***
— Чимин, пожалуйста, задержись, — слова учителя математики звучат громко и безапелляционно. Омега вмиг ощущает себя некомфортно. Он в ответ лишь кивает и, собрав все свои вещи, машет рукой друзьям-одноклассникам, и те моментально испаряются из стремительно пустеющего кабинета после последнего на сегодня урока. — Что-то случилось? — Чимин жуёт губу, теребя за спиной кончик своего ремня пальцами. Его нечасто вот так оставляют на разговор тет-а-тет, и обычно такого рода беседы не подразумевают счастливого финала. Высокий, но не худой учитель-альфа, от которого всегда пахнет дорогим парфюмом, а о цене его костюмов можно только догадываться, глядит на него немного надменно. Чимин этот взгляд выдерживает, мысленно хваля самого себя. — Случилось, — спустя долгую минуту молчания, наконец слышит он ответ на вопрос. — Твои оценки по моему предмету оставляют желать лучшего. Поэтому это я должен спросить у тебя: что-то случилось? Чимин вздыхает. Вот оно что. — Думаю, я могу объяснить. В последнее время руководитель танцевального клуба собирает репетиции к городскому конкурсу четыре раза в неделю, — омега переводит дыхание и продолжает: — Я не успеваю… — Насколько мне известно, Хосок назначил репетиции в таком количестве только с этой недели. А твои оценки начали падать ещё месяц назад. Чимин, — учитель подаётся вперёд, — ты ведь идёшь на лучшего ученика, и я бы не хотел, чтобы из-за плохих оценок твой путь прервался. Математика для второго года старшей школы, безусловно, несколько сложнее, и попустительски относится к предмету всё же не стоит. Понимаешь? — Понимаю. Я правда сожалею. — Постарайся устранить эту проблему. Ты умный мальчик, тебе это под силу. — Хорошо, — Чимин склоняет голову. Альфа выпрямляется, смотрит, сощурившись, и вдруг шёпотом добавляет: — Я понимаю, танцы очень важны для тебя. Но не нужно забывать о приоритетах. Или, как минимум, распределить своё время так, чтобы учёба заняла первое место. Омега поджимает губы. — Что ж, — альфа отшагивает назад, — не смею больше тебя задерживать. — До свидания, — Чимин чуть кланяется и торопится покинуть до безумия тошнотворный кабинет. Мало того, что в приоткрытые окна ветер практически не задувает, и весь урок он думал, как бы не умереть от невозможной духоты, так ещё и учитель знатный душнила. Чимин кашляет в сторону, обводит взглядом опустевший коридор третьего этажа и, медленно шаркая пятками белых кед, приближается к лестницам. С грустью глядит на ступеньки, остановившись. За спиной хлопает дверь, и омега стремится побыстрее скрыться с глаз математика, если это, конечно, он смачно захлопнул дверь в класс, очевидно, его покинув. Наглость — не лучшее качество человека. Чимин это знает очень хорошо. Его старший брат часто прибегает к наглости, а папа, затуманенный любовью к нему, словно не замечает этого. Омерзительно. Спустившись на два пролёта и обогнув перила на втором этаже, Чимин краем глаза замечает, что кабинет школьного совета открыт нараспашку, а за столом председателя сидит, судя по комплекции, Сокджин, подперев рукой подбородок. Омега дёргается, но вмиг передумывает: у него своих дел невпроворот. Чимин глядит на наручные часы и, кивнув самому себе, преодолевает ещё один пролёт, но замирает, услышав фразу знакомым голосом: — Срать я хотел! Омега сжимает пальцами холодные перила. — Да неужели? — отвечают вторым голосом, и Чимин хмурится. — Ага, — судя по интонации, Тэхён усмехается. — Какой же ты козёл. Чимин знает об этом? — Юнги произносит имя омеги с придыханием. — Не лезь к нему. — А что, если не перестану? — Тогда и скамейка запасных попрощается с тобой. Чимин ахает, зажав ладонями рот. Что происходит? — Шантаж? — рычит Юнги. — Вот так ты решаешь вопросы, да? — Не вопросы. А проблемы, Юнги. Называй вещи своими именами. — Верни меня в команду, ещё раз повторяю. Какого хуя, Тэхён? Тебе яйца жмут или чё? — Нисколько. — Правда? Чё-то мне подсказывает, что жмут ещё как, — Юнги делает паузу, и Чимин чувствует, как глубоко в груди рождается что-то страшное, холодное и пугающее. — Чимин ведь не даёт тебе, я прав? — Сукин ты сын! — Тэхён повышает голос. За углом от лестницы на первом этаже слышится шорох. Омеге кажется, что ещё чуть-чуть и они подерутся. Потому он маленькими шажками начинает спускаться, пытаясь успокоить встрепенувшееся сердце. Нет, испугавшееся. — Давай! Давай ударь меня, блять! — хрипло вскрикивает Юнги. — Молодые люди! — вмешивается чей-то голос. Возможно, охранника. А может и проходящего мимо учителя. — Прекратите немедленно! Копошение за углом переходит в интенсивную стадию. Чимин не знает, перейдёт ли ссора в драку, но страх за Тэхёна почему-то тонет в совсем другом чувстве, которое он объяснить не в состоянии. Его ноги будто врастают в бетонный пол, пальцы соскальзывают с перил, и он вдруг расслабляется всем телом, дрожа. Омега кусает губу, ощущая внутри себя зияющую дыру. Что плохого он сделал? Почему? Зачем? Он всего лишь… всего лишь… Он не успевает собрать свою мысль воедино, как за спиной слышит короткий испуганный выкрик, но сообразить не успевает, и ему в спину прилетает что-то болючее, с силой толкая его вперёд. Чимин, растерянно взмахнув руками, впечатывается щекой в стену, громко охает от боли и оттого, что собственные ноги запутываются друг в друге, и он, дезориентированный и напуганный, летит куда-то в сторону, кубарем скатываясь по ступеням вниз. Единственное, что он успевает понять перед тем, как получить первый удар по лопаткам, перевернувшись, это как взметнувшиеся в воздухе разноцветные листочки бумаги окутывают его стремительно падающее тело. Лёжа на площадке первого этажа, Чимин тяжело выдыхает, чувствуя моментально вспыхнувшую боль по всему телу. Поплывшим взглядом он цепляет три пары ног, устремившиеся к нему. А ещё, перед тем, как провалиться в темноту, слышит собственное имя, произнесённое до того громко, что в ушах рождается звон чудовищной громкости. Когда Чимин распахивает веки, белый потолок словно убегает от него вверх, раздуваясь. Он непонимающе хлопает веками и дёргается, простонав. Омега пытается рассмотреть, где находится, но тело так ноет, что у него ничего не выходит. Тогда он обессилено роняет голову на мягкую подушку и прикрывает веки. Как же болит везде… Ужасно. В мыслях формируется одно лишь слово «танцы», и он снова дёргается. На этот раз практически садится на постели, но голову простреливает тягучей болью, заполняя её гулким грохотом, и омега с громким стоном хватается за неё одной рукой. — Лучше пока не двигаться, — фраза разрезает звенящую тишину, заставляя крупно вздрогнуть. Чимин находит причину звука сразу, медленно повернувшись. — Медбрат скоро вернётся. Омега пробегается цепким взглядом по сидящей на соседней постели школьного медпункта фигуре и останавливается на наливающемся практически на всю щёку синяке под левым глазом. — Кто это тебя? — язвительно интересуется Чимин. Его голос звучит бесцветно, еле слышно, но альфа всё прекрасно слышит. Это видно по его нахмурившимся бровям. — А ты бы под ноги-то смотрел, булочка, — так же язвительно возвращают ему. Чимин сжимает челюсти. Как же злит! Безудержно. Он ещё раз смотрит на фингал и хмыкает. — Хорошо же мой альфа бьёт. Прямо в цель, согласен? — и глядит прямо в глаза, пытаясь поймать хоть какую-нибудь недовольную реакцию, но Юнги его разочаровывает и в этот раз. — А подслушивать нехорошо, — небрежно бросает альфа. О чём это он? Они орали практически на весь первый этаж… Юнги сползает с койки, кладёт на тумбочку мешочек со льдом, который он всё это время прижимал к щеке, но возникновению синяка это не помешало, и своей ковыляющей походкой проходит мимо него к двери. Затем останавливается, смотрит на Чимина через плечо несколько секунд и шипяще произносит: — Передай Тэхёну, что мы ещё не закончили, — и, нажав на ручку, выскальзывает из медпункта, оставив Чимина одного с вопросами в голове.***
Чонгук шмыгает и повторяет в который раз: — Я не специально-о-о-о!.. — Никто тебя не обвиняет, — успокаивает его Сокджин, склонившись к плачущему нему. — Я… я з-запнулся-я-я-я-я! — бета взвывает, утыкаясь в ладони. — Я н-не х-хоте-е-ел… — Всё хорошо, слышишь? Эй, Чонгук, — Сокджин тянет его за запястье и пытается заглянуть в глаза. Но Чонгук ему не даётся, отворачиваясь. Ему безумно стыдно. — Успокойся. Это довольно сложно сделать. До сих пор перед глазами Чимин, пытающийся сгруппироваться в полёте над ступеньками. Тогда, в ту секунду Чонгуку, у которого сердце ушло в пятки, в мгновение ока упавшему на колени и широко распахнувшимися глазами смотрящему на развернувшуюся, словно в замедленной съёмке, картину, показалось, что школьная лестница — это тот самый хребет стегозавра, готовый проткнуть Чимина насквозь. Так страшно ему ещё никогда не было. — Давай так, — Сокджин садится рядом на лавку, — ты успокоишься, и мы поговорим, ладно? Тебе нельзя замыкаться в себе. Ты мне веришь? — Д-да… — Вот. Ты молодец. Чонгук вытирает рукавом рубашки слёзы и поднимает взгляд, встречаясь с чужим, который буквально прожигает его насквозь, словно раскалённым прутом. Бета моргает, слёзы вновь текут по щекам. — Боже! — недовольно вскрикивает Сокджин, вскочив и встав перед Чонгуком. — Ты можешь сделать лицо попроще? Я только смог его успокоить! Но Тэхён, стоявший напротив теперь уже председателя школьного совета, лишь громко хмыкает. — Знаете, — встревает Хосок, прислонившийся к стене рядом с Чонгуком. Как он здесь оказался, бета упустил, — это может случиться с каждым. Хорошо, что Чимин ничего не сломал. — Лучше молчи, — шипит Тэхён, и Хосок примиряюще вскидывает руки. Дверь в приёмную директора, где Чонгук ждал папу, которого вызвали сразу же, как только потерявшего сознание Чимина унесли в медпункт, приоткрывается, и в помещение заглядывает медбрат. Он окидывает взглядом всех находящихся здесь и, не найдя того, кого ищет, отшагивает назад. Но его останавливает встрепенувшийся Тэхён. — Господин Ю, скажите, как Чимин? — Ох, — молодой на вид омега останавливается, посмотрев на альфу, — всё хорошо, он пришёл в себя. Я дал ему лекарства и осмотрел ещё раз. Видимых травм нет. Полагаю, он отделался всего лишь ушибами. А Вы не видели Мин Юнги? Он сбежал из медпункта. — Извините, — бросает Тэхён и стремительно покидает приёмную. Медбрат переводит взгляд на оставшуюся троицу. — А вы не… — Нет. Он сюда не заходил, — отвечает Хосок. — О, хорошо, — омега краснеет щеками и скрывается за дверью, оставляя после себя шлейф цветочных духов. — А он милый, — усмехается Хосок, выхватив телефон из заднего кармана джинсов. Что-то печатает и улыбается, когда телефон пиликает. — Что ж! — он отталкивается от стены и выхватывает с небольшой стопки бумаг рядом с продолжающим тихо плакать Чонгуком листовку фестиваля. — Тренировку никто не отменял. А это я, пожалуй, возьму. Танцевальный обязательно представит свою витрину, — и, очаровательно подмигнув Сокджину, испаряется в один короткий миг, звучно хлопнув тяжёлой дверью. — Меня отчислят? — спустя несколько секунд молчания спрашивает Чонгук. — Глупости. С чего ты взял? — Сокджин садится рядом с ним, приобнимая за плечи. — У Чимина танцы… а вдруг он больше не сможет танцевать?.. — громко шмыгает носом, не собираясь останавливать свой плачь. Слёзы намочили школьные брюки на коленках, глаза наверняка красные, нос распухший, а слова даются с большим трудом. Но ему так больно. За Чимина. Не за себя. — Ты слышал, что медбрат сказал? Что Чимин в полном порядке. Он отдохнёт и всё вернётся в своё русло. Будет танцевать себе, как ни в чём не бывало. Чонгук, пожалуйста, не накручивай себя зря, — хён прижимает его к себе, зарываясь ладонью в взлохмаченные волосы. — Самое главное, знаешь что? — Что? — Что ты извлечёшь из этой ситуации урок и начнёшь, наконец, смотреть под ноги. Чонгук вскидывает голову, непонимающе хлопая веками. — О! — Сокджин вздёргивает брови. — И плакать перестал, смотри-ка. — Хён! — дует губы бета и не больно шлёпает хёна по руке. — Нельзя мне поручать такие задания! Я ничего не умею. — Это не так, — качает головой Сокджин. — И ты прекрасно это знаешь, — он тыкает указательным пальцем ему в грудь. — Вот здесь живёт очень светлая душа. Она сияет. Словно звёздочка на небе. Поверь мне, я это вижу каждую нашу встречу. Поэтому никогда не говори о себе плохих слов. Понял? Чонгуку горько. Он падает в объятия хёна, обнимая его за шею. Тот чуть прихлопывает по спине, успокаивая. Сокджин-хён теперь в глазах Чонгука не только старшеклассник, старший по школьному совету, но и верный друг, что не первый раз говорит ему такие безумно смущающие вещи. И ведь правда. Помимо того, что Чонгука считают выскочкой, он ещё и сам по себе неуклюжий. В прошлую субботу он так и объяснил побледневшему папе, почему его ладони разодраны: запнулся и упал оземь. А сегодня вот это. Папа очень сильно расстроится. Бета сильнее сжимает хёна при мысли об этом. Ему всегда думалось, что расстраивать папу или отца — это не про него. Однако последние несколько дней, как назло, доказывают обратное. И от осознания своей никчёмности ещё и в отношении семьи очень грустно. Появившийся спустя ещё несколько минут, в течение которых Чонгук успокаивается, выпивая принесённый хёном стакан воды, папа коротко ахает при виде сына, а зашедший следом отец хмурится, отчего Чонгуку видится самое страшное. И он пускает слёзы вновь. — О, мой мальчик! — вскрикивает Сушим, заломив руки и кинувшись к бете. — Ты не ушибся? Моё ж ты солнышко! Я так перепугался! — он хватает Чонгука за руки и ласково сжимает его ладони в своих. Бета разглядывает в уголках его глаз крупинки влаги и всхлипывает. — Ну-ну, боже мой, не плачь… — Вы уже приехали? — голос директора отвлекает папу от копошения вокруг Чонгука. Полненький и низенький бета цепляет взглядом каждого присутствующего и останавливается на Сокджине. — А Вы свободны, Сокджин. Пожалуйста, проходите, господа Чон. — О, да-да, — спохватывается Сушим, тогда как отец ровной походкой безмолвно проходит мимо них. — Ты же тот самый Сокджин, председатель школьного совета, о котором мой сынок болтает без умолку? — обращается он бете. — Пап, — краснеет Чонгук, потянув папу за рукав футболки. — Ну что? — фыркает Сушим. — Д-да, — Сокджин-хён теряется, вжимая листовки в себя сильнее. Это видно по напрягшимся рукам. — Это я. — Па-а-ап! — стыдливо тянет бета, вскочив и сильнее потянув папу к кабинету директора. — Да подожди ты! — Сушим? — из-за двери выглядывает отец, вздёрнув брови. — Ох, ладно, — сдаётся папа, и Чонгук выпускает его из захвата. — Вот, держи, — и омега протягивает Сокджину шоколадную конфету. — Спасибо тебе за заботу о моём сыночке. Бета вспыхивает стыдом. Он зацепляет папу за локоть и кидает в хёна умоляющие взгляды. Вот всегда так! Папа раз за разом ставит его в неловкое положение перед друзьями или товарищами. Хоть вообще ему ничего не рассказывай! Ни о Тэхёне, ни о Намджуне, ни о Сокджине, ни о ком-либо ещё. Он их всех запомнит, проанализирует и поворкует с ними при первой же встрече, причём так, будто он с ними знаком много лет. — Да нет, — произносит Сокджин, благосклонно принимая маленький подарок. — Это Вам спасибо за такого Чонгука. Он замечательный. Наверное, весь в Вас, — произносит он, заставляя папу Чонгука смущённо выдохнуть и захихикать. А Чонгук вздрагивает, во все глаза смотря на хёна. Он не верит тому, что видит. Вообще, Сокджин-хён всегда сдержан в эмоциях. Поначалу Чонгука это смущало, но по мере сближения он понял, что хён такой сам по себе. Он никогда не интересовался, а Сокджин не спешит рассказывать о себе больше, чем то, что и так знает вся школа: председатель школьного совета, бета, красив и обходителен, отлично сложен физически. О нём шепчутся, безусловно, порождая различные абсурдные слухи и теории, но Чонгук знает точно: хён очень добрый и умный. Самый-самый хороший из всех его хёнов. Однако сейчас… прямо сейчас, стоя напротив папы, Сокджин вздёргивает уголки губ вверх, формируя еле уловимую улыбку. Но отчего-то эта улыбка, впервые за полтора года знакомства скользнувшая по безупречному лицу беты, такая грустная, что Чонгука прошибает холодный пот. — Сушим! — Ой, да идём мы! — спохватывается папа и, развернувшись, хватает шокированного сына, совсем не замечая его растерянности от увиденного, и машет рукой на топчущегося отца. — Ворчун! Всего хорошего Вам, Сокджин, — обращается он к хёну напоследок, толкая сына впереди себя. — Приходите в гости как-нибудь. Чонгук успевает лишь помахать Сокджину на прощанье, прежде чем того скрывает из виду тяжёлая дверь директорского кабинета.