Проблемы Поттера и устранитель его проблем

      «… Когда, коснувшись кубка, мы перенеслись на кладбище, у меня замерло сердце. Заметив странную тень, выходящую из-за деревьев, с чем-то в руках, рефлексы сработали быстрее мозгов. С помощью Акцио я призвал кубок, и он полетел в рядом стоящего Седрика. Он мгновенно все понял и попытался меня ухватить, но я увернулся.       То, что было дальше, я так и не смог никому рассказать. В курсе произошедшего лишь те, кто там присутствовал. Даже сейчас, пытаясь поведать свою историю дневнику, у меня не перестают дрожать руки, сердце гулко стучит, а перед глазами с нереальной чёткостью предстают воспоминания, словно я всё ещё стою на том кладбище. Но я выдержу, я должен. Мне нужно излить пережитое хоть куда-нибудь, потому что эмоции слишком долго копились внутри. Боюсь, что еще немного, и меня окончательно сломает.       Питер, по велению того, что осталось от Риддла, оглушил и связал меня. Я не сразу понял, что произошло. К тому времени у меня была ранена нога, и магия поспешно пыталась ее вылечить, что было весьма болезненно. А сознание пыталось перебороть шок, отказываясь воспринимать реальность.       После жуткого ритуала, который я был вынужден наблюдать, Волан-де-Морт возродился, и начался мой персональный ад. Получив новое тело, Риддл первым делом созвал тех немногих последователей, которые остались на свободе. Я узнал Крэбба, Гойла, Нотта и Малфоя. Еще были Крауч и Каркаров. И, если Крауча Том, пусть и по-своему, но даже похвалил, то Каркарова пообещал уничтожить за его трусость и предательство.       Пока Риддл рассказывал свою историю о годах, проведенных в виде обозленного духа, я благодарил Магию за то, что ему не удалось навредить кому-то ещё кроме Квиррелла. Оставив в покое соратников, Тёмный Лорд обратил всё внимание на меня.»       Я остановился. Воспоминания и эмоции волной накрывали меня, и я судорожно считал про себя до десяти, сжимая и разжимая заледеневшие пальцы. Я почти не чувствовал фаланги, но мой внутренний огонь разгонял кровь, и вскоре, почувствовав покалывание в кончиках пальцев, продолжил. Глубоко вдохнув, я решил во что бы то ни стало закончить с этим сегодня. Я же чертов гриффиндорец!       «Том выплеснул на меня всю свою ярость и ненависть. Его злость выражалась в Круцио, Секо и проклятьях плети. Такое изощренное применение колюще-режущих заклинаний ещё поискать надо. Но я должен был выдержать, хотя тело медленно превращалось в фарш из костей и мяса, а в глазах всё расплывалось от боли. Невыносимые страдания никто не собирался прекращать, Пожиратели поддерживали своего Лорда и при любом удобном случае толкали меня под лучи его заклятий. Уворачиваться было почти нереально. Через каких-то пять минут я насквозь промок от собственной крови, и Риддл великодушно решил сделать паузу в истязании. Но куда же без пафоса? Меня вызвали на дуэль. Я не смел и надеяться на такую удачу. Это был мой шанс.       Ноги не хотели держать, но я встал, стараясь перевести дыхание, и со всей оставшейся гордостью принял вызов. У меня получилось задушить страх и взглянуть Риддлу в глаза. Ему это не понравилось. Не нравилось, что я не боюсь его, что не молю о пощаде, что стискиваю зубы после каждого пойманного заклинания. Он дал право мне, как слабому, нападать первым. Моё положение не позволяло раскидываться такими щедрыми подарками. Мне это было очень даже на руку. Я медленно поднимал палочку дрожащей рукой, но направляя не на него, а чуть в сторону, на змею, свернувшуюся в кольца по правую сторону от хозяина. Заклинание Адского пламени легко слетело с губ. Никто не успел ничего понять, когда рептилия за пару секунд рассыпалась в пепел. От мысли, что ещё один крестраж был уничтожен, по телу пронеслась волна облегчения, и на летящую Аваду я уже смотрел спокойно, не стараясь уклониться. Я принял свою смерть.       Сейчас раны перестали болеть и я смог, пусть и спустя целый год, обрести относительный покой. Хотя я отчаянно не хотел умирать, но иного пути все равно не нашел.       Тогда же по нелепой прихоти судьбы я смог вновь открыть глаза, и обнаружил себя в странном белом пространстве вместе с осколками Риддла.       Один выглядел как большой окровавленный эмбрион, второй же был мальчиком лет четырех и вполне осознанно смотрел на меня. Без ненависти или обиды. Так дети смотрят на взрослых, которых не знают, но пытаются разглядеть в них что-то свое, родное. Заглянув в его глаза, я осознал, что всё получилось. Волан-де-Морт смертен, и его убьет директор, у которого, я был уверен, хватит на это сил. Но фраза маленького Тома обескуражила. Он будто отмер при звуке моего облегченного выдоха и сказал, что закончить всё должен именно я.       Голос ребёнка прозвучал весьма неожиданно, а когда до сознания дошел смысл его слов, то меня охватило отчаяние. Мини-Том, не дожидаясь пока я приду в себя, быстро схватил меня за руку и приказал со всей детской серьезностью назвать его полным именем. Невинная улыбка будто загипнотизировала меня и я сделал то, что просили. В следующую секунду я завороженно лицезрел, как наши сцепленные руки стали воплощением льда и пламени. Мою объял огонь, но маленькая ладошка словно не давала ей сгореть своим холодом. Том улыбнулся, рассматривая наши переплетенные пальцы, и с непонятной радостью сказал, что я живой. Его лицо в тот момент было олицетворением невинности, зарождая во мне иррациональную жалость.       Следом произошло то, что по началу привело меня в ужас. В нашей белой пустоши появились еще три силуэта: молодой парень и двое мужчин лет сорока и шестидесяти на вид. Они выглядели немного потрепанно, и были очень похожи друг на друга: черные волосы, синие глаза и правильные черты лица. Меня тряхнуло от осознания. Все они были крестражами, о которых не было ничего известно.       Странным образом в их взглядах чудилась благодарность, никто меня ни в чем не винил. Я вспомнил про крестражи в дневнике и медальоне, которые должны были попасть сюда раньше всех. Но мои мысли прервали. Тяжелая ледяная рука одного из мужчин легла мне на плечо. Обернувшись, я понял, что тот каким-то образом знал, о чем я думаю. Он покачал головой, а я с кристальной ясностью понял, что он имеет ввиду. Те двое давно ушли. Мужчина убрал ладонь, и мне стало немного спокойнее.       Как оказалось, я рано расслабился. Мини-Том, отпустив меня, радостно запрыгал на месте и сказал, что надо привести последнего. А затем его ладошки с неожиданной силой толкнули меня назад.       Я очнулся на той же поляне, в пожеванном теле, лежа на животе. А потом раздалось шипение Лорда. Он приказал Малфою проверить, жив ли я, и это подсказало мне, что со времени нашей «дуэли» прошло всего ничего, и я дернулся. Наступила гробовая тишина, в которой я, покачиваясь и чувствуя нарастающую боль во всем теле, встал и упрямо посмотрел на Риддла. Его еле слышная фраза о том, что это невозможно, показалась забавной, ведь я думал ровно о том же.       Росчерки заклинаний снова осветили тьму. Несмотря на плачевное состояние, я почти успешно уворачивался или отбивался. Казалось, часть мозга, отвечающая за панику и страх, ненадолго выключилась. Хотя Снейп бы сказал, что она никогда и не включалась. Улучив момент, я по всем правилам вызвал Риддла на дуэль, где победитель получает всё. Видимо, моя уверенность его огорошила, и он согласился. Я незамедлительно поставил купол вокруг нас, мне не нужны были сюрпризы. Вероятно, мой противник тоже уже плохо соображал, потому что я, например, не стал бы соглашаться на дуэль с человеком, который в очередной раз не умер от Авады. Но он позволил ненависти управлять собой. Следующие наши заклинания столкнулись, вызвав резонанс, который я оборвал, направив оба на верхнюю часть купола. Используя секундную растерянность Риддла, пустил в него Адское пламя. Как и змея, он сгорел за секунду. Даже криков не было.       В этот момент вся магия поверженного врага перешла ко мне. Но я был не в состоянии по достоинству оценить «приз», потому что после поглощения такого количества силы, самоисцеление стало намного эффективнее, что сопровождалось жуткой болью. До слез, хрипов и белых пятен перед глазами. Выронив палочку и сжавшись на земле, я старался перетерпеть то, как встают на место кости, и пытаются срастись лоскуты кожи. Магия усиленно латала самые опасные повреждения, угрожающие жизни. Вокруг всё ещё стояли Пожиратели и, наверно, не верили в произошедшее, раз не пытались сразу сбежать или добить меня.       Всё закончилось также неожиданно, как и началось. Помню, как обмяк на сухой траве еле дыша, легкие горели из-за недостатка кислорода, боль накрыла сознание темной пеленой. Помню, как в поле зрения появились блондинистые волосы. Люциус Малфой подлетел ко мне первым. Немного сфокусировав взгляд, я подметил, что гордый аристократ выглядел весьма напугано, но мне было плевать. А после взмаха его палочки я погрузился во тьму.       В следующий раз я очнулся в Больничном крыле весь перебинтованный, с раскалывающейся головой и болью, пекущей глаза. Мне очень хотелось пить, а лучше вовсе никогда не просыпаться. На мои хрипы и стоны прибежала мадам Помфри и чем-то напоила, что существенно облегчило жизнь.       Не хочу вспоминать последующую околесицу с репортерами, директором и учителями. Всё это уже не важно. Напишу только основное. Оказалось, под видом Грюма весь год преподавал Барти Крауч-младший. Его раскрыл директор, после чего Барти был поцелован дементором. Это именно он заколдовал кубок и подбросил в него мое имя. После того как Седрик вернулся, он всем рассказал, что я в опасности. Как меня найти никто не знал, а когда пытались придумать решение проблемы, произошло чудо, явившееся в лице Люциуса Малфоя со мной на руках. Меня поместили в Больничное крыло, а мистера Малфоя пригласили в кабинет директора, но тот не стал пояснять никому подробности. Кстати, это он меня обо всём и проинформировал. Люциус почувствовал через метку, что я очнулся, и поспешил ко мне.       В нашу первую «официальную» встречу после моего пробуждения он запечатал двери медкрыла, чтобы никто посторонний не мешал. Хотя пришлось впустить Крэбба, Гойла, Нотта и Каркарова, как сопричастных. Разговор велся между мной и Малфоем, остальные держали рот закрытым. От его вопросов, что делать дальше, я отмахнулся. Меня это совершенно не волновало. Только попросил, чтобы он сам придумал, о чём будет плести журналистам про то, как он нашел меня и, чтобы всю вину скинули на Питера, который был пойман и находился в зачарованной стеклянной банке в виде крысы. Мистер Нотт лично туда его запихнул. Я позволил не впутывать остальных в эту историю, и оставить в ней меня, Барти и Питера. Петтигрю подкорректировали воспоминания и он помнил из тех событий лишь то, что было нужно. На вопрос: «Почему?» — я так и не смог ответить. Просто решил, что так надо и все. Дальше — больше. Люциус осмелел и попросил их отпустить, сняв метки, а я, не мешкая, согласился. Я примерно догадывался, как снять метку, за что опять же спасибо библиотеке Блэков. Правда, у многих таких знаков были свои заморочки, но хоть какая-то инструкция была.       Риддл подошёл к вопросу изощренно и просто одновременно. Чёртов гений! Метку мог снять только говорящий на парселтанге и только тот, на чью магию она завязана. То есть, если бы я попробовал, пока он был жив, у меня бы ничего не вышло. А еще он бы смог узнать, кто пытается ее снять и кому. Проблемы были бы у всех. Благо, мне досталась его магия, так что затруднений не последовало. Каждая змея послушно уползала в череп, который потом исчезал.       Я чувствовал, как что-то внутри меня обрывается, как рвется нить связи с каждым из тех, кому убирал этот жуткий рисунок. В конце Каркаров чуть не расцеловал меня, но его остановило сбитое дыхание и кровавые бинты на теле «спасителя». Когда мадам Помфри вышла проверить пациентов, у неё лопнуло терпение, и, не церемонясь, она выгнала всех сиятельных Лордов из помещения, а мне дала снотворное…»