"Я - кто?! Сенсей?": Боги, у которых лапки (Книга 3)

Анко не спалось. Аккуратно выскользнув из объятий Ируки, она прошлась к окну, с наслаждением запуская пальцы ног в длинный мягкий мех. Белые пятнышки, казалось, светились как звёзды от нестерпимо яркой полоски, что прочертила Луна на пушистых шкурах разложенных по полу. Очередной трофей с задания Ируки. Юркнув за плотные бирюзовые шторы (в темноте они казались чёрными), закрывающие выход на широкий балкон, Анко засмотрелась на заснеженные крыши Конохи. Небольшой холм, который клан Умино выбрал для строительства улицы Кораллов, позволял дому-кораблю возвышаться над традиционными низкими домиками и семейными магазинчиками, точно теплоход над лодочками в тихой гавани. Отсюда Анко могла рассмотреть даже башню с часами на углу Папоротников. Скользя взглядом по извилистым улочкам, без единого огонька в окнах, Анко не могла отделаться от дурных мыслей. Ей казалось будто она самозванка и не должна тут находиться. Глупость, конечно, она ведь теперь Умино, законная жена Умино Ируки, главы своего беспокойного клана. Но странное ощущение чуждости и нереальности происходящего не хотело уходить, наплевав на доводы логики. Коснувшись рукой холодного стекла, Анко тяжело выдохнула (стараясь сдерживаться, чтоб не вышло слишком громко), а взглянув вверх поморщилась, как от удара. На ясном небе, с редкими облачками, яркую Луну окружал ореол, похожий на блёклую радугу. Такое природное явление вокруг Солнца предвещало беду с несчастьями, принесёнными со стылыми ветрами, серыми, как комки пыли, низкими облаками. А ночное гало, «змеиная луна», не отставало от собрата, кусающего свой хвост. Поверье гласило, что радуга — это семицветный аспид, который показывает свои яркие бока после или во время дождя — счастливая и предвещающая удачу примета. Но ореол, похожий на призрачное блюдце с мистической белой жемчужиной в центре — это дурной знак вне зависимости от времени суток. Анко с сожалением отметила, что в этом есть что-то несправедливое — раз такое красивое явление должно вызывать смятение, заставляя сердце беспокойно ныть, сжимая рёбра в удушающих объятьях. — На солнечную змеиную радугу нельзя смотреть без закопченного стёклышка, так почему любоваться на безопасное лунное сияние так мучительно? «Будто продолжать уважать и восхищаться Орочимару-сенсеем после всего, что он сделал с Конохой, и со мной…» — вслух Анко, конечно, такое бы сказать не посмела. Внезапно обозлившись на саму себя, Анко закусила нижнюю губу изнутри. Боль немного отрезвила. — У ночи есть дрянная особенность — оборачивать обычные мысли в тревожные и пессиместичные, — прошептала она, касаясь языком следов оставленных зубами. Вернуться в постель Анко показалось неправильным, да к тому же она до сих пор толком не знала, как работает эмпатия обновлённого Ируки, с памятью прошлой жизни и будто бы другим характером. Ей нужно было успокоиться и лучше всего сделать это там, где никого не будет. Она всё ещё не могла свыкнуться с тем, как безмятежно лицо Ируки, и как беспечно он позволял ей оставаться подле себя ночами. Без жены под боком Ирука шумно вздохнул, но не проснулся, а подгрёб к себе подушку, обнимая ту голыми руками, словно любимую женщину за талию. Верх пижамы Ируки висел на спинке кровати. Анко беззвучно рассмеялась от того, как бережно Ирука обходился с постелью, не заметив подмены. «Один удар по голове, и он весь мой», — от дурацкой мысли Анко залилась краской, как маков цвет и поспешила ретироваться. Ирука всегда воспринимал попытки Анко во всеуслышанье заявить, что они пара — резко негативно. Иногда, чтобы наказать, он игнорировал Анко по нескольку дней или недель, а затем прибегал извиняться (но так чтоб кроме неё этого никто не видел) и заглаживать вину безделушками и сладостями. Попутно убеждая, что кроме него Митараши Анко никому не нужна. Будто либо он, либо она останется навсегда одинокой. Привыкнуть к по-настоящему заботливому Ируке, после стольких лет, ей было сложно… Невесомым быстрым шагом Анко сбежала из спальни, точно воровка. Может быть, проведенная по всем правилам свадьба с десятками гостей исправит это чувство, но сейчас ей боязно огорчать Ируку, или спровоцировать как-то иначе. Боязно, что он вновь изменится в худшую сторону. Ей страшно до дрожи, которую не имеет права испытывать опытная куноичи ранга спец джонин. Любила ли Анко Ируку? Любила, как глупая девица, начитавшаяся слащавых романов, не замечая, что он играет роль. Её чувства не проходили, но менялись каждый раз, как преображался Ирука: из героя-любовника в психопата и садиста, а затем в восторженного юнца, который не знает простейших вещей. В глубине души Анко до сих пор боялась, что это очередная, пусть и затянувшаяся, злая шутка. Ступая по прохладному дереву, точно по воде, Анко беззвучно миновала лестницу и пришла в единственное место в доме, которое помогало ей удостовериться в том, что она не спит. С тихим стуком отодвинулись раздвижные двери, ледяные ладони коснулись дорогого сервиза, а затем разожгли угли в жаровне. С тихим шорохом заработала вытяжка, похожая на перевёрнутую воронку из бумаги. Эту поделку для неё сделали вместе Ирука и Наруто. Узумаки сделал печать, а Ирука имитацию традиционной росписи снаружи. Наруто был слишком взрослым, чтоб Анко могла себя представить его матерью, но вот образ младшего брата (которого у неё никогда не было), на Узумаки ложился легко. Поставив полный чайник, она снова огляделась. Анко никогда бы не подумала, что чайный домик можно разместить прямо внутри квартиры и даже умудриться соблюсти некоторые правила. Зашуршал кипяток, прерывая медитативный транс, в котором Анко подготавливала набор для чайной церемонии. Грея руки о кособокую чашечку, она припомнила, как пришлось обьяснять Ируке эстетику несовершенства*, то, что естественно и понятно без слов даже Наруто. Это было странное воспоминание. Ирука называл такие чашечки страшненькими, стараясь помягче выражать недовольство, и после зелёного чая, обязательно доставал пивную кружку, сыпал в неё коча (японский чёрный чай — 紅茶), а потом пил его весь день, доливая кипятка и подсыпая сахара. И его даже не смущала матовая плёнка, похожая на растрескавшуюся землю, которая появлялась на поверхности напитка. Посмеиваясь, Анко прикрыла рот рукой. Такие мелочи тоже помогали ей успокоиться и прийти в себя. Вспомнить, что сейчас всё иначе. И Ирука другой, он даже просил называть его дома Игунатте. Про себя Анко позволяла шутливо называть супруга Натто-сан*. Вот только всё ещё свежи в её памяти изощрённые издевательства, когда эпизоды заботы и ласки сменялись холодной жестокостью. Ирука любил играть с её чувствами, Анко это понимала, но противиться не могла. Она словно была завсегдатаем опиумного салона, нуждалась в нём, как в дурманящем разум дыме. Постепенно зависимость сменилась на привычку. Она не обязана была это терпеть, и не должна, но сердцу не прикажешь. Расстались бы они? Возможно. Было бы ей больно? Несомненно. Нашла бы она утешение в ком-то другом? Только боги ведают… За окном, в отражении тёмных стёкол снова маячила змеиная радуга со своей спутницей-«жемчужиной», навевая одно старое воспоминание о котором сам Ирука, должно быть, уже забыл. Пар из кружки напомнил ей белый дым от сжигаемых благовоний с сыроватыми поленьями, а память с радостью подкинула звуки толпы, выкрики продавцов и молитвенные песнопения, прославляющие Сенджу и Учиха под гулкие звуки огромных барабанов. То был ежегодный зимний фестиваль чествования кланов-основателей с песнями о дружбе, долге и чести. Порой Анко казалось, что этот знак её преследует. Анко не знала как после укуса в шею от Учителя оказалась на пляже близ Страны Горячих Источников, в память взрезалась полная, нестерпимо яркая, луна с перламутровым ореолом и неразборчивые обеспокоенные голоса патрульных-шиноби. Вот и в ту праздничную ночь в небе сияла змеиная радуга. Анко припомнила как боязливо любовалась лунной с таким же призрачным, переливающимся разными цветами «блюдцем», думая, что радужной змее не удастся её запугать. Она и так потеряла всё, что дальше падать некуда. Наивная. Ведь чтобы снова потерять, достаточно найти что-то ценное, чтобы его могли у тебя отнять. Позже она связала Змеиную радугу с дурным знаком. Даже нападение Орочимару случилось в день, когда вокруг солнца люди заметили змеиную радугу. В тот год, с которого Анко начала подмечать символы и верить в предсказания, из её жизни, исчез последний близкий человек. К счастью или нет, но Орочимару не умер, как дядя Анко, а просто ушёл, бросив её в темноте, в одиночестве… Статус ученицы саннина стал предметом для насмешек и издёвок. У Анко и раньше друзей было немного, но с уходом Орочимару и появления проклятой печати она стала изгоем. Её будто бы не замечали, брезговали общаться. Так и прогуливалась голодная одинокая Анко, ища среди празно прогуливающихся людей и палаток самые вкусные данго, на которые ей было бы не жаль потратить последние медяшки. Да и, оглядываясь назад, разве она могла подумать, что тот смешной пухлощёкий мальчик с каштановым хвостиком на макушке, в коротковатом, явно старом, кимоно станет её мужем. Пусть вещи на нём потрёпанны, но он был клановым, а она — нет. Дядя, пока был жив, мечтал сделать Митараши кланом. Порой казалось, статус был для Митараши Караши* важнее собственной племянницы и здоровья. Из-за воспоминаний из прошлой жизни, наверное, он даже не вспомнит, что они повстречались впервые совсем не в тот момент, когда Шимура решил, что ей требуется хозяин и короткий поводок. Анко едко фыркнула, вздрогнув от того каким громким получился звук, но быстро успокоилась. Здесь она одна и может расслабиться, привести мысли в порядок. Взгляд снова скользнул к отражению в окне соседнего дома, воскрешая в памяти кажущееся таким далёким детство. *** После потрясения, связанного с побегом Орочимару, бесконечных выматывающих проверок с допросами Анко впервые за долгое время оказалась предоставлена сама себе. Ни команды, ни сенсея, ни друзей, ни знакомых… Никого. И репутация такая, что другая бы уже ушла из Конохи сама или сделала с собой что-нибудь. Даже возвращаться Митараши Анко из Госпиталя было некуда. Семейный дом их непризнанного клана продали давным-давно, ещё до её рождения, а хозяин арендованного её дядей особнячка на отшибе не желал сдавать его ребёнку, пусть и получившему звание чуунина. По крайней мере так он это пояснял, выставив её с вещами за порог… Пусть после проверки она была чиста перед Деревней, но дурная репутация распространилась словно пожар, пожирая остатки привычной жизни. Только в окружении незнакомцев и мурьёку Анко могла вновь представить, что всё в порядке, всё как раньше: люди дружелюбны и никто не бросает в спину колкостей и обвинений. Но это была лишь временная иллюзия прошлой, нормальной жизни. Родственники тех, кого похитил Орочимару, считали, что Анко покрывала Учителя и участвовала в чудовищных опытах и экспериментах. Им было невдомёк, что она сама была подопытным кроликом. Тут Анко тихонько фыркнула, представив, чтобы сказал на это её муж. — Наверняка что-то вроде: мозгов у них нет. На кой биджу Орочимару в ассистентах девчонка-генин? Чем она могла быть ему полезной в работе учёного? — изобразить тот насмешливо-чарующий глубокий голос, точно эту фразу и вправду сказал Ирука, собственной персоной у Анко не получилось. Но кто-то невнимательный точно бы купился. А про себя она отметила, что мыслительнные способности большинства жителей Конохи вызывали у Ируки глубокий скепсис, как, впрочем, и у её Сенсея. Гениям тяжело среди посредственностей, что никак не способствует улучшению характера. Водя рукой над распечатанными тарелочками со сладким (приготовленная Ирукой еда), Анко всё же остановила свой выбор на комочке из перемолотых семечек с мёдом. Есть что-то одновременно с чаем было нарушением чайного этикета, но уж слишком приторной оказалась конфета. Припоминая, как собиралась на фестиваль в детстве, Анко покачала головой. Тогда, на эмоциях, Митараши купила самое дорогое кимоно, которое уже в следующем сезоне стало бы ей мало (так оно и оказалось), лакированные неудобные гета (ходить в такой обуви оказалось тяжко), расшитую вручную сумочку-мешок и ещё кучу всего подчёркнуто девчачьего, чего раньше Анко на дух не переносила. Ей было не жаль ничего, лишь быть другой, лишь бы её не узнали. Лишь бы снова стать нормальной и насладиться праздником вместе со всеми. В новом образе юная Митараши пошла на фестиваль. Были ли у неё какие-то надежды и ожидания? Спустя годы Анко в ответ могла лишь неуверенно пожать плечами. «Какие-то, наверное, были…» Гуляя по парку в компании скверного настроения, она останавливалась у каждой привлёкшей её внимание палатки, ведомая запахами готовой еды. После безвкусной больничной стряпни даже классические булочки Мэронпан*, которые Анко терпеть не могла, казались восхительными до дрожи. Она не могла не отметить шумную, как для шиноби, компанию мальчишек. Все они были ей незнакомы, но Анко выцепила взглядом незнакомый клановый герб и машинально прочитала иероглиф «Море». Ей, как бесклановой, на парадную одежду можно было нанести только пустые круги, там, где «породистые» шиноби и торговцы носили фамильные камоны (гербы). Анко криво ухмыльнулась, подметив, что даже у неё хватило денег на обновки, когда клановый пацан, по виду генин (чуть младше неё) ходит в потасканном кимоно, а его друзья ругаются на тему дороговизны дешёвого аттракциона. Сейчас, вдыхая терпкий запах чайных листьев, Анко могла себе признаться, что в юности была более расчётливой и циничной. Тогда, нищий клановый парнишка, показался ей отличной партией, чтобы получить желанный статус и исполнить мечту Митараши Караши, почтив таким образом его память. Впрочем, сложно сказать, думала она так на самом деле или это была глупая шальная мысль, что никогда не была бы воплощена. Она, посмеиваясь отпила чая, вспомнив как планировала обратить на себя внимание и увести парнишку из компании. Вот только пока Митараши планировала, почуяв её взгляд, Хвостик (как про себя прозвала мальчика Анко), обернулся, наморщив нос с приметным шрамом. Пересёкшись взглядом с тёмными, как чёрный кофе глазами юная Анко смутилась и поспешила сделать вид, что её очень заинтересовали шашлычки из маленьких осьминожек. Сейчас она понимала, почему все трое ребятишек были ей незнакомы. Нибори Морио — рыжий мальчик с неприятной нахальной улыбкой, Хидики Тоши — спокойный и нескладный подросток с синими волосами и Умино Ирука были подопытными из Корня. Вся их жизнь подчинялась жёсткому расписанию и всё свободное от официальной учёбы время они проводили в катакомбах АНБУ НЕ. Как и почему они тогда оказались на празднике — она до сих пор не знает. Наверное, учились сливаться с толпой и казаться нормальными. Смешно. Все шиноби этой Деревни — ненормальные, все носят маски, и все пытаются выглядеть не теми, кем являются на самом деле. Почувствов пристальное внимание, точно кто-то наблюдает, пытаясь скрыть интерес, юная Анко аккуратно скосила глаза, а затем смущённо их отвела. Позабыв про осторожность, на неё смотрел тот самый Хвостик. «У них бы ничего не получилось», — с ощущением пустоты в груди, подумала уже Умино Анко, припомнив прежние чувства, — «Где подающий надежды ученик Тьмы шиноби, а где покинутая всеми одиночка, бывшая ученица беглеца и предателя?» Как и в настоящем, в прошлом Анко тоже ушла глубоко в себя, так что удивлённо ойкнула, когда тот самый Хвостик, избегая смотреть в глаза, сунул ей в руки палочку данго и не сказав и слова убежал, отчаянно краснея. «Для человека из Корня маленький Ирука был очень эмоционален, как и его друзья… — подметила она, улыбаясь воспоминаниям. От образа милого мальчика, мысли Анко перетекли к тому каким он вырос, живо обрисовав фигуру во всех нескромных подробностях. Почувствов внимание, точно кто-то следит, Анко аккуратно скосила глаза, а затем смущённо их отвела. Положив руки на край подиума за ней, наблюдал Ирука. — Не спится? Это, наверное, из-за полнолуния. — Просто захотелось… — невпопад отозвалась Анко, чувствуя жар не только из-за чая, жадным взглядом окинув фигуру супруга. — Чай, кофе или меня? — с намёком сказал Ирука, расплываясь в широкой улыбке. Когда-нибудь, наверное, она сможет вновь доверить ему своё сердце без остатка.