Божья воля

      Дни в агентстве проходили на удивление спокойно. Интроверт по имени Федор стал незаменимым компонентом в каждой компании, проще говоря, он нашел общий язык со всеми. Ну… Почти со всеми. Наоми его точно недолюбливала. Связано это с тем, что он отнимает почти все внимание Танидзаки, слишком много проводит с ним… Кто знает, что на уме у этих женщин. Кхм, не так. Молодых девушек, а Наоми и вовсе чуть ли не подросток. Хотя Дост не знал её возраста, да и знать не хотел. Главное, они с Танидзаки неплохо так сдружились. Джуничиро открывался с новых сторон, а Достоевский рядом с ним становился чуть более расслабленным. С Ацу была та же история: они неплохо так поладили. Даже способность признала Атсуши и не могла навредить ему. Это был пока единственный человек, которого он мог без страха касаться. Может и Танидзаки, но все же Федор опасался… мало ли что.       С Куникидой у них строились отношения: «наставник-подопечный». Федор этого очень боялся. Где-то в глубине души Достоевский опасался того, что Доппо будет таким же как и его прошлый учитель: сначала поможет, станет доверенным человеком, а потом привяжет ниточки к его рукам и ногам, да и будет Дост висеть как марионетка в руках «наставника». Шел первый месяц, но Куникида и его отношение к Федору не менялось. Менялось конечно, но в лучшую сторону. Никаких намеков на признаки маньяка-манипулятора, ничего такого. Федя пытался похоронить свою паранойю и подозрения, но навязчивый голос все повторял из-за дня в день: «А ему ты начал доверять спустя два года. И вот, держи нож в спину, держи нити на запястьях. Как будто время даст тебе гарантию того, что тобой вновь не станут манипулировать.» — Хватит! Заткнись! — Федор сильно стукнул по столу, пытаясь хоть болью в кулаке заглушить голос в голове. — Федь.? — Атсуши, сидевший рядом посмотрел на вдруг сорвавшегося Достоевского.       Дадзай, который вновь подкатывал к испугавшийся официантке, посмотрел на Федора. Тот сидел, сжимая свои волосы одной рукой, казалось, что у него вот сейчас начнется приступ и Дост оторвет себе все волосы в истерике. Он мелко дрожал, что было видно невооруженным взглядом. Кожа, казалось, побледнела ещё сильнее, но это были игры света. — Федор-кун… — Нет. нет. нет. — чашка в руке Федора задрожала ещё сильнее. Подхватив чашку, Осаму дотронулся до Федора и его способность мирно уступила. — Атсуши-кун, у него сейчас приступ начнется, зови Йосано.       Проработав с Федором чуть больше месяца, работники вда, что только не наблюдали. И приступы эпилепсии у Достоевского, и резкие скачки температуры, особенно если форточка была открыта больше трех секунд. Но самое ужасное что они могли наблюдать — это начальные признаки панической атаки. У Федора они были нередки, буквально каждую неделю у него случались эти приступы. Атака могла начаться в любое время, в любом месте, поэтому его боялись опускать в субботу одного. Поэтому постоянно кто-то предлагал в субботу пойти куда-нибудь, особенно если Атсуши пропадает из дома и не может следить за этим в общей с ним квартире. Сегодня же пригласил Дадзай в кафе вда. Да, эти панички случались по субботам, но в любое время. Эта цикличность настораживало Дадзая. Не может же быть так. — Дадзай… Дадзай… — Федор-кун, все хорошо, не бойся.       Фиолетовые глаза засверкали, а зрачки, задрожали. Бледные губы шептали невесь что и это Дадзай понимал. — Я не хочу… Не хочу… Н-нет. — Мы не заставляем, никогда ни к чему не принуждаем. Федор-кун, слушай мой голос, голос твоего друга, коллеги. Мы не заставляем. Я твой друг, хочу тебе помочь. Всегда помогу, понял? Защищу и помогу, даже от призрака твоего прошлого. — Не хочу… Не хочу… Не хочу… — Да понял я, что просто так здесь душу открываю.       Федор и правда ничего не слышал. Перед глазами мелькали картинки с прошлого, а именно лицо его учителя. Слова Осаму смешались с громким смехом его давно съехавшего друга и в прямом и в переносном смысле. Дост ничего не слышал и не видел, он полностью погряз в картине прошлых лет, которая так и навевало молчаливое чувство страха. А именно крик и смех одного человека, его сумасшедшего друга. Голос того стих. Тишина. Ее вскоре нарушил совсем тихий смех учителя. — Маска… Не верь… Это фокус… Фокус…       Дальнейшую белиберду Федора Осаму так и не услышал. Прибежала Йосано, со скоростью Флэша достала все что нужно и уже через две минуты Достоевский перестал походить на того, кого забыли в Антарктиде. Русский уже дышал полной грудью, попивая теплый успокаивающий чай. Чашка все так же мелко дрожала, но Акико помогала выпить ему чай, не разлив его. — Федор-кун, как себя чувствуешь? — Все х-хорошо, Йосано-сан, сп-пасибо.       Акико мотнула головой, собрала все свои припасы обратно в чемоданчик, да и ушла, но обещала вернуться чуть попозже. — Простите, я опять со своими приступами по субботам вас мучаю… — Федор отпил чуть больше чем обычно из чашки. Картины все так же мелькали перед глазами, но приступы не начинались, неконтролируемое чувство страха исчезло. — Я не могу это контролировать, простите. — Федя… Если не можешь, то зачем извиняться? — Атсуши сел рядом, смотря точно в глаза Доста. — Не знаешь природу приступов своих? — Знаю.       Ацу и Дадзай переглянулись. Достоевский ещё сильнее нахмурившись встал, оставил чаевые, да и ушел из кафе. Осаму с Ацу пошли за ним. — Не расскажешь? — поинтересовался Дадзай сразу же, как только они переступили порог кафе. Да, эти троя стояли у стены кафе и разговаривали. — Чужая способность. Достаточно? — с этими словами Федор засунул руки в карманы, да и слился с толпой так, что его уже не найти.       Дадзай, пожав плечами ушел куда-то в другую сторону. Атсуши уже хотел тоже уйти, но за шкирку его взяла Йосано со словами: «пошли, поможешь с покупками». Что ж помянем нашего тигра. ***       Но сейчас мы перенесемся в самое пекло преступной деятельности Йокогамы, в мафию. А именно, в подвалы мафии. Там было уж совсем шумно. Что же там было? Да вот Чуя стоит, как злобная гарпия и кричит на Акутагаву. У Накахары, кажись вот-вот волосы примут очертания «звездочки» дабы казаться выше и сильнее. Но такого не происходило, Чуя кричал на него, махая руками. А сам Акутагава спокойно стоял, держа руки за спиной и спокойно глядел на коллегу. — Накахара-сан. — Чего? — он резко смолк, ведь впервые за всю его гневную триаду, Акутагава сказал хоть что-то. — Я тебе говорил уже: просто Чуя, без формальностей. — Чуя… — Рюноскэ ненадолго смолк, обдумывая дальнейшие слова. — Я знаю, что вам неприятно видеть пытки, но это наша ра… — Молчи, — резко перебил его Чуя, — работа не работа, человеком надо быть. Мы не звери и не психбольные, мы — люди. — У которых руки по локоть в крови. — Не перебивай, Рю. — Чег… — Босс сказал выпытать информацию, прошла минута — он сознался. Почему же ты продолжил резать его Расёмоном? Режа самые чувствительные места, давя морально. Рю, какого черта? Что ты натворил? Можно было дать бедняге умереть спокойно. Кинжал в сердце, никаких мук. Что с тобой?       Акутагава несколько минут молчал. Он повернул голову и вновь узрел это перекошенное лицо информатора. Точнее — предателя. Последнее время этих предателей развелось куча, да так, что уже на каждом лифте висит голова предателя с надписью: «Мафию предал». Скоро у входа повесят, эй богу. Аку чуть повернул голову внимательно оглядывая царапины на теле. Порезы глубокие, кровь так и сочилась. В одной руке у информатора лежала его же почка. Лицо у него было такое, словно его истерзан зверь. Даже есть следы ожогов. Но если бы это сделал зверь, то вряд ли глазное яблоко было у него во рту. Да… Зрелище не для слабонервных. — Со мной все хорошо, Нак… Чуя. —уверил его Акутагава, смотря уже на лицо Накахары. — А с вами что? Ведёте себя так, словно первый день в мафии. Как будто не видали истерзанного человека на мелкие кусочки, помните? — Тот, кто это сделал, сейчас сидит в психушке. Да и не это меня волнует. — А что же, Чуя? Какого дьявола вы против того, чтобы я пытал? — Рюноскэ уже начал заводиться, весь этот разговор и обстановка, да и запах… Его уже мутило. — Если вы ещё не опустили прошлое, то спешу напомнить, что мне не 16 лет, я делаю то, что считаю нужным. — Ты не считаешь это правильным. — уверенно сказал Чуя, пытливо смотря ему в глаза. — Все, что ты здесь натворил — это лишь очередная попытка доказать себе, что ты достоин признания Дадзая. Ведь знаешь, кто был первым по пыткам. О, да. Вот к чему все это было. — И что, если это все так? — подол плаща Акутагавы угрожающе засвистел и зашевелился. Кулаки Чуя сжались и засияли алым. — Вы то тут причем, Чуя? Морали мне читать? — А при том, что я волнуюсь за тебя, Рю. И за твою подопечную — Кеку. Не делай так, чтобы все твои раны вырезанные самим Дадзаем отразились и на ней. Ты дурак, если не придумаешь свою систему воспитания. И только попробуй сказать мне: «это мафия, здесь не до телячьих нежностей». А кто тебя просит? — К черту то, что вы выше меня. Это не ваше дело, ясно? И перестаньте называть меня «Рю», я — Акутагава, никак иначе. Раздражает. — Акутагава закатил глаза, засовывая руки в карманы плаща. — А пытка… Вы были неправы, босс лично приказал мне сделать это.       С этими словами Рюноскэ направился к выходу да так и исчез. Чуя же пожал плечами, старательно пытаясь не смотреть на истерзанный труп. И тоже ушел с подвалов мафии. Так и вернулось привычное мертвое спокойствие и тишина.       Ступая по коридорам, путешествуя по лестницам и лифтам, Акутагава особо ни о чем и не думал, да и шел все выше и выше. Если конечно опустить тот факт, что в его голове постоянно повторялись слова Чуи на счет Кеки. Что же предложить? Та и жить уже не хочет, все твердит о том, чтоб ее убили. Дать ей смысл жить? В голову сразу пришла мысль раскрутить все так же как и Дадзай-сан, но тут в голову словно залез сам Чуя и отогнал эти мысли. Но что же тогда? Не делать же так, чтобы Кека сама к нему бросалась. Не боялась. Нет уж. Это не в стиле Акутагавы. И это ему нравилось. Что-то новое необычное. Может и правда попробовать? «В стенах мафии не до привязанности, она может умереть в любой момент, мне могут всадить пулю в лоб. Лучше не привязываться, ей же хуже».       Мысль оборвалась. К его животу прилипла девочка, она все сжимала его плащ. Расёмон завибрировал и окутал девочку в самый настоящий черный купол. Не успел мафиози и слова сказать, как перед носом разорвалась пуля, точно также как и сам нападавший. Как чужеземец сюда пробрался — непонятно. Но глупец он ещё тот. Мигом поспешила группа очистки и труп увезли. Расёмон наконец опустил девочку. Та подняла сво очи, которые так и блестели от не пролитых слез. — Почему? Я хотела умереть. Думала, он меня убьет, дала ему побежать за мной, почему вы меня спасли? Убить? Убейте, убейте меня и демона. Убе. — Заткнись. Мне тошно смотреть на такую как ты. — холодно отрезал Акутагава. К горлу девочки словно нож приставили, она натянулась как гитарная струна. — Толку от твоих слез? Так хочешь умереть? — Акутагава взял ее за грязную футболку и поднял над землёй. Разбив окно способностью, Рюноскэ подошёл к нему и протянул руку прямо к окну. Кека зажмурила глаза, но и звука не издала, хоть под ее ногами спокойно шагали люди. Этаж 16 не меньше. — Давай, я запросто могу тебя скинуть отсюда. Слышал твою душераздирающую историю: якобы родителей убила твоя способность. — на этих словах Изуми открыла глаза. — Сама то в это веришь? Зачем твоей способности убивать родителей? Ты их ненавидела? Они тебя били? Мотива нет. — Но… Я сама… Видела. — Мало ли что ты видела. — он ее ещё сильнее потряс, словно уже собираясь её сбросить. Кека вцепилась в его руку, Расёмон уже был наготове. — О, так жить хочешь?       Изуми прикусила себе губу и, прикрыв глаза на несколько минут, молча обдумывала свои дальнейшие шаги. И единственный её шаг, это был… — Не смей. — Акутагава сжал кулак, лицо нахмурилось. — Не смей мне тут прыгать, поняла? В чем смысл жить, если умираешь как последняя собака. — Я не хочу жить! — вскрикнула Кека, она уже держалась из последних сил. — Мой дар — проклятие, я не хочу жить с этим проклятием. Оно только и напоминает мне о том, что родители мертвы из-за меня. — Ты мне слушала? Ты не убийца. — Рюноскэ все сильнее хмурился, Кека же резко замолчала. — У тебя такие глаза… Глаза того, кто потерял смысл жить. — это он произнес очень тихо. — Я дам тебе смысл жить. Найдешь настоящего виновника смерти твоих родителей. Или прыгай. Мне все равно.       Кека ещё сильнее поджала губы. Она все переводила взгляд, то на Акутагаву, то на землю. В конце концов она решила ползти к Рюноскэ. Встав на ноги, Кека мгновенно получила подзатыльник. Но смолчала, лишь потирая свой затылок. — Чтоб я таких слов больше не слышал. А то язык оторву. — не смотря на неё, сказал Рюноскэ. — Значит так… Как сбежала с темницы? — Мне сказали, что я могу час выйти из клетки, да и… — Значит Ауэр ослушался приказа. Мигранты, чтоб их. — Акутагава достал нож, да и отрезал от своего пальто кусочек ткани, минут пять держа этот клочок в руке, он наконец опустил клочок ткани на пол. Ткань сразу же деформировалась в иглу и полетела, кажется, вниз. Дыра в пальто сразу же исчезла. — Таких в живых не оставляют. — А я… Я тоже буду убивать?       Ее слова все ещё были пропитаны той детской наивностью, вера в самое лучшее. Да, она попала в преступную организацию, осталась сиротой. Но Кека все ещё ребенок. И Акутагава понимал это. Ещё рано. Рано познавать темную сторону жизни, но от этого не убежишь, живя во тьме. Тогда он сделает её, менее густой, сделает так, чтоб она постепенно привыкала ко тьсе. — Не будешь. — твердо сказал Рюноскэ. — Ещё рано тебе… «Я защищу тебя от тьмы». — в ушах звенели эти слова, а перед глазами Кеки стоял ее отец, он улыбался, так солнечно, что Изуми сама улыбнулась ему в ответ.       Акутагава не улыбался, он все шел с обычным лицом, но Кека видела другое. Рядом словно шел ее отец, от него так же веяло защитой. Пусть с виду Рюноскэ этого не скажешь, но Кека все равно чувствовала себя полностью защищённой от всего. Страх ушел на второй план, а желание умереть пока стихло. Она сжала сильнее пальто Рюноскэ и прошептала. — Не бросайте меня… — Акутагава. — Акутагава-сенсей… — ещё тише сказала она, уже касаясь руки обладателя Расёмона. — Пожалуйста, не бросайте меня.