— Я тебе не тётя, Бора.
Бора хочет отшатнуться, но вместо этого —
Её ноги становятся совсем ватными, и она неровно падает на стоящую позади кровать.
Минджи не спеша ставит бутылку на пол, возле ножки стола. Сердце вот-вот разорвёт грудь на куски. Тук.
Тук-Тук. Тук. Оно стучит, быстро, сильно, почти надрывно, и Бора всерьёз пугается — вдруг
остановится.
Потому что — слишком дико, безумно, убийственно,
убийственна — сама мысль о том…
— Что?..
Она в таком яростном неверии пялится на Минджи, что забывает напрочь — все-все свои страхи; все свои
нет, не надо, не смотри на неё, меня пугают — её
глаза; этот взгляд, что похож — на настоящую бездну, пропасть, чёрную дыру, но никак — не космос.
Бора крепко-крепко сжимает одеяло под своими ладонями и сама натягивается, как ткань — почти до треска.
— Это долгая история.
Минджи не садится напротив, не садится тем более — рядом с ней, просто ходит по кухне, переставляя посуду, включает воду в кране, чтобы замочить сковородку; споласкивает свой бокал, вытирает руки, бросает полотенце на плечо, ведёт себя так — как всегда, молчит, ничего не говорит, не договаривает, не выговаривает — а Боре хочется: выговорить, выговориться, может быть — даже крикнуть —
в смысле?! Какого чёрта, и! — ты, вы;
ты — точно шутишь.
Она впивается взглядом ей в спину, и Минджи — будто чувствуя — вдруг оборачивается на неё через плечо.
— Опять смотришь.
Бора закипает.
Она прямо чувствует эту горячую, пылкую, жаркую, колючую волну, поднимающуюся откуда-то из глубин и застывающую посреди глотки. Но не успевает Бора возмутиться, хотя бы ощутить сполна — этот гнев; от её поведения, от её вот этого —
опять смотришь, да, смотрю, и что! Что мне ещё — делать;
что вообще — происходит — как всё тут же сменяет ледяная волна колючего, холодного моря, что заставляет желудок скрутиться в комок, к горлу подкатить тошноту и на глазах — оставить соленые пятна.
Бора шмыгает.
Жалко, отвратительно громко, и злится сама на себя, пропуская моментами —
кто ты такая, чёрт возьми?! — но не может: остановиться, просто — плачет. Не понимая, что происходит, что делать — дальше, и, главное — почему —
ничего в её жизни,
никогда — не бывает хорошо и в порядке.
Минджи обходит стол. Бора неровно, нервно следит за тем, как она хватает спинку стула и ставит тот ровно напротив неё. И затем — садится, оборачивается, берёт в руки тарелку с несъеденным. Протягивает Боре, и Бора — брезгливо, очень зло, едко отворачивается в сторону.
— Бора. Послушай меня.
Бора не хочет, но шмыгает, и внутри крутится одна-единственная мысль —
я тебя ненавижу. И она повторяет её в своей голове — бессмысленно, бесконечно долго, кругами, снова и снова, и раз за разом — тебя всё больше и больше слышится как
себя, или как
тебя — чертова мать, что родила меня на свет непонятно как и непонятно зачем.
— Ты не должна никому говорить.
Бора оборачивается.
И так резко дергает шеей — что все мышцы сводит, она шипит — хнычет — от боли, и всё перед глазами на долгие мгновения мутнеет. Пока слезы не скатываются с глаз на щеки, освобождая обзор. Бора утирает глаза рукавом кофты и снова жалко шмыгает, вдруг осознавая, что даже кофта на ней — не её. Эта мысль подкидывает лишь больше поленьев в костёр её истерики.
Боже. Сколько можно!.. — думает, но не может остановиться.
Один только взгляд на Минджи — заставляет сердце захотеть разлететься навзрыд.
И потому, что внутри слишком много
всего. Бора чувствует себя переполненной, будто валяющейся — в глубоком колодце, что с каждой секундой всё плотнее и плотнее забивается водой, а она — не умеет плавать; не может сделать ни единого ничтожного движения, лишь барахтается, гадая, пугаясь, что случится быстрее — колодец переполнится, и её выкинет наружу, как рыбу на сушу, и она задохнется в песке; или — утонет, так и не узнав, сможет ли всплыть.
— Вообще никому. Ты понимаешь?
Бора крутит головой и хочет крикнуть:
Нет, не понимаю!
Но в горле стоит ком, сплошной и тяжелый, и она боится что-то сказать, чувствуя, зная — что если откроет свой несчастный рот — из него вырвется только вопль и плач. Впивается взглядом в Минджи. Смотрит ей — прямо в тяготеющую бездну глаз, и чувствует, как подрагивают собственные руки, как сжатые в кулаки пальцы впиваются в кожу и как её всю трясет, словно в ознобе. Минджи не сводит с неё глаз. У Боры внутри — колючее
я тебя ненавижу смешивается со скулящим
скажи мне, что это шутка.
— Н-нет, — говорит она, и хочет твёрдо, со всей — бурлящей внутри злобой, но голос — не слушается. — Н-не понимаю.
Минджи сидит напротив, наклоняется, ставит локти на колени и скрещивает ладони в замок. Бора неосознанно — где-то на уровне вопящих инстинктов — отодвигается назад.
— У нас одинаковая фамилия.
Вдруг говорит Минджи.
— Но это ничего не значит.
Бора глупо моргает.
Она ничего не понимает настолько, что у неё ощущение — будто пьяна она, а не сидящая напротив Минджи. От одной только этой мысли в желудке зарождается ядовитое отвращение. Но Бора отмахивается от него, буквально приказывая себе — сейчас не время. Она чувствует, как мысли прокрадываются ей в голову, и в груди ощущение, будто всё совершенно понятно и — совсем очевидно — но она не разберёт ничего из того, о чём думает.
— К-как это?..
Минджи вздыхает. Бора слышит это — едва-едва, и вся натягивается, как струна, будто стремится записать этот звук.
— Твою мать удочерили.
Чего?!
Она прямо чувствует, как широко распахиваются собственные глаза, и рот открывается в жалкой попытке что-то сказать.
Чего!.. Бору будто обливают ледяной водой, она вздрагивает и покрывается мурашками, и даже не понимает, почему реагирует
так — будто это
абсолютная чушь и самая
беспардонная ложь, которую она когда-либо слышала в своей жизни, хотя не имеет —
никакого понятия — о том, что вообще — происходило с её матерью
до того момента, как сама Бора начала в этой жизни хоть что-то да понимать.
— В с-смысле… — беспомощно вырывается из неё.
— Тебе не обязательно знать подробности.
Бора едва давит в себе желание громко стукнуть по кровати и во весь голос заорать —
какого хера.
— Но ты не должна никому говорить. Даже Гахён.
— П-почему!..
Бора не хочет кричать, но выходит ломано, резко, жалобным вскриком.
— Я подделала твои документы в школу.
Бора застывает.
Пялится на Минджи, и та сидит — глядит на неё, глаза в глаза, чуть склонившись, ни выше, ни ниже. Бора покрывается ледяными мурашками. От этого в груди — появляется мнимое чувство безопасности. Но Бора не верит ни этому, ни единому её слову. Тем более — себе и всему, что касается Минджи и того, как она — себя ведет; как она — на неё смотрит; что она — ей говорит.
— У меня будут проблемы. Если это вскроется.
— Ч-что? — мямлит Бора. — Что в-вы сделали?
И главное — зачем.
Но она не осмеливается озвучить это вслух.
Потому что в голове — вдруг, резко, совершенно не к месту — стреляет горячая, как лава, мысль, что Бора… Бора!
Я!.. Здесь застряла. Я здесь… — и стремительно проносится:
не хочу, что она сделала, что сделала
я — чтобы это всё — заслужить; что делать —
дальше, и — как смотреть ей в глаза, как с ней вообще — жить, и стоит ли в принципе —
жить…
— Бора.
Глухой, пустынный и сиплый голос Минджи эхом отдается в висках.
Бора нехотя поднимает на неё взгляд. Утирает нос рукой. Жалко шмыгает, и пытается — правда пытается — усмотреть в этих чёрных глазах хоть что-нибудь человеческое; хоть что-то — даже если самую малость — понятное, доступное, осязаемое; она чувствует себя запертой в тёмной, густо-мрачной комнате, тянущей руку — в неизвестность, куда-то туда, где ей — совсем не помогают глаза; в ожидании — найти, нащупать ладонью, может быть, ручку двери, или хотя бы — чью-то руку.
Но никого нет, и выхода Бора не видит — тоже.
Она словно стоит напротив железной, непробиваемой стены, имя которой —
Минджи.
— Если ты хочешь остаться здесь…
Потому что она говорит это, и Бора правда, честно, впервые за всё время
действительно чувствует —
Любое слово, и всё будет так, как хочу
я.
И это ощущение поднимается откуда-то изнутри, таким диким, нестерпимым волнением, что Бора почти подскакивает собирать чемодан, которого нет.
— Не говори. Понимаешь?
Бора понимает.
Она будто пробуждается ото сна.
И даже почти — перестаёт плакать. Только часто, коротко, шустро шмыгает — в бессмысленной попытке перестать захлебываться в слезах и соплях. Я могу уехать. Она же сказала —
если ты хочешь остаться здесь, и сказала будто так, будто! — взаправду — у меня есть какой-то выбор.
Я могу уехать.
Бора может, и её изнутри, моментально — захлестывает почти детский восторг. Собственный взгляд вдруг становится совершенно осознанным, и всё внимание будто приковывается к одной-единственной мысли. Я могу уехать. Хоть прямо сейчас. Просто сказать ей — я не хочу с тобой жить. Ты мне — никто.
Бора смотрит на Минджи и понимает, что она ей правда — никто.
И от этого в груди, отчего-то — не находится ни капли страха, и все её проскальзывающие, но не задерживающиеся надолго мысли — я живу непонятно с кем, уже непонятно, мать его, сколько времени, почему
она отправила меня — сюда, и — неужели во всём мире, у меня совсем; совсем-совсем — нет никого, кроме
неё. Эта мысль колючей болью отдается где-то под сердцем, и вся радость тут же улетучивается.
По кухне разносится дребезжание.
Бора уверена, что не боится, но отчего-то — дёргается в панике.
И скашивает, невольно — взгляд на оставленный где-то там, на столе — телефон. Мой телефон.
Мой…
Запинается об эту мысль, и из глаз новым потоком — хлещут слёзы. Бора закрывает лицо руками и плачет; плачет так открыто, что это — чересчур стыдно и неловко, особенно сейчас, когда она — Минджи — сидит здесь, прямо напротив неё, и слышит каждый, совершенно каждый крошечный — оборванный вздох, отчаянный всхлип и мучительный плач.
Мать не особо-то тебя баловала, да?
Бора всхлипывает с новой силой, стоит ей услышать в голове этот голос и эти слова, что оседают в душе отвратительной правдой. И она даже не знает, о чём именно думает, что может — сказать, только чувствует — внутри себя, все эти чувства, всё-всё, каждую мысль, обратившуюся в камень на сердце, что осела и оседала — годами, будто даже не десятками, а сотнями лет, бесконечным грузом, слепленным из вечного разочарования и бессмертного отчаяния.
Бора нехотя вспоминает
этот дом и
это лицо, и вдруг неожиданно понимает — что
не хочет обратно. И от этой мысли гадко, мерзко, совершенно отвратительно; она чувствует себя грязной, какой-то абсолютно — омерзительной, но никуда не может деться. Только сидеть, жалко плакать и понимать, что не хочет — никуда уезжать.
Она не знает, сколько думает, крутит и вертит эту мысль у себя в голове, пытаясь вшить во все внутренности, будто новый, инородный объект.
И когда среди всего этого хаоса появляется глухой, бесконечно далёкий вопрос:
— Ты хочешь остаться?
Бора крепко-крепко зажмуривается, пытаясь сделать нормальный, полный вдох и сказать то, что — она знает — хочет сказать.
В ушах стоит надрывный писк, и крупные, горячие слёзы скатываются по щекам, заливаясь на шею, но она не находит в себе сил утереть лицо.
Потому что слышит, в этих словах —
Ты хочешь остаться
со мной?
Совершенно отчетливо ловя себя на мысли, что готова остаться с кем угодно, лишь бы не возвращаться
к ней.
И сиплым, сырым голосом шепчет:
— Д-да.
И ждёт после этого —
Катастрофу, взрыв атомной бомбы, новый миропорядок или чертов апокалипсис —
Но ничего не происходит.
Она робко убирает руки с лица, сквозь замыленные слезами глаза глядя на Минджи. Минджи не говорит ничего, и на её лице — не отпечатывается ни радости, ни грусти, ни облегчения и ни разочарования. Бора и сама не до конца понимает, что именно чувствует — стало ей легче — или же нет? И зачем, чёрт возьми, она это вообще — сказала!.. Эта мысль оглушает. Бора на мгновение захлебывается в панике и чувствует себя так, будто бросилась в открытое окно с десятого этажа.
Но Бора не разбивается, и чувство падения — стремительно улетучивается.
Минджи едва заметно кивает.
— Хорошо.
А затем встаёт, ставит на место стул и уходит к плите. Бора позорно громко выдыхает, срываясь на ненужный всхлип. Утирает рукавом лицо, лишь сильнее размазывая горячие слёзы. С секунду глядит на Минджи, что застыла у раковины, но затем по кухне вновь — разносится вибрация её телефона, снова и снова, несколько раз до тех пор — пока Бора не решается оторвать свое тело от её —
твою мать! — кровати и подхватить несчастный смартфон.
Она разблокирует экран. Дрожащими, влажными от слез пальцами открывает окно уведомлений. И видит — несколько сообщений с неизвестного номера.
Что-то внутри содрогается в ужасе от мысли, что ей написала она.
Но любопытство пересиливает и Бора всё же открывает диалог.
[Неизвестный номер]
Получено 18:47
йоу
Бора?
боооораааа
эт Гахён
Получено 19:01
добавь меня в инсте
у тебя ж есть инста?..
короче я @n_or_n жду
Бора на мгновение подвисает, с трудом соображая, что ей надо сделать. Зачем-то смотрит на Минджи — та всё так же стоит к ней спиной, только прибавляется к — шум льющейся воды.
Бора залезает в свой запыленный инстаграм, где сто лет не было ничего, кроме её висящей мёртвым информационном грузом странички. Находит Гахён, умирая от мысли, что стучится в аккаунт не к тому человеку. Но затем — ей спустя практически несколько секунд — прилетает уведомление, и она оказывается…
Бора не успевает рассмотреть — она готова поклясться — каждую из тысячи чертовых фотографий всего и вся, потому что рефлекторно тычет выскочившее окошко и попадает в…
gth4hs
gahy_uh добавил(а) вас в чат
gahy_uh
с днём рожденияяяяяяяяя!!!!!!!!!!!
борра
v_4_vendetta
я уложил волосы
[фото]
Hani.
Очень по-гейски.
v_4_vendetta
я самый брутальный мужик в мире
se-okkkkk
самый не выспавшийся*
gahy_uh
v_4_vendetta
я уложил волосы
[фото]
это самая гейская кофта в мире?
v_4_vendetta
нет. они все у тебя
Бора прыскает.
Этот звук вырывается из неё каким-то жидким, сопливым шмыганьем.
Минджи оборачивается на неё, и Бора — почему-то — вдруг чувствует себя обязанной объясниться.
— Гахён написала… — неловко мямлит она. Минджи едва поднимает бровь. — Н-написала «с днём рождения». В-вы сказали?
— Нет.
Минджи отставляет чистую тарелку на сушилку.
И затем, чего Бора не ожидает
совсем —
Договаривает:
— Шиён сказала про телефон, наверное.
Бора мелко кивает и чувствует, как лицо заплывает жаром.
И утыкается обратно в свой — новый!
Боже, нет — телефон.
gahy_uh
че у тебя с губами?
красился что ли? лмао
v_4_vendetta
сосался
Hani.
Фу
bora
gahy_uh
с днём рожденияяяяяяяяя!!!!!!!!!!!
бор-ра
Спасибо
Бора тактично умалчивает о том, что он был…
Месяц назад?!
Прошёл уже — гребанный
месяц, что она здесь, но по ощущениям — Бора прожила за это время жизней больше, чем живут кошки.
bora
что такое gth4hs?
gahy_uh
идите к черту, ради всего святого
это короче
se-okkkkk
попса
gahy_uh
слушай ты
где кнопка выключения
у твоего эмо режима?
bora
?
Hani.
Да песня это.
gahy_uh
ну вообще-то это
наша банда
v_4_vendetta
мнишь себя главой мафии?
gahy_uh
пошел нахер
g — гахён
t — тэхён
h — хандон
4 это потому что
нас четверо
ну и потому что
название такое
а h эт хосок
se-okkkkk
почему я в конце?
там есть h раньше
v_4_vendetta
потому что сексизм
работает только в одну сторону,
приятель
Hani.
🙄
bora
понятно
а "s"?
v_4_vendetta
о да мой любимый вопрос
детка продолжай
gahy_uh
я тебя сейчас кикну отсюда
не тебя бора
s это сокращение от ass что
тоже значит "тэхен"
v_4_vendetta
как там молодежь
сейчас отвечает
🙄
🙄🙄🙄🙄🙄🙄🙄
Hani.
Я не буду отвечать на это.
v_4_vendetta
милая ты уже
gahy_uh
СТОЙТЕ
v_4_vendetta
???
bora
Что такое?
Hani.
Удиви меня.
se-okkkkk
bora
Что такое?
ничего хорошего
gahy_uh
народ бамбути, занимающийся охотой
и собирательством на западной окраине
леса Итури.
Hani.
?
se-okkkkk
?
v_4_vendetta
??????????????????????
??????????????????????
??????????????????????
??????????????????????
??????????????????????
кто больше
gahy_uh
я прогуглила твой
ник бора
bora
мой ник?
gahy_uh
ну это же ты my__sua
gahy_uh
народ бамбути, занимающийся охотой
и собирательством на западной окраине
леса Итури.
суа это
всё, я нашла s
шах и мат кретины
se-okkkkk
разве 4 тогда не теряет
свой смысл?
gahy_uh
это было грубо хосок
se-okkkkk
я просто спросил
ты где это откопала?
gahy_uh
в гугле
se-okkkkk
это реально так?
бора
bora
что?
se-okkkkk
gahy_uh
народ бамбути, занимающийся охотой
и собирательством на западной окраине
леса Итури.
?
bora
нет
это «собственный»
на итальянском
se-okkkkk
свой собственный
v_4_vendetta
слишком сложно
нихуя не понимаю
Hani.
Не новость.
v_4_vendetta
ок
кто-то из вас УМНИКИ
уже сделал английский?
— Есть собираешься?
Бора падает в контрастный душ.
Она вдруг холодеет, перестаёт улыбаться и смотрит на Минджи, недоуменно хлопая глазами, будто не понимает языка человеческого.
Минджи стоит от неё далеко — через целый стол на крохотной кухне — и вытирает руки полотенцем.
— Остыло уже всё.
— А…
Бора в последний раз бросает взгляд на диалог, но — замечая скатившийся в обсуждение домашки разговор — тут же подкисает и убирает смартфон себе в карман. Ей тоже надо сделать… кучу всего, и время — всего семь вечера, а она отчего-то… чувствует себя такой уставшей, будто пахала в поле — по меньшей мере — несколько сотен часов. Она вяло, неохотно поднимается с кровати, вновь ловя себя на ощущении, будто пересекла какую-то невидимую границу, и с пылающими щеками садится за стол.
Хватает вилку. Картошка и мясо. Бора не спрашивает, какое — лишь подхватывает картофелину и суёт себе в рот, задаваясь вопросом — и это
этот человек: вкусно готовит? Бора не думает, что Гахён ей соврала, но…
Может быть, готовит вкусно для всех, кроме неё.
От этой мысли внутрь проникает въедливая грусть, но она заталкивает ощущение подальше да поглубже в себя.
Достает телефон, чтобы проверить время, еле сдерживаясь, чтоб не зайти в диалог. Половина восьмого. Откладывает смартфон на стол, продолжая есть. Ей надо сделать… английский, и каким-то образом — неплохо бы узнать, что было на истории, потому что Бора прогуляла чертов урок и до сих пор сгорает со стыда. Только вот было бы — кого спрашивать: единственный человек, которому она могла задать этот вопрос…
— Хорошо общаетесь с Гахён?
Бора едва не давится.
Вскидывает замыленный, смятенный взгляд на Минджи — та сидит напротив, на другом конце стола, раскладывая какие-то бумаги.
— Д-да… — мямлит Бора. — А что?..
— Ничего.
Минджи откидывает какую-то стопку на кровать — листы едва не разлетаются по всему полу.
— Не думаю, что вы так активно обсуждаете уроки.
— В смысле?..
— Твой телефон.
Бора хмурится и совсем теряется.
Минджи поднимает на неё взгляд, и Бора клянется — видит в этой черноте её глаз какой-то намёк на
издевку.
— Разрывается от уведомлений.
Бора судорожно, с громким лязгом откладывает вилку на тарелку и подрывается, чтобы выключить уведомления.
— П-простите…
Она возвращается к ужину еще более пристыженной, чем была до.
Хотя казалось бы — куда!..
— Кстати, о школе.
Бору бросает в холодок.
Она вдруг вспоминает, о чем они вообще-то — разговаривали всего с час назад — и что-то внутри подрывается и с грохотом падает в самый низ.
Я подделала твои документы в школу.
— Что-то надо?
Минджи спрашивает это так буднично, что Бора ужасается —
Само сочетание слов
Минджи и
буднично в её голове граничит с безумием.
— Что?..
— К школе. Купить.
Бора судорожно соображает.
Да, им говорили, но!.. Но она просто стопорится и всё. Глупо хлопает глазами, глядя на Минджи, но будто не видя её совсем.
— Да… — в конце концов отвечает она. — Канцелярию.
— Хорошо. Я завтра поеду в город.
Бора поначалу кивает, но затем:
— А м-можно…
Минджи отрывается от бумаг.
— Что?
— Мне
тоже? — выпаливает Бора так быстро, что тон совершенно срывается и становится похожим на писк.
Уши горят.
Минджи смотрит на неё, практически не моргая, будто сканирует. Бору бросает в жар и она уже готовится было найти какое-нибудь оправдание и откреститься от своих слов, как Минджи вдруг подхватывает ручку, щелкает по самому кончику и говорит:
— Можно.
Бора старается удержаться, но совершенно не в силах — расплывается в какой-то чересчур болезненной, широкой улыбке, едва сдерживая в себе желание потопать ногами по полу, как маленький ребёнок. У неё безбожно печет щеки, и в ушах стоит какой-то свист, но она позволяет себе выразить эту радость — благо Минджи не удостаивает её никаким вниманием и после своего сухого, но такого долгожданного
можно — тут же отцепляет от неё этот прожженный чёрными якорями взгляд и возвращается к бумагам.
Бора спешно докидывает в себя изрядно остывший ужин, споласкивает тарелку и убегает в комнату, судорожно соображая и строя план — сейчас быстро в душ, потом в кровать, полежу в телефоне и спать.
Она стягивает с себя гигантскую чёрную кофту, вновь умирая от стыда и неловкости при мысли о том,
чья она, и топает в душ.
И, пожалуй, впервые за всё время —
Не испытывает
ужаса от мысли.
Что завтрашний день.
Проведёт
здесь.
Целиком и полностью —
В присутствии Минджи.
