— Никаких спортсменов не-е бу-уде-ет!
Тэхён влетает в столовую, залепляя по столу звучную пощечину стопкой оставшихся листовок. Те мнутся, и Бора видит, как в возмущении раскрывается рот Гахён, но через мгновение — до неё, видимо, долетает не только картинка, но и звук, и сказанные Тэхёном слова припечатывают её к месту.
— В смысле?.. — почти растеряно спрашивает она.
Тэхён падает на стул рядом, грузно, громко вздыхает, переводит полный негодования взгляд на Бору и затем отвечает:
— В коромысле, — кривляется он. — Да послали они меня. Вся толпень вместе с долбанным Джейкобом во главе.
— Ты к нему подошёл? — коротко интересуется Хандон.
— Конечно, — Тэхён закатывает глаза. — А к кому ещё?
— Что произошло?.. — осторожно спрашивает Бора.
Она не знает ни того, к кому именно ходил Тэхён, ни того, что вообще ожидалось от этого «похода».
Тэхён подтягивается на стуле и роется в своем рюкзаке. Он достает пару перемятых, запечатанных в пищевую пленку
крайне грустно выглядящих сэндвича и принимается распаковывать, причитая:
— Я в раздевалку ходил.
—
Че?! — синхронно почти кричат Хандон и Гахён.
Бора подпрыгивает на месте, и Тэхён тоже — чуть откидывается на спинку стула, будто его сдуло ветром.
—
Ты нормальный?! — почти шипит Гахён секунду после. — Нашёл место! Надо было к нему одному подойти тихонько и всё.
— Да я так и сделал! — рычит Тэхён на неё в ответ. — Там никого не было. Ну, поначалу. Это потом уже толпа завалилась, но всё равно было слишком поздно. Я думал, он меня отпиздит. Ну, не он, а дружки его тупые…
— Что он сказал-то? — склоняется над столом Хандон.
Тэхён делает первый действительно гигантский укус своего сэндвича, быстро прожевывает и только после этого отвечает:
— Сказал, — начинает он. — Да Йеджи его уже обработала. Я говорю такой, мол, давай голосовать за Гахён. А он такой — ржёт и говорит, мол, если я хотел подлизаться, то выбрал не ту задницу. И кивает в сторону Чимина. Он зашел в раздевалку как раз. Я хотел было возмутиться, но потом туда залезла вся их вонючая накачанная толпа. В итоге я что-то ляпнул про задницу Йеджи и понеслась…
—
Вот псина, — рявкает Гахён.
— Ага, — кивает Тэхён, делая новый укус. — Надо было к Чонгуку идти.
—
Никакого Чонгука в моем доме, — отрезает Гахён, громко стуча бутылкой колы по столу. — Хуй с ними.
— Реально, — соглашается Хандон.
— Да хуй-то он всегда хуй, конечно, — отстраненно, почти философски тянет Тэхён. — Только вот мы только что проебали чуть ли не половину всех возможных голосов.
Бора поджимает губы. Смотреть на то, как буквально на глазах скисает Гахён — у неё нет никаких сил. Она наспех пытается придумать что-нибудь хорошее, что произошло у неё, но практически ничего не приходит в голову. Да, она раздала свои листовки, причем довольно быстро и почти все, но не уверена, что все эти люди — будут действительно голосовать.
— А всё-таки надо было идти к Чонгуку, — тихо бормочет себе под нос Тэхён, уплетая сэндвич.
Гахён закатывает глаза и впивается взглядом в Бору. Бора поначалу совершенно теряется, но затем собирает внутри себя хоть какие-то слова и робко, опасливо начинает:
— Я всё раздала, — говорит. — Часть вчера, часть сегодня.
Гахён поджимает губы и смотрит на Хандон.
— Если ты хочешь голоса Неприкасаемых, тебе нужна вечеринка, — деловито заключает она. — Я даже не пыталась.
— Вообще? — как-то
настолько спокойно спрашивает Гахён, что Бору пробирает холодок.
— Ну я написала Саймону, — пожимает плечами Хандон. — Но это пока всё. Тебе нужна тусовка.
Гахён обреченно стонет на пол столовой, роняет голову на стол и хватается за волосы.
— Да не могу я, — бормочет она в дряблый пластик. — Куда я Шиён сплавлю?
Хандон подхватывает свой стакан с уже давно остывшим кофе и делает пару филигранных глотков через трубочку.
— У тебя две сестры, — замечает она.
Гахён подскакивает
так резко, что её наэлектризовавшиеся от контакта с дешевым пластиком волосы вмиг все пушатся и разлетаются в атмосфере.
— Че? — скептически тянет она. — Ты угараешь надо мной.
— Нет?
— Юбин пошлет меня нахуй, — морщится Гахён.
— Прямо-таки нахуй? — ехидненько уточняет Тэхён.
— Прямо-таки нахуй, — шипит на него Гахён. — Я прямо вижу это. Шиён скажет: какая ещё вечеринка, Гахён? И это будет значить «никакой вечеринки», а Юбин просто посмотрит на меня сквозь свои вечно закрытые глаза и промолчит. И это будет значить «нахер иди со своей вечеринкой, Гахён-и».
Тэхён фыркает, и из его рта ненароком вылетает кусочек салата.
— Вот она, сестринская любовь.
— Я тебе
сейчас покажу, что такое
сестринская любовь, — шикает на него Гахён. — Короче, понятно. Дохлый номер. Всё. Не будет нам никакого своего кабинета и всей этой хуйни.
Тэхён вдруг быстро вытирает рот запястьем, откидывается на стуле и складывает ногу на ногу.
— О, так ты о нас заботишься, — кивает он. — Как мило.
Гахён закатывает глаза и отмахивается от него.
— О вас в том числе, — опасно улыбается она. — Где, блин, чертов
Хосок.
И разговор глохнет.
Бора чувствует себя неуютно.
Да, это всё конечно — очень весело, ну,
в каком-то смысле, но она совершенно теряется, потому что практически никого — вообще, блин, никого, кроме них — не знает, будем честны, — и потому ощущает себя абсолютно беспомощной, и — что ещё хуже —
бесполезной.
У неё нет каких-то влиятельных или не очень друзей в школе,
кроме них. Вообще никого.
У Боры есть только они
и Минджи.
Эта мысль ошеломляет.
Бора вся тут же словно покрывается слоем горючего и вспыхивает. Что вообще… Она вдруг отключается от разговора и тонет в своей голове, как в колодце. Внутри вновь из ниоткуда появляется этот вопрос: во что я ввязалась? — но в сердце по-прежнему не находится никакого страха перед страшной мыслью о том, что… они даже не родственники.
Будто Боре вдруг стало — настолько всё равно, что пугает —
именно это. А не тот факт, что она живет, по сути, вообще
чёрт знает с кем. Или не чёрт знает с кем — в конце концов, Минджи сказала, что её мать — приемная!.. Значит, они же… Жили вместе? Росли вместе? Какая разница — есть ли у них общая кровь? Ровно никакой.
Но Бора всё никак не возьмёт в толк, какие документы
подделала Минджи и на кой чёрт —
ей вообще — нужно было это делать.
Кормит её, одевает, живёт с ней, отвозит в школу, и всё — ради кого. И ради чего.
Бора вдруг будто впервые задается вопросом о том, зачем всё это Минджи. Телефон опять болтается в кармане кофты тяжеленной гирей. Зачем всё это Шиён?! Тем более — ей!.. Бора вдруг смотрит на Гахён и её пробирает холодок. Гахён вообще в курсе — что её сестра делает
такие подарки чёрт знает кому? И почему она вообще отдала ей телефон, и что значит — отдала, будто свой.
Бора вдруг вспоминает весь
тот самый день, и внутри зарождается липкое, мерзкое чувство, осевшее где-то на стенках желудка, как осадок. С чего вообще — всё началось?.. Вся её жизнь перевернулась с ног на голову просто из-за того, что у неё разрядился гребанный
телефон?!
И тут —
Она вся застывает, и изнутри само собой вылетает:
— А разве Юбин не уезжает? — выпаливает Бора.
Гахён замолкает на середине слова, её глаза вдруг расширяются и она подскакивает со стула, смачно ударяя по столу кулаками.
—
Блять! — кричит она так громко, что соседние столики на них оборачиваются.
Хандон приподнимается, кладёт руку ей на плечо и с легким нажимом призывает сесть обратно.
— Блять, — уже тише повторяет Гахён. — Бора, ты, чёрт возьми, грёбанный
гений.
Бора нервно улыбается, сжимаясь в плечах.
— Я просто спросила…
—
Концерт!!! — пищит Гахён на каком-то совершенном ультразвуке. — Она сваливает на гребанный концерт!
— Когда? — спокойно интересуется Хандон.
— Через две недели, — отвечает Гахён. — Её дня три не будет точно. Она летит в Кентукки на этот фестиваль.
— «Громче, чем жизнь»? — уточняет Тэхён.
— Ага.
— Бля, а можно я не пойду на вечеринку и поеду с твоей сестрой, — воодушевленно шепчет он. — Там будут Грин, мать их, дэй.
— Залезь обратно в свои девяностые, — бурчит Гахён. — Не думаю, что она туда из-за них едет.
— Какие девяностые? — не понимает Тэхён.
— Это я сейчас тактично намекнула на то, чтобы ты не рождался.
Тэхён корчит обиженную рожицу, высовывает язык и фыркает на неё. Гахён повторяет за ним, но затем мгновенно переключается.
— Ладно, — заключает она. — Это звучит, как реально план. Я тогда подумаю, когда и что делать, а ты потом напиши Саймону, — обращается она к Хандон.
Хандон кивает.
— Йеджи уже представила программу? — спрашивает Тэхён, набивая рот картошкой.
— Нет, — отвечает Гахён. Откидывается на спинку стула и крестится. — Я жду этого с содроганием.
— А какой дедлайн?
— Пятница.
— В понедельник уже дебаты, да? — интересуется Хандон.
— Ага, — мрачно кивает Гахён. — Этого я тоже жду с содроганием.
Бора напрягается.
Она тоже застала выборы — не один раз — но даже не уверена, что когда-либо голосовала, не то чтобы — участвовала во всем этом настолько непосредственно, и потому теряется, совершенно не зная, как помочь. Всё, что она может — это лишь помогать Гахён, когда та её просит, и больше ничего. Внутри поселяется тревожность. Бора пытается убедить себя в том, что этого — вполне достаточно, но не может отделаться от чувства, что делает недостаточно. И у неё даже нет сильной мотивации! Вернее — она есть, конечно есть, Бора хочет — правда — очень хочет помочь Гахён, потому что Гахён… её друг? но — в ней не плещется никакого дикого желания что-то придумать, как-то активно — содействовать, потому что… Она никого не знает.
Да даже
Йеджи — она не знает вообще. Она видела её всего один раз, и хотя — этот раз нельзя назвать приятным — внутри неё не бултыхается по этому поводу никаких эмоций. Возможно, если бы они были — эти эмоции, потому что у Гахён они есть, и все — прямо сейчас — написаны у неё на лице, то Бора бы…
Перестала быть настолько пассивной.
Но единственный человек, по поводу которого она испытывает хоть какие-то мало-мальски сильные эмоции —
Это чертова Минджи.
И тут — словно по провидению — пространство вокруг них буквально стынет, и Бора не понимает, что происходит, только бросает на мгновение взгляд на Гахён — и ей хватает всего секунды, чтобы ухватить отпечатавшийся на лице Гахён испуг, чтобы покрыться ледяными мурашками.
Она не успевает ничего спросить, даже обернуться, как слышит за своей спиной:
— Приветствую, лузеры.
Пауза.
— Хотя не уверена, что стоит вообще здороваться.
Бора впивается взглядом в Гахён, без каких-либо видимых доказательств — по одному только едко-довольному голосу понимая, кто стоит за её спиной. Справа скрипит стул. И следом за этим звуком — Бора замечает краем глаза закинутые друг на друга ноги.
Чертова Йеджи села прямо около неё на место Хосока.
Бора оборачивается, и та — встречает её расплывчатой, вроде бы даже — приятной улыбкой. Но Бора смотрит ей в глаза и понимает, что видимая доброжелательность — гребанная иллюзия и не больше.
Гахён сидит прямо напротив и прожигает своим взглядом в ней дырки.
—
Нахуй приперлась? — шипит она, даже не пытаясь показаться вежливой. — Портить мне настроение?
Йеджи откидывается на спинку стула, усаживаясь так свободно и расслабленно, будто это
её место. Бору сковывает жгучее чувство, похожее на злость.
Йеджи плавным движением руки отбрасывает волосы за спину и вновь улыбается.
— Твое лицо выглядит настолько ужасно, что его уже ничто не испортит, — едко замечает она. — Мешки под глазами снова в моде?
Бора видит, как Гахён почти подскакивает на стуле, и по её заплывшей ненавистной краснотой шее понимает, что ничего хорошего, если она встанет — не будет.
Как Хандон вдруг всего на секунду кладет ладонь ей на плечо, чтобы затем развернуться к Йеджи и холодно процедить:
— Ты законодатель.
Боры прыскает, но не потому, что ей, черт возьми,
смешно, а просто от натянувшихся внутри нервов. Взгляд Йеджи вдруг становится таким острым, что Боре хочется отвернуться, и улыбка исчезает с её лица.
— Ты хорошо их выдрессировала, — опасно стальным голосом говорит Йеджи. А затем оборачивается на Тэхёна и почти лепечет: — Милый. Твоя попытка переманить спортсменов была просто жалкой.
Тэхён перестает есть картошку и цепляет на лицо улыбочку:
— Спасибо, дорогая, —
настолько ласково мурлычет он, что Бора из-за этой застывшей холодом атмосферы почти морщится от его тона. — Рад, что ты оценила мои старания.
Йеджи расплывается в такой довольной, почти кошачьей улыбке, что Боре становится не по себе.
— Было бы, что оценивать, — сладко шепчет она. Тэхён улыбается настолько широко, что у Боры на его месте треснуло бы лицо. — Надеюсь, после этого утра вы, наконец, поймёте, что никто из тех, у кого есть мозги, не станет за вас голосовать.
И тут —
Происходит то, от чего Бора действительно
вздрагивает.
На половину столовой разносится надрывный, яркий
смех Гахён.
Она хохочет так сильно и будто почти искренне, что Боре это зрелище — в сложившихся обстоятельствах — кажется
действительно ужасающим.
Её смех разносится по помещению ещё несколько мучительно долгих секунд, прежде чем она смахивает из-под глаза невидимую слезу и, наконец, успокаивается.
— Смешно, — сквозь обрывочные смешки выдавливает она. Но затем — её взгляд становится острым, как бритва, и она впивается им в Йеджи, будто вспарывая кожу. — Ты такого
удивительно высокого мнения о своих друзьях.
Мило.
Йеджи выпрямляется на стуле, вся натягивается и становится похожей на ледяной металл. Бора едва давит в себе порыв отодвинуться в сторону вместе со стулом.
— Зря я похвалила Джейкоба за то, что он не сломал тебе лицо, — цедит она, очевидно, имея в виду Тэхёна, но смотрит исключительно на Гахён. — Может, если бы у кого-то из вас встали на место мозги, всё было бы не так плачевно. Нашли к кому пойти.
Гахён заправляет волосы за уши, чуть опуская голову, будто ей только что невероятно приятно польстили.
— Спасибо, — натянуто улыбается она. — Ты, как всегда, права. Не стоило идти к Джейкобу вовсе.
Бора почти ужасается.
Чего?!
Что она сказала? — трещит в голове надрывная мысль. В смысле — права. Даже Бора понимает, что Йеджи,
просто!..
Но затем Гахён вдруг перестает улыбаться, вся подбирается, ставит локти на стол и придвигается, добавляя к своему виду такое количество властности, что Бора напрягается — сейчас что-то будет.
Она смотрит в упор, прямо на Йеджи, будто наседает, и затем ровно, абсолютно спокойно говорит:
— Может, мне стоит пойти
к Чонгуку?
Все застывают после этих слов.
Только Бора — давит в груди слишком сильный вдох. Она косится по сторонам, суетливо бегая глазами от одного своего соседа к другому, и не двигается абсолютно никто. Только мельтешит вокруг их столика вечная-извечная толпа, что собирается здесь каждый ланч; Бора слышит отдаленный смех других людей, слышит лязг посуды, местами — даже какую-то ругань, споры, снова смех, шелест листов, всё на свете —
Кроме своего окружения.
Гахён так и сидит, сложив руки на столе, практически наполовину на него забравшись — и смотрит на Йеджи. Бору пугает холодная, отстраненная бледность её лица.
Ровно до того момента, пока она не замечает чуть красные кончики её ушей.
Косится на сидящую совсем рядом Йеджи с опаской. Желудок скручивает неприятное, кислое чувство приближающейся катастрофы. И тишина. Стоит удушливая тишина, и никто — вообще никто! — ничего не говорит; и чем дольше длится это молчание, тем сильнее Боре хочется просто встать — и уйти.
Она всё ждёт, ждёт и ждёт, пока Тэхён — или кто-нибудь другой — наконец отомрёт и скажет что-нибудь забавное, но ничего не происходит.
Только рассекает вдруг — откуда-то из-за спины — окоченевший воздух чей-то сухой, шершавый голос:
— Это вам не поможет.
Бора замечает, как Гахён вскидывает свой окончательно остекленевший взгляд куда-то вверх, но абсолютно не меняется в лице. Сама Бора — уже покрылась холодными, гадкими мурашками от всей этой ситуации. Она уверена, что не сможет встать, даже если захочет уйти, потому что всё тело как будто немного
потряхивает.
Бора краем глаза улавливает, как на плечах Йеджи появляются чьи-то руки.
И знать не хочет, чьи.
Выражение лица Гахён становится всего каплю менее напряженным, когда она смотрит вверх и говорит:
— Это не твоё дело, Рюджин.
— Всё, что касается Йеджи — моё дело, — спокойно, но твёрдо отрезает Рюджин. — Пойдём. Нас ждёт хор.
Бора видит, как — Рюджин? — чуть мнёт, будто разминая, плечи Йеджи, пока та не отмирает и не перехватывает свою покоящуюся на коленях сумку.
Бора едва терпит жгучее желание поднять голову и посмотреть на неё. В мозгу мелькает мысль о том, что ей стоит это сделать, потому что врага надо знать в лицо.
И в какой момент Бора определила их в свои враги — она не знает.
Йеджи встаёт с места, и Бора, наконец почувствовав мнимую свободу в действиях после того, как эта гнетуще-пугающая аура постепенно рассеивается, всё-таки смотрит на них. И слегка подвисает.
Они — рядом, вдвоем — вообще не выглядят как люди, способные дружить! Йеджи на фоне зловеще мрачной во всём — начиная от полностью чёрной одежды и заканчивая таким же тёмным взглядом — Рюджин выглядит, будто из другого мира. Мира — как бы сказала Гахён, Бора буквально слышит её голос в голове — богатых детей богатых родителей; вся такая светящаяся, в аккуратной, дорогой, светлой одежде, с аккуратным маникюром и не менее аккуратным макияжем.
И Рюджин.
Что выглядит так — поставь её в ряд с
Неприкасаемыми, и не заметишь разницы.
Бора разглядывает её чуть внимательнее и понимает, что первое впечатление — обманчиво. Ровно остриженные под каре волосы и дорогие — о да, определенно более ценные, чем то, что периодически носит сама Бора — аксессуары будто ставят невидимую границу между ней и остальными.
Бора замечает, что Йеджи открывает было рот, чтобы что-то сказать — и Боре определенно не хочется это слышать — но тут же на её талии появляется чужая рука, и Йеджи скашивает взгляд на Рюджин, так и не договаривая. А затем — взмахивает волосами и молча уходит.
Рюджин остается стоять над ними, как дамоклов меч. Бора почти покрывается мурашками от её мрачного — воистину, во всём — присутствия, но вовремя одергивает себя. В мире есть вещи и похуже, и куда более пугающие.
И женщины — в том числе.
Бора нервно хихикает себе под нос, утопая в лёгком жгучем смущении от этой мысли. По животу растекается какое-то теплое, щекотное чувство, и она безотчетно — но не сказать, чтобы радостно — улыбается, опустив голову. Да. В её голове вдруг мелькает мысль о том, что это всё — какой-то детский сад. И вся ситуация внезапно кажется ей такой до одури банальной и забавной, что она мгновенно расслабляется.
Да. В этом мире определенно есть люди, которые
действительно пугают её похлеще всяких Йеджи и их компании.
И имя им —
ей…
— Не лезь к ней.
Бора против воли холодеет и напрягается вновь. Рюджин стоит прямо около, и Бора безотчетно, совершенно открыто пялится на неё — потому что знает, видит, что той нет до её внимания никакого дела. Рюджин стоит и смотрит исключительно на Гахён, что так и сидит — навалившись на стол, не изменившись в позе, только уши её стали чуть более красными, чем до этого.
— Не мне это надо говорить, — отрезает Гахён.
Рюджин чуть слышно фыркает, и Бора видит отпечатавшееся на её лице какое-то откровенное пренебрежение.
— Если я сказала это тебе, значит это —
тебе, — цедит Рюджин. А затем окидывает пугающе серьезным взглядом их всех и на мгновение останавливается на Боре: — Надеюсь, меня услышали все.
И с этими словами она просто — не дожидаясь никакого ответа — разворачивается и уходит.
Тэхён дует губы и нарочито громко выдыхает, выпуская воздух с плескающимся звуком.
— Если бы все девушки были как Рюджин, я бы ещё подумал.
Хандон отмирает тоже, будто слегка вздрогнув. Устраивается поудобнее и с ноткой осуждения говорит:
— Твои вкусы специфичны.
—
Ты видела её инсту?! — восклицает Тэхён. — Она выложила селки
с прыщами и эти фотки собрали какое-то ебейшее количество лайков! Хотя, с таким лицом не удивительно…
— Иди и подкати к ней, — закатывает глаза Хандон. — Может, вы начнете встречаться, и она намекнет Йеджи на то, что быть такой стервой — некрасиво.
Тэхён вскидывает брови и почти сакрально шепчет:
— Раз мы все только что прошли войну, я сделаю тебе скидку и прикинусь, что не слышал этого.
— Она подстриглась? — совершенно будто невпопад спрашивает Гахён, хмурясь. — Когда она успевает вообще?
— И перекрасилась, — подмечает Хандон. — Я её видела летом. С блондом.
— Эх, — стонет Тэхён, падая на стол. — Тоже хочу.
— Что тебя останавливает? — скептически тянет Хандон.
— Деньги.
Бора ничего не понимает.
То есть,
окей, она понимает, что — Тэхёну явно нравится Рюджин, хотя слово
нравится — не то, которое Бора может использовать в своей голове,
симпатизирует; она перекрасилась, подстриглась, вероятно, не в первый раз, у неё есть довольно популярный — судя по всему — аккаунт в инстаграме, и… Окей.
И что?! Бора окидывает их всех скептическим взглядом — они продолжают эту бессмысленную болтовню и вообще ведут себя так, будто решительно
ничего не произошло.
Будто с минуту назад Бора не чувствовала себя застрявшей меж двух огней на грани
Третьей, мать её, мировой.
Она мотает головой. Боже. Ну и ерунда, — заключает мозг. Бора решает не лезть в это и достаёт телефон.
Хосок так и не ответил на сообщение.
Бора с несколько секунд ломается, гадая, стоит ли ей это сделать. А затем всё же —
Тыкает на его аккаунт и пишет сообщение.
---
Бора вываливается из школы окончательно опустошенная.
У неё нет сил уже
вообще ни на что, и она слушает идущую рядом Гахён вполуха, периодически впопад — или не очень — кивая. На улице стоит тёплая, приятная погода, и Бора бы с удовольствием в такую — погуляла, просто посидела на улице, но её жутко клонит в сон. Солнце печет макушку, и Бора щурится, всё никак не привыкнет к свету после целого дня в прохладном здании школы.
— Что делать на вечеринке? — рассуждает вслух Гахён, параллельно копаясь в своем телефоне.
Периодически она вскидывает голову и впивается в Бору своим внимательным взглядом.
Бора пожимает плечами.
— Нет, серьёзно, — продолжает Гахён. — Я вообще без понятия. Просто достать алкоголь и всё? Не думаю, что им нужно что-то, кроме этого. Осталось понять, кого напрячь…
При слове
алкоголь Бора покрывается какими-то
совершенно мерзкими мурашками. Скептически оглядывает Гахён. Интересно, она сама вообще — пьёт?..
При слове
пьёт всё в голове Боры становится ещё хуже.
— Ладно, это всё фигня, — вдруг заключает Гахён, отрываясь от телефона. — Дебаты в понедельник. Вот
это — жесть.
— А что под этим подразумевается? — несколько отстраненно интересуется Бора, чтобы хоть как-то поддержать разговор.
Гахён вдруг резко и громко стонет на половину улицы.
Они в какой-то напряженной тишине спускаются с крыльца и дальше, по ступеням вниз — к парковке. Бора минует столпившиеся группы людей с опаской. Она всё ещё не может избавиться от чувства, что на неё пялятся все и каждый. Если в школе — это вообще не приходит ей в голову, потому что она, чёрт возьми, постоянно занята там какой-нибудь ерундой — или не ерундой — но стоит им выйти на школьный двор, как оно возвращается.
Они спускаются к парковке, и Гахён падает на самую последнюю из всех, незанятую скамейку. Складывает руки на груди и с каким-то отчаянием бурчит:
— Понятия не имею.
Бора поджимает губы.
Понимая, что ей определенно точно — нужно что-нибудь спросить, как-нибудь подбодрить, но у неё не находятся в голове никакие слова. И силы тоже. Она просто молча садится рядом, как-то чересчур громко вздыхает и молчит. И смотрит по сторонам.
Всё-таки странное это место.
Двадцать тысяч!
Бора вообще сомневается в том, что это так. Хотя… в школе куча народу. И даже чертов
стадион есть. Просто — после гребанного Сан-Франциско с его высотными, хотя не такими, как, наверное, в Нью-Йорке — наверное, потому что Бора дальше своего носа никогда и никуда не уезжала — но всё же многоэтажками и небоскребами; после гребанного Сан-Франциско это место кажется действительно крошечным. Бора не видела ни одного здания выше трёх этажей, и хотя — она не то чтобы
была в городе — но как-то это всё… не выглядит достаточно большим.
Она погружается в эти рассуждения до такой степени, что практически выпадает из реальности.
Пока не слышит за своей спиной глухой, шероховатый голос:
— Прогуливаем?
Бора подскакивает со скамьи, оборачиваясь.
Минджи стоит прямо за ними и перекрывает своей высоченно-мрачной фигурой всё солнце.
Гахён лениво оборачивается.
— И вам добрый день, — мрачно бурчит она.
Бора или
в край чокнулась, или видит — сквозь замыленную дымку солнца — как уголки губ Минджи
чуть приподнимаются.
— Неудачное утро?
— Неудачная жизнь.
Гахён куксится пуще прежнего, вся сжимаясь в комочек, как ребёнок, и дует губы. Бору тянет улыбнуться, но в её голове долбится истерическая мысль:
Какого чёрта она здесь забыла?!
Минджи медленно-спокойно обходит скамейку и встаёт рядом с Борой. Бора вся покрывается ледяными мурашками от её присутствия, но только покрывается, потому что в груди у неё тут же — будто пожар.
Минджи не смотрит на неё. А Бора смотрит. Тихонько, украдкой, подглядывает за ней внизу-вверх. И эти извечно чёрные, пустые глаза — почему-то вдруг
отражают, а не поглощают, блики светящего в лицо солнца. Бора вздрагивает.
Господи, ей точно пора выспаться или хотя бы просто отдохнуть.
Мерещится уже
всякое.
— Рано для таких утверждений.
Гахён фыркает и закатывает глаза.
— Поздно уже, — капризничает она. Но затем вскидывает на Минджи почти по-детски умоляющий взгляд и шепчет: — Как мне стать Президентом этой
дурацкой школы? Всё только началось, а я уже задолбалась.
— Спроси у Шиён.
Гахён хмурится и окидывает Минджи скептическим взглядом. Бора напрягается тоже и смотрит на неё с сомнением.
—
В смысле? — переспрашивает Гахён.
Минджи сует руки в карманы своих джинсов и отстраненно договаривает:
— Она же была Президентом.
Бора не успевает даже как-то среагировать, как Гахён уже подскакивает с места, неровно стоя на ногах, и как в каком-то
суеверном неверии расширяются её глаза и раскрывается беспомощно рот.
—
Я её прибью, — почти пищит она спустя мгновение.
Бора ничего не понимает. Только растерянно наблюдает за тем, как Гахён подхватывает рюкзак, выуживает из кармана телефон и быстро, бегло-суетливо бросает им:
— Мне надо идти.
И тут же скрывается в вываливающемся из школы потоке.
Бора с дичайшим опозданием роняет едва слышное
пока и чувствует, как у неё опускаются руки. Она бессильно провожает Гахён взглядом, хотя уже решительно не видит в толпе её белесую макушку. И только понимает, что Гахён исчезла —
Как на неё тут же обрушивается
это.
Она смотрит на Минджи. Бору задавливает её молчаливым, гнетущим присутствием. Настолько, что хочется сделать шаг назад. Но ноги не ходят, и Бора чувствует себя такой уставшей, что твердит: да мне всё равно. И вдруг ловит себя на мысли, что…
Минджи не хочется спрятать.
Каждый раз, когда её мать приходила в школу — и каждый из них Бора помнит
прекрасно и может сосчитать по пальцам одной руки — Бора старалась сделать
всё, чтобы не стоять рядом с ней. Чтобы никто не увидел, не понял, не заметил, что вот
она — её единственный родитель. Но здесь…
Всё почему-то не так.
Бора глядит на Минджи и спрятаться ей хочется самой.
И как назло —
Минджи вдруг оборачивается на неё, смотрит томительно сверху-вниз и говорит:
— Ты всё?
И Бора порывается было просто бросить сухое да, утопить свой взгляд в полу и тихонько уйти. Как на нее вдруг обрушивается огромной горячущей волной одно-единственное слово —
прогуливаем? — и она мгновенно вспыхивает, невесть зачем начиная оправдываться:
—
Д-да… — мямлит она. — Да, мы… Всё… Уже. Я… да. Всё.
Минджи едва заметно кивает.
Бора глядит в темноту её глаз и не понимает, куда исчезло отражение солнца.
— Пошли.
И уходит.
Бора подхватывает со скамьи рюкзак и устало-суетливо семенит за ней. Минджи идёт прямо перед, вообще не меняя направления, будто все люди — снующие после уроков туда-сюда — ни капли её не волнуют и должны непременно уступить дорогу. Бора еле витает меж этих потоков, постоянно ненароком врезаясь в кого-нибудь плечом или запинаясь на ровном месте. И это смущает больше, чем бесит. Почему она такая?! Шагает перед ней так уверенно, будто они в чёртовом лесу!..
Сходят на парковку. Бора замечает чёрный внедорожник практически сразу. И зачем-то, вместе с ним —
Стоящую совсем неподалеку
Йеджи.
Твою мать, — ругается про себя Бора.
Вот только этого мне не хватало сейчас. Она старается не пялиться, но всё равно — на уровне инстинктов — прослеживает, где именно та находится и куда именно смотрит. Йеджи стоит около — своей, очевидно — машины, опирается на капот и смотрит, чёрт возьми, исключительно
на Бору. А Бора — только и стремится как можно скорее спрятаться за спиной Минджи и вообще, Господи, не показываться ей на глаза.
Именно это она и делает, когда, наконец, догоняет Минджи в несколько мелких, шустрых шагов. И вдруг снова ловит себя на мысли, что всё это — во-первых, сущая глупость, и зачем она вообще прячется?! — а во-вторых… Минджи такая высокая. Такая, что Бора рядом с ней себя чувствует — крошечным младенцем. Но почему-то это ощущение сменяется чем-то другим
настолько быстро, что она не успевает возмутиться.
Рядом с Минджи Бора чувствует себя так, будто ей — абсолютно плевать на всех этих Йеджи и их идиотские разборки. И эти разборки даже начинают казаться ей
действительно идиотскими.
Вот она, — горько думает Бора, пока сверлит взглядом Минджи спину, —
если не главная, то последняя из моих проблем. Больше нет места. Всё занято и забито под завязку.
Она проходит мимо Йеджи и её машины, практически не глядя в её сторону, сделав вид, будто не имеет понятия о том, кто она такая и что вообще происходит. Звучит сигналка. Бора — хоть и уверенно, но суетливо-как-можно-скорее залезает в машину, захлопывая дверцу и довольно шумно выдыхая с облегчением, расслабляясь и чувствуя себя так, будто наконец-то спряталась. Она даже смотрит в окно, зачем-то отслеживая взглядом, как к Йеджи подходит Рюджин и как они вместе садятся в одну чертову тачку и выезжают с парковки.
Но всё её успокоение исчезает ровно в тот момент, когда рядом хлопает дверца машины. Бора затравленно оборачивается, и…
Твою мать! — почти кричит она.
На кой чёрт она села
вперед?!
Не она, а я, блин!.. Твою мать!
— Что не так?
Минджи спрашивает это, глухо и сухо, без доли какого-либо интереса обливая всю Бору тёмным дёгтем своего взгляда. Бора с потугой сглатывает и старается что-то сделать со своим лицом. Зачем я сюда села!
Боже!..
— Н-нет… — жалко выдавливает из себя, отворачиваясь к окну. — Всё нормально…
Всё
не нормально.
У неё жутко печет лицо, и уши — ещё секунда — и расплавились бы
к чертям, будь они из воска.
Просто прекрасно. Восхитительно! Всю дорогу до дома — ехать
здесь. Без возможности спрятаться, заняться своими делами, просто, блин, притвориться, что её рядом нет. Заводится двигатель. Бора шустро открывает окно и практически высовывает туда голову, жадно и часто вдыхая так, будто ей не хватает воздуха.
Минджи ничего не отвечает.
Бора сидит, неудобно изогнувшись на переднем пассажирском, высунув голову в окно и глядя по сторонам. Они практически не останавливаются — даже на светофорах — и потому весь город мелькает перед её глазами слишком быстро для того, чтобы можно было хоть что-то углядеть. Но Бора внезапно думает о… деревьях. Желтеют ли в Монтане листья? Боре думается, что нет; ни на одном из редких, но пышных деревьев, что она видит, нет ни единого желтого листочка. Бывает ли здесь вообще снег? Увидит ли Бора
снег?
Она вдруг думает об этом и ужасается собственным мыслям.
Кожу шеи у затылка печет.
Она планирует остаться здесь
так надолго?!
Бора аккуратно, тихонько косится на Минджи. Минджи сидит сбоку и ведёт машину, не удостаивая её никаким вниманием. И Бора вдруг — зачем-то — сама обращает внимание на то, что Минджи одета легче, чем обычно; и нет этой вечной-извечной флисовой зелёной рубашки в клетку и уж тем более — толстой водолазки с высоким горлом. Простая голубая рубашка. И джинсы на ней — те же, в которых она была, когда они ездили устраиваться в школу. Она сегодня не работала?
Стоп.
Что она
вообще — делала
в городе?! Посреди дня?
Бора не решается озвучить вставший поперёк горла вопрос. Возможно, она бы сделала это, если бы Минджи сказала
хоть что-нибудь. Но Минджи не говорит ничего. Только ведет машину, и Бора видит, как расслаблено-напряжено её лицо, и как чернющие зрачки смотрят ровно на дорогу и никуда больше, а обе руки крепко лежат на руле. Бора зачем-то пялится на ладони. От Минджи так и веет холодом, и Бора задумывается — она так крепко держит руль лишь потому, что её руки тоже — извечно ледяные? Бора знает это чувство. Когда не можешь порой — даже взять в руки ручку — потому что тело холодное, мерзлое, как лёд, и пальцы не держат буквально
ни черта.
Ей вдруг остро хочется знать, есть ли у них хоть что-нибудь общее.
Боре всегда холодно.
И Минджи обычно одевается так тепло — будто ей тоже.
— Интересно?
Бора вспыхивает и подпрыгивает, отворачиваясь.
Класс. Она опять заметила. Вот какого — чёрта?! Она же пялится ровно на дорогу!
— Я просто думала… — неловко мямлит Бора, сгорая со стыда.
— М?
— В-вы сказали… — начинает она, даже не зная, что именно хочет сказать. — Что Шиён… была Президентом.
— Школы.
— Школы, да… — зачем-то поддакивает Бора. — Вы учились вместе?
Что ты несешь.
Бора
прекрасно знает, что они учились вместе. Ей же сказала Гахён! Но это
буквально — единственное, что появляется в её мозгу, и она наспех утешает себя тем фактом, что Минджи ведь — не может этого знать.
Бора надеется на это несмотря на то, что у неё часто бывает ощущение — что
она, чёрт возьми, знает и видит
всё на свете.
Минджи сворачивает на трассу, чуть скашивая в сторону взгляд. Бора заливается краской при мысли о том, что она сейчас глянет на неё и
увидит всё.
Но Минджи смотрит на дорогу и вертит головой, проверяя, нет ли машин.
— В одном классе.
Бора тихо угукает себе под нос и отворачивается к лесу.
На трассе — машина привычно разгоняется. У Боры всё смазывается перед глазами в одну тёпло-зелёную-солнечную кашу. Она прислоняется затылком к спинке сидения и почти клюёт носом.
Пока не бряцает редким уведомлением телефон.
Этот звук едва вырывает Бору из полудремы. Она неохотно, почти лениво сует руку в карман. Разблокирует. И мгновенно — просыпается.
Ей ответил
Хосок.
se-okkkkk
сегодня, 11:47
bora
привет
Гахён спрашивает,
ты в школе?
сегодня, 15:17
se-okkkkk
нет
привет
Бора хлопает ресницами, пытаясь разлепить глаза, и косится на Минджи. Но затем — не углядывая в ней никакого внимания к своей персоне — возвращается к телефону.
se-okkkkk
bora
понятно
ты болеешь?
se-okkkkk
нет
Бора хмурится и чувствует, как внутри поселяется какое-то едкое чувство.
Нет — и всё? Его
нет в школе уже три дня! Если он не болеет, то почему тогда… И вообще — так разве можно?.. Просто не прийти в школу и всё.
Она почти вываливает это всё в сообщении, но вовремя останавливает себя, потому что спустя несколько долгих секунд —
Хосок дописывает.
se-okkkkk
se-okkkkk
вроде того
bora
сильно?
se-okkkkk
нет
я приду завтра или
в понедельник
пока непонятно
bora
хорошо
Бора закусывает губу и думает, что написать дальше и стоит ли вообще что-то писать.
Но ловит себя на ощущении, что — как-то она слегка задолбалась думать и переживать по каждому поводу, особенно по
тому, что сидит слева от неё, и уж тем более по всем остальным — и клацает по клавиатуре.
se-okkkkk
bora
Гахён сходит с ума
с этими выборами
se-okkkkk
что такое?
bora
сегодня к нам подошла
на обеде Йеджи, и там
чуть не случился скандал
se-okkkkk
о боже
bora
Гахён сказала ей что-то
про Чонгука, и всё
что у них происходит?
ещё Тэхён ходил к какому-то
Джейкобу и просил голоса
ты знаешь, наверное
se-okkkkk
что у них происходит?
не спрашивай
похоже на то, что пересекающихся
точек стало больше чем нужно
Бора улыбается себе под нос и начинает было набирать ответ, как слышит:
— Когда выборы?
Она зависает на мгновение и не понимает, разговаривают с ней или?.. Конечно, блин, с ней! С кем ещё?
— В конце сентября, вроде… — неуверенно отвечает она, пытаясь собрать мысли в кучу.
Машина тормозит. Минджи выкручивает руль вправо и Бора ругается себе под нос: сейчас начнутся — американские горки. Её — как всегда — сильно встряхивает в начале, и она вынуждена бросить телефон себе на колени, чтобы ухватиться за ручку дверцы и сидение под собой.
— Я н-не помню, — договаривает она подрагивающим
от кривой дороги голосом. — На следующей неделе… дебаты. В п-понедельник.
Минджи едва заметно качает головой — или это Боре, черт подери, чудится, потому что в машине стоит тряска такая, что не разберёшь.
— Хм.
Минджи тянет это долго, прямо действительно задумчиво и хоть с намёком — но всё же! — реальных эмоций в голосе. Бора хмурится и напрягается — на автомате.
Они начинают заезд в горку — и её припечатывает к сидению.
Телефон на коленях безбожно разрывается от уведомлений. У Боры чешутся руки взять его прямо сейчас и посмотреть, что ей там пишет — она почему-то уверена — Хосок, но не решается двинуться с места. То ли потому, что иначе, чёрт возьми, снова обо что-нибудь долбанётся, то ли потому, что…
— Интересно получается.
— Что?.. — роняет Бора.
Минджи разговаривает будто с ней и не с ней одновременно.
Сам
факт того, что она
разговаривает — уже повергает Бору в ужас, но внутри колется и скребется какое-то гаденькое ощущение. Ей хочется справедливо возмутиться — ты можешь, блин, хоть смотреть на меня? Когда разговариваешь?!
Со мной. Но тут же осекается — она, вообще-то,
ведёт машину. И вообще-то —
Ты уверена, что хочешь, чтобы Минджи
смотрела на тебя? Пока говорит?
Ты сама-то — сможешь связать в таком случае
хоть пару слов? — ругается на Бору голос в голове. Она почти закатывает глаза на свои же мысли и прикусывает язык. Но неприятное чувство остается и оседает, хоть и блёкло, где-то на стенках желудка.
Внедорожник преодолевает подъем, и в салоне всё становится чуть ровнее и чуть менее хаотичным. Бора отпускает ручку и хватает телефон свободной рукой.
Быстро, пока дорога ещё ровная, разблокирует и пробегается глазами.
se-okkkkk
сегодня, 15:32
se-okkkkk
я не знаю, что у них происходит
то есть я знаю, но не уверен
что правильно понимаю
и что я могу об этом говорить
ты не спрашивала у гахён?
я сейчас сижу на диване и
смотрю с мамой игру престолов
долбанный пятидесятый
наверное раз
только что убили старка
что задавали по истории?
— Шиён позвала нас на выходные.
Машина тормозит. Бора не успевает ответить Хосоку, как Минджи уже — паркуется возле домика и глушит двигатель. Оборачивается на неё и долго, пристально смотрит. Хотя Бора не уверена, что прямо — пристально. Будто… насквозь.
Её передергивает.
— На выходные?.. — не понимает Бора. — Куда?
Скрипит ручник.
Минджи выдергивает ключи и сжимает в руке, не сводя с неё глаз. А Бора застывает так, будто —
чёрт возьми — вообще впервые увидела её
лицо. Она стопорится взглядом на сжатых в тонкую полоску — но совсем не тонких! — губах и с содроганием ждёт, когда Минджи продолжит говорить.
— К ним домой.
Бора зависает при виде того, как совсем едва открывается её рот, пока она говорит, и из-за этого — чёрт возьми — у неё ощущение, будто голос звучит в её голове, а не влетает в уши, как все нормальные звуки.
Голос Минджи нельзя назвать нормальным звуком.
И вообще всю Минджи — тоже.
— В гости?.. — как-то совершенно автоматически, не совсем понимая суть, но всё же отвечает Бора.
— Да. Мясо пожарить.
Бора пытается обработать эту информацию, пока топит взгляд в полу и игнорирует пиликанье уведомлений.
— Поедем?
Бора то ли кивает, то ли трясёт головой, сама не понимает — ни что делает, ни на что соглашается. Только пялится, чёрт возьми, куда-то вниз, будто на её сложенные на ногах руки, то ли вообще в никуда. Затем слышит — как хлопает дверца машины, и только от этого звука — наконец, отмирает. Минджи вышла, не дождавшись её ответа. Бора вообще — ответила или нет? И если да, то
что?!
Она в спешке вылезает наружу. По глазам бьёт прорезающееся из-за длинных сосен солнце. Бора щурится, закидывает рюкзак на плечо, покрепче сжимает в руках телефон и неловко семенит в домик.
Тонет в мыслях о том,
как именно будут выглядеть эти выходные —
И совсем забывает ответить Хосоку.
