Лето

Гражданская Оборона — Где https://youtu.be/8nQIdgh2seY Только я уселся на своё место в столовой и протяжно тяжело вздохнул, как с громом, пал на землю ливень, переливаясь в золотистых лучах выглянувшего солнца, играя светом и тьмой, переливаясь в гранённых стаканах и прочей посуде. Стоящая над ухом Виола, не сказать иначе — гавкнула: -И ЕЩЁ РАЗ ТЕБЯ УВИЖУ ДО ВЫПИСКИ, ЖЕНЫ СВОЕЙ НЕ УВИДИШЬ ДО КОНЦА СМЕНЫ! БУДУ В ИЗОЛЯТОРЕ ДЕРЖАТЬ ВСЁ ОСТАВШЕЕСЯ ВРЕМЯ! ПОНЯЛ? Цоканье каблуков удалилось, а я лишь протяжно выдохнул, глядя на свои порции. Взяв их, поднял взор. Встретился с розовеющей, распахнувшей широко, удивлённо-пьяные янтарные глаза, свояченицей. Спросил: -Добавки будешь? Алиса только хлопала глазами, глядя заворожённо в самую душу мою, чем-то одновременно и напоминая Лену, и чем-то отличаясь, какой-то ещё большей что-ли мягкостью, оторопью… Я поглядел на Ульяну. Повторил вопрос. Та кивнула, но Алёна ещё вставила свои пять копеек: -И я буду! Вообще, я свояченица! Тяжело вздохнув, подумав, поставил борщ с гречкой между девчатами, сказав: -Сами выбирайте. Долго присматриваясь к чаю, я всё-таки залпом выпил его и хотел уже подняться из-за стола, как вдруг на мою руку легла загорелая нежная крохотная ладошка. Я поднял глаза. Алиса так тихо и нежно, будто и не своим хриповато-низким голосом, попросила: -Постой… А янтарные глаза так смотрят нежно-нежно и их обладательница спрашивает: -Тебя из медпункта выкинули? -Хуже. Ужин отнести не дают. Говорят, в маске только. А маски в медпункте. Никто их мне не выдаёт, медсестра запирается. Лена всё время спит. Мне даже запретили в окошко за нею смотреть, а я сказал честно, что буду. Виола шторы задёрнула. К-к-коза… — я от души пнул стул, поскольку уже стоял на своих двоих. Алиса опустила глаза, захлопала ресничками и как-то со светлой грустью и жарко маня, украдкой глядя, произнесла: -Ты так за неё переживаешь… Ведь просто переохладилась… А ты… Без жены и кушать не можешь и вообще весь день хмурый… Без Лены и курить начал… И материшься всё под нос… Так романтично… — договорив, Алиса с лёгкой хрипотцой простонала, опустив взор и одной ручкой разминая девственно-чистую, загорелую шею без единого засоса. Рыжая убрала ладошку с моей руки и, тяжело вздохнув, низко-низко, будто скрывая слёзы, сказала: -Она очень любит клевер. Обычный. Она из-за его фиолетового цвета краситься начала. Ещё… Ты наверно заметил книжку… «Унесённые ветром» она наша… Её… Её любимая… Сказала, что с тобой и всеми приятными хлопотами… Совсем не до чтения и не до рисования, что всё это так, ерунда во время одиночества, а счастье в тебе… Библиотека вот-вот закроется… Если что… — договорив, Алиса выждала какое-то время и после, всё-таки подняла личико. На загорелом красивом лице, крупные слёзы, багровые щёки и пестрящие мучительной болью, янтарные глазки. -ПОЧЕМУ ОН-Н-Н-НА! А! НЕ Я?! НУ почему, почему она, за что ей такого?! — затем рыжая осеклась, поглядела на меня и, со стоном боли выдохнув, спросила: -Дурень?! Чё ты здесь встал, а-а-а-оглобли… Поломались?! Или пока её нет, думаешь? Думаешь… Мь-меня… С-с-со мной… С огромным уважением и благодарности к этой красавице, что сквозь слёзы и мучения… Поступила самым прекрасным и верным праведным способом… Я произнёс, глядя в искрящие болью, янтарные глазки: -Просто хотел сказать. Спасибо тебе огромное, ДваЧе… Та заёрзала поудобнее, закинула ногу на ногу, кажется стукнувшись коленкой о стол, после чего нахмурилась, шмыгнула носом, смутилась и опустив взор, отвернула от меня личико в профиль, буркнув: -Вали давай… Рыцарь Я кивнул и случайно, во время ухода, пересёкся взглядом с ошеломлённо-подавленными и в то же время, полными уважения и сострадания, взглядами Ули и Алёны. Оказавшись на улице, я кажется вприпрыжку, сквозь моросящий тёплый дождик, понёсся к библиотеке, попутно стараясь вспомнить, где же именно рос клевер, и где я его близ лагеря видел, ведь заходящее рыжее солнце давало понять, что времени на поиски у меня совсем мало…