ночи укрыты в колыбели революцией.

где-то вдалеке закукарекал петух. за окном шумел дождь, стуча по крыше с неистовой силой. было раннее утро, и муравьёв еле разлепил глаза, пытаясь понять, что происходит и где он. в ушах ужасно звенело, голова раскалывалась от малейшего движения, будто её хотели расколоть на две части. тихо поворчав, серëжа перевëл взгляд на мишу, который почему-то лежал у него под боком. рыжеватые волосы растрепались и смешно падали на закрытые глаза. серëжа скользнул взглядом по торсу, заново изучая чужое тело и отпечатывая в своей памяти каждую родинку, синяк или шрам. рукой коснулся чужих локонов, убрал с лица и немного поменял положение, из-за чего боль пронзила его в очередной раз. серëжа не хотел будить этого рыжего кота, но всё равно коснулся сухих губ, чувствуя, как приятно ему становится, как тепло от дыхания, как колятся чужие усы. все эти, казалось, несущественные вещи вдруг становятся такими важными, что хочется застыть в этом моменте, никогда больше отсюда не вылезать и остаться навсегда рядом с мишей. без всяких рисков, без революций, без крови. без ненависти. бесстужев немного дергаëт носом, приоткрывая один глаз. он видит серëжу рядом с собой, и лицо освещает самая прекрасная улыбка. в ней та детская искренность, живущая в мише, а ещё любовь. настоящая, которую нужно почувствовать хотя бы раз в жизни, чтобы навсегда. чтобы до боли в сердце от расставаний, чтобы до слёз радости от встреч. до бешеных оргазмов, удовольствия, чтобы от одной улыбки любимого хотелось смеяться от счастья. миша ничего не говорит, в горле неприятно пересохло, он просто целует в нос. серëжа подставляет губы, и миша хрипло смеётся, притягивая старшего за подбородок ближе. поцелуем насладиться он не успевает, потому что бесстужев быстро отстраняется и приподнимается, начиная потягиваться. — вот теперь действительно доброе утро, — сказал миша, хитро поглядывая на серëжу. несмотря на то, что у серëжи болело почти всё тело, из-за миши утро стало добрым. из-за миши всё всегда было хорошо, тепло и приятно. мелькнула неприятная мысль о том, что нужно вставать. серëжа сразу помрачнел, но поднялся, начиная собирать одежду с пола и попутно сразу натягивать на тело. миша молча наблюдал, любуясь изгибами и красивыми рельефами. кожа иногда немного блестела на свету солнца, лучи которого изредка заглядывали в окно. — я был бы рад куда больше, если бы ты носил обтягивающие брюки всегда, — миша чуть разочарованно прошёлся глазами по свободным и слегка мешковатым штанам, в которых серëжа уж слишком зачастил ходить. муравьёв усмехается и садится к младшему. — это ещё зачем? — конечно он знал ответ. у миши хитро сверкнули глаза, он улыбнулся и подсел к серëже ближе, вылезая из-под одеяла. голое тело сразу обдало холодом, поэтому бесстужев забрался в объятия крепких рук. они держали получше всего, были надëжнее любых укреплений и грели лучше огня. — задница мне твоя нравится. *** в небе просветов не видно. чёрные тучи заполонили всё пространство, от чего настроение само по себе ухудшалось. мало того, что придётся ехать под дождём, так ещё и навязчивые мысли противно залезали в голову. серëжа в очередной раз затянулся. тлеющий огонëк загорелся сильнее и снова чуть остыл от очередного порыва ветра. муравьёв немного задрожал от холода, грязно ругаясь. мужики грузили вещи, от чего слышалось кряхтение и скрип старых досок. они о чëм-то переговаривались, иногда искоса поглядывая на серëжу, будто догадывались о чём-то. а вдруг они каким-то чудесным образом узнали о восстании? или о них с мишей? вдруг они подслушали? серëжа смерил их суровым взглядом, и мужики сразу стушевались и ускорились. нет, не могли они узнать никак. даже если бы и узнали или донесли, кто бы им поверил? никто крестьянам не верит. вот поэтому и нужна революция, чтобы простой люд тоже уважали и считались с его мнением. это казалось невозможным и даже чем-то фантастичным, но ведь могло такое произойти. однажды россия вспрянет ото сна, он верил в это. и не только он. вещи наконец были погружены. мужики быстро отчитались о работе, получили по монете и быстренько убежали, пока их барин не надавал им по шапке. серëжа докурил, бросая окурок на землю и притаптывая его. на душе всё ещё было мерзко. миша устроился в многочисленных тëплых одеялах. всë таки стояла прохладная весна, а болеть сейчас было очень не кстати. он посмотрел на муравьёва, достающего из портсигара ещё одну сигарету. серëжа мог выкурить две сигареты подряд, только когда очень сильно нервничал и его терзали сомнения или просто навязчивые мысли. миша знал его слишком хорошо. всегда спокойный, порой даже холодный и рассудительный серëжа сейчас выглядел потерянным. он не докурил, со злости бросая сигарету и поспешил к телеге. бесстужев сразу спрятался, ничем не выдавая то, что он подглядывал. он почувствовал, как серëжа устроился рядом, и тяжело вздохнул. — трогай, — сказал серëжа, и послышался удар. лошади заржали и рванули вперёд, оставляя под копытами лишь клубы пыли, а после и маленькую деревеньку. может быть, в столице всё пойдёт более гладко, дождь перестанет, и он сможет хорошо обдумать, что делать дальше. дорога была отсюда до петербурга не особо далекой, часа четыре езды, но из-за дождя заняла все пять. бесстужев лежал молча, и, кажется, вообще задремал. глаза у него были закрыты, грудь размеренно вздымалась, а ресницы слегка подрагивали. серëжа удивился, что вообще это заметил, учитывая тряску. дождь пока шëл не сильно. муравьёв вздохнул, укрывая младшего пледом. *** роскошная комната, украшенная различными затейливыми картинами, обитая плиткой с витиеватыми узорами, встречала военнослужащих ароматом терпкого вина. на столе стояли бутылки, стоящие, несомненно, больше, чем та же картина на стене, и хрустальные бокалы - гордость императорского двора. в комнате было мало света, лишь несколько свечей озаряли богатое убранство. серëжа вошёл, осматриваясь в который раз. в кресле и на диванах расположились главные активисты их общества: трубецкой, обговаривающий что-то очень важное с рылеевым, пестель, молчаливо пьющий вино и каховский, чей взгляд был задумчивее обычного. при виде серëжи и миши, они оживились, обратив всё внимание на них. — о, как мы рады вас видеть! — первым подал голос кондратий, чуть ли не вскакивая со своего места. он быстро сократил расстояние до серëжи, с каким-то особым благоговением пожимая ему руку, мише он лишь приятно улыбнулся, зная, что тот не любит официальность. серëжа ухмыльнулся, пожимая его руку также крепко. миша вернул ему улыбку и прошёл к столу с шампанским. рылеев был поэтом, известным в узких декабристских кругах, так как в остальных был запрещëн. его стихи сжигали, как только прочитывали. кондратий любил светские беседы и в компании всегда занимал ведущую роль, задавая темы для общения. серëжа забывался, когда слушал его, казалось, бесконечную болтовню, но она часто была слишком интересной, чтобы прерывать монолог. трубецкой поглядывал на рылеева тëмными глазами, которые серëже всегда было тяжело читать. этот человек был искусен в словах и умëн, несмотря на не такой уж зрелый возраст. трубецкой скрывал многие вещи и от него услышать правду можно только поверхностную. его холодный рассудок порою пугал и восхищал одновременно. — ну проходи же, дорогой, — рылеев вернул муравьёва из мыслей в реальность, ненавязчиво проводя к столу. он чуть небрежно махнул рукой в сторону трубецкого, — нальëте нам вина, князь? любезнейше прошу. сергей хмыкнул, не выказывая более никаких эмоций, и молча разлил вино по двум бокалам. за всей этой картиной наблюдал миша с очень довольным выражением лица и уже слегка замутнëнным рассудком. он облизнул губы, замечая, как на него смотрит муравьёв. так обычно заботливые отцы смотрели на своих детей. — вы надолго? — пестель наконец подал голос, стремясь разбавить тишину. каховский до сих пор сидел тихо, будто его тут и не было. по правде говоря, все привыкли к такому его поведению и не считали это чем-то странным. пëтр часто уезжал в другую часть империи, чтобы присоединиться к другому обществу. там он был более активен. что касается пестеля, это был противный и даже слегка алчный человек. серëжа сразу его невзлюбил, но не мог игнорировать его хорошие идеи касательно восстания. они уже давно разрабатывали план, и зачастую пестель вносил в него очень уместные правки. — да, благодарю за беспокойство, — холодно ответил серëжа и быстро прошёл к мише, подсаживаясь рядом с ним и чуть ли не вжимая младшего в себя. конечно, это было слегка беззрасудно, но думать сейчас было сложно. воцарилась тишина, но недолгая. рылеев вернулся к обсуждению каких-то очень важных тем, не касающихся восстания, а трубецкой успевал лишь озадоченно хмыкать и мычать что-то нечленораздельное в качестве подтверждения и согласия с словами кондратия. когда все отвлеклись, миша аккуратно уткнулся в чужую шею носом, вдыхая. серëжу пробили мурашки, он чувствовал их явное движение на спине и руках. — только не возбудись прямо здесь, иначе я не сдержусь, — прошептал миша на самое ухо и хихикнул. муравьёв резко вдохнул, когда почувствовал новое касание на талии. рука скользнула ниже, очертила бёдра, остановившись на колене, а после вернулась, устраиваясь на паху. бесстужев погладил уже успевший немного затвердеть член, без всякого чувства стыда сжимая его. серëжа лишь успел подумать о том, что миша пьян и явно не осознаёт своих действий, как новая волна возбуждения окатила его волной. младший поцеловал шею, а после дотянулся до чужих губ. благо, они сидели в тени и вдалеке ото всех. даже если бы кто-то и обратил на них внимание, можно было бы сделать вид, что кто-то спит. — перестань, миш, у меня... — смущение брало вверх над всякими словами. серëжа не первый раз бы сказал что-то подобное, но сейчас это казалось очень неловким. — стоит? думаешь, я не чувствую, как ты подрагиваешь? — миша усмехнулся. от него донëсся легкий запах перегара. — выйдем и как можно скорее.