Чёрная метка

- Эсти-и-и, - с губ Арно сорвался тихий сладкий стон. У него аж голова слегка кружилась – так приятны были прикосновения любимого. Там, в самых интимных местах. Омег из всех девятых классов собирали на специальный классный час, где объясняли физиологию, и возможность нежелательной беременности. И, по словам скучных учителей, лучший способ ее избежать – это читать умные книги и готовиться к экзаменам вместо того, чтоб обжиматься по углам с красивыми альфами. Можно подумать, никому из них не было шестнадцать. Или взрослые с юности были такими же занудами? Арно не заморачивался над такими вопросами, особенно сейчас. Он бы и таблицу умножения или талигойский алфавит не назвал бы сейчас. Ведь когда длинные тонкие пальцы, расписанные татуировками, гладят «там», становится так хорошо, так приятно.       Олененок знал, что бывает в таких случаях. Эмиль не раз ему рассказывал о таком. И, хоть всегда утверждал, что любил своего малыша с того момента, как узнал о беременности, но предостерегал сына от таких испытаний. Мол, незачем себе создавать проблемы. Когда вырастешь, выучишься, тогда можно и семью заводить. А не в шестнадцать лет. Беременеть Арно совершенно не желал. Так что требовал от Эстебана пользоваться резинками – во всяком случае, пока Эмиль не подобрал противозачаточные. Не так-то это легко, с учетом аллергии на все, что можно и что нельзя. Тот соглашался, и это успокаивало. Эстебан всегда говорил, что сделает то, что захочет его любимый малыш Олененок. И ласково прихватывал губами мочку уха. От этого Арно жмурился и счастливо смеялся. Сейчас он ласкал языком соски Арно. Они были такими чувствительными, что Олененок не сдерживал стона. Длинные тонкие пальцы мягко раздвинули полукружья ягодиц и снова коснулись входа. Арно чуть вздрогнул. Но Эстебан сам положил его руку на свой орган – и тот почувствовал под пальцами тонкий презерватив. Тогда омега перестал зажиматься и сам пошире раздвинул ноги. Это был не первый раз, когда они занимались любовью. В самый первый Эсти привел его в тату-салон, где была отдельная комнатка с удобным диваном, который можно было разложить. Тогда Арно очень волновался, было немного больно и безумно страшно. Но потом все прошло – и боль и страх. Потом, когда малыш Олененок узнал, каково это – заниматься сексом с любимым человеком, который так заботлив и нежен, он перестал зажиматься. Наоборот, сам старался доставить Эстебану удовольствие. И, судя по судорожным всхлипам-вздохам альфы, ему это удавалось. - Давай, положи подушку, - предложил Эсти. Арно кивнул. С подушкой лучше чувствовалось прикосновение с чувствительному местечку там, внутри. И Эстебан это знал. А потом он цеплялся за плечи Колиньяра, ритмично двигался и кончил так бурно, что на миг почти потерял сознание – так ему казалось. Это было за месяц до той злополучной вечеринки с коктейлями.

***

Арно сидел в ванной на коврике и истерически рыдал. Рядом валялось несколько тестов на беременность. Все до одного положительные. Эмиль безуспешно стучал в закрытые двери. - Арно, малыш, главное – не паникуй. Открой, пожалуйста. - Не-ет! Не буду! Оставь меня в покое! - кричал тот. Милле думал, что все соседи в курсе событий. В высотке слышимость была прекрасная, можно было услышать звонок телефона из соседней квартиры. Когда-то соседи снизу жаловались на шумные игры Олененка, пока Ли не объяснил им очень вежливо, что шуметь ребенок может в положенное время, и что привлечь его к ответственности нельзя. Потом Арно вырос и перестал скакать по дому. «Не зря говорят – маленькие детки, маленькие бедки». - Так, открой двери, пожалуйста, - терпеливо повторил Эмиль, - давай поговорим спокойно. И я налью тебе воды. Арно на минуту прекратил рыдания. - Думаешь, тут нет воды? – ехидно спросил он. - Не будешь же ты пить из-под крана, это негигиенично. Послышался щелчок открываемой задвижки, и Арно вылетел пулей из ванной – чтоб закрыться у себя в комнате. Вместо завываний послышались сдавленные всхлипывания. Затем – музыка. Точнее, непонятное молодежное «нечто» - речитатив на фоне однообразного «тынц-тынц» На этот раз Эмиль вслушался в слова: *Самое ужасное, это когда тебе всего семнадцать А ты уже настолько разочаровался в это жизни Ты так устал постоянно для кого-то кем-то казаться И чувствовать, как медленно становится частью тебя уныние Забавно, как кто-то, кто прошлым летом был для тебя просто незнакомцем Теперь настолько много значит в твоей жизни Ещё ужасней, что тот, кто прошлым летом называл тебя солнцем Теперь даже не появляется в твоих мыслях отныне. - Арно, кто это поет? Тот буркнул из-за двери что-то невразумительное. Но так и не открыл. А затем… раздался звонок в двери. Эмиль думал, что пришли ругаться соседи, но на пороге стоял Эстебан. - Разрешите? Савиньяк посторонился. Двери комнаты Олененка открылись на миг – только, чтоб пропустить Эсти. Ребята о чем-то говорили, кажется, Арно снова начал плакать, а Эстебан его утешал. Эмиль уже весь извелся. Надо было доделать документацию, это требовалось, но заставить себя сесть за ноут и заняться работой он не мог. Наконец, двери распахнулись. У Арно было распухшее после долгих слез лицо, волосы растрепались. Но он хотя бы успокоился. Эмиль сам проводил сына в ванную, помог умыться. А затем пригласил всех сесть на кухне за стол. - Надо поговорить спокойно и без истерик. - Ладно. Я согласен, - ответил Колиньяр. Арно демонстративно уселся на колени к Эстебану. Тот обнимал его, прижимая к себе. Такая забота казалась трогательной и нежной. - В любом случае, беременность прерывать опасно. Раз уж малыш решил прийти в наш мир, пускай знает, что мы все будем его любить и ждать, - мягко сказал Эмиль. - Я говорю то же самое – буркнул Эстебан, - что я уже люблю его. И тебя, малыш, тоже, - обратился он к Арно. И только сейчас Милле заметил, что у сына в брови торчит тонкое колечко. «Сделал-таки пирсинг, паршивец». Но ругать его было не время и не место.