гтд: драбблы

Костя бежит по вечерним улицам, подскальзываясь на каждой второй луже, бежит вверх по лестнице, через ступеньку, подволакивая подрубленную ногу, трясущимися руками ищет в карманах ключи, распахивает дверь, вваливается в квартиру, роняя вешалку со всеми куртками. Игорь вскидывает лохматую голову, таращит глаза. Костя приваливается к стене, наконец-то чувствуя облегчение. Выдыхает медленно. Считает пальцами пульс: сколько-сколько… а впрочем, замедляется. — Десять ровно. Успел. Игорь переводит взгляд на часы. — Десять ноль одна. Твою ж мать. Костя выдыхает прерывисто, проглатывая ругань, но губы сами собой растягиваются в улыбку, и он видит, у Игоря уголки вздрагивают тоже. — Простишь? — Прощу, — Костя смеется и сразу охает: нога совсем отказывает, подламывается, он хватается за полочку с телефоном и обваливает её вместе с аппаратом. Грохот, звон, и крепкое слово все-таки срывается с языка, а следом хриплый смех, потому что кажется это дико смешным; а через мгновение Игорёк — маленький, но сильный такой, подлезает под его руку, ведет по кривой к дивану и роняет на подушки. — Пап? Ты вообще нормально? — Я нормально, — счастливо уведомляет Костя. — Я просто под чем-то… под черт знает чем, Игорёк. Обдолбан твой папка. Да это к лучшему. Я б иначе на этом… — он хлопает по бедру отказавшей ноги, — не дошел… х-ха… — Пап! Тебе в больницу надо! — Знаю… я со скорой сбежал, — Костя снова смеется, вспоминая лицо санитара, когда полумертвое тело вдруг скатилось с носилок и припустило в кусты. — Федя меня убьёт… Как по заказу — треснутый об пол аппарат начинает трезвонить, отдаваясь внутри черепа колокольным перезвоном. — Ты меня не видел, — шепчет Костя, прикрывая глаза. Слышит глухо, как из бочки, как Игорь говорит «алло» и «пришёл», «упал сразу», «обдолбан», «нормальное слово, не ругайтесь», «перебинтован», «хорошо», «хорошо», «не надо», «потому что я тогда в детдом попаду, а вам меня жалко». Потом трубку вешает, а колокола в голове не замолкают. Ничего. Дома и колокола свои, родные. Игорь что-то там шуршит по дому, Костя вяло руку поднимает, машет: — Ты это. Шахматы тащи. Доиграем. — Ты отрубишься щас, пап. — Тебя я пока что и во сне обыграть могу. — Ну спасибо. — Всегда пожалуйста… Шуршание становится ближе. — Рот открой. Костя послушно открывает. Чувствует на языке две таблетки, потом прохладный край стакана. — Пей. Пьет. Потом диван рядом прогибается, и Костя автоматическим жестом приподнимает руку. Игорь забирается так, как забирался двенадцать лет своей маленькой ребячьей жизни — только раньше в нем было килограм на пять меньше, а у Кости не было трещин в ребрах, порезов, синяков, отбитых почек и вертолетов. Но даже то, что с весом Игоря сверху он перестает чувствовать больную ногу, его не пугает. Игорь прижимается щекой к плечу, кладет ладонь ему на грудь. И убирает, оставив что-то невесомое и тоже шуршащее. — Это что? — спрашивает полусонно. Открывает один глаз и скашивает его как может вниз, но это не помогает разглядеть что-нибудь в темноте. — Это деньги, — шепотом отвечает Игорь. Костю аж простреливает, он оба глаза открывает. Ну да, правда деньги. — На Диснейленд. Я заработал, ты не думай, пап, там мало пока, на пол билета… — Я тебе завтра уши надеру. И деньги вернешь где взял. — Не-а. — Игорь. — Не. Аргументы на этом кончаются. Федьку из участка до утра не выпустят, можно не ждать явления немезиды. И денег вон, на пол билета есть. А если завтра ногу отрежут, то может еще скидка будет, как инвалиду. Как всё удачно складывается-то. Анубиса вон хлопнули… А главное — успел.