***
Ввязываясь в игру под названием «Доведи Джонатана Джостара до истерики», Дио не предполагал, что она обернётся истерикой для него самого. Сближение с Джоджо давалось ему нелегко. Поначалу он думал, что полностью контролирует ситуацию, но теперь до него начало доходить, что он сам попался на крючок, и его отношения с Джонатаном становятся сложнее и глубже, чем изначально планировалось. Люди причиняют боль — эту простую истину Дио усвоил ещё в детстве, и пришёл к выводу, что лучшая защита — это нападение. Поэтому он никогда не упускал шанса почувствовать своё превосходство над окружающими. В его душе господствовало неистощимое желание топтать, унижать и глумиться, и если он и сдерживал себя в порывах ненависти к окружающим, то только затем, чтобы не испортить себе репутацию и не лишиться будущего. Чтобы хоть как-то выплеснуть свою злобу, приходилось выдумывать более изощрённые методы, и Джонатан Джостар, как Дио сперва показалось, подвернулся очень даже кстати. Над ним можно было безнаказанно издеваться, говорить ему обидные вещи, воспринимать как пустое место и играть на его нервах, как на струнах музыкального инструмента, не заботясь о последствиях. Люди причиняют боль, верно? Так почему Джонатан должен быть исключением из правила? Но Джостар, видимо, не был человеком. Дио всё ждал момента, когда Джоджо взорвётся, когда скажет, что Брандо — конченный мудак, которого он до конца дней будет ненавидеть. Он ждал ножа в спину, грубого слова, но ничего этого не было, а Дио это только больше бесило. Ему было бы проще продолжать издеваться над Джонатаном, если бы тот подтвердил в очередной раз его убеждение, что все люди — сволочи, но тот, как назло, вёл себя, словно ангел во плоти, принимая Брандо со всеми его недостатками и терпя его чудовищные выходки. И если раньше мысль «он меня любит» казалась Дио естественной (потому что как им, таким прекрасным, можно не восхищаться?), то теперь она невольно превращалась в пугающий риторический вопрос «Он что, действительно меня любит?» Брандо вообще относился к концепции любви довольно холодно, а если быть точнее — едва ли верил в её существование. Когда ему признавались в любви, он глубоко в душе был уверен, что чувства человека вызваны восхищением его внешностью и способностями, а отнюдь не искренним желанием принимать его таким, какой он есть. Единственным человеком, в любви которого Дио не сомневался, была его несчастная мать, но теперь этот список грозил расшириться и включить в себя ещё и Джонатана. Дио это раздражало. Он так тщательно с детских лет вбивал себе в голову, что он никому не нужен, что его окружают одни лишь ублюдки, что сдаться теперь и впустить в свою жизнь Джостара казалось ему сокрушительным поражением, а заодно и крахом всей своей картины мира. Однако игра, которую он затеял, и которая явно вышла из-под контроля, зашла уже слишком далеко. Случай с печеньем заставил Дио заглянуть в самые потаённые уголки своей души, и образ Джонатана, казалось, проник туда с этим внутренним взглядом, смешался с воспоминаниями о любящей матери и крепко засел в голове и сердце. Брандо продолжал издеваться над Джостаром, распекал его на чём свет стоит по поводу и без, но при этом где-то внутри чувствовал благодарность к этому человеку, хотя эта благодарность и смешивалась со злостью на себя и на мир, который в случае с Джонатаном решил не соответствовать ожиданиям Дио о том, что все люди — те ещё подонки. Вся эта гамма чувств пугала Брандо, и он всеми силами пытался её подавить, что получалось, по правде сказать, не всегда. Он чувствовал симпатию к Джонатану, но жестоко ненавидел за это и его, и себя. «Лучше бы ты был конченным ублюдком, Джоджо, — думал он, — тогда бы я мог и дальше жить спокойно». Но Джонатан, как назло, несмотря на все тычки, пинки и издевательства (больше моральные, чем физические), никак не хотел превращаться в сволочь, и Дио сходил от этого с ума. Впрочем, у этого безумия под названием Джонатан Джостар, которое безжалостно захлестнуло Брандо, были и положительные стороны. Как человек практичный, Дио сумел найти их с Джонатаном странным отношениям удачное применение. Он решил распустить слух, что они встречаются, чтобы ему больше не досаждали признаниями в любви, и вскоре для этого подвернулся удобный случай, так как очередная девушка, которую он видел впервые в жизни, позвала его на свидание. — Ох, прости, дорогуша, но ты опоздала, я уже занят, — ответил Дио с притворным сочувствием, в котором сквозило страстное желание поглядеть на отчаяние и разочарование, написанное на чужом лице, — мы с Джостаром, знаешь ли, уже месяц встречаемся. — С Джонатаном? Неужели?.. — Ага. Так что можешь заодно передать своим подружкам, что никому из них он не достанется. Произнося последнюю фразу, Дио почувствовал невероятное самодовольство от обладания чем-то настолько прекрасным, как Джонатан Джостар (ибо отрицать телесную красоту последнего было бы глупостью). Брандо ощущал ни с чем не сравнимое удовольствие от осознания того, что он владеет тем, кого могут жаждать другие, и это делало его могущественнее и сильнее в собственных глазах. «Да, Джонатан Джостар — мой, — хотелось ему сказать этой девушке, — мой, и я могу обращаться с ним как с мальчиком для битья, как с рабом, и он будет послушен, могу издеваться над ним, и он покорно вытерпит любую мою грубость. Всё потому, что я достоин такой покорности, а ты — просто ничто. Никому и в голову не придёт пожертвовать чем-нибудь ради тебя». Чувство собственничества, разливавшееся в груди Дио при этих мыслях, заставляло его дрожать от гордости и самолюбия. О том, что он стремительно теряет господскую позицию в их с Джонатаном отношениях, он старался не думать. Дио был уверен, что после этого случая слухи о том, что они с Джостаром встречаются, должны были быстро распространиться. Чтобы достичь лучшего эффекта, Брандо подключил к делу Эрину, с которой они худо-бедно примирились после недоразумения с поцелуем. Дио попросил её, если подвернётся случай, подтвердить информацию о том, что он состоит в отношениях с Джоджо. Не сразу, но всё-таки слух прошёл, и вскоре ни для кого уже не было секретом, что Дио Брандо и Джонатан Джостар составляют счастливую парочку. Эффект, который произвела эта новость, превзошёл самые смелые ожидания Брандо. На них с Джонатаном косились, ими восхищались, им завидовали. Дио был в восторге. Ему и раньше завидовали, но теперь его красота и успех, помноженные за успех и природное обаяние Джостара, дали совершенно потрясающий результат. Их поздравляли, словно они были принцами разных королевских семей, заключившие династический брак. Никто и не подозревал, какие тем временем разговоры велись между этими «принцами». — Учти, Джостар, я распустил слух о том, что мы встречаемся, чтобы меня больше не доставали поклонники, и ничего больше, — говорил Брандо, — ты всё ещё на испытательном сроке, придурок. Один раз ты уже накосячил, а если ещё раз облажаешься, я избавлюсь от тебя, не задумываясь. Джостар безропотно выслушивал эту тираду, и ни одна черта на его открытом и добродушном лице не изменялась от этих слов. — Впрочем, — добавлял Дио через минуту, — для поддержания нашего имиджа как пары, нужно предпринимать определённые действия, — приблизившись к Джонатану, он клал голову на его плечо, спиной чувствуя, как от вида этих телячьих нежностей тают от умиления сердца девушек на задних рядах. В ответ на это Джостар приобнимал Дио за плечи. — Не наглей, Джоджо, — шипел на него Брандо. — Просто поддерживаю имидж, — парировал Джонатан с такой железной невозмутимостью, что Дио даже не знал, что ответить. «Вот ведь засранец, — думал он, — но было бы глупо сомневаться в том, что он не воспользуется подобным случаем». Находиться так близко к Джостару, касаться его было приятно и пугающе одновременно. Некоторое время назад он без тени сомнения поцеловал его просто чтобы подразнить, и это ровным счётом ничего для него не значило. Но тогда Джонатан был ещё для него пустым местом. С тех пор что-то изменилось, и Дио винил себя даже за мимолётный взгляд, брошенный в его сторону. Время шло, и постепенно Дио Брандо привык к присутствию в своей жизни Джонатана Джостара. Не надеясь отделаться от него в ближайшие пару лет, Дио решил по крайней мере извлекать из Джоджо пользу. Как мы уже говорили, практичности ему было не занимать. И поэтому Джонатан продолжал ходить на переменах за кофе и перекусом, бегать по небольшим поручениям, а однажды даже помогал Брандо с переездом с одной съемной квартиры на другую. — Может, сразу переедешь ко мне? — с невинной улыбкой спросил он тогда. В случае с любым другим человеком предложение подобного рода можно было бы принять за шутку, однако в случае с Джонатаном велика была вероятность, что он более чем серьёзен. Поэтому Дио послал его куда подальше с его предложениями и заставил гнуть спину, собирая и перетаскивая вещи в багажник арендованного автомобиля. В общем, Дио пользовался Джостаром на все лады, не забывая напоминать ему о его испытательном сроке. Он уже не отчитывал его по каждому поводу из вредности, однако и слов благодарности от него редко можно было дождаться. Благодарить — значит показывать свою слабость, а показаться слабым было одним из самых больших страхов Брандо. Даже свои просьбы о помощи он обставлял так, что казалось, будто бы он отдаёт приказ подчинённому, не давая поводов подумать, что он может действительно в ком-то нуждаться. Но Джонатану было не привыкать к такому обращению, и он покорно делал вид, что он безропотный раб Дио, хотя на самом деле сказать, кто чей раб в этих отношениях было задачкой нелёгкой. Дело в том, что Джостар настолько прочно вошёл в жизненный уклад Брандо, что тот воспринимал его присутствие как нечто само собой разумеющееся. Джоджо стал неотъемлемой частью его существования, хотя Дио скорее бы удавился, чем решился признаться себе в этом. А потом вдруг случилось из ряда вон выходящее событие — Джонатан куда-то пропал. Просто в один прекрасный день не появился в университете. На первый взгляд, в этом не было ничего сверхъестественного, но обычно Джостар всегда извещал Дио о причине своего отсутствия, а на этот раз он упорно молчал. Сообщения от Брандо оставались непрочитанными, хотя Джостар был в сети. На звонки он тоже не отвечал. Дио Брандо чувствовал, как всё его существо наполняется тревогой. Первый раз в жизни не он игнорировал Джоджо, а наоборот. Дио вообще не предполагал, что такое может когда-нибудь произойти. И вот на тебе. «Он что, решил прервать со мной общение? Устал от ожидания? Но нет, он из тех, кто сказал бы об этом прямо. А может, он решил помучить меня, чтобы отомстить? Так, стоп. С чего это я вообще должен переживать о том, что ему до меня нет дела? Он ведь мне вообще ни разу не нужен. Сам прицепился как банный лист, а я просто принял это как неизбежное зло, потому что деваться некуда было… Вот ведь засранец, ну почему он не отвечает? Может, с ним что-то случилось? Но если бы это был несчастный случай, он бы на вряд ли вышел в сеть». Не придя в результате этого анализа ни к какому конкретному выводу, Дио подключил к делу Эрину, но на её сообщения и звонки Джоджо тоже не отвечал. «Выходит, дело не во мне? Но в чём же тогда, чёрт подери этого Джонатана?..» Наконец после нескольких дней ожидания, за время которых Брандо почувствовал, что жизнь его почему-то стала на удивление тоскливой и одинокой, пришло сообщение от Джонатана: «Извини, что не отвечал, было не до этого. Думаю, нам лучше будет обсудить всё при личной встрече». Была суббота, и ждать понедельника, чтобы выяснить подробности в университете, Брандо не собирался. Он предложил встретиться в тот же день в небольшом парке недалеко он места, где жил Джонатан. Джонатан явился на встречу в непривычно подавленном состоянии. Его лицо не излучало обычной улыбки, плечи были приопущены. Дио накинулся на него коршуном, едва только увидел. — Где тебя, мать твою, носило всё это время? — гневно спросил он. — Я чуть не свихнулся, когда ты не отвечал, напридумывал себе чёрт знает чего! У тебя есть совесть вообще? Неужели так сложно было написать сообщение или… — Дио… Мой отец умер. Эта короткая фраза, сказанная тихим голосом, застала Брандо врасплох. Такого он явно не ожидал. И как бы пренебрежительно он обычно не относился к чувствам других людей, сейчас ему стало стыдно за то, что он так наехал на Джонатана. — Мне очень жаль, — ответил он, не зная, что ещё можно было сказать в таком случае. Некоторое время они молчали. Дио изучал внешний вид Джоджо и поражался тому, насколько тот был не похож на себя. Он никогда еще не выглядел таким печальным и рассеянным, никогда ещё взгляд его не был так тускл и безжизненен. От былой энергичности не осталось и следа. — Пройдёмся? — спросил Джостар, и они с Дио, не сговариваясь, двинулись по дорожке парка, — извини, что не сказал сразу. Просто мне было очень тяжело, я не хотел ни с кем разговаривать. А потом, сам понимаешь, похороны, хлопоты по хозяйству, завещание… В общем, мне было совсем не до этого. Мне жаль, что я за заставил тебя волноваться. — Не извиняйся. Это я должен просить прощения. Я только что наорал на тебя, не зная всего. Я соболезную твоей утрате. Твой отец, наверное, многое для тебя значил. — Да, я ведь рос без матери. Он был единственным человеком, на которого я мог опереться. Он частенько бывал строг ко мне, но всё-таки я любил его. — Я понимаю, — сказал Дио после небольшой паузы, — мне знакома горечь утраты. Моя мать умерла, когда я был ребёнком. Мне очень её не хватало. А вот о смерти отца я ничуть не сожалею — он был ублюдком, каких поискать надо. Если бы мог, сам бы его на тот свет отправил. Этот урод и свёл в могилу мою мать. Чёртов алкаш! Никогда его за это не прощу. Джонатан не сразу ответил на эту гневную тираду, но потом всё-таки осмелился озвучить то, что было у него на уме. — Но ведь не будь твоего отца, тебя бы тоже не было. — Ой, я тебя умоляю, — поморщился Брандо, — оттого, что я бы не родился, мир ничего бы не потерял. Даже если бы меня не было, всё было бы точно так, как и сейчас. — Неправда. Не будь тебя, мне было бы очень грустно. Дио взглянул на Джонатана со смесью жалости и презрения. — Дурак. Если бы я не родился, ты бы никогда не знал обо мне, и следовательно, не мог бы сожалеть о том, что меня не существует. — Верно. И всё-таки от мысли о том, что тебя могло бы не быть в моей жизни, мне становится очень печально. Дио почувствовал, как внутри у него что-то тает и плавится от этих слов, от той мягкой интонации, с которой они были сказаны. Он смотрел прямо в глаза Джонатану и думал — нет, чувствовал, ибо он никогда бы не смог простить себе подобную мысль — что безумно желает, что эти слова оказались правдой. — Ладно, хорош нюни распускать, — произнёс Брандо, прикрывая внезапно нахлынувшие чувства своей обычной грубостью, — как бы там ни было, смерть неизбежна для всех и каждого. Там что нечего жалеть о тех, кто умер. — Понимаю. И всё же непросто привыкнуть к мысли о том, что кого-то важного для тебя уже нет. Они прошли несколько минут в молчании, прежде чем Дио снова нарушил тишину. — Джонатан, какой была твоя мать? — Не знаю. Она ведь погибла, когда я был ещё младенцем. Но она, наверное, была хорошей, раз отец так сильно её любил. Он много о ней рассказывал. А ещё она была очень красивой. У отца осталось много её фотографий… А твоя мама? Какой была она? Дио ответил не сразу, словно собираясь с силами. — Я очень хорошо её помню. Она было очень доброй. Мы жили бедно, но она даже так умудрялась каждый день превращать в праздник. И пекла иногда мне печенье, совсем как твоё. Я так любил её, Джоджо… Они остановились под большим раскидистым деревом и долго глядели друг на друга. Вернее, Джостар глядел на Дио, а тот лишь кидал на него время от времени полные горечи взгляды. — Всё будет нормально, — сказал Брандо, посмотрев наконец прямо в глаза Джостару. — Спасибо за поддержку, Дио, — губы Джонатана тронула грустная улыбка, — я правда тебе благодарен. Он приблизился к Брандо и обнял его, утыкаясь носом в его плечо. Дио сначала удивился, но потом, немного освоившись, вынул руки из карманов пальто и неловко похлопал Джостара по спине. Прощаясь на остановке, Дио прочёл ему небольшую лекцию. — Не кисни. И не вздумай из-за своей печали запороть тренировки по регби или провалить экзамены, понял? Лучше выкладывайся на полную. Это поможет отвлечься. В это время как раз подошёл автобус Джонатана. Нужно было закругляться. — Короче, работай как обычно и не косячь, потому что ты всё-таки ещё на испытательном сроке. — Я тоже тебя люблю, — бросил Джостар за секунду до того, как закрылась дверь автобуса. «Что ещё за «тоже»?» — хотел бы спросить ошарашенный Брандо, но автобус уже отъехал, оставив после себя только сероватое облачко дыма. Ещё минут пять Дио продолжал стоять на остановке, и в голове его шёл мыслительный процесс, сопровождающийся рекордным количеством ругательных выражений. «Что ещё за «тоже»? Что значит «тоже»? Это он намекает на то, что я в него тоже влюблён? Дебила кусок, да стоит мне только захотеть, и он даже близко ко мне не подойдёт!.. Кому он вообще нужен?» А люди поблизости между тем с недоумением наблюдали за тем, как молодой парень стоит посреди остановки и размахивает руками в молчаливом негодовании…2
5 марта 2023 г. в 17:51
— То, что я дал тебе второй шанс, не означает, что я готов терпеть тебя у себя дома. Чего припёрся?
Улыбка Джонатана была непрошибаема, как всегда.
— Да я тут печеньки испёк…
Брови Дио удивлённо изогнулись.
«Чего? Печеньки? Он совсем что ли рехнулся? Решил задобрить меня едой? Наивный малец».
— Я не люблю сладкое. И мне не нужны от тебя подачки. И вообще я не в настроении, так что убирайся подобру-поздорову.
— Но ведь это…
— Пока, Джонатан.
Дверь оглушительно хлопнула. Дио шумно вздохнул и устало провёл ладонью по лбу. Он уже готов был начать читать самому себе лекцию о том, какой он идиот, что упустил возможность порвать с Джоджо и вынужден теперь расхлёбывать последствия своей невыразимой тупости, однако в дверь постучали снова.
«Вот ведь… Неужели он совсем не понимает слова «нет»? Придурок, я же попросил его уйти. Лучше просто его игнорировать. Хотя… он ведь может так весь день проторчать перед моей дверью. Лучше уж спровадить его прямо сейчас. И заодно высказать всё, что я о нём думаю».
И Брандо решительно распахнул дверь, готовый излить на Джонотана всё своё негодование. Однако его на пороге уже не было. Дио с опаской огляделся по сторонам, но Джостара нигде не было видно.
«У меня скоро, кажется, крыша поедет из-за этого идиота», — подумал он и уже собирался закрыть дверь (на этот раз окончательно и бесповоротно), однако взгляд его внезапно зацепился за бумажный свёрток, лежащий на пороге. Тот самый свёрток, который ещё пару минут назад держал в руках Джонатан.
Дио опять вздохнул, понимая, что крайне наивно было с его стороны надеяться на то, что Джоджо не найдёт какого-нибудь иного способа добиться своего. Целеустремлённости этого парня можно было позавидовать. Не просто так он был одним из сильнейших игроков в команде и одним из лучших студентов вуза.
Дио испытующе сверлил пакет взглядом, размышляя о том, что именно нужно с ним сделать. Будь там что-нибудь несъедобное, у Брандо хватило бы совести просто выкинуть его или, по крайней мере, из принципа даже не притрагиваться. Но мысль о том, что внутри еда, пусть и не самая любимая, заставляла его память уноситься далеко в прошлое, когда он, будучи ребёнком из трущоб, плакал от голода, когда каждая крошка хлеба была на счету. Его отношение к пище не позволяло ему порой выбрасывать даже то, что было просрочено или подпорчено, а сейчас перед ним был пакет свежей выпечки.
«Сволочь Джонатан, — подумал Брандо, в котором проснулась былая злоба, — ему-то никогда не понять, что значит доедать последний кусок хлеба, не надеясь увидеть пищу в ближайшие несколько дней. Этот ублюдок никогда ни в чём не нуждался. Он родился с серебряной ложкой во рту, а теперь пытается задобрить меня печеньем. Чёртов урод. Если бы он вернулся в прошлое и принёс мне это печенье, когда моя семья подыхала с голоду и когда я действительно в этом нуждался, тогда, быть может, от этого и была бы какая-то польза. А теперь уже слишком поздно. Не нужны мне эти проклятые подачки».
От переполняющего его гнева, Дио хлопнул дверью с такой силой, что она чуть не слетела с петель.
«Ненавижу, ненавижу, ненавижу», — нескончаемо твердил он про себя. Ему хотелось рыдать — то ли от переполняющей его злости, то ли от внезапно накатившей жалости к тому бедному ребёнку, которым он когда-то был — однако он не позволил себе опуститься до этой позорной слабости и больно прикусил губу, чтобы сдержать себя. Боль немного отвлекла его и успокоила кружащий в его голове вихрь мыслей о ненависти к жизни в целом и к Джонатану Джостару в частности. Но теперь появилась другая мысль или, вернее, непреодолимое желание, не прекращавшее сверлить его мозг. Это было желание открыть дверь и забрать пакет при всей неприязни к тому, кто его там оставил. Эта мысль была продиктована Брандо привычками, сохранившимися от его прежней жизни, которые он до сих пор не мог искоренить — так глубоко они пустили корни в его душе. Это было сильнее его, сильнее его ненависти к Джостару — это было на уровне инстинкта, заставляющего животное оставлять запас пищи на случай голода. Это чисто природное стремление превозмогало доводы разума и воли, и Дио понимал это, чувствуя отвращение к себе самому, оттого что он не способен подавить это стремление.
— Чёрт бы тебя побрал, Джоджо! — воскликнул Брандо, стремительно открывая дверь и хватая пакет. Он сразу же почувствовал свежий запах чего-то недавно испечённого, и это подстегнуло его любопытство.
«Да, — тут же подумал он про себя, — верно, я делаю это просто из любопытства. И ещё из уважения к пище, а вовсе не потому, что я согласен на подачки от Джостара».
Немного успокоив себя таким образом, он раскрыл пакет и заглянул внутрь.
«И этим кулинарным шедевром он решил меня удивить?» — промелькнуло у него в голове, когда он увидел содержимое — несколько десятков тщательно упакованных несладких галет, очень похожих на те, что продают в магазинах, но более корявых, что выдавало их происхождение.
«Скотина, откуда он только узнал, что я их люблю?.. Ах, ну да, я ведь несколько раз посылал его за ними во время перерыва между парами».
Дио Брандо и впрямь был равнодушен к сладкому, однако именно этот тип печенья любил и частенько уминал за время перекуса несколько пачек. Ему нравилась и текстура, и нейтральный ненавязчивый вкус, словом, нельзя было сделать более удачный выбор, решив преподнести ему именно галеты, хотя, конечно, никаких сверхчеловеческих усилий их приготовление не требовало. Выходит, Джостар совсем не планировал блеснуть кулинарными навыками, просто хотел сделать ему приятное. Вот только стоило ли так заморачиваться, если галеты можно найти в любом супермаркете?..
Однако как бы Дио не убеждал себя, что он совсем не впечатлён, нечто не позволяло ему отвести взгляда от самых простых квадратных печенек. Он вспоминал о том, как мама когда-то давно делала ему такие же. Быть может, он любил их не столько из-за текстуры и вкуса, сколько из-за этого? Как бы там ни было, это печенье вызывало в нём столько эмоций одновременно, что хотелось схватиться за голову и убежать куда-нибудь далеко — подальше от всего этого, от несчастливого детства, от Джонатана, от себя самого. От пакета с этими проклятыми галетами.
Но бежать было совершенно некуда, поэтому Дио осторожно развернул упаковку, достал одну галету и почти обречённо поднёс ко рту. От неё ещё исходило тепло, и она приятно согревала пальцы. Дио закрыл глаза, и на секунду перед его мысленным взором промелькнуло лицо его матери, а потом почему-то он увидел лицо Джонатана — вечно улыбающееся открытое лицо.
«Придурок», — подумал Дио, надкусывая печенье и чувствуя, как глаза его влажнеют.
Кажется, он всё-таки заплакал.