Глупцов хоровод

      Сокджин просыпается, резко распахнув веки. Сегодня ему опять снился кошмар. Тот, что преследует его последнюю неделю. В нём Намджун, и это становится уже невыносимо. Прокашлявшись и скинув с себя последние крупицы сна, он садится в постели, зарываясь ладонями в волосы. Выдыхает, чувствуя, как сердце потихоньку успокаивается, и его стук в ушах постепенно сходит на нет. Бета, откинув одеяло, прошлёпывает к окну, распахивает шторы и ахает. На горизонте, за высотными крышами пробуждается солнце, одаривая первыми лучами его не выспавшееся лицо.       «Твоё прекрасное личико», сказанное голосом Намджуна из реального мира, больно бьёт воспоминанием, но точно такая же фраза, сказанная мягким шёпотом Намджуна из его снов, производит на него совсем иное впечатление.       Он всего лишь сказал, что лицо Сокджина прекрасное, а бета теряет и без того шаткий покой.       Зачем?       Зачем он сказал это? Ещё и так… Ещё и прикоснувшись к нему. Пусть и мимолётно, но кожу в месте прикосновения до сих пор жжёт.       Сокджин поворачивается, чтобы посмотреть на часы на прикроватной тумбочке, скользит взглядом по взбитой от ночных кошмаров постели и обречённо вздыхает.       Это только его проблема. Проблема, которую он хочет решить раз и навсегда.       За завтраком отец смотрит на него обеспокоенно. Накладывая панчаны ему в тарелку, Хёну не перестаёт жевать губу и, когда Сокджин прикладывается губами к кружке домашнего морса, разрезает повисшую тишину вопросом, знать ответа на который бета очень не хотел бы:       — Всё в порядке? Ты в последнее время очень бледный. Т… — он делает паузу, — таблетки не помогают?       — Думаю, помогают, — отвечает Сокджин, потупив взгляд. — Не волнуйся.       — О… Хорошо, — отец растерянно кивает.       — Скажи, отец, — бета мнёт пижамные шорты, ощущая, как, несмотря на жару, его окатывает холодом, — человек, родивший меня — твоя единственная любовь? — и решает взглянуть на Хёну.       Тот задумчиво трёт подбородок, собирая грязную посуду в аккуратную стопку.       — Не уверен, — наконец он качает головой. — Помню, как в младших классах я дёргал за волосы одного омегу… Кажется, он мне нравился. Да, думаю, так оно и было. А Минджэ… он появился гораздо позже. Перевёлся к нам из Сеула и сразу же завоевал моё сердце. Статный, высокий, фигуристый. Мне руки жгло каждый раз, когда я к нему прикасался, — отец хихикает, отчего в уголках его глаз образуются милые морщинки. — Знаешь, нас такая страсть захватывала… Эх, были времена, — заканчивает он, поднявшись на ноги и отвернувшись к раковине.       Сокджин поджимает губы, сверля виноватым взглядом спину отца. Может быть, не стоило задавать этот вопрос, потому что бета вдруг понимает, что Хёну до сих пор любит этого Минджэ, но вынужден быть с ним в разлуке из-за… из-за Сокджина. Их общего ребёнка. И, может быть, не родись Сокджин, он бы не страдал сейчас и этой болезнью, причиняя страдания отцу, и этой бесполезной любовью, причиняя страдания самому себе.       Переодевшись в школьную форму, бета сдувает лезущую в глаза чёлку и, поправив рюкзак, покидает квартиру первым. Отец закрывает дверь и спускается вниз по лестницам за ним. В его размеренных шагах Сокджин различает уверенность и беззаботность, но так ли это? Они прощаются у подъезда и расходятся по разные стороны: отец на стоянку, он на учёбу.       По дороге Сокджин размышляет о способах убить в себе любовь, прокручивает разные, однако всё равно приходит к выводу, что всё в итоге будет безрезультатно. Он любит Намджуна всего лишь почти три года. Мимолётное столкновение в коридоре школы в первый день учёбы, мимолётный взгляд, улыбка и тёплые глаза. Тогда Намджун не показался Сокджину запретным, наоборот, он помог удержаться на ногах, тем самым подкупая, и бета влюбился в ту же секунду.       Какой же дурак.       — Хён! — зовёт его озорной голос Чонгука, и Сокджин оборачивается.       Чонгук несётся к нему со всех ног, размахивая рукой, широко улыбаясь. Подбежав, он моргает, восторженно смотря на него.       — Я так соскучился!       — Привет, — Сокджин вплетает свои пальцы в растрёпанные волосы Чонгука. — Рад тебя видеть. Как прошло изгнание?       — Пф! — бета надувает губы. — Ты прости меня, хён! — в больших глазах Чонгука сияют звёзды, и Сокджину вдруг кажется, что чистота этого человечка никогда не исчезнет. Какие бы препятствия не попадались ему, он всё равно будет продолжать идти, улыбаясь всем подряд. Сокджина колет зависть, но он быстро прячет её глубоко в себе, опуская руку ниже и щипая за упругую щёку беты. — Ай! Ну, хё-о-о-н! — стонет тот, хихикая и оплетая своими тёплыми пальцами запястье Сокджина. — Ой, ты такой холодный! — отмечает он, чуть нахмурившись.       — Не обращай внимания, я всегда такой, — говорит он, а сердце падает куда-то вниз. Новые лекарства влияют на его организм до безобразия странно. — Лучше расскажи, чем занимался?       — О, — Чонгук шагает рядом, подняв взгляд в небо и приняв задумчивый вид. — В основном помогал брату. И слушал папино недовольство, — он жмёт плечами. — Но, — бета на ходу заглядывает в глаза Сокджину, — больше всего я беспокоился за тебя, хён.       — За меня?       — Угу, — Чонгук опускает подбородок и прячет руки за спину, подперев ими рюкзак. — Ты был таким странным, когда мы тебя подвозили. Что-то случилось?       Сокджина бросает в пот. Он нервно облизывает губы, поспешив перевести тему:       — Всего лишь расстроился, что не умею клеить листовки так, как это делаешь ты.       — Ох! — Чонгук вскидывается. — Прости, хён! Я ведь неделю пропустил! Я всё раздам, я обещаю!       — Не нужно. Я всё сделал сам.       Чонгук хлопает веками, покраснев щеками. Сокджин старается хоть глазами выразить ему своё отношение, затем он мягко сжимает его плечо, подбадривая.       — Ничего такого страшного не случилось, запомни. Не вини себя в этом, хорошо?       Чонгук шмыгает носом и бросается в объятия. Сокджин сжимает его в своих руках, зарывается носом в макушку, прикрыв глаза, а когда открывает их, то сразу же натыкается на Намджуна, не сводящего с него свой цепляющий взгляд. Он стоит, оперевшись лопатками о забор, задрав на него одну ступню, перекатывает чупа-чупс во рту, и красивыми длинными пальцами вынимает его, облизывая потрескавшиеся губы. Секундное действие, но его вполне достаточно, чтобы Сокджин понял, что никогда и ни за что он не должен больше приближаться к Намджуну ни на шаг.       Ни чтобы почувствовать ещё одно прикосновение. Ни чтобы снова вдохнуть аромат его одеколона. Ни чтобы увидеть эту улыбку, скользнувшую сейчас по этом безупречному лицу.       Сокджин отпрянывает от Чонгука в каком-то паническом страхе и впервые в жизни благодарит бога за то, что его лицо никогда не искажают эмоции. Чонгук ничего странного не замечает и как ни в чём не бывало, шлёпает кедами по асфальту.       — Хён, привет!       — Приветы, — отзывается Намджун, кивнув.       Чонгук оборачивается на Сокджина, и тот тяжело ступает вслед за ним. Отводит взгляд, задерживая его на первокурсниках, скачущих на нарисованных на асфальте квадратиках. Классики. В детстве он их любил. До того момента, пока его состояние не ухудшилось и ему запретили физические нагрузки. Сокджин молча подходит ближе к Намджуну, потому как пройти всё-таки необходимо, и другого пути, к сожалению, нет, надеясь, что тот не нарушит его умиротворение. Однако:       — Доброе утро, Сокджин-а-а-а, — тянет он чуть хрипловатым голосом.       — Ого, хён! — восхищается Чонгук. — У тебя такой голос брутальный!       Сокджин скользит взглядом сначала по Чонгуку, потом перебрасывает его на довольного Намджуна, но не задерживает. Отворачивается и проходит мимо.       — Ага, — Намджун прокашливается. — Вчера матч смотрел, орал во всё горло.       Чонгук смеётся за спиной Сокджина. Он оставляет его болтать вдоволь с соседом, примечая нового человека в суматохе утреннего двора. Этот кто-то стоит к нему спиной, переминается, отчего его льняные бермуды шоколадного цвета чуть развеваются в такт его движениям, а изящного кроя блуза нисколько не скрывает очертаний худощавого тела. Сокджин притормаживает, чуть обходит неизвестного, хмурясь. Как председатель школьного совета он прекрасно знает, что посторонним вход во двор запрещён — он лично вешал объявление у ворот, — но вот этот персонаж этими правилами пренебрёг, и никто из учеников или охранников, тусующихся за стеклянной дверью целой толпой, не сделал ему замечание.       Тогда это должен сделать Сокджин.       — Простите?       К нему оборачиваются, и он невольно пробегается взглядом по чужому лицу. Перед ним предстаёт очень ухоженный омега, и лишь сеточка морщин в уголках глаз может как-то указать на его возраст — примерно за сорок. Он заламывает руки, глядит довольно дружелюбно, постоянно оглядываясь по сторонам. И Сокджин продолжает:       — Школьными правилами запрещено посторонним проходить во двор. Вы не видели табличку на входе?       — О, — мелодичный голосок ласкает уши, а губы дарят виноватую улыбку, — прошу прощения. Я кое-кого жду, и я подумал: есть больший шанс встретить его здесь, если встану поближе к школе.       — Кого? — Сокджин отводит глаза и достаёт из кармана свой телефон, чтобы записать заметку. — Я председатель школьного совета, могу Вам помочь, — он открывает приложение на смартфоне, готовый записать приметы или, может, имя.       — Ох, спасибо, — радостно откликаются. — Я ищу своего сына. Может быть, мой вопрос прозвучит очень странно, но… Вы знаете Ким Сокджина?       Большой палец замирает над клавиатурой. В ушах нарастает звон, и Сокджин на секунду думает, что ему показалось. Если бы… Он сжимает челюсти чуть ли не до скрипа зубов и вскидывает голову, чтобы ещё раз посмотреть в лицо человека напротив. А тот, словно что-то прочитав в его взгляде, охает, прикладывая тонкую ладонь к пухлым губам. Сейчас Сокджин, как бы это ни было смешно, замечает, что эти губы очень похожи на его собственные. Сердце ускоряет ритм, и он отшатывается.       — С-Сокджин-и?.. — шепчет омега вопросительно, отчего в груди беты что-то очень больно сжимается.       — Нет, — холодно бросает Сокджин, удивляясь тому, как загробно звучит его голос. — Вы ошиблись. Покиньте, пожалуйста, двор.       И резко разворачивается, намереваясь скрыться от чужих глаз.

***

      Чимин растирает ноющее плечо, не сводя взгляда со своего изображения в зеркале. Оттуда на него смотрит невыспавшийся и недовольный подросток с ещё заметным огромным синяком от шеи до предплечья. Он хмурит брови, добавляя своему лицу ещё больше драматичности, и закатывает глаза, начиная разрабатывать плечевой сустав круговыми движениями.       — Ты можешь побыстрее? — слышится недовольный голос папы, и Чимин фыркает, поворачиваясь боком.       За эту неделю без тренировок он чуть поднабрал лишний вес. Обезболивающие, хлопотание родителя вокруг него и кропотливая работа над учебниками сделала своё дело: на ранее худощавых боках появилась ненужная мягкость. Омега вздыхает. Хосок его прихлопнет однозначно. Мало того, что в эту пятницу генеральная репетиция, в субботу сам конкурс, а он прогулял достаточно, чтобы оплошать в любой момент танца, так ещё и лишние сантиметры вряд ли позволят ему плавно двигаться в обтягивающем сценическом костюме.       — Иду! — откликается он на второй зов, закрепляя тугую косыночную повязку, и накидывает на себя футболку, заправляя её в школьные брюки. Благо, застёгиваются они плавно, без эксцессов.       На завтрак керанмари с рисом и куча свежих панчанов, от которых в желудке урчит так, что Чимин готов от этого желудка отречься в эту же секунду. Он плюхается на стул, оглядывает стол и, моргнув несколько раз, поднимает взгляд на папу, сияющего добродушной улыбкой. Невооружённым глазом понятно: Хвэ в очень хорошем настроении, и омега не может понять, почему. Во-первых, Чимину в больнице подтвердили ушиб. Это минус. Причём огромный, потому как его отправили на больничный, запретили любые агрессивные телодвижения. Однако маленький плюс нашёлся даже здесь. Находясь на дистанционном обучении, он подтянул не только математику, но и всё, что нужно было подтянуть, и теперь уверен в том, что первое место в списке лучших учеников ему обеспечено. Во-вторых, семья виновника довольно быстро вышла на связь, и Хвэ лишился своего любимого дела — скандала. Но зато лечение Чимина оплатил далеко не его папа. И бонусом, конечно же, в кошелёк капнуло и возмещение морального вреда, причинённого ему и его сыну.       — Я хочу куриной грудки, — дует губы Чимин, поправляя фиксирующую повязку на груди, уж сильно пережимает. — И салат.       Хвэ недовольно хмурится. Он опускает взгляд, затем выпрямляет плечи и смотрит на омегу, нахмурившись.       — Тебе нужно хорошо кушать, восстанавливаться. Разве ты забыл, что рекомендовали врачи?       — Я всё помню, па, но…       — Никаких но! Ешь! Ты ещё не здоров! Может быть, ты не пойдёшь в школу? Болит ведь наверняка.       Чимин отрицательно качает головой. Он и так пропустил многое за эту неделю. И безумно соскучился по Тэхёну. Пусть альфа и писал в день не по разу, и даже чуть не пришёл, но для Чимина очень важно видеть его лицо каждый день.       — Ах, мой мальчик! — Хвэ прикладывает ладонь к груди, горестно вздыхая. — Тогда будь острожен, ладно? Не останавливайся на лестницах, в коридоре. И не подходи к этому Чон Чонгуку! — почти взвизгивает папа.       Омега вздыхает, отправляя в рот первый кусочек рулетика в рот.       — И не собирался, — бубнит он, усердно пережёвывая.       Когда он узнал, что причиной его травмы является Чонгук, гнев вспыхнул в нём, как пожар. Ну почему он?! Специально? Чтобы ещё сильнее позлить собой Чимина? Как будто прежней злости омеги этому заносчивому бете мало!       Хвэ в один миг меняется. Его лицо сияет ярче солнца, и он складывает ладони вместе.       — Но я всё же рад, что ты не пострадал так сильно, как могло бы быть. В этом я вынужден согласится с господином Чоном, — он улыбается, разглядывая сына очень внимательно. — Что ты решил насчёт конкурса?       — Буду выступать.       — Мин-и!       — Нагоню репетиции, Хосок-хён поможет.       — Я надеялся, что ты образумишься! — папа хмурит брови, пока Чимин суёт в рот рис с огурцами кимчи и принимается хрустеть на всю кухню. Нарочно. Пытается перебить негодование иными звуками и прикрывает веки от вкусноты. — Плечо необходимо держать в покое хотя бы месяц. Неужели ты хочешь осложнений?       — Не хочу. Но и конкурс пропускать не хочу, — Чимин чавкает что есть силы, чтобы Хвэ, которому подобное поведение за столом не нравится, разозлился и прекратил этот разговор. Но вдруг до него доходит, что он поступает очень плохо. По сути, омега сейчас хочет манипулировать собственным папой. Почти как его старший брат. Он опускает палочки на стол, моргая и смотря прямо перед собой. Пытается различить в себе хоть капельку разумности.       Господи, что он творит?       — Ну и что такого? Да, печально, что ты не сможешь выступить в этом году. Но ты пойми, твоё здоровье для меня всё же гораздо важнее какой-то там награды и…       Телефонный звонок прерывает тираду Хвэ, и тот подскакивает на месте, следом замирая. Чимин прекрасно знает, кто звонит. Он лишь поджимает губы и отворачивается, когда папа вскакивает на ноги и бабочкой вылетает в коридор. Спустя буквально пару секунду по всей квартире слышится его радостный возглас.       — Чисон! Я так рад тебя слышать!       Помяни, что называется, и брат объявляется. Как будто чувствует, что родные вспомнили о нём, и ему бы тоже надо о них вспомнить. Интересно, ему не надоело путешествовать? Где он сейчас? Чимин вскидывает взгляд на настенные часы.       — Ой, ну что ты! Конечно! — продолжает ворковать Хвэ, и омега сползает со стула, прекрасно зная, что вектор внимания папы сместился, и разговор с младшим сыном он продолжать явно не намерен.       Омега проходит мимо трепетно болтающего по телефону Хвэ и, аккуратно примостив рюкзак на пуфик, обувает зашнурованные кеды, терпя периодически простреливающую плечо боль.       — Ты же знаешь, я всегда готов к твоему визиту. Моё кимчи — самое лучшее, верно? — Хвэ смеётся, прикрыв губы. — Особенно в этот важный для всех нас день. Я думаю, ваш отец очень ждёт вас в гости. О, кстати, я совсем недавно был на его могиле…       Чимин захлопывает за собой дверь, обрезая фразу на середине. Как же его это бесит! То, как старший брат периодически объявляется и как папа воркует с ним. Омега поправляет накинутый пиджак, потянув за свободный рукав, и спускается по лестнице, про себя думая, что очень сильно желает, чтобы годовщина смерти отца не наступала. Это по-скотски, да. Ведь Чимин любит отца и до сих пор помнит его ласковую улыбку. А ещё он скучает по тем временам. Когда всё в его жизни было хорошо.       Он толкает дверь подъезда, морщась от звукового сигнала. Фыркает, стоит только солнцу скользнуть по его лицу, и поправляет взлохмаченные волосы. Во дворе, несмотря на раннее утро, кипит жизнь. Вот дедушка-омега поливает клумбы из ручной лейки, а тут ребятишки куксятся и не хотят идти в садик. Омега дарит им улыбку, здоровается с их недовольными родителями и выскакивает на тротуар, чтобы свернуть в сторону школы.       Как же он удивляется, когда за углом наталкивается на Тэхёна.       — Сюрприз! — восклицает альфа и разводит руки для объятий, куда, конечно, Чимин и устремляется.       — Я скуча-а-а-ал! — омега трётся щекой о плечо Тэхёна.       — Ты написал вчера, что пойдёшь в школу сегодня. Вот я и решил приблизить нашу встречу, — альфа мягко отстраняет Чимина и заглядывает в его глаза. — Я молодец?       — Ага, — хихикает омега, переплетая с Тэхёном пальцы. — Ты большой молодец.       — Требую награду, — Тэхён вытягивает губы трубочкой и склоняется ближе, заставляя сердце Чимина вздрогнуть. Он оглядывается, чувствуя, как к щекам приливает жар, и смущённо тянется к альфе, чмокая его. — Этот день мне уже нравится, — шепчет Тэхён, сверкая притягательным блеском в глазах. Чимин поправляет съехавшую кепку альфы и шуточно шлёпает того по подбородку. — Ну скажи же?       — Да, мне тоже. Идём уже, а то опоздаем.       И он толкает альфу, отчего тот запинается и звонко хохочет, подтягивая напугавшегося Чимина ближе. На душе омеги сразу разливается тепло. Идти вот так со своим альфой за руки рано утром, ловить на себе взгляды зависти, гладить большим пальцем горячую кожу и говорить своими глазами абсолютно всем прохожим: «Он — мой!» — о таком можно только мечтать. Чимин и мечтал, и его мечта ожила.       Завидев здание школы, омега вдруг вспоминает о травме и вмиг тревожится, сильнее сжимая руку альфа в своей.       — Не переживай, ладно? — говорит ему Тэхён.       — М? О чём?       — О танцах.       — Я не переживаю, — мотает головой Чимин. — Я отточил свою партию до идеала, так что даже если не смогу тренироваться и на этой неделе тоже, то в субботу всё равно выступлю, — он вдыхает горячий утренний воздух, улыбаясь альфе.       Однако вопреки его словам, тревога всё нарастает, и Чимин жуёт губу, раздумывая, как бы поступить. Ему нужен этот конкурс, и он не может его пропустить, ведь он так долго к нему готовился. Все его старания не могут кануть в небытие из-за нелепой бытовой травмы, причина которой даже не сам он.       Тэхён ведёт его за руку сквозь толпу школьников, виртуозно уворачиваясь от особенно активных и не смотрящих, куда они идут. В школьном холле, наоборот, пусто. Лишь редкие ученики виднеются между стеллажей со второй обувью. Они тоже переобуваются и выходят к лестницам.       — Может, тебе… — говорит альфа, но обрывает фразу на полуслове, когда всполошенный Сокджин проносится мимо них и прямо в уличной обуви взлетает по лестнице на второй этаж.       — Что это с ним? — недоумённо хлопает веками Чимин, смотря вслед хёну. Потом он возвращает взгляд на задумчивого Тэхёна. — Ты что-то хотел сказать?       — Нет, ничего, — альфа целует уголок его губ. — Увидимся вечером.

***

      Чонгук в шепотки старается не вслушиваться. Но всё равно слышит, как о нём сплетничают, хихикают и толкают в спину на переменах. Потому в очередной перерыв он сидит в классе, скучающе разглядывая через окно главные ворота. Он хмурится, в который раз за день замечая, как около них топчется неизвестный, красиво одетый человек. В его фигуре проглядывается изящество, и бета закусывает губу, чувствуя, как зависть растёт в его груди. Ну почему он не омега? Омеги красивые, фигуристые и пользуются популярностью, нежели такие, как он.       Когда уроки заканчиваются, он задерживается, выжидая. И как только последний одноклассник покидает класс вместе с учителем физики, Чонгук вскакивает и бежит на второй этаж, в кабинет школьного совета.       — Хён! Ты уже тут! — он плюхается на свою любимую парту. — Намджун-хён отвлёк меня своим матчем утром, и я не заметил, что ты уже ушёл. Прости, — Чонгук достаёт пачку печенья и бутылку холодного зелёного чая. — Будешь?       Сокджин кивает, крутя и разглядывая коробку с прорезью.       — Что это? — удивлённо интересуется Чонгук.       — Это для сбора заявок, — хён хлопает ладонью по коробке и поднимает взгляд на него. — Собрал вот с отцом. Оказывается, он гораздо умелее меня.       — О, — Чонгук хлопает ресницами, потянув руки к коробке из картона, ровно обклеенной разноцветной бумагой. На крышке и сбоку красуется надпись: «Для заявок на ежегодный фестиваль творчества». — Твой отец… хён, мне уже очень нравится. Он классный.       — Пф, ещё бы, — Сокджин шуршит обёрткой печенья. — Он же мой отец.       Чонгук прыскает в ладонь, но не удерживается и хихикает. Хён садится напротив него и, подперев ладонью подбородок, как делает практически всегда, разглядывает его смеющееся лицо. Бете вдруг вспоминается, как Сокджин едва заметно улыбнулся его папе, и он перестаёт смеяться, распахнув широко глаза. Так хочется спросить его об этом, но имеет ли он право лезть к хёну с подобными расспросами?       — Что такое? — Сокджин достаёт одну печеньку из упаковки и кусает.       — Э… — Чонгук в момент теряется, не зная, что ответить, — ничего, эм… А знаешь, сегодня целый день у ворот стоял какой-то человек и ушёл только после обеда. Как думаешь, стоит сообщить об этом охране? Или директору? Вдруг маньяк какой, — он дует губы, откупоривая бутылку с чаем. — И снова придёт завтра?       Сокджин отводит взгляд в окно. На его гладком лице всё так же ни одной эмоции.       — Да, стоит. Я сообщу.       Чонгук отпивает немного чая и морщится от чрезмерной сладости. Пфекает и придвигает бутылку хёну, однако тот отказывается.       — Не беспокойся об этом, — Сокджин дожёвывает печенье. — Лучше сходи вниз и повесь заявочную, а я как раз дойду до директора, ладно?       — Угу, — Чонгук закидывает в рот целое печенье, агрессивно жуёт, придвигая к себе коробку. — Ты же знаешь: я твоя правая рука! — и вздёргивает вверх ту самую правую руку, вскочив на ноги. Пододвигает оставшееся печенье ближе к хёну, подмигивает ему и стремглав покидает кабинет, кинув на прощание: — До завтра, хён!       В коридоре он чуть не сбивает учителя географии. Тот его коротко поучает и отпускает. И Чонгук на этот раз о-о-очень осторожно спускается по ступенькам на первый этаж. У стенда школьного совета он за приклеенную к заявочной верёвочку вешает коробку на предназначенный именно для этих целей крючок. Рассматривает, хмурясь, поправляет, чтобы расположить поровнее, и, удовлетворившись результатом, отходит назад. Кивнув самому себе, он поправляет лямку рюкзака.       Едва различимая музыка касается его слуха, и Чонгук поворачивает голову, обнаруживая, что танцевальный зал открыт нараспашку. Его тут же окатывает вина вперемешку с любопытством. Как там Чимин? Отец сказал, что у него очень серьёзный ушиб, и ему запретили физические нагрузки на плечо, отчего ему тогда стало так горько. Ведь Чимин без танцев — не Чимин, и именно Чонгук знает это не хуже остальных. Танцуя, Чимин совсем другой. Он словно оживает… К тому же, как сказал Хосок, скоро городской танцевальный конкурс.       Чонгук, оглядевшись и удостоверившись, что рядом нет никого, тихонько подкрадывается по коридору к залам и выглядывает из-за дверного проёма.       — Нет, Чимин. Я всё тебе уже объяснил и не вижу смысла делать это ещё раз, — Хосок качает головой. Чонгук застывает, не дыша, рассматривает понурого Чимина, стоящего перед альфой со склоненной головой. Из-под рукава его белой футболки торчит чёрная тугая фиксирующая повязка. Члены кружка их обступили, молча следя за их разговором. — Если нельзя, значит нельзя.       — Но я могу! — вскидывается Чимин. — Мне совсем не больно! Я выступлю, слышишь? Мы сможем занять первое место!       — Чимин, — Хосок вздыхает, — ты слова понимаешь вообще? Врачи тебе запретили как раз-таки танцы. А учитывая, что в конкурсном номере очень много махов руками, ты сделаешь себе только хуже.       — Да нет же!       — Ты в курсе, что твой лечащий врач прислал официальные рекомендации директору Ли?       Чонгук ахает, закрыв раскрытый рот ладонью, и приседает на корточки. Чимин в это время безэмоционально смотрит на альфу, замедленно моргая.       — Так что всё уже решено. Я ещё в четверг отозвал нашу заявку. Извини.       Лёгкая мелодия замолкает именно в тот момент, когда лицо Чимина бледнеет. Он поджимает губы и сжимает кулаки, отшатываясь. Но Хосок помогать ему устоять на ногах, по-видимому, не намерен. И это кажется Чонгуку смертельным ударом для омеги. Это всё он виноват. Не уследил за своими дурацкими ногами, и теперь его кумир лишился любимого дела. Лишился важного для него конкурса.       — Но… — шепчет Чимин, и акустика зала предательски разносит его голос во все уголки просторного помещения, — как же… мой танец?..       — Станцуем его на фестивале, — Хосок пожимает плечами. — Ребята согласны, — он рукой показывает на группу учеников по центру от себя.       — Ф-фестиваль?! — омега задыхается. — Ты сошёл с ума! Этот танец не для школьного фестиваля! Он для конкурса! Он для меня!       — Чимин, ну услышь ты меня, — вздыхает альфа.       — Да пошёл ты! — в сердцах выкрикивает Чимин, и его крик отдаётся в ушах Чонгука набатом.       Затем он бросается прочь, и бета в последний момент успевает подскочить и прильнуть к стене, но Чимин его вовсе не замечает, проносясь мимо. Чонгук глядит ему вслед, ощущая себя самым плохим на свете человеком. Ему щиплет глаза, и он пытается удержать себя в руках. Как наказал ему отец: «Несмотря на то, что ты и виноват, твоя вина заканчивается лишь на том, что ты оступился. Не стоит плакать из-за этого. Твоему другу это никак не поможет».       — Любишь подслушивать? — голос Хосока застаёт врасплох, и бета крупно вздрагивает.       — Ой, хён! А я и не… — тараторит он смущённо.       — Все мы не без грешка, — альфа фыркает, наваливаясь грудью на наличник, отчего тот отчаянно скрипит под его натиском.       — Ты правда отозвал участие в том конкурсе?       — Не было выбора. Из больницы пришла очень грозная бумажка. И, кстати, написана по просьбе Пак Ан Хвэ, сам лично видел там его имя. Так что я тут особо ни при чём.       — О, — брови Чонгука причудливо изгибаются, — ого…       — Такие дела, да. Ты по делу тут? Хочешь в танцевальный вступить?       — Ч-чего? Аха-ха, хён, ну и шутки у тебя! — бета несильно пихает альфу в плечо, а тот и рад расплыться в широкой улыбке.       — Эх, жалко, — тянет Хосок разочаровано.       Чонгук с ним прощается и выходит в холл, чтобы переобуться. Краем глаза замечает смотрящего какую-то передачу охранника и уборщицу, копающуюся в кладовке. Он сдирает новые записки со своего шкафчика, краснея от пошлых фразочек, комкает их в ладони и толкает тяжёлую дверь. В лицо сразу же пышет удушающий жар, и он недовольно фырчит, вскинув голову. И утыкается взглядом в спину Чимина.       Тот стоит на крыльце, сунув руки в карманы брюк. Ветер треплет его футболку и волосы, отчего он выглядит очень загадочно. Чонгук засматривается, боясь сделать шаг вперёд. Но звуки вёдер его отвлекают, а крик в спину:       — А ну закрой дверь! Кондиционер же работает! — заставляет всё же шагнуть.       Чимин не оборачивается, и Чонгук подходит ближе, поравнявшись с ним плечами.       — П-прости, — от всего сердца и как можно мягче он произносит эти слова. — Я не…       — Заткнись, — шипит Чимин.       Бета сжимает лямки рюкзака в кулаки, чуть отпрянывая.       — И знаешь что, хён, — обращение к нему, как к старшему, пусть и на почти полтора месяца, почему-то обжигает, и Чонгук чувствует, как всё его тело покрывается мерзкими мурашками. Он вперивает взгляд в Чимина, повернувшегося к нему и смотрящего строго в его душу. Не знает, стоит ли ему ещё что-то сказать. Хотя омега ему такой возможности не даёт, хрипя прямо в лицо: — Не попадайся мне на глаза, будь так добр. Сделай всё возможное для этого, иначе я низвергну тебя в ад. Ты понял?       Однако ответа на свой простой вопрос он ждать не планирует, крутанувшись на пятках и громко хлопнув дверью.       Чонгук промаргивается. Сердце рвёт на куски от боли. Он непонимающе смотрит вперёд, растерянно разглядывая непонятно откуда взявшегося Юнги-хёна прямо перед собой, в нескольких метрах от крыльца, который медленно тушит сигарету о стену и выдыхает дым, прищуриваясь.       — Я не… — бета не узнаёт свой голос, — не… плачу.       Да только предательские слёзы всё равно неистово жгут кожу его щёк.