Глупцов хоровод

      Летние закаты — это нечто потрясающее. Небо порой окрашивается в такое разнообразие красок, что кажется, будто это всё ненастоящее. Как сейчас: на горизонте расплываются, наслаиваясь друг на друга, и ярко-красный, и бледно-жёлтый, немного зеленцы и щепотка розовинки. Сокджину щемит в груди, когда он разглядывается такое великолепие природных оттенков. Сквозь приоткрытое окно еле слышно тянет сыростью, чьей-то руганью со стороны детской площадки и неуверенностью беты, который, склонившись к подоконнику, размышляет о словах отца, прозвучавших сегодня как гром среди ясного неба.       Не то чтобы Сокджина это каким-то образом тяготит. Он просто не понимает, что должен ответить. «Хорошо» или «я не хочу»? Как вообще ему на это реагировать? Он ведь никогда не…       Бета вздыхает, ероша ладонью свои смоляные волосы. К проблеме поступления, фестивалю, внезапно прибавляется ещё одна проблема, которую Сокджин решить не в состоянии.       Дверь в его комнату коротко скрипит, отвлекая от дум. Он медленно поворачивается и глядит на отца, мнущегося у порога. На худом лице читается беспокойство, и Сокджин кивком разрешает войти. Всё-таки здесь его обитель, небольшое убежище, где он хранит все свои тайны, свои дневники и свои чувства к человеку, которого любить не должен. И потому отец всегда осторожно заходит, смущённо переминаясь на длинных, практически атлетических ногах, прекрасно зная, что сын может разозлиться, если переступить порог без разрешения.       Бета, развернувшись, опирается поясницей о подоконник, промаргивая непрошенную влагу, скопившуюся за те минуты, которые он провёл за усиленным раздумыванием. Отец, как и он, молчит, бегло оглядывая идеально прибранное помещение, поджав губы и кивая, словно восхищаясь. Однако он прекрасно осведомлён, что у Сокджина чистота буквально в крови. Она везде: в комнате, рюкзаке, в кабинете совета. Но только не в его душе, о чём альфа, слава богу, не подозревает.       Сокджин, выдерживая паузу, скользит взглядом по фигуре отца и еле слышно хмыкает. Он, Сокджин, весь в него: высокий, худой и безудержно красивый. Вот только эта красота не спасла альфу и не спасает его сына. Потому что и того, и другого наградила лишь страданиями.       Отец, сложив руки за спину, проходит по комнате и останавливается у кровати. Несколько секунд бегает по серому покрывалу взглядом и переводит его на бету, что вздрагивает, вдруг осознав, о чём именно сейчас пойдёт речь.       А ведь он ещё не готов.       — Я не знаю, — выпаливает Сокджин, прежде чем альфа скажет хоть что-нибудь.       — Джин-а, — выдыхает отец. Он жмурится, отворачиваясь. — Я не прошу дать ответ прямо сейчас. Я просто хочу, чтобы ты знал и понимал, что рано или поздно это всё равно случилось бы.       — Я не знаю этого человека, — непоколебимо звучит в ответ. Вот только хозяин этих слов сглатывает большой ком обиды, стараясь не расплакаться перед отцом, как в далёком детстве, когда тот не мог купить ему понравившуюся игрушку.       — Он твой папа, — мягко снова повторяет отец фразу, сказанную около часа назад, стоило только Сокджину закончить с посудой после семейного ужина. — А ты его сын.       — Я твой сын, неужели ты не понимаешь? — в сердцах произносит бета, сжимая руками край подоконника.       Неверно! Ну как же так?! Он — Ким Сокджин, сын Ким Хёну. А тот человек, который зовёт себя его папой, когда узнал о неизлечимом диагнозе сына, просто-напросто развёлся с мужем, бросил годовалого Сокджина без сожалений на попечение альфы и завёл новую семью. Вот так легко, словно это не он вынашивал ребёнка под своим сердцем девять месяцев, рожал в болезненной агонии, потому что ребёнок весил гораздо больше обычного, выкармливал, убаюкивал…       И сейчас этот человек хочет с ним познакомиться. Спустя почти восемнадцать лет. Познакомиться с собственным сыном… Уже звучит как бред сумасшедшего.       — И ты это одобряешь? — тихо вопрошает бета, уронив голову на грудь.       — Джин-а, — голос отца звучит отдалённо. В нём чувствуется точно такая же обида. Но отчего-то альфа совсем не осуждает бывшего мужа. А ведь с тех пор он работал как проклятый, чтобы прокормить сына, обеспечить его необходимым медицинским уходом, и больше не смог полюбить омегу. — Я понимаю…       — Нет, ты не понимаешь! — Сокджин взрывается.       — Пожалуйста, не волнуйся, тебе нельзя, — беспокоится отец, подскочив к сыну поближе. В шоколадных глазах альфы отражается закат за спиной беты, а последний, всхлипнув и поняв, что позорно пускает слёзы впервые за последние несколько лет, прячет своё лицо. — Сынок… — шершавая ладонь касается плеча Сокджина, чуть сжимает сквозь ткань домашней просторной футболки. — Он… Минджэ — твой папа, и он хотел бы исправить свою ошибку. Когда он связался со мной, я был настроен скептически, но он плакал… Рыдал, как ты сейчас, — отец прислонился лбом ко лбу Сокджина, приобнимая того за плечи. — Понимаешь? Минджэ очень сожалеет. И, как ни странно, я ему верю.       — Нет, — шепчет Сокджин. — Передай ему моё «нет». Я не хочу его знать.       — Хорошо, — на удивление отец не спорит. Только методично гладит его по предплечью. — Ты выпил лекарства? — заглядывает в глаза.       — Да.       — Молодец, — альфа оставляет поцелуй на макушке сына. — Ух, какой ты у меня уже высокий! — шутливым тоном произносит он.       Сокджин только шмыгает, утирая запястьем щёки, и смотрит в ответ несколько сконфуженно. На что отец мягко улыбается, и бета задаётся вопросом: а такая ли у него самого красивая улыбка?       Уже после того, как альфа покидает его комнату, он наклоняется к настольному зеркалу и разглядывает собственное отражение. Жмёт указательным пальцем на кожу щеки, потом подбородка, следом лба и хмурит брови. Затем он плюхается на стул, откидываясь на спинку и расслабляясь. Если подумать, то он не совсем похож на своего отца лицом. Значит, в нём есть и черты того человека. Получается косвенно, но так или иначе, они знакомы, так ведь? Сокджин снова смотрит в зеркало и поджимает губы. Нет, не может такого быть. Он, сын своего отца, в большей степени похож именно на него и простить предательство такого рода не в состоянии.       Не за себя, с ним всё понятно, а за красивого альфу, который так и не смог разлюбить предателя.       Сокджин плюхается лицом в подушку, постанывая от приятной мягкости своей постели. А утро наступает так внезапно, что заспанный бета вскакивает с одеяла, теряясь в пространстве. Будильник разрывается трелью. В дверь стучат, неуверенно просовывая такую же помятую мордашку и, проморгавшись, спрашивают:       — Выспался?       Сокджин чешет оголившееся плечо и кивает.       — Собирайся, отвезу в больницу.       Бета снова уверенно кивает и машет рукой на отца, мол, да, я всё понял, и тот ускользает из виду. Сокджин выключает будильник, фокусируясь на времени.       Точно. У него сегодня приём в Сеульской больнице Асан, а он совсем об этом позабыл. Напрочь вылетело из головы. Даже стыдно. Отец столько денег тратит на все его ежемесячные приёмы с целью контроля, необходимые для поддержания состояния дорогущие лекарственные препараты и, соответственно, сами поездки в столицу.       Одевшись, бета выплывает из комнаты, стыдливо понурив взгляд.       — Твой любимый ягодный чай, — альфа ставит перед ним большую кружку с ароматной жидкостью, и Сокджин вдыхает божественно сладкий запах. — И я блинчики напёк. По рецепту из интернета. Решил разнообразить завтрак.       — Спасибо.       — М-м-м, — мнётся, пряча глаза за чёлкой, так удачно спадающей на лоб, когда не уложена в обычном для отца рабочем стиле, — прости, что вчера не смог позавтракать с тобой. Работа.       Сокджин не может злиться на такое. Потому что знает, что работа — гарант его собственного здоровья. Однако ему по-прежнему тревожно. Сердце болит за отца, который вот уже восемнадцать лет делает всё возможное, чтобы Сокджин мог жить так, как живёт большинство здоровых детей. И вместо ответа он только лишь улыбается, придвигая к себе кружку с чаем.       Сидя в автомобиле отца, он снова задумывается над тем, за что судьба так несправедлива с ними обоими. Он цепляется взглядом за прохожих, идущих по тротуару этим субботним утром, за деревья и кустарники, за рисовые поля, появившиеся сразу, как только они выезжают из Мунсана, и всё думает, думает, думает.       — Ты предупредил своего классного руководителя, что тебя сегодня не будет? — нарушает тишину отец, не отрывая при этом глаз от дороги. Салон его старенького автомобиля изредка оглашает едва слышный скрип, отчего Сокджин каждый раз морщится.       На прозвучавший вопрос бета прыскает, повернувшись к нему.       — У третьеклассников по субботам уроков нет, отец. Но я предупредил, конечно, - врёт он довольно убедительно. Что ж, придётся поставить учителя уже перед фактом, улучив минутку и написав ему личное сообщение.       — Да? — тот удивлённо вздёргивает брови. — А в моё время и по воскресеньям иногда уроки ставили. Эх, современность! — он задорно улыбается, обнажая ровный ряд зубов. Сокджин засматривается. — Знаешь, — продолжает альфа, — не беспокойся за университет. Выбери тот, который тебе по душе. Не волнуйся за оплату, ладно?       — Это жестоко, — фыркает бета, отворачиваясь.       — Возражаю, сын. Чему я тебя учил, а?       Сокджин закатывает глаза.       — Ничего не знаю, — наконец отвечает он, потянувшись к ручке двери, когда автомобиль паркуется на подземной стоянке больницы. — Какой выберу, такой и выберу. Тебе придётся смириться.       — А вот это поистине жестоко! — наигранно ругается альфа, ставя машину на сигнализацию. Он нагоняет Сокджина по пути к лифтам. — Я хочу, чтобы ты потом не пожалел.       Бете почему-то вдруг кажется, что эти слова сказаны отцом с толикой боли, однако думать об этом очень не хочется. Он нажимает на кнопку нужного этажа и прислоняется плечом к металлическим стенкам, вслушиваясь в размеренное дыхание альфы, и морально готовится провести весь этот солнечный, уже не дождливый день в стенах медицинского центра.

***

      Коридоры школы унылые. По мнению Чимина, их можно как-то разнообразить цветом или узором, но нет. Те выкрашены в скучные пастельные цвета. Учителя вторят им, сливаясь своими нарядами, проплывая мимо, благо не делающих ему замечания, в отличии от уронившего стопку учебников Чонгука. На что омега тянет уголок губ вверх, продолжив следовать своим маршрутом. Он, закинув рюкзак на спину, спускается по ступеням на первый этаж и коротко взвизгивает, когда чья-то рука хватает его за локоть и затягивает в тёмный закуточек под лестницей. И омега хочет выдать простыню ругательств, но его останавливает мягкий, бархатный и ставшим родным за последний год голос.       — Это я.       — Тэхён! — Чимин шлёпает его куда достаёт и фыркает, обижаясь.       Он перепугался насмерть практически и чуть не позволил себе вспылить на своего альфу. На что тот только сильнее притягивает его к себе, зажимая вплотную к стене.       — Щекотно, — хихикает омега, обвивая ладошками мощную шею.       — Я соскучился, кроха, — шепчет Тэхён, горячо выдыхая на вспыхнувшую щёку омеги.       Чимин тоже. Потому он, не стесняясь, тянется за поцелуем, который вмиг из невинного превращается в тягучий и мокрый. Омега вздыхает, простонав, и хватает альфу крепче, пальцами вжимаясь в ткань его грубого школьного пиджака. Они не виделись почти сутки, и это очень сильно влияет на них обоих. В особенности на Тэхёна, который с каждым разом становится всё напористее и напористее. Но стоит Чимину напомнить о договорённости, что до выпуска никакого секса, то тут же берёт себя в руки и с серьёзным видом нашкодившего котёнка заявляет, что больше такого не повторится.       Однако это повторяется и сейчас.       Альфа перехватывает его за талию, впечатывая в стену, и забирается под пиджак, ощупывая по линии ремня брюк. Он губами перехватывает верхнюю губу Чимина, посасывая, заставляя последнего потеряться в приятных ощущениях, а затем дарит короткие поцелуи острой линии челюсти омеги, отчего, как он прекрасно знает, Чимин тает за долю секунды.       — Стой, стой, — омега судорожно хватает ртом воздух, пытаясь отдышаться. Этот альфа… — Стой, Тэ!       — Ещё немного, — отвечают ему шёпотом и Чимину ничего не остаётся, кроме как повиноваться.       И действительно, Тэхён, пройдясь по изгибу шеи носом, отлипает от него, тяжело дыша. Замолкает, но омега слышит его дыхание и всё ещё чувствует его руки ровно точно так же, как всё ещё ощущает на себе его красивые губы с милой родинкой на контуре. Чимин продолжает обнимать его и кладёт на плечо подбородок.       — Тэхён…       — Я купил нам билеты в кино, — говорит альфа, пальцами зарываясь в осветлённые волосы и ероша их. — Жаль, не на последний ряд.       — Тэ! — возмущённо пыхтит омега, в очередной раз ударяя в грудь Тэхёна. Тот, похихикивая, перехватывает его руку за запястье и целует каждый пальчик. — Проказник, — Чимин снова сам находит чужие тёплые губы и чмокает их, зажмурившись.       — Зайду завтра за тобой? Надо же как-то налаживать контакт с твоим папой, м?       Омега краснеет. И хорошо, что тут темно — Тэхён не заметит кончиков его ушей. Он смущённо опускает взгляд. Неужели Тэхён готов идти на такое? Войти в его семью? То есть, как будущий муж?..       — Не надо, — тараторит Чимин, наваливаясь на альфу всем своим весом. — Давай подождём ещё.       — Ладно, — альфа примирительно гладит его по голове.       Они быстро прощаются, потому что Тэхён вдруг вспоминает о тренировке. Сегодня она у него, оказывается, тоже длительная, как и у Чимина. А он, выдыхая, ладонью отталкивает от себя тяжёлую дверь танцевального зала. На него сразу же обращают внимание буквально все присутствующие. Он громко приветствует тех, с кем сегодня ещё не пересекался, и проскальзывает в сторону раздевалок, ярко сияя.       Наконец танцы!       То, что поистине приносит ему удовольствие.       Омега думал об этом всё то время, что сидел на скучных уроках, записывая в свой маленький блокнотик, в каких именно моментах себя подтянуть, чтобы на следующем уроке блеснуть перед учителем багажом знаний. Он быстро переодевается и выходит, сразу натыкаясь на Хосока.       — О-па! — тот сияет ярче солнца. — А я всё гадал, придёшь ты или нет!       — Ну хён! — обиженно топает ногой омега, надувая щёки. — Я ведь…       — Да-да, я знаю, — но его прерывают на полуслове и, улыбаясь, прихватывают под локоть и ведут в зал, где уже выстроились танцующие с Чимином танец для городского конкурса, а остальные участники клуба оккупировали зал по краям, усевшись прямо на пол. — Что ж! — Хосок хлопает в ладоши, оставляя омегу в середине площадки. — Настал самый важный момент для всех нас с вами, — он цепляет каждого присутствующего взглядом. — И чтобы мы с вами выступили на должном уровне, нам с вами придётся эти две недели тренироваться ещё усерднее.       В зале стоит мёртвая тишина, когда Хосок делает паузы и обводит танцоров, стоявших перед ним, светящимися глазами.       — Помимо сред и суббот, я принял решение собирать вас по понедельникам и пятницам.       По помещению прокатываются недовольные возгласы. И только лишь Чимин с гордостью принимает эту новость. Он намерен победить в этот раз, тем более Хосок для выступления выбрал танец, придуманным омегой лично, поэтому отдаст себя этим тренировкам полностью. Сделает всё возможное для достижения поставленной несколько месяцев назад цели.       — Ну, ну, — успокаивает возмущающихся Хосок, примиряюще подняв руки. — Так того требует искусство! Ну, вы же понимаете? — он широко улыбается, причём так, что возмущение моментально стихает. — Отлично! Так давайте же начнём, — альфа удовлетворённо кивает. — Гёк, музыку, плиз!       Кто-то вмиг вскакивает с места где-то рядом с Чимином и бросается к магнитофону. Омега провожает маленького, немного несуразно сложенного новичка и хмыкает. Но вскоре забывает об этом и с первыми аккордами любимой мелодии погружается в неё, в танец, в самого себя. Он видит, как восхищённо за ним наблюдают первокурсники, Хосок и как завистливо смотрят те, кого для этого танца не отобрали.       Чимин двигается плавно, со свойственной ему пластикой, отдаётся душой и телом. Раз за разом, как только музыка повторно озаряет собой танцевальный зал. Он потеет только на третьем прогоне, тогда как остальные уже на втором, и Хосок позволяет сделать паузу. Омега плюхается там, где стоял, и загнанно дышит, потянувшись к предложенной соседом бутылочке воды.       — И всё-таки, — к нему присоединяется Хосок, — не могу в толк взять, откуда только ты такой гибкий взялся?       Омега прыскает прямо в горлышко бутылки, проливая воду на себя.       — Тебе рассказать раздел биологии про размножение, хён?       Зал разрывает хохотом, смущая альфу. Но спустя секунду тот хохочет вместе со всеми.       — Шутка удалась! — Хосок ему подмигивает, толкнув плечом в плечо. — Признавайся, кто научил?       — Если я скажу, что мой альфа?       — У-у-у! — тянет Хосок, а потом, переменившись из игривого альфы в руководителя танцевального кружка за долю секунды, хмурится, вскакивает и громко провозглашает: — Так, всё, хватит. Давайте ещё два прогона, — и принимается тыкать пальцем в поднимающихся танцоров. — Хан! Плавнее! Что ты как рыба на льду! Гоню, а ты не спеши! Крути головой-то иногда, смотри на соседей своих! Юн, а ты чего, а? Я тебе ещё в среду что сказал? Работай над своей артистичностью! Где улыбка?! Работаем, работаем, ребятки!       И Чимин снова принимается за работу с усердием, которое, как очень точно говорит ему папа каждый раз видя его спонтанные танцы посреди гостиной, проглядывается абсолютно в каждом движении. И омега с этим высказыванием совсем не спорит. Он лишь позволяет мелодии вести своё тело так, как она того желает. Отдаётся ей так, как, кажется, никому и никогда больше не отдавался. Даже Тэхёну.       После нескончаемого потока репитов у Чимина кружится голова. При этом он очень удовлетворён. Смотря на довольно кивающего Хосока, понимает, что первое место на конкурсе им обеспечено. Альфа отпускает конкурсную труппу уже когда начинает темнеть, а тренирующихся параллельно с ними новичков оставляет ещё на полчаса. Это Чимин узнаёт, когда выскальзывает из раздевалок, разморенный контрастным душем, сладким запахом своего геля для душа и тянущим чувством счастья после прочтения сообщений от Тэхёна. Ему безумно приятно, что хоть альфа и занят сегодня допоздна на тренировке, но так или иначе, находит время ему написать.       Хосок кивает ему, махнув рукой новичкам. Те, спотыкаясь, вмиг устремляются к раздевалкам, улюлюкая.       — Ну что, как ты? — первое, что спрашивает альфа, поравнявшись с омегой и вперив руки в бока.       — Нормально, — Чимин жмёт плечами.       — Тебе бы в следующий раз один прогон пропустить и посмотреть, как танцуют остальные. У меня есть подозрения насчёт одного.       Чимин недоумённо вздёргивает брови. Он сам выбирал себе команду из самых лучших в их клубе. Отчего бы кто-то мог танцевать не так, как надо? Потом кивает, уже нахмурившись, и плетётся к выходу.       — Не забудь! — Хосок кричит ему вслед. — Понедельник!       Омега взметает ладонь, не повернувшись, и покидает танцевальный зал.

***

      Стопка аккуратных пачонов возвышается на тарелке, обласканная восхищённым взглядом Чонгука. Тот, затаив дыхание, водружает последний приготовленный им чон и на ощупь отключает плиту. Вокруг него продолжает скворчать, парить, голоса членов кулинарного клуба разносятся по просторному помещению школьной кухни, а он наклоняет голову и внимательнее разглядывает свой кулинарный шедевр на сегодня. Чоны одни к одному, их края практически ровные, толщина идеальная для того, чтобы насладиться их вкусом вдоволь за один укус. Чонгук испытывает восторг, проводит тыльной стороной по лбу, смахивая с него пот от жара, исходящего от плит соседей, которые всё ещё возятся со своими лепёшками.       — А ну-ка, ну-ка! — руководитель кружка подскакивает к нему и на пару с ним охает и ахает от красоты и идеального цвета чонов. — Какое идеалити, Чонгук! — заместитель директора, а по совместительству и его муж, родивший ему уже двоих детей, хлопает в ладоши и лучезарно улыбается. — Шедевр!       — Правда? — сияет бета.       — Ну конечно, дорогой! — омега чуть ли не подпрыгивает. — Правду говорят: пол человека никоим образом не влияет на его умение готовить! Молодец! Просто умница! — он, продолжая похлопывать, осыпает Чонгука комплиментами под шепотки со стороны.       Кто-то разделяет мнение заместителя, кто-то просто молчит, моргая и не совсем понимая, что такого в обычной стопке блинов, а кто-то, бета уверен, потом, после занятий клуба, мстительно его толкнёт на пол. Но сейчас будущее его не беспокоит. Он сам находится в состоянии некой эйфории, потому что ему безумно нравится готовить. Когда Чонгук занимается этим делом, он полностью погружается в процесс, забывая о внешнем мире. Папа в шутку зовёт его «мой поварёночий малыш», а Аён с удовольствием уплетает готовую еду за обе щёки, то и дело нахваливая брата. А ещё бета знает много рецептов на ходу и в будущем мечтает о своём собственном небольшом месте, где он будет готовить в своё удовольствие, хоть сутками напролёт, радуя людей вкусными блюдами.       Да, он хотел бы поступить на кулинарное дело после выпуска из школы.       Чонгук прибирает своё рабочее место. Затем, когда с готовкой заканчивают и остальные, он пробует блинчик и зажмуривается. Ну какой вкусный! Идеальная прожарка: и тесто приготовилось, и лук хрустит. Бета аккуратно складывает все свои чоны в контейнер, захлопывая тугие пазы крышки, и ещё раз любовно глядит на них сквозь прозрачные стенки.       — Пожалуйста, дорогие мои, не забывайте о нашем следующем занятии в среду! — руководитель кружка ласково обводит всех взглядом, лучезарно улыбаясь. — Как обычно, жду вас всех после уроков в четыре часа дня! Будем с вами делать дальгону. Так что надолго мы не задержимся, — омега облизывает губы, слизывая розоватый блеск. — Ох! — прикасается к губам пальцем. — Совсем забыл… В общем, ребята! — обращается он к занятым уборкой омегам и бетам, коих в кружке целых двое, и замолкает, о чём-то раздумывая.       Чонгук кивает ему, тем самым давая понять, что он готов уйти домой. Ему бы успеть к ужину. Уж очень хочется, чтобы родные попробовали его кулинарное творение.       — Чонгук, — обращается к нему заместитель директора, легонько коснувшись плеча, — ты очень умелый. Для беты это очень удивительно, — и утягивает в угол, подальше от рабочей зоны. — Никогда не думал связать жизнь с кулинарией?       Бета теряется, раскрывая рот от удивления. Он ведь никому не говорил о своих планах!       — Думаете… — он мнётся с секунду и продолжает бодрее: — у меня получиться? Я же не омега.       — Ерунда! — фыркает руководитель. — Мир меняется. И мнение о бетах тоже меняется. Вот смотри, — он притягивает Чонгука к себе ближе. Тот смотрит на него во все глаза, отмечая про себя, что, несмотря на возраст, омега выглядит очень даже красивым. — У меня сыновья — омега и альфа. Они очень деручие, покоя нет! И иногда я думаю, что было бы хорошо, родись у меня два беты. Знаешь, почему? — Чонгук отрицательно мотает головой. — Потому что беты — само умиротворение. Они неконфликтные, способные, обучаемые и вопреки всем этим дурацким стереотипам могут оплодотворить омегу, — он тыкает бете в кончик носа, и Чонгук заливается краской, ощущая мгновенный дискомфорт. — А вот альфы, например, очень амбициозные и ужасно эгоистичные. Вот. А у тебя всё получится! Ты очень способный бета, — руководитель дарит улыбку и вдруг спохватывается: — Ох, надо позвонить мужу, чтобы забрал младшенького из детского сада, — и принимается шарить по карманам, напрочь забывая о существовании Чонгука, чем тот и пользуется, ускользая из кабинета клуба.       Бета прощается с пьющим чай прямо в холле школы охранником и только делает шаг на улицу, как его тут же больно толкают в спину. Не ожидающий удара Чонгук накреняется, громко ойкнув, но второй удар между лопаток всё решает: он улетает с крыльца и падает на колени, уперев ладони в землю. Боль простреливает всё его тело, и бета стонет, оседая. Так и знал. Как же всё предсказуемо.       — Больно? — спрашивает кто-то. Голос подозрительно знаком, однако Чонгук старается не думать об этом. Вместо этого он сжимает губы, сверля взглядом упавший рюкзак и выпавший из рук контейнер с чонами. — Я спрашиваю: больно?!       Бета заторможено кивает и непроизвольно сжимается, боясь повторения толчков. Коленки и ладони ноют. Он мельком осматривает свои колени — брюки целые, слава богу. Значит, папа уже не спросит, что случилось. И это хорошо. Остаётся придумать, как объяснить разодранные ладони.       — Выскочка! — слышит он второй голос.       — Подлиза, — а это кто-то третий.       Все трое смеются, обступая Чонгука со всех сторон. Он жмурится, собираясь с силами. Бежать.       — Вы чё делаете, придурки? — врезается в их смех вопрос. Обидчики резко замолкают, а Чонгук распахивает веки.       — Юнги-хён, это… — начинает кто-то.       — Чё устроили тут, спрашиваю, — не унимается Юнги. Чонгук этот вечно уставший хриплый голос узнает с самых первых нот. — Не лупи на меня, а то всеку, — Чонгук слышит его шаги, приближающиеся со стороны футбольного поля. — На вопрос отвечай, омега.       — Мы это…       — Какое, блять? Чтобы бить людей, должна быть веская причина, ты не в курсе? Сосать по туалетам научились, а простые истины не знают. Совсем уже поохуевали, — последнее слово альфа произносит с нажимом, и обступившие Чонгука омеги отшатываются на несколько шагов назад. — Да хули пялитесь? Бегите, нахуй, пока ноги стройные эти ваши не повыдергал! — и в довершение Юнги яростно топает ногой, и трое безмолвно пускаются наутёк.       Чонгук тянется к своему контейнеру, отряхивает его от пыли и кладёт себе на колени. Поднимает голову и натыкается на изучающий взгляд Юнги. На том спортивная футбольная форма, и, по идее, он сейчас должен быть на тренировке, ведь, судя по доносившимся с площадки звукам, она в полном разгаре. Однако бета вспоминает, что вчера Намджун-хён сказал ему, и сочувственно складывает брови домиком. Непонятно только, кому больше сочувствует сейчас: Юнги-хёну или себе.       — Не реви.       — Я не… реву, — заикаясь, отзывается Чонгук. Но предательские слёзы всё равно устремляются вниз по щеке. Он их смахивает пальцами, которые потом вытирает по бёдрам, не глядя. — А т-ты… чего тут? — бета шмыгает носом, не спеша подняться на ноги. Просто сидит и глядит на грозно возвышающегося над ним Юнги. — Х-хён, — добавляет он обращение и удивляется тому, как вмиг смягчается чужое лицо.       — Да так. Шёл за водичкой и услышал возню.       — В школу? У вас же кулер в раздевалках.       — Вот всё ты знаешь! — недовольно шикает Юнги и отворачивается. — А этот урод всё видел и не вмешался, — кивает он на обзорные окна в школьный холл.       Чонгук оборачивается и, моргая, видит, как охранник тушуется и делает вид, что их не замечает.       — Спасибо тебе за помощь, — благодарит он, отворачиваясь от здания школы.       — Вставай, — хён протягивает бете руку, и тот с опаской вкладывает в неё свою ладонь. — Ничего себе, словно омежья, — удивляется Юнги, когда поднимает Чонгука на ноги одним слитным рывком и крутит чужую ладонь, недоумённо разглядывая. — Ты точно бета?       Чонгук театрально обижается, хоть ему до сих пор страшно общаться с Юнги вот так, расслабленно. Он отряхивает коленки, печальным взглядом зацепляет ноющие от боли ладони, кожа которых покраснела и кое-где лопнула. Осторожно хватает свой рюкзак, водружает на спину за обе лямки и, наконец, обращает всё своё внимание к контейнеру. Сначала потрясывает, пытаясь определить, всё ли там цело, и, затаив дыхание, открывает крышку, чтобы с разочарованием взглянуть на разломанные блины.       — Чё это? — суёт свой нос Юнги.       — Пачон. Готовили сегодня в кулинарном. Я быстрее всех справился, учитель меня похвалил. На самом деле никто не любит выскочек, ведь так? — и вздыхает, водружая крышку контейнера на место. — А меня считают именно таким.       — Кто? — безучастно бросает Юнги, но ответить не даёт. — Чё закрыл-то? Дай куснуть похвалу эту твою, — и проворными длинными пальцами, которые Чонгук впервые видит так близко, подцепляет торчащий в сторону паз и тянет на себя.       Юнги жуёт задумчиво, глядя куда-то в сторону, а Чонгук наблюдает за ним. Он хочет прочитать на его лице хоть что-нибудь, но то всё такое же безэмоциональное, что понять что-либо очень сложно. Остаётся уповать на слова, хоть те не всегда понятны бете. Ожидание затягивается, и Чонгук опускает глаза.       — Наверное, вкус испортился, — бубнит он, сверля взглядом надломанные чоны. Какие-то сломались пополам, от каких-то отпали маленькие, неровные кусочки. — Когда они целые, они, мне кажется, вкуснее.       — Вкусно, — наконец говорит хён.       — Правда? — Чонгук вскидывает голову, ощущая внутренний трепет.       — Я никогда не вру. Запомни, — он щёлкает Чонгука по носу.       — Спасибо, — бета протягивает контейнер Юнги. — Хочешь, возьми ещё.       — Слушай, — альфа переминается, — надо и Намджуну дать попробовать, не против? — и тыкает большим пальцем себе за спину. — А то он там пашет, аки злой лось, голодный, как чёрт с косой и потный, как сирена из болот.       Чонгук прыскает в ладошку.       — Ну чё?! — щетинится Юнги и выглядит при этом очень мило.       — Ничего, — улыбается Чонгук. — Идём, — и обходит альфу, устремляясь к футбольному полю.       Если не судьба похвастаться перед папой приготовленным блюдом, то хотя бы накормит голодных футболистов. Это тоже неплохо. Шелест кроссовок, раздающийся за его спиной, оставляет приятный осадок на душе. Сегодня Чонгук узнал, что Юнги-хён, оказывается, бывает не только хулиганом, но ещё и заботящимся о своём друге альфой.