Не завидуйте.

А под конец февраля Иван вообще Фёдора к себе в палаты переселил, чтобы Федя абсолютно каждую ночь с ним проводил. Как только это сделано было, бессонница у Грозного на спад пошла. И уже чаще они стали плотским утехам предаваться. …Ох, как соскучились они оба по таким ночам! Вначале долго, страстно целовались. Царь подмял бедного Федьку под себя, долго его тискал и ласкал. Федя извивался весь, постанывал, сам царя руками гладил, где доставал… - Ишь, Федька, извиваешься ты как змий тот… - усмехнулся Иван, языком ушную раковину облизывая. - Иван… мм… Ты сильный такой… Как медведь… И рычишь похоже… - на крайней фразе он улыбнулся – царь стал шею ему целовать, да покусывать. - Федюша, лебедь мой белый, любушка, дитя моë… - говорил царь, попутно раздевая Федю и целуя открывающиеся участки кожи. Вот оба они уже голые, Иван ласкает орган Федин, не забывает и плоть сокрытую растягивать. Федя стонет уже громко, не сдерживаясь, не знает, куда подаваться ему – назад, на пальцы, или вперёд к руке ласкающей. Но тут Иван прекратил ласки свои и на спину лёг рядом с Басмановым. Тот на локте приподнялся, смотрит умоляюще очами синими и жалобно так спрашивает: - Иван, что-то случилось, сокол мой ясный? А Грозный захотел кое-что новое попробовать: - Давай, Федюша, залезай на меня сверху, точно на коня. Ну Федя и залез. Орган царёв ему в то самое место упёрся. - А зачем, Иван? Я думал мы как обычно… - Затем, Федюш. Знаю я, что так тоже приятно будет. Ты опускайся на уд мой, да скачи. Феде так неловко от этого стало, но уж больно страсть хотелось высвободить. Помогая себе рукой, с протяжным стоном, кое-как уселся Фëдор до упора, поёрзал – вроде нормально, даже не больно. Иван тут же одной рукой ягодицу его сильно сжал, другой за талию поддерживал. - Давай, Федя, аки на лошади скачи, горячий такой, как солнце… - хрипло произнёс Иван. Федя приподнялся медленно, и так же медленно опуститься хотел, но руки сильные его резко вниз потянули, и раздался шлепок влажный. Федя вскрикнул громко, но царь продыху ему не дал – стал поднимать, да насаживать резко. Вскоре сил терпеть у Феди не осталось. Грозный не давал ему до себя дотрагиваться, а закончить жуть как хотелось! Но всё не получалось... И тогда проскулил Басманов: - Иван! Ааа! Я не смогу… Хочу закончить… Помогиии!.. Кха… Пожалуйста! – и Федю в очередной раз выгнуло. Он уже не знал куда деть руки, начал запястья закусывать. - Сейчас, Феденька, солнышко моё горячее, лебедь мой белый, сейчас помогу, родной… Любый… Иван резко темп наращивать стал, руку с талии убрал, начал член Федин ласкать. Тот закричал особенно громко и высоко, прямо как девка, и через несколько мгновений излился на грудь царя. А Иван за ним следом, зажимая руками, словно тисками, бёдра Басманова. Вот Федя с органа царского поднялся аккуратно, да не слез, а так и улёгся у него на груди. Царь руки ему на спину водрузил, а сперва пряди растрепавшиеся с лица убрал. Ещё раз нежно и тягуче поцеловались, и наконец, погрузились в царство Морфея. *** Всегда, после каждой такой ночи, царь утром неизменно расчёсывал Федькины волосы и дарил что-нибудь дорогое, да красивое. И вот этим утром жаловал он ему браслет коралловый, красный, да шубу со своего плеча. Весна скоро наступает, а на улице холодно ещё долго будет. И вправду полюбил Иван Федю, и уже сам понял, что и дня без него не проживёт.