Утоли мои печали

Проснулся он от неясного чувства тревоги: словно в голове набатом гудел колокол, с каждым разом все сильнее и сильнее. Он сел на кровати и огляделся: в распахнутое окно заглядывали звезды, особенно крупные в этот месяц лета. Где-то вдалеке слышался смех и пронзительное звучание волынок и барабанов: люди праздновали Летний Излом. Он, вопреки приглашениям, не присоединился к празднику, хотя очень хотелось, позабыв все на свете, подхватить длиннокосую и румяную девицу, пригнуть с ней через костер и заплясать в веселом хороводе. Но что-то остановило,. и он с сожалением развел руками: нет времени, увы. Колокол в голове вновь ударил набатом, заставив поморщиться от боли. Тревога! Тревога!. Тревога! Кажется, времени действительно не было. Накинув халат, он подошел к небольшому поставцу, помнившему, наверное, конец прошлого Круга. За его слюдяными дверцами поблескивали старинные серебряные кубки и блюда. украшенные древним гербом. Он аккуратно открыл скрипучую дверцу, нажал на небольшой сучок, ровно посередине нижней полки и стена отошла в сторону, открывая вход в небольшую комнату. Прихватив свечу, он перешагнул порог и поставил ее на стол, где лежала большая белая книга, страницы которой были вырезаны из кости какого-то древнего зверя. Усевшись поудобнее, он стал медленно переворачивать страницы, наблюдая, как древняя вязь слов расплывается перед глазами и вместо букв появляются живые фигурки, как в театре. Люди говорят, плачут, смеются, дерутся на мечах и шпагах, целуются и подносят друг другу отраву. Когда он в первый раз это увидел, был настолько потрясен, что не мог сказать ни слова, только смотрел, как перед ним проходит история Золотых Земель, весьма непохожая на ту, что была описана в хрониках и учебниках. Постепенно он научился слышать, различать голоса, узнавать людей двигающихся на страницах, как фигурки на шахматной доске. Многое вызывало интерес, а многое отвращение и нежелание видеть это вновь. Но он смотрел снова и снова, не щадя себя. словно повторяя невыученный урок, чтобы опять не ошибаться. Часть страниц были девственно-белыми, словно не желая делиться своими тайнами, на некоторых словесная вязь оставалась лишь словесной вязью на неведомом языке, а некоторые показывали ему картинки, где фигурки были серо-белыми или просто прозрачными. Он уже знал: это предостережение. Таких страниц могло быть две. три, иногда даже четыре, словно ему представляли все возможные варианты событий. А иногда страница была только одна, и это было страшнее всего, ибо эти варианты были жестоки и бескомпромиссны. Когда пару месяцев назад он увидел две такие, то понял: придется вмешаться. Или… Что произойдет, если не удастся или не получиться, думать было страшно. Да и пояснили ему четко, что именно будет. А когда он увидел на одной из страниц, как Данар, поднимаясь волной с гору, идет на Олларию, внутри все захолодело. Правда с тех пор эта страница оставалась кипенно-белой, но страх все равно жил, несмотря на то, что он сделал, надеясь предотвратить несчастье. Правда, быть полностью уверенным в том, что его услышат, он не мог. Утешало то, что именно в данный момент опасность никому не грозила…. В висках вновь дробно застучало. Он перевернул страницу и замер. Изображение больше не было бесцветным, оно приобрело краски. Черные, багровые и серые краски Багерлее. У него тряслись руки, когда он переворачивал следующую страницу. Мчащаяся карета, группа всадников, выскакивающих из засады, выстрелы. крики. плач. Но изображение было пока бело-серым. Пока… Он торопливо сбросил халат, оделся и протянул руки к каменной стене. ….....Шум удаляющейся кареты затих вдали, теперь можно было просто упасть на землю, тихонько подвывая от боли, скручивающей все тело и выдохнуть. Но события это дня на этом не завершились. Послышались дробные торопливые шаги и на дорогу вышла, вернее выбежала девушка лет семнадцати. Красавица несколько минут постояла, прижимая руки к груди и шепча что-то про себя, а потом решительно двинулась к старому дуду, ветвь которого нависали над дорогой. Он приподнялся на локте, с интересом смотря на ее действия. А девушка между тем, достала веревку, скрутила петлю и стала прилаживать ее к ветке. Через пару минут он понял — она не шутит. Неслышно вскочил на ноги, преодолевая боль, и схватил будущую самоубийцу за руки, мешая одеть петлю на шею. Та забилась, пытаясь вырваться, но он держал крепко. Наконец девушка обмякла и тихо заплакала — Не мешайте, прошу вас. Не губите! — Это ты кажется вознамерилась себя сгубить, красавица. Говори! Она несколько раз всхлипнула, и он прижал ее к себе, успокаивая. — Такая красивая, молодая. Парни, наверное, табунами ходят!. А ты в петлю. Зачем? — Не ходят. Замуж я выхожу, завтра. За Педро Кинтеро. Он уже двух жен похоронил, я третья буду. Без приданного берет и долг батюшки, что тот в кости проиграл, выплатит. Наследника хочет. Две первые не родили, так он их смертным боем бил. И меня забьет. — А родные? Неужели не заступятся? — Обеднел наш род, не могут они меня содержать и отцу помочь не могут. Позволь мне. Грех, я знаю, но уж лучше так. Он задумался. В его семье, как и во многих других семьях из его окружения, по любви женились редко, и он, честно говоря. не видел в этом ничего дурного. Так повелось испокон веков. Женихов и невест выбирали родители, и хотя порой дети вначале были против, но большинство из них проживали достаточно счастливую семейную жизнь. Может, тут тоже самое? Стерпится-слюбится и вовсе не так уж плох этот Педро. А наговорить девчушке можно было что угодно, вот они и задумала недоброе. К тому же он хорошо помнил. к чему привела его самого любовь. Было противно вспоминать историю собственной глупости, которую не могли извинить ни юность, ни неопытность в подобных делах. Но девочка смотрела такими отчаянными глазами, что он понял: не отступится. Если не сегодня, то завтра или через неделю попытку повторит. И хорошо, если себя задумает только порешить, а если еще и мужа? Мужеубийц карали жестоко в любых землях. _ А если б деньги были, ушла бы? — Ушла! Мне послезавтра восемнадцать стукнет, вот они и торопятся. Он кивнул. Кажется здесь, после совершеннолетия согласие брачующихся сторон требуется обязательно. Ну что ж… Может, ему и зачтется там, в Закате. А не зачтется, так и не надо. Он сунул руку в карман и достал обрывок цепи. Когда-то это был орден, которым он гордился. А теперь он использовал его в качестве разменной монеты, отрывая звено за звеном. Более половины было использовано, но оставалось еще достаточно. Он оторвал четыре звена (счастливое число!) и протянул девушке. — Возьми, только не продешеви, продавая. Каждого хватит на пару лет жизни. А там определишься. Она с минуту недоверчиво смотрела на него, а потом кинулась целовать ему руки. — Спасибо! Спасибо! — Ступай! тебе ведь надо уйти подальше, чтобы не хватились! -В деревне нянюшка живет, она не выдаст, а через день я свободна буду. Спасибо! Девушка было вскочила, но потом решительно опустилась рядом с ним на землю и протянула к нему руки — Не смей! Но она лишь покачала головой. — Меня только Кармела, няня жалела, да вот вы, дор. Не отталкивайте, ведь больше я вас не встречу и не смогу ничем отблагодарить. И она вновь потянулась к его губам. Сопротивляться ей ему почему-то не захотелось…. Потом они долго лежали на теплой, нагретой солнцем земле и молчали. — Тебе пора, милая. Пока никто не увидел. Они привстала, склонилась к нему, заглянула в глаза. — Век буду помнить . — Не надо век. Уезжай, мужа найди, чтобы любил и забудь все, как страшный сон. — Прекрасный сон. Меня Каталина Корреа зовут. Наш род был известен, давно правда Не думайте, я не навязываюсь. Только…вспоминайте иногда…. Он кивнул, поднимаясь и садясь рядом. — Не забуду. — А вас? Как мне поминать вас в молитвах? — Не помогут мне молитвы, Каталина Корреа. Не трать зря время. Она упрямо помотала головой и встряхнула растрепанными косами — Скажите. На мгновение он задумался, а потом широко улыбнулся — Ну, пожалуй, на твоем языке мое имя звучало бы как Рикардо Роса. Когда ее шаги затихли вдали, он медленно поднялся и подошел к огромному валуну, перекрывшему дорогу. Предстоял нелегкий обратный путь, недолгий отдых и …попытки хоть как-то исправить происходящее.