Утоли мои печали

Барон Отто Нотбек с удовольствием отпил очередной глоток из тонкой чашки алатского стекла и тепло улыбнулся женщине, сидевшей напротив него за столом. — Вы балуете меня, эрэа. это восхитительно Та смущенно улыбнулась и пододвинула гостю розетку с ароматным вишневым вареньем и плетеную корзиночку с благоухающий корицей выпечкой. — Я растолстею, и не смогу сесть на лошадь, — Отто улыбнулся и протянул руку за булочкой, подумав про себя, что из этих очаровательных ручек он бы и яд выпил без колебаний. Тихий, музыкальный смех был ему ответом. — Вряд ли мне удалось вас раскормить, даже если бы вы съели несколько подносов, — женщина тонкой рукой поправила выбившийся из строгой прически чуть вьющийся локон и улыбнулась, заставив сердце барона вздрогнуть. — Вы сами ничего не пьете, почему? Он кивком головы указал на чашку, из которой не было сделано ни глотка Собеседница взяла ее в руки и поднесла к губам, а Отто подумал, как, наверное, эти нежные губки мягки на вкус и как ему хочется прикоснуться к ним. Но все полгода, что они были знакомы, Стефани Монтеро, черноглазая и черноволосая вдова тридцати лет, держалась с ним строго, не позволяя простой вежливости перейти в нечто большее, хотя, барон был более чем уверен, что и он вызывает у нее чувство большее, чем просто благодарность. Они познакомились полгода назад, в тот серый дождливый день, когда он, проводив своего друга детства Рудольфа Ноймариена до начала Ардельского тракта, возвращался со своими людьми в Олларию. Всю дорогу Отто проехал с герцогом в карете, приказав оруженосцу вести Каро на поводу. Рудольф уезжал с неспокойным сердцем, и ему хотелось его немного успокоить. Главную тревогу у друга вызывало то, что за себя пришлось оставить Эрвина. — Он все еще строптивый мальчишка, не по нему эта ноша. Но Алвы сейчас нет в Талиге, а я вот видишь… Совсем развалина. — Подлечишься, не впервой, — Отто чуть сжал плечо друга. — Подлечусь, — согласился Рудольф. –Да и Алва скоро вернется. Правда, они не то что не ладят, а так… — Что так? Они вроде и общались совсем. — Да…- Рудольф поморщился. — Понимаешь. Он помолчал, словно размышляя, а потом махнув рукой, произнес: — Эта… Скромница и страдалица наша… Катарина И видя недоуменный взгляд друга, пояснил: — Очарован он ей… Чтоб ее кошки задрали… — Нашел, о чем тревожиться. Все мальчишки грезят Талигойской Розой. Пройдет. — Боюсь, нет. Отто. Она не против, хотя и старается этого не показать. Но я же вижу. А ничем хорошим это кончиться не может. Ненавижу эту куклу, вот только сделать ничего не могу Отто пожал плечами. С королевой — матерью он сталкивался редко, лишь на больших приемах и балах, до которых был малый охотник. Бледная хрупкая женщина с тяжелой короной пепельных волос на него особого впечатления не произвела. — Встретит, кого поинтересней, и забудет. — Ты не понимаешь. Я боюсь. Окделл кончил плохо, правда там и не только она, но все же….Тому она тоже голову задурила. Страдалица, отданная на потеху Рокэ Алве….И ведь верил дурак надорский в этот бред! — Провинциальный мальчишка, воспитанный Мирабеллой и твой сын, не сравнивай. — Влюбленные идиоты все одинаковы, Отто. А Эрвин влюблен. И на Алву зверем смотрит. — Алва женат. — Вот-вот. Она и бесится. -Отто, прошу. Присмотри за ним. Я ему приказал, чтобы советовался во всем, но там кто знает… Карета герцога скрылась за поворотом дороги, заморосил противный мелкий дождь, столь характерный для этого времени года. Хотелось поскорее оказаться дома, у камина с бокалом горячего грога и они решили срезать путь, свернув на сельскую дорогу, пусть не такую широкую, но зато позволяющую сократить путь наполовину. Через час примерно они нагнали повозку, украшенную бубенчиками. В таких, обычно, ездили бродячие актеры. Солдаты заулыбались. И Отто их прекрасно понял: актрисы всегда были веселы и не против пошутить с кавалерами, а то спеть. Но из повозки вдруг донеслась не песня, а громкий детский плач и крик: — Не троньте меня! Не смейте! Отто и его люди переглянулись и, рванув коней, догнали повозку. По знаку барона, один из солдат встал поперек дороги и коротко приказал: — Эй, что там у вас? Выходите! Повозка остановилась, Из нее выглянул невысокий человек лет сорока и замер, увидев отряд. — Что творите? –повторил солдат — Да дочь моя, капризничает. Не в себе она, вот и кричит. — Дочь, говоришь? — солдат посмотрел на барона — Покажи девочку! — распорядился тот. -Больная говорю, вот и кричит. Лечиться не хочет. Но тут полог откинулся, и на землю скатилась зареванная девчушка с растрепанными черными косичками. Вслед за ней выглянула женщина в чепце и шали и попыталась схватить девочку. Та отчаянно завизжала. Отто нахмурился. — Дооочь? — недобро протянул он, разглядывая нарядные башмачки из козлиной кожи и аккуратные вязаные чулочки. — С каких доходов так девочку наряжаешь? Как ее? — Так младшая, -угрюмо ответил мужик, зло косясь то на ребенка, то но на женщину, что не удержала девочку.- Рита она. -Нет!!! Малышка метнулась к Отто -Я Эуфемия. И они меня украли! — Говорю не в себе! Но Отто, спешившись, внимательно смотрел на ребенка. — На кэналлийца ты не похож, — тихо произнес он.- Да и жена твоя тоже не с юга! Говори! — Ну подобрали мы ее, — плаксиво произнесла женщина.- Бегала по ярмарке, одна. Пожалели… — Я потерялась…_ тихо сказала малышка.- Мама велела не уходить, но я лишь на минутку… Там леденцы продавали. На палочке. А потом маму не нашла. — За подобное на площади кнутом секут- заметил один из солдат. А Отто смотрел на девчушку и думал, что и у них с Паулой могла бы быть такая. Была бы уже невестой. Не судьба. Он хмуро посмотрел на съежившихся актеров и произнес: — Убирайтесь отсюда, оба. Увижу еще раз в Олларии, в тюрьме сгниете. А потом подхватил малышку на руки и улыбнулся. — А где живешь, сможешь показать? …Вот так он и оказался в доме вдовы Стефании Монтеро. Сначала просто пришел проведать, как чувствует себя малышка, а потом зачастил. Что делать одинокому не слишком молодому солдату, когда дома никто не ждет. А в доме с золотисто-красным петухом на крыше на улице Суконщиков ему всегда были рады. Но барона привлекала не только красивая женщина и тепло дома, который он давно потерял. Вокруг матери и дочери вилась тайна, хотя Стефания вскоре после знакомства рассказала ему свою историю. Влюбилась в кэналлийца и уехала к нему на родину. Но муж погиб в Излом и она, не поладив с его родными, вернулась домой. Отец ей обрадовался, да и внучке тоже. А через пару лет умер, оставив ей в наследство дом, склады и лавку. — И что, родители мужа не поддерживают отношений? –удивился Отто, выслушав нехитрую историю. Стефани покачала головой и он отвернулся к окну. Конечно, он не священник, чтобы она ему исповедовалась. Но все равно, было неприятно Паулу он потерял двадцать лет назад. Но ее родители, братья и сестры считали его родней, писали, слали подарки, даже приезжали пару раз и постоянно звали в гости. Не могли люди, потеряв единственного сына, отказаться от памяти о нем- внучки. Это нарушало все законы их бытия. Стефани отодвинула чашку, встала и пересела на диванчик, взяв в руки большую, нарядную куклу и поставив перед собой коробочку с бисером. Отто улыбнулся. Примерно месяц назад он, зная набожность Стефани, предложил ей с дочкой посетить богослужение в церкви святой Октавии, куда должны были прибыть король и королева-мать в честь именин последней. Стефани не выразила большого желания, но Эуфемия загорелась: Всю службу она глаз не спускала с вдовствующей королевы, а потом еще неделю говорила только о ней. Девочку восхитили и роскошная прическа Катарины Оллар и великолепное платье расшитое черным жемчугом и алая ройя на хрупкой белоснежной шее. — Она такая красивая! — восхищалась она. — И так роскошно одета! Мамочка, я хочу такое же платье и такую же прическу! Стефания лишь покачала головой, слушая дочь, но малышка была настойчива. В конце- концов ее удалось уговорить, что черное атласное платье, подвеску и новую прическу получит ее кукла, а Эуфемия будет с ней играть. Стефания соорудила из кос игрушки прическу в виде «паонской башни», которую так любила носить королева-мать, алая бусина на витом шнуре превратилась в драгоценную ройю, и теперь осталось лишь расшить черным бисером корсаж и подол платья. — Она не долго будет ей тешится, -проговорила Стефания, аккуратно, бисеринку за бисеринкой нашивая на корсаж. — Вы же знаете! Отто рассмеялся. Девочка росла настоящим сорванцом, обожая гонять с собакой по двору и даже лазить по деревьям. Стефани ругала дочь и пыталась усадить за рукоделие, но это получалось плохо. Вот учиться она любила и всегда с нетерпением ждала прихода отца Норберта, учившего ее чтению, письму и счету. — Да, девичьи занятия ее не привлекают особо, — согласился барон, и словно в подтверждение его слов распахнулась дверь и в комнату ворвалась Эуфемия верхом на торском волкодаве, что охранял дом. ¬ — Это уже чересчур! — вырвалось у Стефании. — Эуфемия — Аделина — Доротеа! Немедленно отпусти пса и отправляйся к себе, повторяй уроки! Скоро придет отец Норберт. Ты не смеешь себя так вести! Девочка строптиво тряхнула головой и ее густые волосы, собранные в хвост, плеснули по плечам волной. Она гордо выпрямилась и четко произнесла — Я смею! Я все смею! И Отто почувствовал, как земля уходит из-под ног. Нет, он всегда удивлялся как похожи и в тоже время непохожи мать и дочь. Обе были черноволосые, черноглазые, но на этом сходство пожалуй и кончалось. Стефания с ее вьющимися черными волосами, миндалевидными глазами под тонкими полукружьями бровей напоминала изящную хрупкую статуэтку. А красота Эуфемии, едва проступающая сквозь детские черты была другой: яркой, дерзкой. Она смотрела на мир огромными, черными глазами из-под прямых, как стрелы, ресниц, насмешливо улыбалась алыми губками и почти всегда своенравно настаивала на своем. Как он раньше не заметил этого! Возможно, мешали косички с яркими лентами, аккуратные цветные платьица с вышивкой, словом, вид воспитанной девочки, который пыталась придать ей мать. Трудно в маленьком ребенке, особенно девочке, сразу признать сходство с гордым обликом великого воина. Он дождался, когда юная строптивица, гордо вскинув голову, удалится к себе, и повернулся к Стефании. Та смущенно улыбнулась — Ей следовало бы родиться мальчиком. Отто покачал головой, не сводя глаз с женщины -Не думаю. Это лишь бы обострило ситуацию. И глядя в встревоженные глаза женщины, произнес — Герцог Алва знает, что у него есть дочь? Стефания вздрогнула, но не закрыла испуганно лицо руками и не отшатнулась. Несколько минут длилось напряженное молчание, а потом она медленно произнесла: — Нет. — Почему? — Зачем? –Стефани нервно пожала плечами. — Он не просил меня о ребенке. Я мало подхожу для того, чтобы быть матерью его детей. Мы просто встречались, ничего друг от друга не требуя. Просто… Просто… Она отвернулась к окну и тихо заговорила. — Мой отец был очень богатым и уважаемым человеком. У пас была лавка, он торговал тканями. Я — единственная дочь и наследница, он вырастил меня один. В семнадцать лет меня выдали замуж за сына его друга и компаньона. Курт был старше меня на тринадцать лет, но мы поладили. Спаситель благословил нас сыном, мы все были так счастливы. А потом… Я заболела перед Зимним Изломом и осталась дома. А все поехали на родину отца, у его старшей сестры родился долгожданный внук, да и Герарта решили показать. А ночью дом тети Марты загорелся, видно забыли где-то потушить огонь. . Никто не выжил. Так в двадцать два года я осталась одинокой богатой вдовой, мечтающей свести счеты с жизнью. От греха меня спасла сестра моей свекрови, одинокая старая дева-хромоножка. Не отходила ни на шаг несколько месяцев, вела хозяйство, смотрела за лавкой. А я днем сидела на кладбище, а ночью молила Создателя о смерти. А она все не шла. И вот однажды ночью, когда я как всегда молила забрать меня, чтобы я могла соединиться с ними, в дверь вошла женщина. В старинном платье, в высоком головном уборе. Словом. такая же, как на иконе, доставшейся мне от матушки. Святая Октавия подошла ко мне, взяла за руку и сказала, что нужно жить., что мои близкие не находят себе покоя, видя мои страдания и не могут войти в Рассветные сады, что я должна отпустить их и идти своей дорогой, раз мне выпало жить. Она поцеловала меня и я заснула. А наутро меня разбудило солнце, бьющее в окна и я впервые засмеялась за все эти месяцы. А вечером, распахнув окно, я увидела двух всадников внизу. Они подняли головы, заметили меня и раскланялись. Я засмеялась и кинула им герань. Черноволосый подхватил цветок, соскочил с лошади и шагнул к двери. В тот день я поняла, что еще жива. Мы виделись всего несколько раз. А потом началась военная кампания. Он уехал, а через два месяца, поняв, что жду ребенка, я тоже покинула Олларию. и поселилась у младшей сестры отца, оставив лавку на тетушку Марту. Вернулись мы только тогда, когда все наладилось, но перебрались на другой конец города. Я стала именовать себя вдовой Монтеро. — И вы даже не пытались связаться с отцом Эуфемии? — Однажды почти решилась, даже подошла к особняку на улице Мимоз. А там развивались праздничные флаги: у герцога родился второй сын. И я поняла, что это судьба. Эуфемия только моя. — В девочке течет кровь Кэналлийских Воронов, вы не можете этим пренебрегать. В Кэналлоа любые дети считаются своими, даже незаконные. Она дочь герцога, герцогиня по рождению, отцу стоит лишь сказать, что он признает ее. Вы думаете, Рокэ Алва откажется от своего ребенка? — Он увезет ее к себе, — глухо отозвалась Стефания.- А что я? Редкие встречи с дочерью–аристократкой, которая будет не очень-то рада матери-лавочнице?. Потом ей подыщут мужа, который вряд ли позволит общаться с такой родней. У меня есть только она, поймите! Я уже теряла, второй раз мне не выдержать Женщина нервно сжала руки и застыла. — Стефани, — Отто впервые назвал ее так просто.- Эуфемия пока мала, поэтому сходство не так бросается в глаза, я сразу не разглядел, хотя знаю герцога. А что потом? Шила в мешке не утаишь. Что вы будете делать, когда всем станет ясно, что у вас растет дочь регента? Стефания отвела глаза и еще сильнее стиснула руки. — Кроме того, у регента есть не только друзья, но и враги. Вы же не хотите видеть дочь разменной картой в их руках? — Не хочу, — глухо согласилась Стефания. — И с чего вы взяли, что Алва разлучит вас? Отнимет у ребенка единственное близкое ему существо? Алва жесток с врагами, вряд ли он будет таким с матерью своей дочери. Подумайте! Стефания не ответила, взяла с дивана недоделанную куклу, повертела ее в руках и снова положила на диван. В дверь тихонько проскользнула приходящая служанка Клара, невзрачная женщина лет сорока. Она принялась неторопливо убирать со стола и разговор. затих. Когда она ушла, звеня посудой, Отто заметил: — Если хотите, я сам встречусь с герцогои Алвой. Думаю, он должен вернуться на днях. И тогда будем решать, что делать. — Вы согласны? После нескольких минут молчания Стефания кивнула головой. — Вот и хорошо. У меня есть возможность отлучиться на пару дней, думаю граф Литенкетте не будет возражать и я смогу вплотную заняться вашим делом. Он осторожно взял тоненькие пальчики Стефании в свои ладони и поднес к губам.