан был заполнен. Но Антон соглашается с ним — ну а что он теряет? Ничего, ровным счётом ничего, как было в одном меме. — Арс, расскажи о себе? — получается не столько уверенно, сколько уёбищно. И что за волнение накатило? — Мне интересно узнать о тебе, как о человеке. — К чему такие вопросы с утра пораньше? — недоумевает Попов и вся его уютная домашнесть смывается, словно говно в сливное отверстие унитаза, также быстро и стремительно. — Уже первый час дня, — скептически пилит его взглядом Антон в надежде, что тот не выдержит и прогнётся. Арсений, кажется, оглох, ослеп, окаменел, в общем, перестал подавать признаки жизни и превратился в монаха или в каменный столб, но Антон вроде бы не Медуза Горгона, поэтому Шастун продолжил протирать на нём взглядом дыру. И, на удивление, Арс, наконец, сдаётся (тоже мне, Иерихонская стена нашлась): — Ладно, у тебя шесть вопросов, — безысходно соглашается он. — Почему именно шесть, а не пять или десять, например? Что за несправедливое отношение к числам, кратным пяти? — Потому что я так хочу. Ну так что, ты будешь задавать, — Арсений скучающим взглядом скользит по потолку, сложив ладони лодочкой и вытянув ноги, сидя на диване. — Или разовая услуга «расспроси Арсения» прекратит свое существование, — пригрозил он то ли шутливо, то ли, наоборот, серьёзно. Антон так до сих пор и не научился читать верно его эмоции. — Окей, сколько тебе лет? — спохватывается он и выпаливает первое попавшееся, заурядное и не самое важное вообще в жизни. — Чуть больше двадцати. Пять, — Арсений ведёт обратный отсчёт своим мучениям, загибая пальцы правой руки. — Кем ты работаешь? — Служу. Четыре. — Почему переехал в эту коммуналку? — Антон понимает, что по сути ему и спросить-то нечего, поэтому мелет какую-то чепуху. — Из-за обстоятельств. Три. — Как давно живёшь в Питере? — Одну треть своего возраста. Два. — Любимая музыка? — Динамично-энергичная. Один. Какие же скучные у вас вопросы, товарищ интервьюер, — лукаво прищуривается Арсений с вызовом. — Был ли секс втроём? — Антон, конечно, рад быстроте своего языка, но не в этой ситуации. — Да. — ЖМЖ или МЖМ? Ну и как? — А это уже седьмой и восьмой вопрос, Шастун, так что отвянь, моя черешня, — сказал Арсений весело, встал и направился к двери. — У меня суп кипит. — Ага, суп у него вскипел, — пробубнил Антон, когда тот вышел, — а у меня уже мозги кипят от твоих закидонов, — и продолжил яростно стучать по клавиатуре ноутбука. Но все обиды разом улетучились, когда Арсений с ноги открыл дверь и зашёл в комнату с горячей и ароматной кастрюлей только что сваренной солянки. Он предварительно подготовил подставку и поставил кастрюлю на стол, потом опять сгонял на кухню и принёс хлеб, лимон и жестяную банку с маслинами, а также две тарелки и ложки. От всего этого вида у Антона не то чтобы желудок прилип к позвоночнику, он просто сжался, как волынка, а потом выдал такое мощное урчание, что Шастуну аж неловко стало. Где такое видано вообще?! Арсений половником разлил суп в обе плошки, добавил немного лимонного сока в каждую и обернулся к Антону, который наблюдал за ним, как ему казалось, исподтишка, но на самом деле палился до невозможности. — Шаст, ты хотя бы маслины открой, и иди есть уже, я всё сварил, приготовил и так далее. Хватит за компом сидеть, — Арсений закатил глаза, уселся уже, поёрзав на стуле, но есть не начинал, выжидая Антона. — Шаст, да ёпт твою мать, жрать иди! — гаркнул он так, что тот аж на месте подскочил и примчался к столу на первой космической. Он даже и не знал, что Попов так умеет. Точнее, так умеет всё: и орать, и готовить. Выглядит суп, конечно, очень аппетитно, но совесть гложет, что не помогал, а сейчас есть усядется. Антон задумчиво и без лишних разговоров берет в правую руку жестяную банку, пальцами левой немного отгибает ключ и тянет на себя. Острый край металла проходится в аккурат по перепонке кожи между большим и указательным пальцем, разрезая её, и капли крови моментально убегают наружу в образовавшуюся глубокую рану. — Поели... — резюмирует Шастун, застекленелыми глазами глядя на свою окровавленную ладонь.