— Сколько тут живёт?..
Минджи берёт тележку, и одним резким рывком подкатывает ту к Боре.
Бора неловко хватается за ручку.
— Тысяч двадцать.
—
Двадцать?! — ненароком вырывается из Боры.
Её вопрос то ли глохнет в окружающем гоготе уолмарта, то ли в глухом безразличии Минджи. Глупо было надеяться, но Бора надеялась — до последнего — что поутру Минджи вдруг станет… другим человеком.
Или хотя бы человеком, — горько подмечает она. Но ничего — практически — не изменилось.
Только Бора — чувствует себя… если не изменившейся, то как минимум — обновленной; в ней сидит какое-то чужеродное, инородное чувство, похожее на жгучее любопытство и безрассудство. Оно — это чувство — щекочет лёгкие и заставляет задыхаться в вопросах.
Бора решает вываливать в окружающую атмосферу хоть какие-то, любые, вообще — даже самые дурацкие, потому что иначе чувствует — переполнится.
Минджи открывает ограждение, перекрывающее вход в торговый зал. Бора с потугой подталкивает тележку и неловко заезжает внутрь.
— Сама разберёшься?
Бора вскидывает на неё взгляд. Чёрт возьми. Как же странно её тут видеть, — мелькает в голове ожидаемая мысль. Минджи кажется какой-то инопланетной — не иначе — сущностью под светом холодных ламп магазина, а не тёплой, хоть и вечно мигающей настольной лампы на кухне или под лучами лесного, порубленного стволами солнца.
Бора оглядывает торговый зал.
Что ж. Она может справиться с этим. Надо только найти отдел для школы…
— Да, — кивает она. — А вы…
— За продуктами схожу.
Бора почти придвигает ей тележку, но Минджи не удостаивает это никаким вниманием и испаряется за ближайшим поворотом. Бора хмурится, хочет было что-то сказать, или хотя бы спросить — вам тележка не нужна? Бора бы утащила свои несчастные байндеры и в руках — но ничего не говорит, лишь отмахивается и уходит в противоположном направлении.
Она утопает в мыслях о том, что именно и в каком количестве ей надо и лучше купить, потому что всем от неё
что-то надо — Левому нужно по меньшей мере два чертовых байндера, а ещё планер, и Бора не имеет никакого понятия о том, на кой черт; если с байндерами — ещё понятно: один, вероятно, для конспектов, другой — для домашнего задания или иной работы, то зачем этому старику сдался чёртов
планер? Он собирается его смотреть — или
что?.. Бора вязнет в этих рассуждениях ровно до того момента, пока посреди всех посредственных, но назойливых мыслей не возникает одна-единственная —
Мы даже не родственники.
И следом за ней —
На что я подписалась?!
Бора стопорится посреди отдела с бытовой химией. Оглядывается — Минджи не видать. Чёрт.
Что за хрень — здесь творится? И какого вообще — чёрта! —
она отправила меня
к ней, если они даже —
не родственники. Окей. Ладно. Спокойно, — призывает она себя. В этом должен быть какой-то смысл. Им же не обязательно иметь общих родителей, чтобы быть сёстрами, так?
Так? Минджи сказала — моя мать приемная.
Но! Какого чёрта ей тогда понадобилось —
подделывать документы.
Эта мысль оглушает, и Бора покрывается ледяными мурашками, почти в панике озираясь по сторонам, будто кто-то может — точно может — услышать,
о чём она думает.
Она в какой-то прострации тащится дальше, пока не упирается в нужный отдел. Еле заставляет себя переключиться, отставляет тележку в сторону и… Зависает. Смотрит. Ей нужны тетради, и желательно с дырочками, и… хайлайтеры, ручки, клей, линейка, может быть — какие-то карандаши, цветные или простые? Те и другие? Она оглядывает ценники и решает, что обойдется без цветных. Набрасывает в тележку тетради, минуя те, что с красивыми перламутровыми обложками — они стоят по
четыре доллара за штуку, и Бора считает, что это настоящий
грабеж — пока не натыкается на…
— О, — удивляется она сама себе под нос. — Скетчбуки…
Берёт в руки массивную чёрную тетрадь, похожую на то, какой блокнот таскает с собой Хосок. Открывает, листает, проводит ладонью по гладкой, плотной бумаге, больно закусывая губу. Внутри появляется саднящее чувство.
Двадцать чёртовых баксов!.. В плохие…
особенно плохие времена Бора на эти деньги могла жить пару недель, а то и целый
месяц. Может ли она взять себе этот чертов скетчбук —
сейчас? У неё даже нет курса по рисованию.
Но!.. Нет. Мозг твердит, что ей нужно,
можно — хотя бы
спросить, но язык не поворачивается даже представить эту картину, не то чтобы — озвучить вслух.
Она с гложущей желудок досадой откладывает тетрадь обратно.
— Всё взяла?
И подпрыгивает на месте.
Из неё практически вырывается зашуганный писк, но она сдерживает его в последний момент. Оборачивается, чувствуя, как жаром заливаются уши.
Боже. Твою мать! Минджи стоит прямо за её спиной. Откуда она, чёрт возьми, вообще тут взялась? И как давно она вообще здесь — стоит!..
Бора скашивает взгляд на оставленную в начале ряда тележку и замечает скинутые внутрь продукты.
— Н-не знаю, — заикается она. Боже. Уши горят так, будто её поймали с поличным на воровстве или чем-то вроде. — Нет.
Минджи едва слышно хмыкает, а затем переводит свой тяжёлый взгляд на стеллаж за Борой, чуть склоняя голову в сторону. Делает к ней всего
один широкий шаг, и Бора — вместо того, чтобы просто, твою мать, отойти в сторону — зачем-то паникует и впечатывается лопатками в полки. Ком встает поперек горла.
Минджи подходит к ней — не к ней, черт возьми, к грёбанному стеллажу —
настолько смертельно близко, что Бору моментально обдает этим дымным — от её одежды — запахом, и она против воли задерживает дыхание.
Минджи наклоняется, да так сильно, что Бора сгорает
в ужасе, а затем выпрямляется и встаёт рядом с чёртовым скетчбуком в руках. И Бора, вместо того, чтобы задать себе или, блин, ей — справедливый вопрос —
зачем она его взяла?! — почему-то захлебывается в истерике от мысли, какой безбожно мелкой и безбожно беспомощной чувствует себя рядом с ней.
— Нужно?
Минджи спрашивает это, ровно и совершенно — пустынно, глядя на неё сверху вниз. Она отошла, но Бору всё равно — припечатывает к полкам её тёмный, гнетущий сверху-вниз взгляд.
Бора едва находит в своей голове хоть какие-то слова.
— Н-нет, — мямлит она, сгорая со стыда.
Ужас. Как неловко. — Н-ну, не то чтобы…
— Надо или нет?
Бора упирается взглядом в пол и прямо
чувствует, как всё лицо заливается краской.
— Н-не в школу… — в конце концов оправдывается она. — Так…
Внезапно становится легче дышать.
Бора осторожно поднимает голову и видит, что Минджи куда-то испарилась. Она косится в сторону и видит, что та — уже ушла к тележке и вновь скрылась за поворотом. Бора позорно громко выдыхает, но всё равно косится на покоящиеся на полках скетчбуки, сетуя на себя, что упустила возможность.
Делает глубокий вдох, призывая тело расслабиться. Так. Ей надо взять ещё кучу всего — она так и не нашла ластики, а ещё — ей определенно точно нужна хотя бы пачка стикеров, чтобы делать закладки для английского.
Она находит это за следующим же поворотом, сгребая в ладонь всё, что нужно. Минджи нигде не видно. Куда она делась? Бора почти закончила, и им — наверное — надо бы идти на кассу. Она туда-сюда ходит — почти кругами — по всему отделу, проклиная чёртовы стеллажи, которые высокие настолько, что она решительно ничего не видит — как заворачивает за очередной угол и замечает, что Минджи стоит возле полок и мнёт в руках какой-то… рюкзак.
Бора застывает, едва борясь с желанием спрятаться за стенкой, но всё же выходит и заставляет себя подойти к ней, нервно сжимая в ладони пачку ластиков и стикеров.
— Я всё… — неловко шепчет она.
Минджи бросает на неё скупой взгляд, продолжая крутить в своих руках светло-бежевый рюкзак. Она расстегивает и застегивает замки, сует ладони в карманы и вообще выглядит так, будто проверяет на прочность.
А затем оборачивается на неё и говорит:
— Нормальный?
Бора не сразу понимает, что от неё хотят. Глядит на рюкзак, и даже тот в её широких ладонях — кажется каким-то неестественно маленьким.
— Вроде…
— Хорошо.
Минджи суёт рюкзак ей в руки, Бора неуверенно перехватывает и всё ещё — ни черта, как всегда
с ней — не понимает.
— Лямки регулируются.
— Угу…
— Подтянешь повыше.
И с этими словами она уходит.
Бора застывает с наполненными канцеляркой руками и повисшим на запястье пустым рюкзаком.
И до неё с
дичайшим опозданием доходит —
Она что, только что —
посмеялась над её ростом?!
Бора глохнет в возмущении и топает за тот угол, куда завернула Минджи. Но затем — спотыкается об
из ниоткуда возникшую
их тележку и цепляется взглядом за чёрное матовое пятно.
Скетчбук.
У неё почти выпадает всё из рук. И опять появившаяся словно из ниоткуда Минджи — не добавляет уверенности и крепости мышцам.
— Складывай и пошли.
Из Боры почти вырываются все — что?! нет, не надо, да зачем, я же так, просто — но она сгорает со стыда быстрее, чем успевает что-либо сказать. Скидывает натасканное. Её бросает то в жар, то в холод, и она хватается за ручку тележки, буквально чувствуя, какими влажными от пота стали ладони. Едва разворачивает по направлению к — как запомнила — кассам, как вдруг слышит врезавшийся в позвоночник чей-то…
Удивленный возглас.
— Йоу!
Бора останавливается и оборачивается на звук.
И видит, что к ней — прямиком из продуктового отдела, с кучей двухлитровых бутылок колы — скачет
Гахён.
—
Бо-ора! — орёт та чуть ли не на весь чертов уолмарт.
Бора окончательно теряется, и её бросает в ледяной пот. Давит из себя приветственную улыбку.
Господи, что за день такой — ещё только
утро, а она уже чувствует себя так — будто её окружили и атаковали буквально со
всех сторон.
Бросает отчаянно-умоляющий взгляд на Минджи.
Нет, она рада видеть Гахён, но как-то это!..
Боже.
— Привет, — лепечет подскочившая к ней Гахён и суёт в руки колу.
Бора перехватывает автоматически.
Гахён вдруг исчезает из поля зрения, наклонившись, и завязывает на своих кроссовках шнурки. А затем — почти проползает чуть по кругу, снизу заглядывая в стоящую за Борой тележку.
— Ты только сейчас в школу всё берёшь что ли? — бросает Гахён, выпрямляясь.
Бора так и стоит с её бутылками в руках.
— Да… — тихо отвечает она. — Ну да.
— Жесть, сколько тут всего… — бормочет Гахён, заглядывая за плечо, но затем её взгляд вдруг поднимается, глаза расширяются, и она вопит почти Боре под ухо. —
Минджи!
Бора глохнет.
И сзади — словно финальный гвоздь в крышку её переволновавшегося гроба — влетает глухое и низкое:
— Привет, Гахён.
Гахён расплывается в улыбке и переминается с ноги на ногу. Бора ужасается. Столько радости — при виде одной только Минджи!
Минджи, чёрт возьми!..
Она открывает рот, чтобы что-то сказать, хотя бы отдать Гахён — её тяжеленную газировку — как Гахён забегает ей за плечо, уходя, очевидно, в сторону Минджи. Бора теряется. Она стоит, глупо хлопая ресницами, не понимая, а что — собственно — происходит, и откуда тут так много всего и — всех, и у неё ощущение, что сейчас, чёрт возьми, из-за поворота выйдут вообще
все её одноклассники, как…
Из-за стеллажа с морожеными продуктами выплывает Шиён.
Бора не сдерживает вздох облегчения, хотя уши — начинает печь только больше. Чёрт возьми. Вот перед кем ей действительно и
по-настоящему неловко и неудобно абсолютно всё чертово время, так это
перед ней.
Шиён подходит, или — подкатывает к ней тележку с продуктами, и Бору всю моментально окутывает какое-то такое… спокойное-спокойное чувство, будто она залезла в тёплую ванну, воткнула наушники и погрузилась в параллельную реальность.
— Привет, Бора, — мягко, с вечной улыбкой говорит Шиён.
Бора поджимает губы, часто сглатывая, стараясь перебить — поднявшийся в голове свист.
— Здра… — мнется она. — Добрый день…
Шиён снова расплывается в улыбке, а затем переводит взгляд куда-то за неё. И — Боре кажется, или это действительно так — в отражении её глаз будто сменяются декорации, и вместо уютной гостиной показывается что-то, похожее на холодный, сырой подвал.
Но затем она вновь смотрит на Бору, и Бора больше не видит в её глазах ни намека на.
— Давай сюда, — говорит она, подтягивая тележку поближе. — Или это ваше? — спрашивает Шиён, кивая на невесть как оказавшиеся в руках Боры бутылки.
Бора мотает головой.
— Это Гахён…
— Клади сюда, — Шиён расчищает в тележке место, и Бора — уже уставшими и потому подрагивающими руками — еле-еле перекладывает колу.
Она почти переводит дух, как чувствует звук уведомления у себя в кармане.
Бора вскидывает полный паники взгляд на Шиён, и в её голове против воли вспыхивает —
Шиён отдала — и что-то внутри стремительно сгорает, ноги вдруг делаются совсем-совсем ватными, и Бора открывает рот, но не выходит ни звука.
Шиён смотрит на неё, и в её взгляде отражается намек на удивление. Бора открывает и закрывает свой несчастный рот, силясь ляпнуть хоть что-нибудь, и чем дольше она не знает, как начать, тем всё более и более скептически смотрит на неё Шиён.
— Я х-хотела сказать… — невольно заикается она.
Шиён отвлекается.
— Минджи.
И затем Боре в спину, словно пушечное ядро — влетает:
— Шиён.
Воздух словно стынет.
Бора не решается обернуться, только в каком-то бессильном отчаянии и смятении глядит на стоящую рядом с ней Шиён. Та несколько секунд смотрит куда-то назад — очевидно, на подошедшую Минджи — но затем, довольно быстро — переводит взгляд обратно на Бору, застыв в ожидании.
Бора еле-еле, но договаривает:
— Спасибо… — возмутительно тихо шепчет она, — за телефон…
И ждёт, что сейчас Шиён — расплывётся в своей мягкой, как зефир, улыбке — и напряжение спадёт. Но Шиён так и смотрит на неё, будто зависая, а затем — переводит взгляд на Минджи и говорит:
— Ты это сказала?
— Да.
На лице Шиён появляется что-то, что Бора совершенно никак — не может прочесть и потому на секунду пугается, но затем — Шиён оборачивается на неё и улыбается так, что её глаза становятся маленькими и тёплыми.
— Не за что, Бора, — ласково говорит она. И затем добавляет: — С днём рождения.
Бора мямлит смущенное
спасибо и топит взгляд в полу. Как-то ей… не нравится атмосфера.
Всё становится хоть каплю легче, когда из отдела товаров для школы выпрыгивает Гахён с тонной цветных листов и ручек.
Она бросает это всё в тележку, совершенно не заботясь о том, что может помять овощи, фрукты, что угодно. Шиён скашивает на неё взгляд:
— Можно поинтересоваться, — с вызывающей улыбкой спрашивает она. — И зачем тебе это всё?
Гахён переминается с ноги на ногу.
— Для листовок, — отвечает она, растягивая довольную, но нагловатую улыбочку. — На выборы.
— Ага, — кивает Шиён, опуская взгляд на гигантскую стопку бумаг. — Я это не потащу.
Гахён фыркает и скрещивает руки на груди.
— Ну и не надо, — закатывает глаза она. — Купи главное.
— Ладно.
Бора смотрит на эту картину, и её невольно простреливает чувство, похожее на…
зависть.
Она отмахивается от него так быстро, как может.
Шиён удрученно вздыхает и перекладывает сброшенные как попало листы в сторону.
— Ты всё взяла? — спрашивает.
— Ага.
Шиён переводит взгляд на Бору, чтобы затем остановиться им — на Минджи.
— Вы ещё тут или тоже всё?
Бора поднимает глаза на Минджи, что с каким-то совершенно отрешенным видом стоит сбоку от их тележки, смотрит на неё саму и спрашивает:
— Ты всё взяла?
Бора тушуется и кивает, умирая от понимания, сколько всего она набрала — даже если взяла не сама! — и что сейчас они дойдут до кассы, и она — черт возьми — увидит эту цифру на экране, из-за которой Минджи попросту разорится.
— Мы тоже всё.
Повисает неловкое молчание.
Бора стоит между ними — Шиён и Минджи — как меж двух огней, и даже мельтешащая рядом Гахён не спасает положение. Бора буквально
физически ощущает застывшее в воздухе напряжение и оно парализует её, как удар током. Бора не знает, куда себя деть, и твердит в своей голове, что — да ну, хватит придумывать — но она не придумывает, чёрт возьми. Не в этот раз.
Шиён лениво, но с видимым усилием разворачивает тележку.
— Заедете? — спрашивает она, глядя то ли на Бору, то ли на Минджи — не разберешь. — Мы думали мясо пожарить.
Бора не знает, что сказать, не ощущая себя вправе вообще принимать какие-то решения. Лишь беспомощно смотрит на Минджи, всех Богов упрашивая о том, чтобы во взгляде не отражалось никакой мольбы. Она не уверена, что хочет ехать к ним, тем более сейчас — когда всё как-то чересчур странно, неловко, непонятно и нервно, но больше всего — она не хочет возвращаться домой и садиться за уроки.
Минджи едва хмурится, будто действительно раздумывает, но этого даже — почти не видно: её брови лишь чуть сдвигаются к переносице, и Бора больше обращает внимания на то, как напрягаются мышцы лица, чем на всё остальное. Минджи сует руку в карман своих джинсов, и выуживает оттуда…
Чего?!
Бора прямо ощущает, как сильно и совершенно открыто распахиваются собственные глаза.
Стремительно холодеет.
И почти — задерживает дыхание.
Минджи лениво смотрит на крошечный экран своего кнопочного —
кнопочного, мать его! — телефона, чтобы едва заметно после — измениться во взгляде и спрятать обратно в карман.
Она смотрит на Шиён и скупо отвечает:
— Не могу. Времени много.
А Бора так и стоит, застыв, бесконечно прокручивая в голове эту чертову мысль.
Сколько ему лет?!
Твою мать!
Ноги становятся ватными.
Бора чувствует, как проваливается к ядру планету под тяжестью своего
нового — лежащего в кармане
чужой кофты —
смартфона.
Она жутко виснет, и вспыхивает, и её всю почти трясёт, и ей становится так нестерпимо
жарко, что кружится голова, словно во всём уолмарте вдруг стало смертельно душно. Еле держит в себе желание достать телефон и проверить в отражении, насколько красные сейчас уши и тем более — лицо.
И Минджи — как назло — смотрит,
чёрт возьми, прямо на неё!
— Ты можешь поехать.
Бора стопорится, будто не слышит.
И отмирает, только когда Минджи добавляет:
— Я заберу вечером.
Бора в волнении мечет взгляд между ней и Шиён. Гахён стоит чуть поодаль и кивает головой в сторону, будто безмолвно кричит — пошли, пошли! — но Бора не знает, что сказать, и хочет ли она — просто не понимает
и всё.
Пытается собрать мысли в кучу.
И почти соглашается, но затем — взглядом запинается о торчащий из тележки скетчбук, и…
— Н-нет… — говорит она, пытаясь игнорировать то, как буквально на глазах скисает Гахён.
Прочищает горло и оборачивается на Шиён, звуча уже более уверенно и, как хочется верить, благодарно:
— Нет, спасибо… У меня много домашней работы… — на ходу придумывает она оправдание, чувствуя разливающуюся по телу новую волну стыда.
Хотя, — трещит в голове её мозг, —
вообще-то, у тебя и правда дохера домашки. Но почему-то этот аргумент не действует так, как должен, и Бора всё равно чувствует себя неудобно и — что хуже всего — ужасно провинившейся перед
всеми.
Опасливо смотрит на Шиён, боясь увидеть в её глазах какое-то… разочарование, что ли. Но Шиён не смотрит на неё.
Она поворачивает голову в сторону Гахён и почти недовольно говорит:
— Тебе бы тоже не помешало, — назидательным тоном комментирует она, вскидывая бровь.
Гахён закатывает глаза и оглушительно громко стонет.
—
Ой, началось, — бурчит она, дёргает на себя тележку и впивается в неё руками, уходя. — Пошли уже. Я тебе позже напишу, — всё же бросает Гахён напоследок, глядя на Бору.
Бора кивает и поджимает губы. Шиён прощается тоже, мило — как всегда — улыбаясь, что-то тихо, почти шепотом говорит Минджи — отчего та хмыкает, и Бора, о ужас — почти видит на её лице крошечный
намёк на улыбку.
— Пошли на кассу.
Они в полном — гробовом, разбиваемом лишь пиликаньем автомата — молчании расплачиваются, и Бора усилием воли заставляет себя не смотреть на цифру, с невероятным усердием складывая покупки в громоздкие пакеты. Она пытается поднять — хотя бы один! — но с треском проваливается, ставя обратно на стойку. Минджи обливает её густым, будто масло, взглядом, и Бору бросает в пот.
Она ждёт — вот теперь уже точно — какого-нибудь очередного колкого,
но ни разу не остроумного, если что — комментария по поводу своего роста, веса, телосложения или чего угодно; но Минджи лишь с поразительной легкостью подхватывает все три пакета, да так непринужденно, что у Боры почти отваливается челюсть.
Они доходят до машины, и первое, что делает Бора, только упав за заднее сидение —
Достает телефон.
gth4hs
gahy_uh
готовьтесь сучки
[фото]
v_4_vendetta
ты грабанула уолмарт?
не хочу знать зачем здесь
всё это разноцветное дерьмо
и какое отношение
к этому имеем мы
gahy_uh изменил(а) название чата
на gth4hs без тэхёна
v_4_vendetta
мое имя дважды в названии
v for victory
gahy_uh
напомните-ка мне
почему мы с ним вообще общаемся?
Hani.
Ты же не собираешься всё
это вручную вырезать?
gahy_uh
именно это я и собираюсь
сделать
эта сучка стопроц притащится
с типографской хуйней
мы должны быть за олдскул
Hani.
Хочешь быть за олдскул —
не участвуй.
gahy_uh
нет уж
я не позволю ей
захватить эту школу
к тому же во времена
троянской войны
то есть когда в этой
дыре еще училась
моя старшая сестра
v_4_vendetta
которая из
Hani.
Шиён, очевидно.
gahy_uh
эта муть с выборами
была еще более
популярной
bora
когда ты собираешься
начать их раздавать?
gahy_uh
наконец-то правильные вопросы
вообще в понедельник
Hani.
Я не потрачу все выходные
на то, чтобы нарезать шаблоны.
gahy_uh
тебя никто и не заставляет
я вырежу сколько успею,
а остальное в понедельник
Hani.
Напомните-ка мне.
Почему мы вообще это всё делаем?
gahy_uh
ради всеобщего блага
Hani.
Президент школы —
это один человек.
Не четыре.
И не пять.
gahy_uh
ты хочешь чтобы
йеджи ввела
какую-нибудь хуйню
типа запрета
кучковаться
в коридорах
или не дай боже
подняла бы вопрос с ремонтом
баскетбольной площадки
и ты больше не сможешь
бегать туда курить
на переменах?
Hani.
Ок.
Че там резать надо?
Бора хихикает и думает о том, что не против
в принципе помочь Гахён, просто потому что… это Гахён. Но не лезет в их взаимоотношения. Лишь задается вопросом о том, где Хосок, и каким-то образом оказывается… в его профиле.
Он закрытый, и Бора нервно кусает губу, гадая, стоит ей отправить заявку или нет. С одной стороны — нет! Ни в коем случае, потому что — она не хочет показаться навязчивой или что-то около, потому что она не добавила никого, кроме Гахён, и как-то это… но с другой стороны. Ей жутко интересно.
Вдруг он выкладывает туда свои рисунки?
Бора мнется несколько мучительно долгих секунд. А затем поочередно залезает в профиль каждого из них, кидая заявки на подписку. Это лучше, чем подписаться на кого-то одного.
Она ещё какое-то время следит за перепиской, которая вновь скатилась в обсуждение домашнего задания, и подкисает, осознавая, что все выходные —
Потратит на
учёбу.
---
Бора засыпает на ходу.
У неё побаливает голова и слипаются глаза. Окей, она легла вчера — не то чтобы вовремя, но не настолько же поздно, чтобы весь чертов понедельник, блин, провести в то ли полусонном, то ли полумертвом состоянии. Бора чувствует себя разваренной амебой, особенно сейчас — сидя на биологии и откровенно
засыпая.
Она периодически оборачивается, почти подглядывает за Хандон, что сидит в телефоне. Как она это делает? Как она его проносит вообще? Бора откровенно
киснет без своего —
нового, чёрт возьми, да, спасибо мозг, напоминай почаще — смартфона, не зная, чем себя занять и куда приткнуться, лишь лениво чиркая в тетради какие-то пометки, вырывая из общего потока лекции отдельные, почти не связанные друг с другом слова.
Её утешает и даёт надежду одна только мысль — сразу после биологии она пойдёт на обед, и, по традиции, встретит там Гахён и остальных. Но, конечно же, в первую очередь — Гахён. Боре как никогда нужен запал её неутомимого энтузиазма, громкий, иногда чересчур писклявый голос и хаос в мыслях — чтобы проснуться.
Она клюет носом настолько, что теряет связь с реальностью и приходит в себя только после того, как трещит звонок. Сгребает вещи в рюкзак.
Тоже новый. Просто прекрасно. Бора беспомощно пялится на проходящую мимо Хандон, чтобы не дать себе возможности вновь вспыхнуть стыдом.
И Хандон — просто… проходит мимо учительского стола и выуживает из коробки…
ещё один телефон?! Твою мать, это либо слишком очевидно, либо действительно гениально, — мелькает в голове мысль. Бора бодрится и призывает себя складывать барахло быстрее.
Она подбирается и догоняет Хандон уже в коридоре.
— Привет, — бормочет Бора, так и не поздоровавшаяся с ней перед уроком.
Хандон окидывает её с ног до головы своим вечно холодным, скучающим взглядом.
— Ага.
Разговор глохнет, и Бора наспех пытается придумать тему, чтобы не идти до столовой — а она просто уверена, что пойдут они сейчас именно туда — в гробовой тишине.
— Ты не знаешь, что мы будем делать? — спрашивает первое, что приходит в голову. — Я про выборы.
На лице Хандон мелькает какое-то емкое выражение, похожее на брезгливость и отвращение.
— Понятия не имею, — отвечает она в конце концов. — Я вообще не понимаю, нахер ей всё это.
Бора поджимает губы.
— Понятно.
Они заходят в столовую.
В самом начале большого перерыва здесь толпится — как всегда — половина школы. Бора еле-еле протискивается в очередь, чтобы купить себе что-нибудь на обед.
Она подходит к их столику — и почему мы
всегда сидим на одном и том же чертовом месте? — уже прямо посреди поразительно оживленной для такого унылого дня, как понедельник, дискуссии.
— Надо их раздавать, — утверждает Гахён, едва не стуча кулаком по столу. — Привет, Бора. Их надо раздавать, потому что мой девиз — школа, блин, для каждого.
Тэхён с максимально скучающим видом расплывается по стулу, почти ложась.
— И че ты предлагаешь нам, — вяло, с зевком начинает он. — Каждую перемену торчать в коридорах?
— Ну, — пожимает плечами Гахён. — Можно не каждую. Но их надо все раздать! Эта сучка просто раскидала свои листовки по шкафчикам.
— Умно, — сухо подмечает Хандон.
— Я чуть не заблевала всю дверцу, когда открыла его утром, — закатывает глаза Гахён. — Вы вообще видели
эту фотку? Она там почти
голая!
— Если она в топе, это не значит, что она голая.
Бора лениво жует свой сэндвич с ветчиной, помалкивает и окидывает их всех взглядом. Сколько они дружат? Давно ли? Потому что выглядят так, будто — да, но Бора не знает, каково это — вообще с кем-то дружить, тем более, если долго… У неё были друзья только в средней школе, и то — настоящими, такими, какими Бора хотела, чтобы были друзья — их трудно назвать.
Они перестали общаться, как только Боре стукнуло тринадцать.
Бора смотрит на Гахён, и при каждом на неё взгляде — как в первый раз задается вопросом, как и почему они вообще общаются, и почему Гахён вдруг подошла к ней — подсела, вернее, ни с того ни с сего — тем более, если у них есть свой столик!.. Ещё и привела к своим друзьям. Бора смотрит на Хандон и Тэхёна и думает о том, что они тоже, в общем-то, очень крутые…
И как к таким крутым людям могла затесаться такая, как Бора — она не знает.
Но решает не раздумывать над этим вопросом.
И вместо него — вдруг задается совершенно другим.
— А где Хосок?..
Гахён пожимает плечами:
— Кто бы знал, — бормочет она. — Нашёл время, блин. Нам нужны музыканты.
— По-моему, его вообще нет в школе, — задумчиво тянет Тэхён. — Я его не видел на алгебре.
— Может, написать ему? — робко предлагает Бора.
Гахён отмахивается — мол, делайте, что хотите. Бора достаёт телефон и проверяет уведомления. Отлично. Он принял её запрос на подписку. Писать в беседу или… в личные сообщения? Бора как-то теряется и думает о том, что… не хочет писать лично.
Поэтому она быстро печатает свой вопрос в общий чат и возвращается к разговору.
— Надо как-то разделиться, — предлагает Гахён. — Дони, ты можешь…
Гахён не договаривает — её перебивает внезапно подскочивший на стуле Тэхён.
—
Блять, — бормочет он, рыская глазами по всей столовой. — Там Юнги.
Хандон скептически морщится, чуть открывает рот и оборачивается.
— Что он забыл здесь? — спрашивает она, вскидывая бровь.
— Я ебу? — как-то чересчур резко шепчет Тэхён. Бора замечает, как нервно он стучит пальцами по столу. —
Бля, бля, бля. Давайте. Повод. Быстро. Мне нужен повод подойти.
Гахён скучающе перекладывает картошку фри с одного места на другое.
— Отдай ему листовку, — сухо говорит она.
Тэхён закатывает глаза и вертит пальцем у виска.
— Очень смешно.
— Я не шучу, — отрезает Гахён. — Это самый адекватный и беспалевный повод из всех, что у тебя сейчас есть.
Тэхён подвисает, нервно кусает губы, высовываясь из-за плеча Гахён и, очевидно, пытаясь не упустить Юнги из виду. Бора невольно смотрит в ту же сторону, но решительно никого не видит. Да, окей — она знает, как он выглядит, примерно, но…
— Ладно, — в конце концов бросает Тэхён. — Давай сюда.
Он подрагивающими руками подхватывает лист — Бора прямо видит — заливается краской, встряхивает головой, делая кудрявый беспорядок на своей голове еще более беспорядочным, и скрывается где-то в толпе.
— Он безнадежен, — вдруг устало бурчит Хандон. — Когда мы скажем ему?
Гахён пожимает плечами:
— Это его путь самурая, — загадочно заключает она.
Бора — снова — ничего не понимает, но на этот раз призывает себя не тянуть кота за хвост и уточнить сразу.
— Я правильно понимаю, что… — издалека начинает она. — Он нравится ему?
Гахён зевает, с максимально усталым видом прикрывая рот.
— Ага.
— Ещё со средней школы, — подмечает Хандон.
— И что…
они?.. — неуверенно тянет Бора.
— Не-а, — отмахивается Гахён. Придвигается на стуле ближе к столу и начинает делить разваленные повсюду листовки на несколько разных стопок. — Он ему признался в конце средней школы, а Юнги просто…
— …Посмеялся над ним и сказал что-то вроде «мальчик, очнись», — заканчивает за неё Хандон.
— Ну это версия Тэхёна, по крайней мере, — соглашается Гахён. — Но другой мы не знаем, так что…
— Это… как-то жестоко, — не удерживается от комментария Бора.
— Да, — кивает Гахён. — Но, знаешь, надо отдать ему должное. Хотя бы не распиздел.
Бора закусывает губу и наконец замечает их.
Увидеть Тэхёна не составляет никакого труда. Он идёт через всю столовую, уверенно — или не очень — подпрыгивая через каждый шаг, чтобы затем остановиться у… Окей. Их там трое, и все трое, как на подбор — нацепили на себя эти пафосные спортивные куртки, которые в её старой школе поголовно носили все чертовы футболисты. Такое скопление красно-белых пятен просто невозможно игнорировать, и Бора бы подумала, что Юнги — это тот длиннющий, высокий, действительно
гигантский парень, или — по крайней мере — тот, что рядом, чуть ниже, но тоже высоченный настолько, что Бора не рискнула бы стоять около них обоих, имея за плечами какую-то жалкую цифру, зовущуюся собственным ростом.
Но…
Бора видела Юнги.
И узнать его — тоже не составляет ей никакого труда.
— А не слишком он низкий для баскетбола?.. — осторожно спрашивает она, будто в таком гуле её может услышать кто-то, кроме них.
И затем — холодеет. Она даже не спросила, кто из них Юнги! Бора в ужасе бросает взгляд на Гахён, но та не обращает внимания.
— Ты просто не видела, как он играет, — отмахивается она. — Вот в ноябре начнутся соревнования, и мы все тут прикурим.
Бора кивает, хотя не совсем понимает, почему они все
должны «прикурить». Во-первых, ей не то чтобы нравится баскетбол. И вообще —
спорт. От него одни проблемы. Бора всегда шарахалась от спортсменов и старалась обходить их как можно дальше, потому что в её школе — эта толпа не особо умных придурков вечно всех доставала. Она не знает, как здесь, и думает, что — если Тэхёну
реально нравится Юнги, то, может быть, всё не так плохо, по крайней мере — он не выглядит глупым, но…
Как-то он ей не нравится, короче.
Бора морщится и вся сжимается, напрягаясь, когда Тэхён — наконец — доходит до них. Она ожидает чего угодно — от всей этой истории так и попахивает какой-то
сценой, которая непременно произойдет прямо здесь и сейчас.
— Эта школа держится на гребанном баскетболе, — вдруг договаривает Гахён, тоже оборачиваясь на них. — Юнги выпускается в этом году и ему все поголовно пророчат Вилланову. Тэхён крутой, но это просто не его уровень. Только ему об этом не говорите.
— Он и так в курсе, что это не его уровень, — подмечает Хандон.
— Нет, я про то, что я сказала, что он крутой.
Бора вновь смотрит на Юнги.
Он стоит абсолютно ровно, практически не двигаясь — и Бора не может углядеть в его лице никаких эмоций. Её передергивает. Знает она — эти ваши — действительно
каменные лица. Тэхён переминается с ноги на ногу и что-то говорит, активно жестикулируя, размахивая — уже полностью перемятой листовкой, а Юнги просто… стоит с таким откровенно
скучающим видом, что даже Боре становится обидно. Единственное, что он делает — это пальцами зачесывает свои какие-то чересчур длинные волосы, прежде чем забрать у Тэхёна несчастную листовку.
— Но ладно, его краш нам на руку, — многозначительно заключает Гахён, переставая сверлить их взглядом.
— Почему? — спрашивает Бора.
— Я бы к ним даже не подошла, — бурчит Гахён. — Ты только глянь. Надутые павлины. От одного вида тошно. Если бы мы жили в Индии, нам бы даже на их тень наступать нельзя было.
Гахён вдруг встаёт со своего места и подсаживается туда, где сидел Тэхён — ближе к Боре, а не напротив, и кладёт руку ей на плечо.
— Смотри, — тычет вдруг она пальцем на какую-то чёрно-серую массу в самом конце зала. — Это Неприкасаемые. Мы с ними не общаемся. Да никто с ними не общается. Они ничего не делают, нигде не участвуют, даже не учатся толком. Но зато ни одной тусовки не пропускают.
Бора согласно угукает, не понимая, надо ей запоминать или, может быть,
записать куда-нибудь эту неожиданную лекцию, но по итогу — просто смотрит.
— Театралы, музыканты, всякие активисты, — подряд перечисляет Гахён, тыча пальцем на рассредоточенные за разными столиками, но скопленные будто на подбор группы ребят в другом конце зала. — С этими ещё можно разговаривать. А дальше…
Она вдруг наклоняется к Боре настолько близко, что Бора чувствует даже запах её шампуня для волос, и загадочно шепчет:
— А вот там, видишь, — указывает она на длинный стол у самого окна. — Как тараканы кучкуются все самые тупые и бесячие люди на планете.
Бора щурится, пытаясь понять и вот сейчас действительно запомнить хотя бы примерно, но затем — спотыкается взглядом о гладко уложенную макушку Йеджи и всё встает на свои места.
— «Популярные ребята», — скупо поддакивает Хандон, изображая пальцами кавычки.
— Ага, — закатывает глаза Гахён. — С ними ещё иногда сидят футболисты. Но больше туда свой нос никто не сует. Если он у тебя не сломан, конечно. И правильно. Душок там стоит ещё тот.
Бора хихикает.
— А остальные?
Гахён, наконец, отодвигается от неё.
— Ну, Юнги со своей компашкой вообще сюда не приходит обычно, — пожимает плечами она. — Все баскетболисты поголовно получают какую-то реально
космическую стипендию от губернатора. Они обедают не в школе. Нердов не покажу. Они не кучкуются.
Бора вздыхает. В Сан-Франциско было примерно то же самое. А на что она — собственно — надеялась? Это идиотское деление на разные
касты будто пропитало каждую чертову школу Америки насквозь.
— А мы кто тогда? — спрашивает она, когда Гахён окончательно отсаживается от неё на свое место и бросается доедать картошку фри.
Бора почти говорит
вы, но вовремя прикусывает свой язык.
— Никто, — тянет Гахён, чуть хмурясь.
— Средний класс, — говорит Хандон.
— Ну типа того, — кивает Гахён. — Мы как бы ни с кем и как бы со всеми. Сечешь?
Бора поджимает губы и тянет длинное, тихое
ага. Но, в общем-то, она ни на что не жалуется — уж тем более на то, что у неё в принципе появились хоть какие-то друзья — и вдруг замечает, что даже чертов столик, за котором они сейчас сидят, находится в самом центре столовой.
— Мы поэтому по центру сидим? — не удерживается она от вопроса.
— Да, — соглашается Гахён. — Окружены, но не сломлены. Этот священный стол — единственный оплот мира и спокойствия в этом треклятом месте.
Хандон закатывает глаза.
— Вы с Тэхёном ненавидите друг друга.
— Неправда, — отнекивается Гахён. — Я его просто обожаю.
— Ага, — хмыкает Хандон. — Я уже сбилась со счета, сколько раз вы посрались только за сегодняшнее утро.
Бора посмеивается, глядя на то, как в глазах Гахён медленно, но верно растет возмущение. Но разговор не продолжается и глохнет, потому что к ним возвращается Тэхён.
Он падает на стул с таким довольным, счастливым видом, что Бора при одном только на него взгляде начинает опасаться, что ослепнет.
Уж больно светится.
— Ну, как я это придумал, а? — тянет он, улыбаясь во весь рот.
А затем — тянет тоже, но уже руку — и утаскивает с тарелки Гахён несколько палочек картошки. Та с криком лупит его по руке и впивается таким возмущенным взглядом, что Бора не сдерживает смешок.
— Тебе там кислорода не мало? — почти рычит она. — Хочешь, спущу с небес на землю?
Тэхён лишь улыбается шире и вновь ворует у неё картошку. Гахён громко, протяжно вздыхает и смотрит на Бору — мол, ну, ты только глянь на него, ужас. Но ничего не говорит.
Бора посмеивается.
— Не хочу, — лыбится Тэхён. — С такой высоты ты настолько мелкая, что можно сделать вид, что тебя нет. Хотя, ты с любой высоты такая…
—
Блять, — шипит Гахён, и краснота расползается у неё по лицу. — Слушай, сделай одолжение, нравится Юнги? — рычит она на Тэхёна. — Сходи нахуй.
Хандон громко фыркает:
— Оплот мира и спокойствия.
Тэхён последний раз стаскивает картошку, за что получает от Гахён знатную оплеуху. Бора смеется, потому что Тэхён — смеется тоже, вдруг глядя на неё самым невозможно довольным взглядом из всех возможных и тихо, аккуратно подмигивая.
— Че, какой у нас план? — спрашивает он.
Гахён протяжно стонет.
— О, тебе вдруг стала интересна судьба человечества, — ворчит она. Но потом успокаивается и продолжает куда более серьезно. — Нам надо раздать всё это дерьмо. Но делать это мы, видимо, будем завтра, потому что ты потратил пол обеда на то, чтобы изображать из себя сопливую школьницу.
— Ладно, — неожиданно соглашается Тэхён, не продолжая спорить. — Так и быть: я принесу себя в жертву во имя благой цели и раздам часть всем качкам этой школы.
Гахён улыбается, но так натянуто и нервно, что у Боры по спине пробегает холодок.
— Хороший мальчик, — едко тянет она.
А затем окидывает их всех взглядом и восклицает:
— Где, блин, чертов Хосок?!
Бора вспоминает про сообщение.
Она достает телефон, чтобы проверить уведомления — но ничего не находит. Залезает в их чат, но там тоже пусто, хотя сообщение висит прочитанным и Бора не уверена, что это сделал кто-то из присутствующих.
Она едва слышно вздыхает и соглашается — по остаточному принципу и игнорируя подколы Гахён о том, что это должна сделать именно Бора, потому что она не пропустит «своих» — раздать часть листовок всем нердам, каких только найдёт.
Сует всё в рюкзак и уходит на следующий урок, по инерции продолжая это невероятно
«увлекательное» путешествие под названием —
Жизнь в Колумбия Фолс.
