-
Сам же день, напротив — проходит уныло. Бора киснет на биологии, которой почему-то в её жизни вдруг стало неожиданно — и не сказать, чтобы приятно — много. Одно только греет ей душу — отсутствие лабораторных. И тот факт, что никто… не дышит ей в спину. Бора села на то же самое место, что и до, но Хандон, почему-то, не было видно. Первое время она воспринимает это — как облегчение — потому что… ну, а что?! Никаких… неловких ситуаций, неловких разговоров, неловких «приветов» и прочего! Но довольно скоро, уже после первого же урока — она чувствует себя так, будто еще немного — и она помрет со скуки, или — что еще хуже — от тоски и подступающего вечного чувства полнейшего одиночества. Поэтому, когда на обеде к ней с крикливым визгом «Бора!» подсаживается Гахён — она снова рада видеть её неприлично сильно. — Ну че, как жизнь? — навеселе буркает та, практически бросая поднос на стол. Бора видит, как смертельно опасно пошатнулась на нем открытая кола — и сердце замирает в ужасе. — Нормально, — пожимает плечами Бора. Даже — хорошо, но она боится говорить об этом вслух. Вдруг спугнёт. Гахён совершенно не церемонится и тут же налетает на какой-то побитый жизнью сэндвич. Бора их не видела. Или — она носит еду с собой? Как любой нормальный человек? Почему я тогда — так не делаю? Она не знает. Что-то внутри подсказывает, что её — утешает мысль о том, что она может… хоть иногда… хотя бы сейчас — перестать искать выход. Постоянно думать о том, как и что — она вообще будет есть. И будет ли — вовсе. — Надеюсь, ты не передумала, — перебивает её мысли Гахён. Бора хмурится. — По поводу чего?.. — Ну, гас-сеты, — с набитым ртом мямлит Гахён. — Будешь с нами? — Да, — отвечает Бора, даже не задумываясь. Гахён расплывается в улыбке, и Бора едва давит смешок и не знает — она хочет видеть то, как еда вот-вот вывалится у неё изо рта, или нет. — Вот и славно, — проглатывает Гахён. — Ой, то есть. Соболезную. Бора всё же хихикает. — Почему? Гахён закатывает глаза и отвечает со вздохом: — Ну, ты их видела, — размыто отвечает она. — Один только Тэхён способен уничтожить все твои нервные клетки. Задумайся. Бора улыбается и отвлеченно тянет: — А мне он показался прикольным. Гахён давится отпитой колой. И вдруг так краснеет и закашливается, что Бора не уверена — было это лишь показательной акцией или правдой. Гахён прокашливается, вытирает губы запястьем и отставляет колу. Долго глядит на неё, совершенно молча, и Бору отчего-то вместо того, чтобы запаниковать — тянет улыбнуться. — Я была о тебе лучшего мнения ровно до этой минуты, — вдруг серьезно цедит Гахён. Бору прошибает холодок. — Своих не бросаем, да? Бора хмурится в недоумении. — В смысле? — Есть только два возможных объяснения твоей неожиданно возникшей симпатии к этому побочному эффекту человеческой эволюции, — начинает Гахён. — Первый — он тебе нравится. Но мы такое не рассматриваем. Бора хочет смутиться, но ей почему-то — только смешно. Она хихикает и переспрашивает: — Это ещё почему? — Как я уже сказала, я была о тебе лучшего мнения, — назидательно говорит Гахён. — Это значит, что сейчас оно не «лучшее», а просто «хорошее». Хорошее мнение исключает вероятность подобных сбоев в системе. Бора посмеивается. — Хорошо, — кивает она. — А второй вариант? — Второй, — вдруг тянет Гахён и замолкает, бросая на неё какой-то недобрый взгляд. Бора вся напрягается, будто уже предчувствует — исход этого взгляда. — Ну, у вас много общего, — ехидненько тянет Гахён. — Как мы вчера выяснили. — В смысле?.. — У него тоже всё нормально с ориентацией. В пространстве, — довольненько добавляет она в конце. Бора грузно и томно вздыхает. — Понятно, — вяло отмахивается она, не чувствуя в себе сил противостоять напору Гахён. — Да нет, — вдруг вертит головой Гахён. — Ты не подумай. Я не имею ничего против. И почему именно это — Вдруг заставляет Бору вспыхнуть смущением. — Да я не… — Если вы играете за одну команду — отлично, — перебивает её Гахён, иронически закусывая губу. — Может быть, с таким игроком, как ты, у него будут хоть какие-то шансы. Бора не удерживается и демонстративно закатывает глаза тоже. Она хочет возмутиться, но у неё вдруг так сильно печет уши и щёки, что она решает — лучше не открывать лишний раз свой несчастный рот. Но всё же не удерживается и тихо, больше себе под нос, чем Гахён, недовольно бурчит: — Я просто оговорилась… Но Гахён — к её величайшему ужасу — слышит даже это и даже в условиях, когда они, чёрт возьми, сидят в шумной школьной столовке. — Какой у тебя там балл? Бора подвисает. — Четыре и двадцать пять… — Знаешь, оговорка по Фрейду — это тоже не преступление. Бора вспыхивает ещё сильнее и отводит взгляд, борясь со смертельным желанием приложить к лицу что-нибудь холодное. — А причем тут мой балл? — Просто проверила, поймешь ли ты эту шутку, — пожимает плечами Гахён. — Хотя… Шутку — это громко сказано. — П-почему это? — Как говорили классики, то есть я: в каждой шутке — есть доля шутки, — философски заключает она, откусывая сэндвич. — А всё остальное — правда. — Я сейчас отсяду. — Да ладно, — отмахивается Гахён, вскидывая руки — в одной из которых опасно зажат сэндвич, Бора буквально видит то, как ещё мгновение, и оттуда смачно прямо на стол вывалится соленый огурчик. — Как я уже сказала — я не имею ничего против. Боре должно стать легче, но ей нет. Эта мысль вновь — спустя целую вечность, в которой Бора была так счастлива и жила так спокойно в ее отсутствие — вновь возникает у неё в голове, и она заметно скисает. Она не хочет задаваться этим вопросом сейчас, сидя на чертовом перерыве, в условиях, когда вся её жизнь перевернулась с ног на голову и она уже не знает, как ей жить, дальше — просто быть — не то чтобы как и кого — любить. — Слушай, — вдруг многозначительно заключает Гахён. — А ты вообще давно тут? Бора почти ругается и думает — По ощущениям уже целую вечность. — Около месяца, — отвечает она. — Я приехала в начале августа. — Ага-а, — тянет Гахён. — А ты вообще город-то видела? Бора поджимает губы и мотает головой. — Нет, — говорит. Только если — через окно машины. Гахён с секунду жует свой сэндвич, а затем замирает, не прожевав до конца. Отводит взгляд в сторону и — Бора прямо видит, как крутятся шестеренки у неё в мозгу — думает. Её застывшие округлившиеся щёки и невероятно вдумчивый взгляд — вкупе вызывают у Боры какой-то смешок. — Мн-не надо сефодня зайти к сестре, — бубнит Гахён. Проглатывает. — Тут не далеко. Да тут всё — не далеко, Боже. Короче, если хочешь — можешь со мной. Бора мнётся. Она хочет. Но… — А это надолго? Гахён пожимает плечами. — Кто бы знал, — отмахивается она. — Зависит от того, в какой она стадии. — Стадии?.. Гахён откладывает сэндвич, делает пару крупных глотков колы прямо из стаканчика и лишь после этого договаривает: — Ага, — кивает она. — Стадии. У неё есть только два состояния. — Какие? — Увидишь. Боре интересно, но она решает не доставать Гахён расспросами. Окей. Куда-то пойти после школы — звучит, мягко говоря, очень заманчиво. Особенно — если с Гахён. Но… Бора сомневается. Её не то чтобы тянет домой — Боже упаси! — но как-то… После той истории. Она не знает. — Ну так, что? Бора пытается придумать оправдание для отказа — больше для самой себя, чем для Гахён — но даже её последний аргумент — мне надо сделать домашку — довольно быстро рассыпается вдребезги прямо у нее в руках. — Давай, — с потугой соглашается она. — Только мне… Надо отпроситься у тёти. — Ок, — буркает Гахён и возвращается к сэндвичу. Бора достаёт телефон и набирает Минджи сообщение.-
После уроков Гахён поджидает её на парковке. Бора еле держится от того, чтобы не пойти ей навстречу вприпрыжку. Как-то ей сегодня… странно. Неожиданно и нежданно легко и просто… почти свободно? Почти, потому что она нутром чувствует — всё не может быть настолько гладко. Обязательно — что-то пойдет не так. Особенно, с учётом того — что Минджи так и не ответила ей на сообщение. Бора зачем-то придумала глупое оправдание — мол, собрание после уроков, на автобус не успею, приеду на вечернем. Зачем соврала — сама не понимает. Ей просто показалось это… надежным? Куда более надежно, — думается ей, — сказать о чём-то, что уже упоминалось, чем о… совершенно новом. Собрание — так собрание. У Боры уже было собрание, и Минджи об этом знает. Почему не может быть — ещё одного? Бора считает это — достаточно весомо логичным, но гаденькая паранойя всё равно разъедает ей душу. И исчезает только тогда, когда она, наконец, подходит к Гахён. — Пешком пойдём или поедем? — буднично интересуется Гахён, будто они проделывали этот маршрут уже сотню раз. Бора пожимает плечами. — А далеко? — Нет. Можно пешком. Бора решает, что просто пройтись — это именно то, что ей сейчас нужно, и соглашается. Они сворачивают на улицу. Гахён принимается рассказывать ей — хоть Бора и не просит — буквально обо всём, что есть вокруг; вот тут — городской парк, но он «настолько мелкий, что аж стыдно»; есть второй — но он дальше; здесь Гахён изучила уже всё доступное меню, и вообще — последние дни её как-то подташнивает от пиццы… — А это — самое высокое здание не только в Колумбия Фолс, но и во всей Монтане, — саркастически цедит она, и Бора поворачивает голову в сторону какого-то трехэтажного не то офиса, не то просто магазина. Они сворачивают на другую улицу. И Бора видит — Ту самую расписанную стену, которую она когда-то приняла за кафешку. Вблизи всё кажется не таким уж реалистичным, как со стороны скорости проезжающей мимо машины. — А это что? Гахён оборачивается, глядит на здание с минуту, хмурится и отвечает: — Честно, понятия не имею, — пожимает плечами она. — То есть, тут ничего нет? — Не-а, — хмыкает Гахён, задумавшись. — Хотя, по-моему, там сидят какие-то сектанты. Точно не знаю. Бора хихикает, но в душе мелькает тревога. Хотя, что ты удивляешься? — думает она. Этот город — странный. Здесь странное всё. Даже идущая впереди тебя Гахён — ну… Бора не хочет думать о том, что Гахён прямо странная, но ведет она себя иногда — и когда только Бора успела это усвоить — необычно. И вообще — одна только Минджи стоит… Минджи. Кончики пальцев покалывает в желании достать телефон и проверить, ответила ли она ей на сообщение. Но Бора зачем-то сдерживается. Если что — позвонит. Бора вообще уже — устала от неё. И сейчас, пока она не рядом и даже практически не помнит — дышится будто легче. Если надо — позвонит. Бора специально проверила, включен ли звук и даже поставила будильник на автобус. Ничего страшного не произойдёт. Она успокаивается и не замечает, как они медленно замирают возле входа в… Тот самый магазин виниловых пластинок?! Да, это точно он — вон же, написано, и Бора запомнила — этот дурацкий прицепленный над входом черный диск со стертой подписью записи. — Ну, типа — пришли. Гахён открывает дверь, надрывно звенит колокольчик — а Бора стоит и думает только о том, что… Как-то это всё — странно. И как-то слишком много в её жизни — совпадений. Этот город реально странный, — вновь думает она. — Джейк! Бора продирается вслед за Гахён и застревает. Всё вокруг увешано… пластинками. Из-за этого — магазин кажется ещё меньше, чем, возможно, мог бы. На стенах развешаны… Футляры? Чехлы? Коробки? От виниловых пластинок. Бора тонет в смешении обложек различных альбомов совершенно разных — от самых старых, какие она только знает — до самых новых групп. Они покрывают стены, словно обои, и только в небольших промежутках между Бора углядывает красный кирпич. Оглядывает всё с минуту и подходит к кассе, где уже стоит Гахён. — Где Юбин? За прилавком стоит какой-то совершенно скучающий парень. Бора глядит на него и ей кажется, что у него прямо на лбу написано желание поскорее уйти домой. — Там же, где и всегда. — Понятно, — вздыхает Гахён и хлопает ладонью по столу. Она разворачивается к Боре и говорит: — Я так и думала. — Что? — не понимает Бора. Гахён кусает губы и отвечает, вновь вздохнув: — Она в маниакальной фазе, — бурчит. — Мы здесь надолго. Бора хмурится и ничего не понимает. В какой ещё — маниакальной фазе?! — Сильно?.. — робко уточняет она. Гахён пожимает плечами, скучающе оглядывая магазин. — Зависит от того, когда она выйдет, — размыто отвечает она. — Ну, короче. Посидим. Гахён тащит Бору к какому-то старому кожаному дивану, стоящему в глубине магазина за двумя толстенными колоннами — тоже увешанными пластинками. Гахён бросает рюкзак куда-то на пол и плюхается на диван так, словно у неё внезапно отказали ноги и она не в состоянии — больше стоять. Как у себя дома. Это внушает Боре уверенность и всего каплю комфорта, но она все равно садится максимально осторожно и ставит свой рюкзак на колени. Сидят. Несколько раз дёргано звенит колокольчик у входа — и Бора подпрыгивает каждый раз, как в первый. Заходят посетители. Она слышит приглушенные голоса и вновь думает о том, что… Пластинки? Серьёзно? Кому это вообще — сейчас нужно? Когда музыка доступна как никогда и льется буквально отовсюду. Даже у Боры есть свой плеер, который она купила пусть и несколько лет назад и то — только потому, что у неё окончательно закончилось место в телефоне. Странное это место. И Бора не уверена в том, что думает конкретно про магазин. Но решает не крутить в сотый раз в своей голове все эти бесполезные мысли. — А кем работает твоя сестра? Гахён отрывается от экрана своего телефона. — Понятия не имею, — пожимает плечами она. — Я вообще не понимаю, что она делает в этой жизни, — как-то странно дополняет она. Бора хмурится. — В смысле? — Я считаю, что она больная на голову, — утверждает Гахён. Но затем замечает — видимо, отпетавшееся на лице Боры — смятение, и вдруг машет руками: — Не в том смысле. Бора косится на неё с сомнением. — Ну, типа, — Гахён мнёт переносицу. А затем протяжно стонет. — Не в клиническом, я имею в виду. Бора поджимает губы и кивает. — Окей… — Ага, — поджимает Гахён губы. — Так и живём. Ну в общем, сама всё увидишь. Бора ничего не отвечает, а Гахён лишь вновь достает свой смартфон и — Бора видит — открывает Твиттер. Сама Бора не знает, чем себя занять. Она бы тоже — просто залипла в телефоне, будь у неё такая возможность. Но возможности — нет. Он слишком быстро разрядится, и… и смотреть-то ей, в общем-то, нечего. Бора не сильно горит желанием рыться в сети и раздражаться от каждого подвисания. Невольно вздыхает. Нет, наверное — конечно — лучше сидеть и ничего не делать тут, чем сидеть и ничего не делать там. Здесь хотя бы есть — люди. И… можно что-нибудь посмотреть. Даже просто — оглядеть в сотый раз витрины. Почитать названия. Посмотреть обложки. Перекинуться парой слов с Гахён. Но отчего-то Бора всё равно чувствует себя так, будто ещё мгновение — и она пожалеет, что согласилась. Она отмахивается от этого чувства, как может, и просто надеется, что они наконец чем-нибудь займутся. Из подсобного помещения выходит ещё один парень. Бора бросает на него косой взгляд. И — словно по провидению — до того упорно залипающая в телефон Гахён вдруг отрывает глаза от экрана, оглядывается, щурится и — — Боже, — шипит она. — Пошли. И резко подрывается с места. Бора несколько секунд глупо хлопает глазами, глядя ей вслед, прежде чем до нее доходит — надо встать тоже. Судорожно поднимается, чуть не скинув рюкзак на пол, быстро бросает его на скрипучий диван и подбегает к застывшей у кассы Гахён. Оба кассира о чём-то почти не слышно переговариваются друг с другом, и Бора слышит лишь обрывки слов «всё» и «иди» — как встретивший их изначально парень поднимается со стула, хватает из-под прилавка какие-то вещи и уходит прочь. Гахён стоит прямо перед Борой и нервно стучит пальцами по столу. — Ну, и? — недовольным тоном ворчит она, очевидно, обращаясь к недавно вышедшему кассиру. — Я пластинки мыла, — раздается низкий хриплый голос. — Ага, — бурчит Гахён. — Я и так поняла. Бора виснет. Виснет безбожно, долго, совершенно ничего не понимая, только чувствуя — кончиками ушей — жар, и первые мгновения даже не понимает, что это и откуда вдруг, как до неё доходит. Твою мать?! Это не парень! — орёт голос в голове. Бора глохнет и первые мгновения ничего не слышит из-за поднявшегося стука в ушах. Она вдруг так сгорает со стыда, что желает — прям как с Минджи — провалиться под землю к чертовой матери, лишь бы не жить эту жизнь и сделать разок хотя бы что-то адекватное. Бора знает, что пялится. Но ничего не может с собой сделать. И это замечают довольно скоро. Гахён кладёт руку ей на плечо. Бора подпрыгивает от прикосновения, как ошпаренная, и краснеет — Боже, она прямо чувствует — ужас! — как заливается краской всё её лицо. — Бора, — назидательным тоном говорит Гахён. — Знакомься. Это моя сестра. Юбин. Бора бросает на неё затравленный взгляд. Юбин стоит за прилавком, меланхолично и будто полусонно вытирая руки. Она не спеша переводит на неё глаза и несколько раз мелко кивает. — Привет. Бора тяжело сглатывает и силится затолкнуть внутрь себя вставший поперёк горла ком. — П-привет… — мямлит она. Боже. Какой стыд. А если бы она что-нибудь успела к тому моменту, она не знает — спросить?! Как-то обратиться!.. Юбин вновь несколько раз мелко кивает, будто даже не кивает, а просто — трясет головой, чтобы скинуть на лицо как можно больше своих коротко остриженных волос. Чёрт. Бора правда… Не специально! Но она так похожа… Точнее — не похожа. Вообще. Юбин бросает полотенце куда-то под стол. — Ты принесла? — спрашивает. Гахён подрывается с места и уносится куда-то вглубь магазина. Бора глупо провожает её взглядом, но затем возвращается к Юбин. Они вообще не похожи, — мелькает в голове. Абсолютно. Просто — совершенно — разные! Вообще. У Юбин — Бора зачем-то обращает на это внимание — будто полусонные, полузакрытые глаза, и смотрит она на неё в ответ — хоть и внимательно, но как-то отстраненно, будто бы сквозь. И это — Гахён называет — маниакальная стадия?! Как она тогда выглядит — в депрессивной!.. Бора не успевает ни озадачиться этим вопросом, ни нервно хихикнуть от возникших в голове вариантов, как Гахён возвращается обратно столь же внезапно, сколь и исчезла. Она ставит рюкзак на прилавок кассы. Копается с минуту. — На, — бросает Гахён. Она достаёт оттуда две бумажки. Билета?.. На что-то — Бора не успевает зацепиться взглядом, как Гахён уже торжественно вручает их Юбин. Та секунду глядит на них и говорит: — Один? — Концерт и автобус, — кивает Гахён. Юбин едва слышно хмыкает, и эмоцию, всего на мгновение отразившуюся у неё на лице, Бора не может понять совершенно. — Она не поедет, да? — Нет. У неё много работы, — Гахён вздыхает и, Бора готова поклясться — закатывает глаза. — Как всегда. — Как всегда. Бора не понимает: она — это кто?.. Первое, что приходит ей в голову — может, подруга. Или знакомая. Или мама — в конце концов. Она не знает, зачем думает об этом, потому что это немного… не её дело, и одёргивает себя. — Че, даже не покормишь ребёнка? — вдруг довольно придирчиво, но с лёгкой улыбочкой на лице говорит Гахён. Юбин неторопливо переводит на неё взгляд. — А что — ты хочешь есть? — А кто сказал, что я про себя? — хмыкает Гахён, кивая в сторону Боры. Бора тычет сама в себя пальцем, будто неосознно вопрошая-возмущаясь: это я-то — ребёнок?! Но Гахён опережает все её мысли. — Но вообще — да, — твердо констатирует она, демонстративно поглаживая свой живот. — У тебя есть что-нибудь в подсобке или ты ешь диски на обед? Юбин игнорирует её слова. Лишь наклоняется куда-то под прилавок так, что практически скрывается из виду. Гахён смотрит на Бору и с невероятно довольным видом тянет улыбку. — Очень оригинально, — ровно чеканит Юбин спустя, казалось бы, целую вечность. — Что-то пожевать было. Гахён громко и — совершенно неожиданно — хлопает в ладоши так, что Бора аж подпрыгивает. — Отлично, — потирает она руки. — Ну, мы пошли тогда. Юбин отмахивается, продолжая копаться в ящиках под кассой. — Ага. Гахён хватает Бору под руку и утаскивает в подсобку.-
Как только они, наконец, уходят из магазина — опустошив, казалось бы, все запасы снеков Юбин — к Боре подкрадывается стрёмное чувство. Она ловит себя на мысли, что — ещё не вечер, но как будто бы город — подозрительно сильно изменился внешне. Что-то будто витает в воздухе, и по спине пробегает мерзкий холодок. Бора игнорирует это чувство с пару кварталов. Пока окончательно не сдаётся и не выуживает из заднего кармана телефон. Нет. Она точно бы — услышала будильник. Или звонок. Бора тешит себя этой мыслью ровно до того момента, пока — Не нажимает кнопку разблокировки и её не встречает лишь собственное отражение. — Твою мать… Бора замирает посреди тротуара. Ноги делаются ватными, и всё тело прошибает крупная дрожь. О нет… Нет-нет-нет-нет… Несколько раз нажимает на кнопку, хотя знает, что это не сработает. Она проебалась. Она проебалась. И это всё, что она понимает. — Гахён… Гахён скашивает на неё взгляд, поднимает высоко над головой пакет с чипсами и вываливает остатки себе в рот. Бора показывает ей чёрный экран своего телефона, еще ничего не понимая, но уже — чувствуя себя на грани слёз. — Я не… опоздала на автобус. Гахён вскидывает брови, сжимает пакет в маленький шарик и спрашивает, не прожевав: — Не-е опофдала? — Опоздала. Бора говорит это слово вслух — и её тут же накрывает паника. Блять! — она почти кричит это во всеуслышание, но запинается о собственный испуг и лишь в бессилии раскрывает рот. Все её бесконечно бессмысленные, адресованные и — из ниоткуда взявшиеся только сегодня — в сторону Минджи «да ничего страшного» мгновенно взрываются и разлетаются в щепки. Истерика подсовывает ей мутные, чёрные и колючие картинки того, что в итоге из всего этого выйдет, но ни одна из них не задерживается надолго и в конечном итоге Бору просто трясёт. Как, где она будет — спать, как Минджи — Боже, Боже, Боже — вообще, что она — сделает, не сделает, или — не сделает?.. а вдруг, всё будет — совсем! — и — так плохо, что… Ноги холодеют, и Бора едва сдерживает желание просто сесть на асфальт и расплакаться. Но шок от всего оглушает её до такой степени, что она замерзает, застывает, будучи не в силах — ни вздохнуть, ни отпустить свои слёзы, ни даже — подумать. Она лишь впивается взглядом в Гахён, и весь мир глохнет на её фоне. Гахён подходит и кладёт руки ей на плечи. — Спокойно, — утверждает Гахён. — Пошли. — К-куда?.. — Зайдём ко мне домой, — как ни в чем не бывало говорит она. — Н-но… — заикается Бора. — М-мне надо как-то… Хочется взвыть. Бора ловит себя на мысли, что не сделала этого до сих пор только потому — что они, чёрт возьми, стоят посреди улицы. Гахён опять хватает её за запястье — это, видимо, уже вошло у неё в привычку — и тащит за собой, что-то вещая, как скороговорку, и Бора прикладывает все усилия к тому, чтобы расслышать её слова. — Короче, ну, че, — бубнит она себе под нос. — Да сейчас зайдём ко мне. Посидим. Что ещё делать? У меня старшая сестра скоро приедет. Позвоним от меня. Или ты хочешь сидеть на остановке? Бора понимает, что абсолютно точно услышала вещи, которые ей определенно хотелось бы уточнить, но почему-то вместо этого отвечает на: — Нет, не хочу, — почти шмыгает она. Но потом всё же отыскивает в голове путные мысли и уточняет: — К-как мы позвоним? Гахён пожимает плечами. — Ты не помнишь номер? — Н-нет… Гахён всё-таки притормаживает и оборачивается на неё. — Ну, что ж, — многозначительно заключает она таким тоном, будто в этих словах заключен весь смысл Вселенной. — В любом случае — моё дело предложить, ваше отказаться, как говорится. Может, в телефонной книге будет что-то. Бора подвисает и неожиданно считывает это довольно разумным. Но может ли в городской телефонной книге вообще, чёрт возьми, быть сотовый номер Минджи?! Эта мысль оглушает. Чёрт, чёрт, чёрт! Бора вновь чувствует себя на грани психануть и расплакаться. Но вид совершенно не паникующей Гахён отчего-то вселяет в неё уверенность, и она сдерживается. — Д-думаешь, будет? — Ну, — пожимает плечами Гахён. — Если не будет, у сестры моей спросим. Когда она с работы придёт. — Думаешь, она может знать номер моей тёти? Бора не понимает, почему не называет Минджи — Минджи, но решает задаться этим вопросом как-нибудь потом. Сейчас не время и не место. — Я думаю, что она знает, чёрт бы её побрал, больше, чем надо, — неожиданно отрезает Гахён. — Но вообще — я не думаю. Это вредно для здоровья. Бора шмыгает, но всё же кивает, соглашаясь.-
Они ничего не находят. Бора — только ступив на порог — лишь как можно скорее находит ванную комнату, залетает туда, закрывается — непонятно зачем, борясь с желанием залезть в самый угол и свернуться клубочком — включает воду, умывает лицо и практически ругает сама себя одновременным — не реви и утешительным давай, станет легче. Она не знает, сколько стоит там, глупо вылупившись в ожидании слёз то на струю воды, текущую из крана, то на собственное отражение в зеркале. Ну почему — всё, всегда — так. Бора стискивает зубы, чтобы не закричать. А очень хочется. Она сетует на себя, что ничего сильно страшного — вроде — не случилось, рядом всё ещё есть Гахён и — возможно, если всё будет совсем плохо — она же разрешит ей остаться у себя, хотя бы — ночевать? Боре почему-то кажется, что да. Эта мысль утешает. Но не сбавляет уровень досады. Всё было — так хорошо!.. Она пережила первые дни в школе, даже — нашла себе… друзья — это громкое слово, но Бора не знает, как ещё всё назвать в своей голове. Даже нашла себе знакомых — и не бродит одна, даже вот-вот — займётся, наверное, каким-то делом, и… Даже Минджи. Даже от Минджи — её не трясет уже так, как месяц назад. И только Бора понадеялась на то, что этот кошмар — её жизнь — наконец подходит к концу, как… Споткнулась и упала. Бора чувствует себя запнувшейся. Грохнувшейся прямо в грязный, забитый стеклом асфальт, разорвавшей и разрезавший ладони и коленки в кровь. Не смертельно — но обидно и больно, а ещё — совсем капельку — до ужаса страшно. Что сделает Минджи? Боре хочется думать, что ей всё равно. Но что-то внутри подсказывает, что — ей нет. Вдруг в дверь стучат. Бора вздрагивает. И, проглотив ком в горле, сдавленно спрашивает: — Д-да?.. Из-за двери доносится приглушенный голос Гахён. — У тебя всё норм? — Да. — Я не нашла номер, — докладывает она. — Придётся ждать сестру. Ну ты выходи, попьем чай, что ли. Бора говорит ей сдавленное хорошо и надеется, что чай и компания Гахён помогут ей залить скребущуюся внутри тревогу. Она выходит из ванной. И оглядывается. Гахён нигде не видно, но зато в ее отсутствие Бора будто увидела всё остальное. Она стоит посреди огромного, просто гигантского зала, сплошь светлого и вылизанного практически до блеска. Глаза режет светом. Лишь единственным тёмным пятном слева от нее стоит посреди комнаты диван. В таком огромном пространстве Бора вдруг чувствует себя совершенно одинокой и крошечной. Она делает неровные пару шагов, заглядывая в комнату возле зала и входной двери, лишь частично отгороженную стеной. Огромный стол с множеством стульев намекает на то, что это кухня, но никакой кухни она не видит. Только стол… это что — столовая?! До неё вдруг доходит. Дом же просто огромный. И это только — первый этаж!.. Куда я попала. Бора снова оглядывается, и чем больше изысканно простых, но даже на вид дорогих вещей — начиная от мебели, которая практически вся сделана из дерева — и заканчивая совершенно странными, витиеватыми формами люстр — тем больше она вспоминает все эти истории про детей богатых родителей и тем больше не может поверить в то, что — Гахён! — чёрт возьми, кажется, именно этот ребёнок. Она не хочет знать, что находится на втором этаже. Бора даже не удивится, если сейчас случайно набредет на выход к заднему двору и обнаружит там бассейн. Но проверить не удаётся. Гахён выплывает из длинного коридора, непонятно откуда именно, и окликает её. Она беспечно заходит в гостиную, минуя входную дверь, и вместо того, чтобы направиться в столовую, плюхается на диван. Бора несмелыми шагами подходит к ней. Оглядывает белые, но несколько молочного цвета совершенно пустые стены и вдруг обнаруживает прямо за диваном… шкуру. Это что — медведь?!.. — Садись, — перебивает её мысли Гахён и ставит кружки с горячим чаем на столик. — Чувствуй себя как дома, короче. Бора слушается, но в её мозгу вопит напряженное — Как дома?! Она что, блин — прикалывается над ней!.. Бора боится сделать лишний вздох, как будто от любого её неровного дыхания что-то может упасть и сломаться, и ей придется расплачиваться за эту утрату до конца своей жизни. Она аккуратно протискивается к дивану, потому что боится, черт возьми, даже задеть чертов стеклянный столик, стоящий рядом. Гахён торжественно вручает ей кружку и Бора нервно отхлебывает кипяток. — Она скоро уже должна прийти, — со скучающим видом извещает её Гахён, подхватывая со столика какой-то пульт. Тыкает пару кнопок и — Бора чувствует — как позади нее начинает шуметь кондиционер. — Не переживай только. — Я не переживаю, — зачем-то говорит Бора. Я пережила уже всё, что только возможно. И только она устраивается поудобнее, начинает сосредоточенно пить чай — будто это единственное, что занимает её в этой жизни — как чувствует, что… Её постепенно клонит в сон. Она сидит, завернувшись в плед, и греет руки об кружку с чаем. За спиной шумит кондиционер. Она ежится и лениво наблюдает за тем, как Гахён валяется рядом с ней, на другом конце дивана, практически разложившись на нем — в одной только майке и шортах. И даже не мёрзнет! Абсолютно. Но Бора не мерзнет теперь тоже. Её вообще уже даже — почти не трясёт. Видимо, так выглядит смирение, — с легкой ноткой досады думает она. Под пледом хорошо и уютно, и чай такой вкусный, а день был такой долгий… Она почти окончательно успокаивается и проваливается в сон. Как лязгает замок. Бора дёргается. Слышит, как звякают ключи. Гахён отрывает глаза от телефона и задирает голову назад, глядя в коридор. А затем возвращается взглядом к Боре и говорит: — Пришла наконец, — буркает она, с недовольным видом и явно без особой охоты откладывая телефон и слезая с дивана. Бора теряется. Ей тоже — встать? Пойти с ней? Или лучше — сидеть уже, где сидит, смиренно ожидая… Она не знает, чего. Когда сестра Гахён просто зайдёт? И повторит свое глухое — привет. А может — и не повторит вовсе, они ведь уже… сегодня виделись. Но… Стоп. Бора напрягается и думает о том, что если — если! — а зачем они тогда вообще — пошли к Гахён домой. Быстрее было вернуться обратно в магазин и спросить у Юбин, есть ли у неё номер Минджи — что Боре до сих пор кажется маловероятным и она не совсем понимает, как вообще согласилась на всё это. Как все её сомнения тут же разлетаются в щепки. Она слышит из коридора приближающийся звонкий голос Гахён и вторящий ему в ответ… — О, Бора? Бора застывает, глупо вылупившись на неё. И чувствует только то, как стремительно быстро хлопают собственные ресницы. Чего?! — Мы просрали автобус, — бурчит семенящая за ней Гахён. — И у Боры разрядился телефон. Я решила позвать её к нам, чтобы… Ну, а че я оправдываюсь, собственно. Нельзя, что ли? — вдруг одёргивает она сама себя. Бора пялится на неё и не понимает, что испытывает. Грудную клетку сковало какое-то дребезжащее чувство, настолько сильное и накатывающее на неё волнами, что она не понимает — ей становится страшно от того, как сильно лупит по рёбрам разволновавшееся сердце — или смешно от того, что всё это, чёрт возьми, какая-то одна — гигантская — шутка!.. Потому что. Потому что прямо перед ней вошедшая в столовую Шиён — устало снимает пиджак и бросает на стоящий возле стола стул. — Нет, — говорит она. — Ты всё правильно сделала. Застрявшая посреди гостиной Гахён перестает сверлить спину Шиён взглядом и переводит его на Бору, тихонько подмигивая. Бора даже здравствуйте не может из себя выдавить. Они что — все — блин, прикалываются над ней!.. — Вы поели? — спрашивает Шиён. — Нет, — отвечает Гахён. — Мы тебя ждали. Шиён расстёгивает пару верхних пуговиц на своей белой рубашке и опирается на стол позади. — Скажи мне, что в холодильнике что-то есть, — устало говорит она, массируя виски. Гахён заламывает пальцы. — Не-а, — отвечает она спустя целую вечность. — Говорю же, мы ждали тебя. Шиён тяжело вздыхает и Бора думает — ей этот вздох точно не нравится. — А приготовить ничего нельзя было, да? — спрашивает Шиён, обращаясь, очевидно, к Гахён. Но со стыда сгорает почему-то Бора. Чёрт, ей так неловко!.. Ей неловко перед Шиён ещё за прошлую — первую встречу — хоть она и напрочь забыла о том, что эта история вообще когда-то случалась в её жизни. Но сейчас она вспоминает её совершенно отчетливо и совершенно — не к месту. Уши печет, держащие чай руки потряхивает. Блин. Как же неудобно, — думает Бора. Знала бы она, что старшая сестра Гахён — это Шиён — не пошла бы никуда вовсе. Наверное. А может — и пошла бы всё равно. Бора только за сегодня наделала столько глупостей, что терять ей уже нечего. Ей вроде и хочется что-то сказать, но она понятия не имеет — что. Простите, я, наверное, пойду… Куда она пойдёт?! За окном — уже поздний вечер. Или — что… Давайте я что-нибудь приготовлю? Что она приготовит, Боже!.. В чужом доме… Бора паникует и почти говорит это свое — давайте я… — но что-то ей не дает. Потому что в комнате — тихо. Она бессильно глядит на то, как Гахён и Шиён стоят, будто по разные стороны баррикад, и молчат, и молчание это затягивается, и Гахён — не спешит ничего сказать. Хотя — как кажется Боре — вроде как — это она должна сейчас — говорить… Бора почти окончательно сгорает со стыда и не знает, куда себя деть. Как Шиён вдруг вздыхает настолько громко и тяжело, что Бора ломано дёргается, скашивая на неё взгляд. Шиён резко отрывается от стола и в два широких шага достигает прихожей, а затем — возвращается с телефоном в руках. — Сейчас я позвоню Минджи, Бора, — с улыбкой и совершенно доброжелательно говорит она. Бора через силу улыбается в ответ, потому что зависшее в воздухе напряжение никуда не исчезает. — И мы что-нибудь поедим, — всё так же спокойно и ровно говорит Шиён, но Бора почему-то чувствует в этих словах какую-то скрытую угрозу. — Пойду ставить чайник, — вздыхает Гахён и начинает уходить. Но затем вдруг замирает и оборачивается. — Бора, ты со мной? Бора шустро кивает. Она отставляет кружку на столик, бросает взгляд на застывшую в дверях — с телефоном в руках — Шиён и неловко протискивается мимо. Нагоняет Гахён. Они идут по довольно длинному коридору с кучей дверей — молча. У Боры невольно напрягается слух. Она знает, что сейчас Шиён — должна позвонить Минджи, и от этого в груди становится так страшно-страшно, что она боится лишний раз шумно вздохнуть. Но дом такой большой, что Бора совершенно — ничего не слышит. Они заходят на кухню. И по сравнению со всем, что Бора уже успела увидеть — та кажется непростительно маленькой. Прямо с порога стоит огромный серый холодильник, и практически все стены занимает кухонный гарнитур, где в самом углу — справа — стоит небольшой, совсем крошечный для двоих стол и больше ничего. От навесных шкафов комната кажется еще меньше, чем, возможно, есть. Но Бора делает всего два или три своих крошечных шага — как упирается в раковину. И не знает, куда деть руки. Гахён стоит рядом и наливает воду в чайник. Вода струится через кран фильтра настолько чертовки медленно, что довольно скоро Гахён не выдерживает и тяжело вздыхает. — Нальёшь воду? — спрашивает она. Бора кивает и перехватывает у неё из рук чайник. — Я посмотрю, че у нас в холодильнике. Тишина. Бора вслушивается, желая, сама того не хотя — услышать хотя бы намек на разговор с Минджи. Но слышит только — обреченные вздохи Гахён, роющейся в холодильнике; бряцанье каких-то банок и шуршание пакетов. Чайник наполняется водой. Бора напрягает слух до такой степени, что в какой-то момент у неё начинает звенеть в ушах. Раздаются шаги. Бора оборачивается с чайников в руках. В дверях появляется так и не переодевшаяся с работы Шиён. Бора с ужасом пытается прочитать на её лице ответ на свой вопрос — всё «плохо» просто или совсем. Шиён окидывает кухню каким-то абсолютно отсутствующим взглядом, будто зависая на мгновение, но затем — что-то словно щелкает у неё в голове и она моментально переключается. — Я позвонила ей, — с некой ноткой нервного воодушевления говорит она. — И что у нас в холодильнике? — Мышь повесилась. Бора хочет задать Шиён сотню вопросов — как, что она сказала, как вообще — отреагировала, отреагировала ли — хоть как-то, что — в итоге, и что — ей делать, или не делать, куда, когда… Но не решается перебить их тихий, напряженный разговор. В какой-то момент повисает крошечная пауза, в которой Бора видит то, как Шиён вдруг отступает от холодильника, окидывая Гахён острым и колючим взглядом. А затем грузно вздыхает и говорит: — Я закажу пиццу. И уходит с кухни. Гахён звонко захлопывает холодильник. И без того напряженная Бора — подпрыгивает и дергается от этого звука так, будто услышала взрыв. Гахён вздыхает с каким-то обреченным, протяжным стоном. На Бору давит вина. Она не понимает, за что именно — но ей так стыдно, и так — виновато, что она ничего не может с собой поделать. Каким-то образом — непонятно как — не хочет плакать, но думается, что лучше бы хотела. Она скоро переполнится этими переживаниями, как чайник с водой. Бора хочет глупо спросить у Гахён — что-то не так?.. Но осекается своего вопроса. По ощущениям — не так всё. Гахён запрыгивает на столешницу и долбит пятками по дереву ящиков. Поджимает и кусает губы. Молчит с несколько секунд. А затем — переводит на Бору взгляд и тихо, совершенно серьезно говорит: — И так всегда, — как-то удрученно констатирует она. Спрыгивает со стола, буркает Боре сухое поставь чайник и убегает в коридор. — Я буду сырную! Её почти веселый, практически воодушевленный и вроде бы как даже искренний вскрик в коридор — очевидно, обращенный к Шиён — селит в Боре куда больше тревожности. Бора отрешенно ставит чайник и даже думать не хочет о том, что её ждёт. Она торчит на кухне целую вечность, глядя на то, как медленно и с треском закипает вода. И ей даже удается погрузиться в это наблюдение до такой степени, что в голове практически не остается места мыслям. Но чем быстрее, жарче кипит вода, чем больше слегка потряхивает сам чайник — тем острее и отчаяннее Бора чувствует страх. Она твердит себе — Минджи не такая — но её руки так трясутся, что она не может даже нормально ухватиться за столешницу, на которую опирается. Но я не знаю, какая она. Ну, что она сделает? Ударит? Или будет — долго кричать? Боре всё равно. Ничего не скажет? Просто — замолчит?.. Боре хочется верить, что она привыкла к этому молчанию. Но только мозг мельком подсовывает ей одну из сотни возможных картинок того, что может произойти завтра, когда Бора вернётся в дом — как спину сковывает противный холодок. Бора знает, как Минджи умеет молчать. И чувствует на себе даже сейчас — её чёрный, давящий взгляд. И жёсткое, будто пренебрежительное — выражение в лице. И слова, которые она лучше бы — не произносила вовсе. Ты здесь не по моей воле. Бора чувствует, как в ней — от одной только мысли — просыпается практически животный страх. Но не может понять, откуда и — почему. Просто чувствует себя на грани задохнуться в ужасе. От чего?!.. От мысли о том, что Минджи может… — Курьер приедет через полчаса. Бора подпрыгивает и оборачивается на голос. В дверном проеме, возле холодильника, стоит Шиён. Боже. Почему даже они — знакомы!.. Бора вдруг шугается этой мысли. Они же друзья. Что Шиён сказала Минджи? Что Минджи — сказала Шиён? По поводу… всего этого. Что Шиён вообще — знает о ней. Обо мне. Вполне вероятно, что всё. А может — и нет. Бора чувствует себя так, будто вот-вот жалко расплачется у всех на глазах от туго стискивающей её неопределенности и — неизвестности. Почему, всё, черт возьми, так непонятно. И почему мне, Боже, никто не хочет ничего — объяснить. Хотя бы раз. Злость глушит окутавшее её всю смятение. Бора давит в себе и то, и другое, и тихо практически шепчет: — В-вы позвонили?.. — ей. Моей тёте — надо сказать. Минджи. Шиён кивает, плавно приближается к ней. Бора отшатывается в сторону, чтобы пропустить её к полкам. Она выуживает из верхних ящиков несколько кружек и отвечает, не глядя на неё. — Да. Бору прошибает холод. И — что? Что она сказала?.. — хочется взмолиться ей. Руки потряхивает. Шиён закидывает пакетики в кружки. И Бора почти набирается смелости задать ей свой вопрос, но медлит, чувствуя, что точно — будет жалко заикаться и всё. Но, к её облегчению, Шиён вдруг продолжает сама. — Я сказала ей, что всё нормально и ты останешься у нас, а завтра я отвезу вас в школу, — ровно договаривает она. Но затем она оборачивается на Бору, её глаза вдруг становятся огромными и круглыми и она почти как ребёнок лепечет: — Ой. Прости. Если ты, конечно, хочешь остаться у нас… Если что, я могу отвезти тебя домой… Бора не уверена, что хочет домой. И может ли вообще — назвать это место — своим домом. Она скрещивает руки за спиной и впивается ногтями в кожу, пытаясь придумать оправдание остаться у них и не возвращаться. И сказать это так, чтобы!.. Чтобы это не звучало, как — я не хочу туда возвращаться. Точно — не сейчас. Потому что — Бора теперь вспомнила и никогда не забудет: Шиён — это не просто сестра Гахён. Шиён — это подруга Минджи. Поэтому Бора прикусывает свой проклятый язык. Она знает, что молчит уже неприлично долго, и что Шиён ждёт — это видно по тому, как она замерла и в ожидании глядит на неё — ответа на свой вопрос, но Бора не может связать в своей головы и пары слов. — М-можно я… — в итоге еле-еле мямлит она. — Останусь?.. Она понимает, что ей надо сказать — не просто «можно я останусь», а приписать к этому миллион оправданий в духе — уже поздно, вы, наверное, устали с работы — но почему-то не может открыть рот. Потому что Шиён… завораживает. — Можно, — мягко, но как-то грустно улыбается Шиён. Она такая красивая, — вдруг думает Бора и вспыхивает стыдом. Но, чёрт возьми!.. Это так. Бора не хочет на неё пялиться, но пялится — и безбожно долго, и будто не видит вокруг абсолютно ничего другого. Ловит себя на мысли, что испытывает такой же ступор всякий раз, как смотрит на Минджи дольше положенного. Но это другое. Шиён завораживает, а не… пугает. У неё аккуратно и досконально проглаженная, а не мятая белая рубашка. И — явно уложенные — до плеч, пусть и тоже чёрные, волосы. И руки, которыми она помешивает чай — выглядят мягкими, ухоженными, с кучей колец на пальцах. Минджи не такая. Минджи такая, что даже во всём её внешнем виде прямо чувствуется то, насколько ей плевать. Абсолютно — на всё. Бора невольно возвращается к мысли, как они вообще — стали друзьями?.. Но её поток бессмысленных рассуждений перебивает влетевшая на кухню Гахён. — Ну че, вы идете? — бросает она, ввалившись в комнату. — Че там с пиццей? — переминается с ноги на ногу. Шиён отвлекается на Гахён и сует ей в руки две кружки. — Через полчаса будет, — повторяет она. Затем мягко, почти аккуратно нежно смотрит на Бору и говорит: — Пойдём в столовую. Бора мелко кивает и следует за ними.-
— Что сказала Юбин? Бора сидит за овальным столом, на самом его углу — если это вообще можно назвать углом — пялится в кружку, изредка — скашивает взгляд на сидящую напротив, но несколько сбоку — Шиён, но чаще она смотрит просто на свои сцепленные на коленях руки и вполуха слушает их разговор. И почти жалеет о том, что не попросила Шиён отвезти её к Минджи. Потому что — несмотря на то, что поначалу ей от этого стало только легче — сейчас её вновь охватила склизкая паранойя от мысли, что она, чёрт возьми, понятия не имеет о том, чем и как — это всё может кончиться. И кончится ли вообще. Надо было столкнуться с врагом лицом к лицу, — с досадой думает она. И всё. И не было бы — никаких проблем. И никакого — Ожидания приближающейся катастрофы. Бора надеется на то, что завтра, поутру — ей станет чуточку легче. — Да ничего, — пожимает плечами Гахён, прокручивая кружку на столе. — Спросила только, поедешь ли. Ну типа — «она не поедет, да»? — Да. Я хотела, но, — вздыхает Шиён. — У меня много работы. — Да я в курсе, — буркает Гахён, и Бора против воли зачем-то слышит в её голосе какие-то обидные нотки. И она вдруг смотрит на Гахён, и Гахён вдруг — выглядит как-то иначе. Осунувшейся, что ли. Бора вообще не уверена, что может делать так скоро и такие выводы, но ей почему-то кажется, что Гахён чем-то расстроена, хоть этого и практически — не видно внешне и не слышно в её словах. Она одёргивает себя. Все устали. Время — Бора скашивает взгляд на часы на стене — почти полночь, и им завтра в школу, а Шиён — на работу, и всем — Боре уж точно — хочется просто упасть на кровать и отключиться, но есть ей хочется больше. Она вообще в какой-то момент поймала себя на мысли, что ела последний раз только на обеде, еще в школе — ибо не притронулась к еде во время похода в магазин. — Когда он уже приедет, — вздыхает Гахён, укладывая голову на стол. Она смотрит на Бору с такой буквально вселенской грустью в глазах, что Боре вдруг становится всего каплю смешно и она нервно фыркает. Гахён глядит на неё так тоскливо, словно именно от Боры зависит то, когда приедет доставка. Поэтому она зачем-то отвечает: — Скоро, наверное… — Уже должен подъехать, — соглашается Шиён. Бора всего на мгновение скашивает на неё взгляд, боясь увидеть в глазах какой-то упрёк или обвинение, но ничего не находит. Шиён даже не смотрит на неё. Просто — куда-то в сторону, словно в никуда. Как вдруг звенит звонок. Гахён подпрыгивает, резко подрывается с места, подскакивает и убегает к двери. Бора пугается того, насколько быстро это всё происходит — она вскинула голову так жестко, что у Боры после такого точно заболела бы шея. Гахён скрывается за крошечной стенкой, отделяющей прихожую от гостиной и столовой. У Боры в животе урчит от одной только мысли о еде. Она вдруг понимает, что просто жутко хочет есть — и на фоне этого все остальные проблемы её жизни кажутся какой-то совершеннейшей глупостью. Слышит, как Гахён бряцает ключами. И вот, наконец — скрипит ручка и открывается дверь. Но вместо положенного — наверное — спасибо, до свидания — Бора вдруг слышит… — Ой, — доносится действительно удивленное. — Привет. Сердце замирает в ужасе. Бора ещё даже не понимает, о чём думает. И о чём здесь вообще — можно подумать. Как душа уходит у неё в пятки. И всю спину обливает ледяной пот. Потому что сразу же после ойкнувшей непонятно от чего Гахён — В пространство дома влетает… Глухое, сухое. До ужаса резкое и — Совершенно бесцветное: — Здравствуй, Гахён. И следом за ним — Оглушительно сердитое: — Бора у вас?