Глупцов хоровод

      Бумага под воздействием клеевого карандаша чуть скукоживается. Сокджин проводит по ней ладонью, одновременно прижимая к стенду на первом этаже, но безрезультатно. Фестивальная листовка хоть и приклеивается практически намертво, однако выпрямляться не спешит. Бета хмурит брови. Те объявления, что успел приклеить Чонгук на третьем и втором этаже не имеют ни одной складочки, а у него что? Скомканное нечто. Он много клея нанёс? Сокджин пальцами пытается выправить хотя бы самую большую и ужасную складочку, только та его мысленным уговорам не поддаётся, лишь слегка склонившись набок, чуть коверкая буквы.       Что ж. Похоже, он бездарь в плане наклеивания листовок. В то время как его многочисленные коллекции гербария, заключённые в специально предназначенные альбомы, чувствуют себя прекрасно, обычный лист бумаги, который гораздо толще осеннего листика дерева, — нет. Странно. Бета недоумённо смотрит на свои ладони, рассматривая пальцы очень внимательно, вертя их и так и сяк. Однако объяснений не находит.       Он поправляет рюкзак на плече и, развернувшись, пересекает пустой холл и не спеша переобувается, гремя дверцей своего шкафчика. Охранник вскидывает на него вопросительный взгляд, когда Сокджин безмолвно проходит мимо. В боковом кармане рюкзака звенит ключ от кабинета совета — его личное нарушение школьных правил, потому как абсолютно все ключи сдаются на пост охраны по уходу, но бета упорно этого не делает. Ему гораздо приятнее ощущать своё преимущество перед остальными, пусть и рискует получить нагоняй.       Сокджин на секунду отвлекается, а когда поворачивает голову к выходу, останавливается, чувствуя, как внутри снова понимается буря.       Он всегда держит в уме одну единственную истину: ему нельзя любить Намджуна. Вторую руку Юнги, вратаря школьной команды, красивого в его глазах бету. Желанного во всех смыслах. Потому что это страшно. Его душа сгорает дотла, стоит только взглянуть на него. Его губы пылают, желая прикосновения. Его руки потеют, как у влюблённого дурака, признающегося крашу в любви на заднем дворе школы.       Когда это началось?       Бета вздыхает, укоризненно качая головой. Там, на крыльце за стеклянной дверью стоит его кошмар наяву, Ким Намджун, и воркует с омегой из его класса. Тот смущённо хихикает, отводя глаза, каждый раз отстраняя от себя ладонь наглеющего беты, который, широко улыбаясь и держа зажжённую сигарету в другой руке, всё равно аккуратно прикладывается к чужой тонкой талии, притягивая к себе как можно ближе. Кажется, у кого-то сегодня намечается прекрасный вечер, не так ли? А делают они всё это прямо на пути Сокджина, умирающего каждый раз при виде такого рода картин.       Он никогда не думал, что делать шаг вперёд так тяжело. Сокджин сглатывает, сильнее сжимая лямку рюкзака, замерев статуей. Во все глаза наблюдает за двумя, ощущая себя по меньшей мере сталкером. Поджимает губы, когда Намджун тянется губами к чужой щеке, но выдыхает, когда вратаря отталкивают. Тот что-то говорит в ответ, а омега лишь улыбается и хлопает его по плечу.       — Никогда не замечал за тобой вуайеризма, — тихий голос, оказавшийся так внезапно рядом, пугает не на шутку, и Сокджин крупно вздрагивает, обнаруживая рядом с собой Юнги. — Или это минутное помутнение? — спрашивает футболист, вздёрнув бровь и бросив на него насмешливый взгляд.       Сокджин молчит. Думает. Что, наверное, лучше бы за постыдным подглядыванием его застал кто-нибудь другой. Пусть Тэхён. Или Чонгук. Но никак не Мин Юнги из класса 3-3.       Альфа, не дождавшись ответа на свой вопрос, хмыкает, суёт руки в брюки и передёргивает плечами, выскочив на крыльцо до того свободно и беззаботно, что Сокджина почему-то прожигает зависть. И он, покрепче перехватив свой рюкзак, устремляется вслед за Юнги, успевая подхватить тяжёлую стеклянную дверь.       — О! — Намджун отвлекается на друга, прекращая сладко перехихикиваться с омегой. — Я тебя жду тут миллион лет, хён!       — М-м-м, — мычит Юнги, пробегаясь взглядом по однокласснику Сокджина. — Слушай, — он мнёт налившийся синяк подушечками пальцев, обращаясь к бете, — давай ты потом потрахаешься, лады? Айда потусим со мной лучше. Тренировки всё равно сегодня не будет.       — Как грубо! — пищит омега, надувая щёки.       — Малыш, — притворно ласково обращается к нему Юнги, а Сокджин прислушивается, — мне сразу сказать моему другу, что ты отвратно стонешь или попозже?       — Да ладно-о-о? — хрюкает Намджун.       — Пошёл ты! — выплёвывает омега, резко развернувшись на низеньких каблуках и торопясь покинуть школьный двор как можно быстрее.       Альфа и бета молча провожают его под такое же молчаливое сопровождение Сокджина. У того ладони потеют, дверная ручка так и норовит выскользнуть, и он подпирает тяжёлую дверь грудью, вытирая руки о свои бёдра, на секунду отвлекаясь. Однако до слуха всё же доходит:       — Знаешь, хён, иногда мне кажется, что ты чересчур активный.       — Фигня это полная. Главное нужные слова подобрать и дело в шляпе.       — То есть ты его не трахал? — изумлённо восклицает Намджун, чуть повернувшись к другу, и Сокджин в этот момент рискует быть обнаруженным.       — Не-а. Я чё дебил?       — Э-э-эх, — обиженно тянет Намджун, вскидываясь. — Минет он делает отменный, и я надеялся порезвиться с ним уже посерьёзней.       Юнги фыркает.       К лицу Сокджина приливает жар. Он хлопает веками, не отводя взгляда от затылка вратаря школьной команды, и кусает губы.       Опять. Опять он удостоверился в том, что для Намджуна любой омега в их школе в свободном доступе. Буквально. В сердце колет, и бета бесконтрольно вдыхает воздух, захлёбываясь в нём. Чтобы его не услышали, он как можно тише отшагивает назад, закрывая за собой дверь и, прислонившись к ней лбом, закашливается. Стекло моментально потеет, очерчивая прижатые к нему пальцы очень чёткими линиями. В них Сокджин видит те самые границы, разделяющие его и человека, который одним лишь своим существованием заставляет его жить и одновременно с этим чувствовать неизмеримую боль.       Он набирается смелости и снова толкает тяжёлую дверь от себя, только теперь ещё и осторожно ступая на крыльцо.       — А прилично он тебя приложил, — слышит он от Намджуна.       — Это ещё фигня, — хмыкает Юнги. — Если он выполнит свои угрозы, тогда синяками никто из нас не отделается. Остаётся уповать на то, что Тэхён в итоге зассыт.       — Давай всё-таки я с ним поговорю?       — Не лезь к взрослым, Джун-а, — Юнги встряхивает головой. — Лучше разберись со своим поклонником.       — Каким таким поклонником? — не понимает Намджун и протягивает рыскающему по карманам джинсов альфе сигарету.       — О, благодарочка, — Юнги выхватывает ту и подкуривает от своей зажигалки. — Ну чё к тебе или ко мне?       — У тебя починили плейстейшн?       — Угу.       — Значит к тебе, — Намджун хмыкает и оборачивается, когда Сокджин всё же решает покинуть своё убежище и хлопает дверью, оказываясь на крыльце с хулиганами. — О-па, — губы беты расплываются в широкой улыбке. — Какие люди! Как дела, Сокджин-а?       Но Сокджин, игнорируя выпад в свою сторону, интересуется у вскинувшего на него взгляд Юнги:       — Ну и что вы с Тэхёном устроили сегодня?       Повисает тишина. Намджун ошеломлённо моргает, затем затягивается остатками сигареты и щелчком отправляет окурок в урну. Юнги же дёргает уголок губ верх. А Сокджин старается не выказать своего волнения. Ему просто нужно как-то проскочить мимо них, и этот его вопрос дурацкий нацелен лишь на отвлечение внимания.       — Кулачки чесались, товарищ председатель, — альфа откровенно забавляется.       — Может быть поэтому Тэхён тебя и отстранил. Не возникало такой мысли? — сердце ёкает, и бета довольно поздно соображает, что такое, наверное, говорить не стоит.       Юнги вмиг скисает и смотрит исподлобья грозным взглядом.       — Не твоё, блять, дело, — хрипит он. — Твоё дело фестивальчики клепать и поглаживания по головке от учителей получать, книжный червь.       Сокджин поджимает губы, напрягаясь всем телом.       Супер. Просто классно! Для полного счастья ему как раз не хватало быть побитым Мин Юнги.       — Говорю, как есть, — Сокджин шмыгает носом, готовый в любой момент закрыться от удара.       Юнги, нахмурившись, делает выпад, и Сокджин, вздрогнув, отшагивает назад.       — Воу-воу-воу! Хён-хён-хён! — Намджун хватает друга за плечо и толкает назад, вырастая перед напуганным бетой.       А у того мир переворачивается вверх дном. Никогда ещё прежде предмет его любви не оказывался настолько близко. Он смотрит в карие глаза напротив, отмечая пятнышко на белке у самой кромки зрачка в правом глазу. Ещё он примечает крохотные веснушки на переносице и между бровями. Еле заметные, они рассыпаны на маленьком участке смуглой кожи, привораживая любого, кто только попадёт в их паутинку. Утягивают несопротивляющегося Сокджина ещё глубже на дно. Ах, как же хочется прикоснуться к ним, провести пальцем от одной родинки к другой и оставить на них след от своих губ.       Но вместо этого он делает ещё несколько шагов назад, вжимаясь в препятствие между ним и возможным убежищем, куда можно было бы убежать и спрятаться.       — Сокджин-а, — Намджун говорит холодным шёпотом, — не играй с огнём. Это опасно.       Юнги, не говоря больше ни слова, спрыгивает с крыльца и медленно шагает к главным воротам. Намджун же наклоняется ещё ниже, позволяя аромату своего одеколона окутать дрожащего всем телом Сокджина, подцепляет его подбородок указательным пальцем, приподнимая голову, чтобы выдохнуть прямо в лицо:       — Потому что рискуешь подпортить своё прекрасное личико, — и уходит, оставляя растерянного бету чуть ли не терять сознание от участившегося пульса.

***

      Чимин болезненно стонет, закрывая лицо руками и чуть отклоняя телефонную трубку от уха. На том конце папа без умолку причитает, не пытаясь даже выслушать своего ребёнка. Он позвонил буквально сразу же, как только медпункт покинул чёртов Мин, и, услышав неуверенное «алло» понёс всё, что только можно понести в этой ситуации. В дверь протискивается медбрат с коробкой, недоумённо глядит на омегу и хмурится, шёпотом спрашивая:       — А где второй пострадавший?       Чимин машет рукой на выход, а про себя думает, что Юнги уж точно тут не пострадавший. А получивший по заслугам. Медбрат, недолго думая, ставит коробку на свой стол и интересуется, а болит ли что-нибудь. Затем он молча осматривает всего Чимина, осторожно ощупывая, что-то записывает в свой журнал и оставляет лекарство со стаканом воды, наказывая выпить.       — И голова пройдёт? — с надеждой в голосе спрашивает его Чимин.       — Должна, — Ю кивает. — Тебе поспать надо, — бросает он напоследок и покидает кабинет.       А Чимин тем временем тщетно пытается переговорить собственного папу, вклинившись в его речь каким-нибудь словом.       — Это ж надо, а! Моего сына так толкнуть! Я покажу этому нерасторопному, где ему следует очутиться, покажись он мне только на глаза!       — Па, говорю же: я в порядке. Немного гудит голова и плечо ломит…       — Плечо! — взвизгивает омега прямо в динамик, заставляя Чимина закатить глаза.       — Хвэ, — выдыхает тот, точно зная, что как только он обратится к папе по имени, тот моментально придёт в себя. Так и происходит: папа смолкает. Чимин готов поспорить на миллион вон — ещё и палец прикусывает. — Прекрати кричать, а то давление опять повысится. Ещё и сердце заболит. Тебе нельзя так волноваться.       — Я имею право волноваться за сына, так? — Хвэ сопит прямо в трубку. — Ты такой хрупкий, боже. Дунь, и всё поломается. Тебе же танцевать ещё, Мин-и. Я потребую компенсацию! Эта семья выплатит всё до копейки! Понимаешь…       Чимин дальше не слушает. Он валится обратно на подушку, устраиваясь поудобнее, и запрокидывает голову так, чтобы можно было смотреть в окно без боли в шее. А там наконец летняя погода. Чанмачёль подошёл к своему завершению, асфальт просох, деревья встрепенулись, а трава позеленела ещё сильнее, хоть в воздухе ещё и ощущается сырость. Чимин не любит дожди, потому что они навевают тоску. Ему гораздо приятнее греться на солнышке, вдыхая горячий воздух и подставляя румяные щёку морскому бризу.       — И хоть директор и убеждал меня в мирном урегулировании, — тараторит на заднем фоне Хвэ, кажется вообще без пауз, словно дышать ему нет необходимости, — я уверен, что тебе причинён и моральный ущерб помимо физического, так что…       Дверь в медпункт скрипит, являя взволнованного Тэхёна. Омега распахивает рот, пальцем показывая вести себя тише. Альфа кивает и медленными, едва слышными шагами, заходит, в мгновение ока оказываясь рядом.       — Суд им обеспечен! Ты меня слушаешь?       — Да, па, конечно, — Чимин улыбается Тэхёну, стараясь показать хотя бы ему, что с ним ничего страшного не случилось.       — Что ж, — папа вздыхает, — мне пора работать. Никуда не уходи, не вставай и пей всё, что даёт врач! Ты меня понял?       — Угу.       — Целую тебя, обнимаю. Вечером заеду и заберу домой.       — Хорошо, — Чимин не спорит. Слишком напряжно. Хвэ сбрасывает вызов, омега тоже, бросив смартфон себе на бёдра. — Тэ! — он тянется к своему альфе руками и тот заключает его в мягкие объятия.       — Как ты тут? — шепчет Тэхён, поглаживая по спине.       — Живой. Немного плечо тянет.       — Медбрат сказал, что у тебя ничего не сломано, — альфа с тревогой в глазах заглядывает в его.       Чимина окутывает теплота. Он хватает Тэхёна за щёки, притягивая и чмокая в самый центр губ.       — О, вижу действительно ничего не сломано, — ухмыляется альфа, облизываясь.       Омега только усмехается. Ну и альфа. На вид весь такой приличный, что, взглянув на него, и не подумаешь даже, что немного заносчивый, пошлый и, да, очень горячий. Чимину иногда кажется, что первым не выдержит не он, Тэхён, а сам Чимин, набросившись на альфу голодным зверем. Если бы тот только знал, как возбуждает омегу вздёрнутая бровь, ухмылка или просто взгляд в его сторону, не говоря уже об откровенных прикосновениях и о сладких поцелуях. А что бы сделал? Набросился бы в ответ.       Чимин знает, что они ходят по краю, но по-другому пока не получается. Омеге страшно до ужаса. Страшно потерять себя, свою репутацию, свои чувства. Ведь нет никакой гарантии, что когда Тэхён получит от него то, что хочет, будет и дальше с ним таким галантным, беспокоящимся о нём чуть ли не каждую минуту и… желанным.       Тэхён от него отлепляется, притягивает к постели табурет и присаживается, не выпуская из своей ладони его. Глядит сверкающим взглядом, тем самым тревожа душу Чимина.       — Поговорим?       — Давай, — омега наконец выпивает предложенное ему лекарство, осушив стакан полностью. Так жажда мучила. И плюхается обратно в своё удобное положение.       — Что ты делал на лестнице?       Вопрос застаёт врасплох. Чимин наклоняет голову набок, шурша накрахмаленной наволочкой, и пытается понять, что под собой скрывает интерес Тэхёна. Он раздумывает, стоит или нет бить неудобным вопросом своего альфу в ответ, заминаясь на несколько секунд, однако Тэхён, пододвинувшись ещё ближе и склонившись над ним, будто заключая в подобие клетки, разрывает его размышления в клочья.       — Ты ведь подслушивал? Пожалуйста, ответь честно.       — Я спускался. Уроки ведь закончились, а мне в танцевальный зал нужно. Я же тебе вчера сказал, что теперь буду занят очень плотно на репетициях. И меня кто-то толкнул сзади. Только и всего. А что? Что я должен был подслушать? — омега вскидывает брови, ожидая ответного хода.       Что он скажет сейчас? Чимин был бы не против, если бы Тэхён ему соврал. Ему не хочется теребить эту тему, потому как понимает, что ему, омеге, лезть в разборки двух альф не стоит, тем более, когда это касается футбола. Он каждую минуту помнит, что для Тэхёна значит футбол.       Свобода. Страсть. Сила.       Три составляющих уверенного в себе человека, стремящегося к лучшей жизни: лучший омега, лучшая работа, лучшие детишки. В этом они с Тэхёном очень похожи друг на друга. И, наверное, именно поэтому год назад сошлись.       — Ничего, — выдыхает альфа, щекой опускаясь Чимину на грудь. И омега, стянув с альфы кепку, зарывается пальцами в его пушистые волосы, теребя пряди и задумчиво разглядывая потолок.       Вот и всё.       Никто из них двоих не хочет, чтобы с губ срывалось имя Мин Юнги. И это правильно. Чимин вовсе не готов беседовать с Тэхёном об этом придурке. Никогда не будет готов. Ему безумно неприятен этот человек, и позволять себе переживать или думать о нём верх глупости. Поскорее бы выпуститься. Вот-вот наступит та самая долгожданная пора, когда он не будет видеть это надменное лицо, не чувствовать на себе этот взгляд и не слышать этого голоса. Быстрее бы забыть, похоронить, искоренить раз и навсегда.       — Папа там рвёт и мечет, — омега хихикает. — Грозит в суд подать. Представляешь? Интересно, кто тот бедолага, которого ноги не держат?       Тэхён вдруг вскидывается, омега тянет губы в улыбке и продолжает:       — Я, конечно, тоже молодец. Не удержался на своих. Всё произошло так неожиданно и быстро, — его улыбка стирается с лица, а меж бровей закладывается складка. — Я вообще ничего понять не успел.       — Тебе нужно отдохнуть, — альфа с силой надавливает пальцами на переносицу, разглаживая морщинку и проводит ими вниз по изгибу носа, ткнув в кончик.       — Угу. Я б поспал ещё…       Тэхён оставляет след от своих губ на щеке и выпрямляется. Чимин зацепляет его спокойное лицо взглядом прежде, чем закрыть веки и пробормотав что-то несвязное. Уже проваливаясь в объятия Морфея, что так внезапно его поманили, будто по щелчку пальцев, он слышит шорох одеяла и неразборчивый шёпот.       А затем хлопок разрезает пространство и погружает его в глухую тишину.       Тэхён ушёл?       Вдруг Чимина пронзает осознание. А что, если Тэхён знает, кто его толкнул? Что, если его вопрос про подслушивание был задан неспроста? Тот человек сказал ему, да? Что Чимин стоял столбом на лестничной площадке и грел уши? Какой кошмар! Он так глупо соврал! Впервые за год, он обманул своего альфу. Омега стонет во сне, переворачиваясь и утыкаясь в подушку лицом.

***

      — Понимаете, — директор делает паузу, — Чимин — наш самый лучший танцор в школе. Его родитель разъярён, и я с ним солидарен.       — Я всё прекрасно понимаю, — соглашается отец. У Чонгука сжимается сердце при виде того, как отцу тяжело даются эти слова. — Но вы тоже поймите. Это всего лишь несчастный случай. Мой сын ни в чём не виноват.       Директор Ли щурится. Чонгук же неосознанно сжимает ладонь папы в тиски, отчего тот болезненно ойкает.       — Отчасти Вы правы. Но наказание он всё же понесёт. Тем более папа Чимина настроен очень агрессивно.       — Так вот в чём дело? — брови отца ползут вверх. — Вы не хотите слушать наши доводы… разумные доводы, потому что вторая сторона не хочет идти на компромисс? Директор, спешу напомнить, что Чонгук и Чимин всего лишь дети, и это могло случиться с кем угодно. Лестницы абсолютно везде и это всегда предмет опасности. Разве Вы не согласны?       — Послушайте, — вздыхает Ли, но замолкает, обречённо опустив голову.       Чонгук прижимается к папе всем телом и укладывает подбородок ему на плечо, наблюдая за отцом за его спиной. Он никогда раньше не видел альфу таким сосредоточенным, собранным. Дома отец другой. Любящий, внимательный и очень мудрый. Хотя, мудрость проглядывается и сейчас. Будь на месте альфа сам Чонгук он бы и слова не вымолвил, тем более не сидел бы и не отстаивал свою правоту.       — И что Вы предлагаете? Пак Ан Хвэ настроен…       — Я это понял, — обрывает речь директора отец. — В абсолютно любой ситуации есть шанс решить всё мирным путём. Переговорами, договорами, чем угодно. Могу ли я сам связаться с господином Пак и поговорить с ним напрямую?       Ли задумывается. Он переводит взгляд на Чонгука, хмурится, всматриваясь в его глаза.       — Хорошо, — произносит он чуть погодя и, черкнув что-то на стикере кислотно-розового цвета, протягивает его отцу. — Но как директор я должен принять меры. Всё же пострадал ученик.       — И каким будет Ваше решение?       Директор хмыкает и откидывается спиной на кожаное огромное кресло. Чонгук таких ещё никогда не видел.       — Отстранение на неделю. Это минимум.       Чонгук невольно всхлипывает.       — Мне кажется, это перебор, — встревает в разговор папа, ободряюще приобняв бету. — Мой сын обожает школу! К тому же не стоит забывать, что мой сын успешно участвует в этих Ваших олимпиадах!       — Это не мои олимпиады, господин Чон, — Ли трёт лоб. — Я ни в коем случае не пытаюсь принизить Вашего сына. Я озвучил минимум, повторюсь ещё раз.       — Да как Вы!.. — Сушим подбирается, готовый вскочить сию минуту.       — Дорогой, — отец останавливает его властным движением руки и смиренно произносит уже директору: — Что ж, на этом прошу нас простить.       — Я вышлю приказ об отстранении Чонгука Вам на электронную почту.       — Премного благодарен.       Чонгук выходит следом за родителями. Побитым щеночком он продолжает вжиматься в папу, ища ласки и доброго слова. Тот ему всё это даёт, и даже больше того. Все его причитания ласковым шёпотом, нежные поглаживания по плечу нацелены на то, чтобы успокоить, дать уверенности в том, что ничего здесь страшного нет.       — А вообще, — Сушим вскидывает подбородок, — это до безумия несправедливо. Тот ребёнок ведь в порядке?       — Ты всё прекрасно слышал, — только и отвечает отец, шагая впереди и не оборачиваясь.       — Пф!       — Пап, — Чонгук дёргает его за рукав, — я же виноват. Это из-за меня Чимину плохо сейчас.       — Я знаю, мой хороший, знаю. Но это так бесит.       — Суши-и-им, — страдальчески тянет отец.       — Ну что?!       Но отец не отвечает, покачав головой из стороны в сторону.       — Между прочим, ты тоже меня в школе с лестницы скинул, — фыркает папа.       — Сушим! — отец оборачивается, и Чонгук видит, как румянец трогает его скулы.       — Правда?! — загорается интересом бета. — Ой, а расскажите, как это случилось!       — Как, как…       — Сушим, боже, прошу тебя, — отец закатывает глаза. — Давай не здесь…       — Обожаю, когда ты стесняешься. А ты, сынок, приглядись. Вдруг в том омеге твоя судьба? Повторишь нашу с Ёгёном судьбу.       — Ну Суши-и-и-им, — стонет отец, отворачиваясь. Папа хихикает и, отпустив Чонгука, подцепляет Ёгёна за предплечье, притягиваясь к нему магнитом.       Они так и оказываются в холле, тихо переговариваясь и шутя.       — Мой Бог, Тэхён! — вскрикивает Сушим, вскинув руки. — Ты ли это?       Чонгук наклоняется, чтобы разглядеть человека, к которому обращается папа. И действительно: альфа стоит у доски объявлений, обернувшись на своё имя. Что-то тяжёлое окатывает бету, и он вприпрыжку нагонят папу, устремившегося к Тэхёну.       — Как ты вырос! — Сушим останавливается в нескольких шагах от альфы, восхищённо его разглядывая. Чонгук может прикинуть, о чём примерно сейчас думает его папа. — Ой, ну ты только глянь!       — Здравствуйте, — вежливо откликается Тэхён, поклонившись. — Очень рад Вас снова встретить.       Папа восторженно пищит, сверкая словно солнце.       — Ну жени-и-их! — тянет он. — Омега есть у тебя?       — Пап! — Чонгук, покраснев, хватается за локоть родителя.       — Есть, — мягко улыбается альфа, чуть склонив голову набок.       В его выражении мелькает нежность, которую он, видимо, чувствует по отношению к Чимину. К своему омеге. Чонгук задерживает дыхание, рассматривая некогда друга и подмечая ещё одну черту его характера. И это… то, что Чонгуку никогда не достичь. Нигде ему не найти такого человека, омегу, который будет думать о нём так, как думает сейчас Тэхён о Чимине.       — У-ля-ля, — Сушим прикрывает приоткрытый рот ладонью. — Ни следа от прежнего Тэхёна!       — О, Вы мне льстите, Сушим-щи.       Бета сжимает губы. Отчего-то становится не по себе.       — Сушим? — зовёт папу отец, остановившись у дверей.       Но вместо него к Ёгёну оборачивается Чонгук и непонимающе хлопает веками, завидев с той стороны стеклянных дверей прижимающегося к ним Сокджин-хёна. Он ещё не ушёл? Бета смотрит на циферблат своих часов, хмурясь.       — Тц, ну какой надоедливый, слушайте! — шуточно негодует папа, всплеснув руками. — Сушим то, Сушим сё. Ничего без меня не может!       — Это от любви к Вам, — тише обычного говорит Тэхён, заставляя Сушима смущённо хохотнуть.       — Да уж. Нужно постараться, правда? Чтобы найти подходящего для себя человека. И с лёгкостью терпеть его капризы всю оставшуюся жизнь. Согласен? — шутливо отзывается папа, махнув рукой.       Альфа кивает и прощается с Сушимом довольно легко и беззаботно, а бета отчего-то задерживается. Он переводит взгляд от отца к стенду и удивлённо вскидывает брови. Скукоженная листовка фестиваля приклеена до того криво и несуразно, что Чонгуку хочется нервно усмехнуться, но он лишь прикладывает к ней ладонь и прижимает её, ощущая кожей каждую складочку на бумаге. Хён такой милый. Так приклеить, конечно… Обида пронзает бету, и он кривит лицо. Он, Чонгук, так подвёл Сокджин-хёна.       — Ты ничуть не изменился, — слышит он со стороны Тэхёна, и поворачивается к нему. — Всё такой же неуклюжий.       — Извини.       — Тебе не передо мной нужно извиняться, — Тэхён хмыкает так, что Чонгуку ничего не остаётся кроме как потупить взгляд.       — Ты прав, — он суёт руки в карманы брюк, переминаясь с ноги на ногу. — М-м-м. Как Чимин?       Тэхён жмёт плечами и больше не произносит ни слова, прожигая Чонгука осуждающим взглядом. Хотя… таким взглядом он смотрит на него практически всегда. Или это Чонгуку только кажется? Повернуть бы время вспять. Или попросить Бога, чтобы они с Тэхёном оставались друзьями, как это было в средней школе. Узнать бы, почему Тэхён, повстречав Чонгука здесь, в старшей школе, так холоден к нему.       С лестницы неподалёку выныривает медбрат, нервно теребя распахнутый халат. Он обводит взглядом школьный холл, останавливаясь на читающем какую-то газету охраннике, скользнув по входной группе, чуть вздёрнув бровь, и наконец обращает своё внимание на них.       — Вы не видели Мин Юнги?!       — Я видел, как он ушёл минут пять назад, — отвечает ему Тэхён.       — Ох! — омега бледнеет. — Я ведь ему лекарств не дал! И ушиб не намазал! И вообще… — он делает паузу, — не пожурил за неуклюжесть! Один с лестниц летает, второй бьётся о бетонные стены щекой, что за молодёжь нынче! — медбрат фыркает, притопнув, и разворачивается в сторону медпункта.       Тэхён молча отворачивается к объявлениям, всем своим видом показывая, что он больше разговаривать не намерен. А Чонгук, поморгав ему в спину, спешит к выходу, бросив тихое «пока». Там, на крыльце, папа уже успел поговорить с Сокджин-хёном, разузнать его адрес и уговорить отца на то, чтобы они довезли бету до дома. Всю дорогу хён молчит, отвернувшись, но всё же благодарит и плавно покидает салон отцовской Мазды, так и не посмотрев на Чонгука.