Испытательный срок

— Эй, Дио, какие планы на Рождество? Дио, недовольно зыркнув на вопрошающего, натянул чистую футболку. Он прилично устал после тренировки по регби и был бы рад просто помолчать, но нет же, товарищи по команде решили, что разговор о планах на праздники сейчас — прямо посреди долбанной раздевалки — просто необходим. — Тебе-то что? — тщательно сдерживая раздражение, спросил он. Он никогда не позволял себе быть необоснованно грубым к членам команды, потому что знал, что от хороших отношений так или иначе зависит и качество игры. Победу в матчах Дио ставил выше возможности выплеснуть на кого-нибудь свой гнев, поэтому сдерживался, даже если ему хотелось сказать что-нибудь оскорбительное. Он прятал свою злобу за личиной усталости. — Да мы с парнями думали устроить вечеринку. Многие, конечно, уже решили поехать по домам к родителям и всё такое, но если ты придёшь, думаю, многие останутся. И это поможет укрепить командный дух. Так как? У тебя есть другие планы? Дио беспокойно обвёл взглядом раздевалку, замечая, что все вокруг глядят на него в ожидании ответа. В том числе Джонатан, застывший неподалёку в одних только джинсах. Пару секунд Дио безотрывно глядел на него, словно пытаясь найти в его высокой и крепкой фигуре спасение, затем глубоко вздохнул и ответил: — Да, извините, ребята, но у меня уже есть планы. — Что-нибудь важное? — Да, важное. — Но Дио, что может быть важнее поддержания командного духа? Брандо раздражался всё больше. — У меня вообще-то есть ещё и личная жизнь. Я планировал провести время со своим парнем, и это не менее важно для меня, чем поддержание командного духа. При этих словах все взгляды обратились на Джонатана. Вообще-то встречаться с членами команды считалось неправильным, так как могло не лучшим образом сказаться на игре, но в данном случае никто не был против. Все видели, что Джонатан мрачному и грубоватому Дио просто необходим, что с ним Брандо становится чуть менее смурным, чем обычно, поэтому их отношения приняли очень спокойно. К тому же на поле это ничуть не мешало — эти двое с самого начала сработались и играли в связке, отчего команда только выигрывала. Поэтому все молились на то, чтобы у них всё шло гладко, и они не рассорились. — Я отнюдь не умаляю значения сплочённости нашей команды, — принялся объяснять Дио, вновь привлекая к себе внимание, — но ведь помимо товарищей по регби есть и другие люди, которые очень дорожат нами и ждут нас. Мы не должны о них забывать, ведь их любовь и поддержка тоже придадут нам силы для новых побед. Все тут же согласно закивали. — Не зря ты капитан команды. Отлично сказано. Думаю, многие ребята с удовольствием разъедутся по домам, но мы всë-таки устроим небольшой дебош, если ты не против. — С чего мне быть против? Отдыхайте, веселитесь. Вы это заслужили. Год был удачный. Раздевалка постепенно пустела, пока в ней не остались только Джонатан и Дио. Последний вовсе не горел желанием оставаться с ним наедине, потому что его отношение к нему становилось всё более сложным и запутанным, поэтому собирался с утроенной скоростью. Но он не успел — Джоджо начал разговор прежде, чем он успел скрыться. — Ребята из команды очень тебя любят. Ты так о них заботишься. — Не любят, а уважают, — поправил Дио, — потому что я их капитан. И я забочусь совсем не о них, а о том, чтобы мы всегда побеждали. — Нет, именно любят. Уважают тоже, конечно, но то, как трепетно они к тебе относятся… Это здорово. Дио ничего не ответил, только сжал губы. Он только недавно начал свыкаться с мыслью, что его любит Джонатан, и ему не хотелось, чтобы к этому списку добавилась еще куча человек. Он все еще не понимал, как его можно любить в принципе. Именно любить, а не просто уважать, завидовать или восхищаться. — А ведь они правы, — вдруг сказал Джостар. — Ты о чём это? — То, что ты сказал про поддержку близких, было очень здорово. Я как-то даже не думал, что ты умеешь мыслить в таком ключе. Дио невесело усмехнулся. — А я и не умею. Я просто знаю, что нечто такое люди обычно говорят в подобных ситуациях, вот и всё. Это не мои настоящие мысли, я лишь повторил их за кем-то. И да, чтобы не было недопонимания, я не собирался проводить с тобой Рождество. Я сказал это, потому что обычно вообще его не отмечаю. Но если бы я заявил об этом прямо, ко мне бы пристали с расспросами, а я этого не люблю. Так что это была лишь отмазка. Я тебя использовал для прикрытия, ясно? — Ладно, — послышался безропотный ответ после небольшой паузы. Брандо взглянул на Джонатана, ожидая увидеть на его лице разочарование и печаль, но оно было на удивление спокойным. Или, по крайней мере, таковым казалось. «Вот ведь дурачок», — подумал про него Дио, чувствуя внезапный прилив какого-то странного чувства. Это было похоже на смесь жалости и симпатии. Дио было по-своему приятно, что Джоджо так спокойно принимает его поступок, не возмущается, не набрасывается с кучей вопросов, а только с мягкой преданной улыбкой смотрит на него. Брандо даже захотелось его чем-нибудь ободрить и утешить после того, что он сказал. «Боже, я совсем растерял характер», — с тоской подумал он, но от своего намерения не отказался. — А у тебя какие планы на Рождество? — спросил он, чтобы проявить хоть какое-то участие. — Тоже собирался на вечеринку? Теперь тебе там появиться не светит, я же всем заявил, чтобы ты якобы будешь со мной. — Нет, у меня были другие планы. После смерти отца осталось много незаконченных дел. Он оставил после себя огромный дом, в котором следовало бы навести порядок. Перебрать вещи и всякое такое, знаешь… Я собирался поехать туда. — Все праздники планируешь на это угробить? — Мой отец был хорошим человеком. Это будет дань уважения ему. Дио глубоко вздохнул. — Какой же ты всё-таки порядочный, Джоджо. — А это разве недостаток? — мягко улыбаясь, спросил Джостар. Брандо этот вопрос проигнорировал. — Далеко его дом? — Не очень. Четыре часа на поезде… Я там родился. — Вот как… Дио невольно задумался о том, каким Джонатан был в детстве. Был ли он таким ангелом с самого начала или же его просто правильно воспитали? — Значит, поедешь туда, и проведёшь там все праздники в одиночку? — Получается, что так. А ты? Тоже будешь сидеть один? — Точно. Зароюсь в учебники и попытаюсь переждать эти дурацкие дни. — И тебе не будет одиноко? — Перестань задавать эти тупые вопросы, Джонатан, — внезапно взбесился Брандо, — именно их я пытаюсь избежать. Это моё дело. И тебе в это лезть совсем необязательно. — Извини. Дио был уже полностью собран, и твёрдо вознамерился выйти из раздевалки, но тут его голову пробуравила мысль, к которой он совсем был не готов. Он застыл у двери, сжимая на крепком плече лямку спортивной сумки и ненавидя себя и весь мир за то, что собирался сказать сейчас Джонатану. — Ты тоже извини. — Что? Дио обернулся и их взгляды — мрачный и острый у Дио, смущённый и непонимающий у Джонатана — встретились. Джостар, судя по выражению лица, находился в каком-то культурном шоке. Брандо перед ним извинился. — Не беси меня! — вспылил он на невольно вырвавшийся у Джоджо вопрос. — Я сказал, что извиняюсь, что тут непонятного? Просто прими это как факт, пока я не передумал, и не навалял тебе. Он был очевидно зол, но на самом деле — просто прятал смущение и отвращение к собственной слабости. — Я просто не понял, за что ты извиняешься. Терпение Дио было на пределе. Он вообще не хотел говорить этих тупых слов, не хотел лишний раз демонстрировать, что он чуть больше, чем подонок, что у него тоже есть чувства. Он отказался подкрепить свою репутацию мудака, потому что на самом деле дорожил Джонатаном, хотя не хотел лишний раз ему это показывать. А Джостар вместо того, чтобы просто принять его извинения и забыть, начал ковыряться в причинах такого поступка, заставляя Брандо чувствовать себя уязвимым и униженным. Его самолюбие слетело с катушек. Он чувствовал себя никчёмным. Ему было стыдно, словно его подловили на чём-то неприличном. На том, что он мог действительно дорожить чьим-то мнением. Осознание этого факта больно укололо его, он почувствовал страшную злость на самого себя, и его мозг принял решение выместить её на Джонатане, который своим недоуменным и наивным, словно у ребёнка, лицом, раздражал ещё больше, чем обычно. Дио рванулся к нему, наваливаясь всем телом. Послышался металлический звон — это Джостара спиной припечатало к холодным шкафчикам раздевалки. Брандо стоял прямо напротив него и громко дышал. Его взгляд полнился ненавистью. Джонатан был поражён. Он никак не ожидал такой бурной реакции на свою последнюю реплику — абсолютно невинную для него самого, но такую обидную для Дио Брандо. — Слушай, придурок, — прошипел Дио прямо Джостару в лицо, сминая ладонью водолазку на его груди, — я сказал, что извиняюсь, ясно? Потому что наехал за то, что ты задавал вопросы по теме, которая меня дико бесит, но которую я сам завёл, потому что вообще-то хотел тебя, идиота, немного утешить после того, как я обломал тебя с возможной надеждой провести праздники вместе. Потому что ты показался мне жалким, и я решил проявить снисхождение, понятно? Джонатан спокойно выслушал эту тираду, смотря в почерневшие от ярости глаза Дио. Брандо с вызовом смотрел на него в ответ. Ситуация была абсурдная — Дио доказывал Джоджо, что имеет право перед ним извиняться. Они глядели друг на друга безотрывно, почти не моргая, боясь уступить в этом безмолвном противостоянии. Наконец хватка Дио немного ослабла, дыхание выровнялось, и он немного отстранился от Джоджо, по-прежнему сохраняя зрительный контакт. Джонатан отлип от ряда шкафчиков и сделал шаг ему навстречу, словно не давая увеличить расстояние. Заметив, что на него наступают, Дио замер на месте, желая показать, что он не намерен сдавать позиции. Они стояли почти вплотную друг к другу, и Брандо слышал дыхание Джонатана и чувствовал запах его одеколона. «Твою мать», — почему-то пронеслось в голове у него, и он весь замер и подобрался, готовясь не то к атаке, не то к чему-то ещё. Он видел Джонатана разозлённым всего только раз, когда они вдвоём отбивались от пьяной компании на улицах ночного города. Сейчас на его лице было похожее выражение — сосредоточенное, напряжённое, со складкой между нахмуренными бровями. Дио машинально сжал кулаки, словно и впрямь намереваясь обороняться, но тут черты Джостара вдруг как-то резко смягчились, плечи расслабились, и он посмотрел на него почти с состраданием. И Брандо почему-то показалось, что лучше бы ему просто сейчас дали в морду. С таким подходом, по крайней мере, он был знаком с детства. Вариант развития событий, при котором его бы поняли и пожалели, был ему почти неизвестен. — Дио, ты в порядке? — Как же я тебя ненавижу. Брандо казалось, что эти слова говорит не он, словно они звучат откуда-то издалека. — За что? — Почему? — мученски спросил Брандо. Ему казалось, что он сейчас заплачет от злости. — Почему ты просто мне не врежешь, Джонатан? Я ведь такой мудак. — Ты не мудак. Просто пытаешься им казаться. Потому что тебе страшно. Тихий, участливый голос Джонатана прошибал до костей, проникал в самую душу, заставлял мурашки носиться по коже с бешенной скоростью. Дио сел на скамейку и опустил голову. Вот, он опять проиграл. Он всегда ему проигрывает. Почему каждый раз одно и то же? Потому что хочет проиграть. Потому что если бы не хотел, если бы действительно всем сердцем ненавидел Джонатана, то давно воспользовался бы его пацифизмом и размазал бы по стенке. Но он не мог. Потому что не хотел. И потому что знал, что Джостар заслуживает всего самого лучшего. Заслуживает, чтобы его любили. Только кто-нибудь другой, не Брандо. Потому что он его недостоин. От всего этого хитросплетения чувств и мыслей на Брандо накатило мрачное отчаяние. Он смотрел себе под ноги, давясь подкатившим к горлу комом. Ему почему-то вспомнилось, как он плакал в детстве, когда его избивал отец. Поначалу. Потом перестал, держал всё в себе, не давая и шанса понять этому ублюдку-алкашу, что тот может заставить его молить о пощаде. Как же ему было больно. Просто чертовски больно, но он бы скорее умер, чем издал хоть один звук. Он молчал, удары становились сильнее, но он только плотнее стискивал зубы, прикусывал губы до крови, чтобы не выдать свою слабость, и ждал, когда же его наконец-то оставят в покое. Отец бил его, и был конченным мудаком. И где-то в глубине души Дио хотелось, чтобы Джонатан тоже избил его сейчас — до крови, до потери сознания, чтобы убедиться, что он такой же мудак, просто прикидывался, что носит овечью шкуру. Но вместо того чтобы наносить заслуженные удары никчёмному Брандо, вместо того чтобы выбивать из него всю дурь, Джонатан положил руку ему на плечо и спросил: — Ты как? Дио припёр его к стенке, Дио наорал на него, Дио сделал тысячу отвратительных вещей до этого, но вместо заслуженных оплеух почему-то получил тихое «ты как?», а затем уверенное «всё хорошо». Брандо молчал, понимая, что в любую секунду готов взорваться. Он хотел этого и одновременно не хотел. Он бы с большим удовольствие выплеснул всё, что копилось в нём долгие годы, но ему было стыдно в очередной раз показать своё ничтожество перед Джонатаном. Он и так наломал уже дров за последние двадцать минут. Нет, он точно будет держаться. Он сможет. Он выдержит. Джонатан между тем опустился напротив на корточки, и Дио почувствовал на себе тёплый взволнованный взгляд. Затем ощутил, как ладони Джостара осторожно обхватывают его лицо, оглаживают скулы, легко касаются разметавшихся светлых прядей. — Дио, — Брандо слышал его голос совсем рядом, — посмотри на меня. Дио не смотрел. Он знал, чем это чревато. — Пожалуйста. Его глаза вопреки доводам здравого смысла оторвались от пола, прошлись по джинсам Джонатана, по его корпусу, облачённому в чёрную водолазку, по мощной шее, волевому подбородку, прямому носу и наконец остановились на глазах. Брандо тяжело дышал. Он чувствовал тепло, исходившее от Джонатана. Он вспомнил, как к нему — никчёмному куску дерьма, избитому с ног до головы — подсаживалась тёплая мать, от которой веяло кухонным жаром. Она сидела с ним в его укромном уголке, куда он забивался, словно затравленное животное после побоев отца, и сидела с ним там, обнимая его и гладя по голове. От неё пахло свежими овощами, сырым мясом, какими-то специями, иногда тестом, но всегда — немного потом от тяжёлой домашней работы. Её руки нежно касались его лица, спины, шеи, принося утешение и покой, передавая ему часть того смирения, которым сама она была пропитана насквозь, зная, что иначе не выжить. — Дио? Брандо почувствовал, что щёки у него мокрые, и Джонатан своими прикосновениями размазывает влагу по его лицу. — Джоджо, — с хрипом вырвалось у Дио, и он понял, что открывать рот было нельзя, потому что долго копившийся в горле ком готов был вырваться наружу. — Дио, — повторил Джонатан. Лицо у него было такое, будто бы он сам вот-вот заплачет. Он так резко притянул Брандо к себе, что стащил его с лавки, и тот стоял на коленях посреди раздевалки, чувствуя, что последние предохранители слетают. — Джонатан, — едва слышно выговорил он, ощущая, как сильные руки с нежностью и заботой прижали его к себе за секунду до того, как из его горла вырвались сдавленные рыдания. Плотину его чувств наконец прорвало. Он плакал, как ребёнок, постоянно громко всхлипывая и шумно глотая ртом воздух, будто бы выброшенная на берег рыба. Его пальцы судорожно цеплялись за спину Джонатана, слёзы лились ручьём, но было уже всё равно. Боль в груди была слишком сильна, слишком невыносима. И Дио точно знал, что мог эту боль с Джонатаном разделить, даже если пожалеет об этом позже. Он уткнулся в его плечо, и почему-то так приятно и хорошо было чувствовать рядом его разгорячённое упругое тело, сильное, способное защитить. В какой-то момент, Брандо почувствовал на своём виске влажные губы Джостара, которые мягко и утешающе целовали его. Это должно было успокаивать и придавать сил, но выходило как-то наоборот — от осознания того, что его действительно любят здесь и сейчас, Дио делалось только больнее, словно каждое касание губ становилось открытой раной. Но затем боль ушла, и в груди родилось странное чувство какого-то неописуемого восторга и благодарности. «Он меня любит», — теперь это уже не казалось таким неправильным, как прежде, напротив, это было то, в чём Дио отчаянно нуждался. Теперь уже Дио не хотелось, чтобы его избили до смерти, чтобы он понял, что он засуживает только побоев, нет. Ему хотелось, чтобы это продолжалось до бесконечности, но он знал, что скоро это ощущение закончится, и от этого его снова накрывало волной душевной боли. Слёзы кончились, но он дрожал в объятиях Джонатана, изо всех сил прижимая его к себе. Его мысли постепенно возвращались к действительности, и он подумал, что ему очень повезло, что уже поздний вечер и все тренировки закончились. Дио не пережил бы, если бы кто-то зашёл в раздевалку и увидел его в таком состоянии. Кто-то другой, кроме Джонатана, которому точно можно было доверится, и который никогда бы не обвинил его в слабости. Тяжело дыша, Брандо наконец вынырнул из объятий Джостара и обессиленно прислонился спиной к прохладной стене. — Я, должно быть, ужасно выгляжу, — сказал он, проводя рукой по мокрому раскрасневшемуся лицу. Джонатан улыбнулся. — Это не важно. И действительно, это было неважно сейчас. Важно было, что Дио стало немножечко легче, что он сбросил с себя какой-то старый груз, который давно уже ему мешал. Конечно, всё это не сделало из него нового человека без недостатков и детских травм, но ему определённо полегчало, и он даже осмелился улыбнуться Джонатану в ответ, а затем и вовсе рассмеялся. Это был нервный смех, прерывистый, немного истерический, но он помогал успокоиться точно так же, как только что помогали слёзы, и когда из глотки Брандо вылетело и затихло последнее «ха», он почувствовал себя обновлённым. — Ты как? — спросил его Джонатан. — Получше. Прости меня. Теперь извинения уже не казались ему чем-то страшным. Не после того, что только что видел Джоджо. — Нет, что ты. Всё хорошо. Я только сильно за тебя перепугался. Дио взглянул на него с благодарностью. Его глаза сверкали — то ли от недавних слёз, то ли от переполнявших его чувств. Наверное, всё и сразу. — Я принесу тебе воды, — сказал Джонатан, поднимаясь, — и не сиди на холодном полу, ладно? А то замёрзнешь. Потом Дио жадно пил воду, сидя на лавке рядом с Джонатаном и размышляя о будущем. Да, разумеется, благодаря этой истерике в объятиях Джостара ему определённо стало легче, но что он подумает о своём поведении завтра, когда проснётся и вспомнит, что рыдал как трёхлетняя девочка? Впрочем, он решил отложить этот вопрос до тех пор, пока это действительно не начнёт его волновать. Сейчас ему было всё равно. — Спасибо тебе, — сказал он Джоджо, — мне нужно было это. Выплакаться. Наверное, ты прав. Я не мудак, я просто жалкое создание, которое пытается казаться мудаком. Джонатан взял его за руку. — Ты не жалкий, тебе просто тяжело. Это нормально. Дио поморщился. — И откуда ты такой понимающий выискался, Джонатан? Ужас. Хотя бы раз сказал, что я придурок, ничтожество или просто больной ублюдок. И при любой из формулировок оказался бы прав. Джонатан с укором посмотрел на него. — Эй, — строго сказал он, — никто не смеет оскорбляться моего потенциального парня. Даже он сам, ясно? С этими словами он потрепал его по волосам, и Дио снова улыбнулся. Он полностью отдался во власть Джонатана. Он нуждался в нём сейчас и готов был признать это. — Знаешь, почему я ненавижу Рождество? Джостар молча покачал головой. — Потому что отец каждый раз как следует набирался и устраивал взбучку мне и матери. По этой же причине я не люблю и все остальные праздники. Даже дни рождения отмечаю, только чтобы ребят из команды не обидеть. Вроде бы отвлекаюсь, но всё равно воспоминания накатывают. — Мне очень жаль, — сочувственно произнёс Джостар. Брандо вздохнул. — Что теперь уже толку от это жалости? В раздевалке повисла тишина. У Дио было ощущение, какое бывает, когда после ужасного летнего ливня с грозой и градом вдруг воцаряется покой: с листьев падают капли — слабые отголоски стены недавнего дождя, лёгкий ветерок овевает прохладой, а из-за облаков начинает выглядывать солнце, посылая в другой конец неба радугу. — Знаешь, — сказал Джостар, вырывая его из этих приятных ассоциаций, — я тут подумал… Если ты хочешь отвлечься на Рождество, ты и впрямь мог бы поехать со мной. Брандо скептически посмотрел на него в ответ. — Ну а что? Помог бы мне с уборкой. Представляешь, сколько одной пыли там накопилось? А сколько мусора нужно выкинуть? А ещё я собирался разобрать свои старые вещи, чтобы отдать на благотворительность. Столько дел — мне бы помощь не помешала. — Ты пытаешься найти себе бесплатную рабочую силу или просто ищешь предлог, чтобы затащить меня в пустой загородный дом, где моих криков никто не услышит? Джонатан рассмеялся. — Я просто хочу помочь. Ну, и побыть с тобой рядом тоже, конечно. Джонатану, очевидно, было неловко вот так вот открыто говорить о своих намерениях, поэтому он немного смутился. — Поздно уже, пора по домам, — перевёл тему Брандо, — мы и так тут прилично из-за меня задержались. — Я вызову тебе такси. Не хочу, чтобы ты сейчас ехал на общественном транспорте. — Брось ты эти телячьи нежности, — огрызнулся Дио, который почувствовал, как к нему потихоньку возвращается утраченная неприступность, — я ведь не какая-нибудь неженка. Ничего со мной не будет. — Уверен? — Уверен. — Разрешишь хотя бы проводить до остановки? — Так и быть, — картинно вздохнул Дио, — разрешаю. На улице было темно и немного морозно, с неба срывались редкие снежинки и путались в волосах. Брандо, измученный, но по-своему довольный, молча следовал за Джонатаном к остановке, благо, она располагалась совсем рядом с университетом. Автобус ждали минут пятнадцать, тесно прижавшись друг к другу, хотя было не слишком-то холодно, да и одеты они были по погоде. — Эй, Джонатан, — сказал Брандо, видя приближающийся транспорт, — по поводу того, чтобы поехать к тебе на Рождество… Автобус причалил к остановке и гостеприимно распахнул двери. — …Я подумаю. Коротко сжав на прощание руку Джостара, Дио запрыгнул в салон.