Почему мы не видим, что Когда мы истекаем кровью, мы кровоточим одинаково? Я не могу понять, что правильно, а что нет… С тех пор, как я встретил тебя. © Muse
Гоуст стоял в замешательстве около джипа: осознание всего пиздеца, творящегося вокруг, пришло не сразу. Сердце глухо стучало в клетке рёбер, пульс вторил ему в висках. Хотелось стянуть ткань маски и вдохнуть полной грудью ночной воздух. Определенно все было не так. Эта девчонка что-то с ним сделала, сотворила непонятное. Вытащила странное чувство, давно забытое ощущение, запертое глубоко, спрятанное внутри, закопанное навечно. Как бороться с тем, чего не понимаешь? Как разглядеть неприятеля, как избавиться от того, чего сам не осознаешь? Его многолетний опыт тут не поможет. На поле боя все ясно: тут — свои, там — враги, но как сражаться, если противник ты сам? Он машинально напряг мышцы, бедрами почувствовав ремни перевязи. Движением, доведенным до автоматизма, расстегнул кожаную кобуру и достал оружие: прикосновение к холодной ручке успокоило жар внутри. Глок — лучший друг, никогда не предаст и не подведет. Его молчаливый помощник, вечный спутник, компактный, но мощный. Тут главное случайно не отстрелить себе ногу, но Саймон не переживал: привык и знал как с ним работать. Он чувствовал, что расслабился здесь, позволив себе минимум оружия, только пистолет и три метательных ножа, ведь если не хватит семнадцати патронов в магазине — дело плохо, и до Зауэра в контейнере скорее всего не добраться. Конечно, у него имелся запас и поближе: в машине под сиденьем водителя лежала Беретта М9, простая и надежная, но это всегда вопрос времени, как бы ни был готов, успеешь ли? Мысли об оружии отвлекли Гоуста от произошедшего. Это, казалось бы, простое задание и эта обычная девчонка осуществили невозможное. Он все еще мог чувствовать спиной ее пальцы, ощущать, как легко она скользила ими вдоль позвоночника, как унесла его боль, как разогнала мрак в его душе и заполнила пустоту где-то в районе груди. Темнота всегда была с Саймоном, помогала выполнять задания, мыслить тактически и не задаваться лишними вопросами, а теперь она ушла, растворилась в земляничном аромате. Он устал и не понимал, что происходит. С каких пор он что-то стал чувствовать к девушке? Когда несколько раз спасал ее? Когда согревал и прикасался к ней? Когда длинные волосы разметались по подушке? Когда смотрел в эти черные глаза, думая о ее хрупкости и нежности? Блядский ад. Она не боится его, а Саймон как идиот сделал все для этого, и теперь ее так просто не напугать. У него были женщины, дело не в этом. В темном баре, полном сизого дыма и громкой музыки всегда можно затеряться. Какая-нибудь подвыпившая дамочка согласится на его компанию, хотя бы ради того, чтобы похвастать перед подружками, что зацепила того парня в маске. Саймона это устраивало, в ночи все кошки серы, и, снимая балаклаву в темноте, был уверен, что наутро женщина даже не вспомнит его лица. Так оно и случалось, по крайней мере сам он никогда не удерживал их в памяти, они мелькали в голове разноцветным калейдоскопом: блондинки и брюнетки, высокие, худые, низкие, спортивные или с женственными формами — ему все равно. Просто тела, в поисках временного удовольствия. Но сейчас все было по-другому. Она перестала быть объектом, перед ним была женщина. Кассандра — таково ее имя. Дева, знавшая о предательстве данайцев. Гоуст тщательно выстраивал стену из холода вокруг себя, но она, подобно троянскому коню, проникла внутрь, и теперь засела в мозгах, удобно устроившись там и ломая ледяную ограду изнутри. Он все еще чувствовал ее запах, прикосновение пальчиков на щеке, податливость мягких губ. Нет, он должен справиться с искушением, иначе опять может вернуться боль, которая оставляет незаживающие раны на сердце и выламывает душу, но, стоя в жаркой ночи, осознавал, что желал ее объятий, хотел касаний обнаженной кожи, искал взгляд карих глаз. Он сам в этом виноват и только он может все исправить. И он это сделает.***
В это время, лежа на кровати, Кесс задумчиво смотрела в окошко на крыше, кусая губы. Похоже, ее охранник решил остаться снаружи, переночевав в машине. Она не считала себя дурой, но, определенно, сейчас ею была. Разрешила себе раскрыться перед Гоустом, позволив всему зайти так далеко. Опять. Винить некого — сама сделала первый шаг, а он… Он поддался мимолетному желанию, вовремя взяв себя в руки. Наверное, это ее судьба, совершать неправильные поступки и потом расплачиваться за них. Так же как и с Филиппом, у девушки был шанс все остановить. Был, но она опять плыла по течению, надеясь, что это вынесет ее к правильному решению. Шесть лет назад. Прежде чем открыть дверь в их доме в Холмби-Хиллз, Кесс замешкалась: день назад ее разбудил телефонный звонок, на том конце была мама — кричащая в трубку о том, что у Боба случился инфаркт. Девушка словно окунулась в прошлое, она уже проходила через это, видела ревущую мать, и так не хотелось опять в это погружаться, но сейчас всем нужна поддержка. Зайдя в дом, она нашла Хелену в гостиной, советующуюся с распорядителем. — Ах, дорогая, ты наконец-то приехала, — мать даже в трауре не позволяла эмоциям выход при посторонних. — Как считаешь, белые лилии или глицинии? — Привет, мам, на твой вкус, — совсем не цветы сейчас волновали девушку. — Он здесь? — Да, милая, в кабинете. Кесс дошла до нужной комнаты и медленно потянула ручку вниз. Распахнув дверь, увидела Филиппа, стоящего у окна, тот не обернулся, когда девушка зашла внутрь. — Мне… Мне очень жаль. Мужчина наконец-то посмотрел на нее. Лицо его посерело, под глазами залегли темные мешки, и только глаза ярко сияли в свете полуденного солнца. Он подошел к ней, заключив в свои объятия. Молча стояли они, окруженные ароматом хвои и кубинских сигар, пока не зазвонил телефон. Жестом показав, что ему надо уединиться, Филипп оставил девушку, выйдя на балкон. Кесс огляделась вокруг: комната совсем опустела без хозяина. На столе в рамке стояло фото со свадьбы: Роберт и мама, молодые и счастливые. Она знала, что этот мужчина относился к ней как к дочери, но не старался заменить отца, хотя всегда пытался помочь советом или уберечь от плохих поступков. Боб был хорошим человеком, и было горько ощущать его утрату. Спустя два дня на кладбище собралась огромная толпа народу: сослуживцы, сенаторы, военные и друзья, все пришли проститься с Робертом Грейвзом, проводить в последний путь. Когда все закончилось, и они втроем вернулись в дом, мать ушла к себе наверх, приняв пару таблеток снотворного. Она устала, и Кесс это видела: стойко держалась до последнего, но все эти люди, их пожатия рук и слова поддержки, вымотали ее окончательно. Она потеряла второго мужа и теперь собиралась оплакать его в одиночестве. Филипп же устроился на диване в гостиной перед горящим камином, а Кесс сбросила туфли и легла рядом, положив голову к нему на колени. Одной рукой он держал хрустальный стакан, периодически потягивая оттуда виски, а второй теребил нитку жемчуга на шее девушки. Когда молчание затянулось, Кесс не выдержала: — И что теперь будет? Не отводя взгляда от огня, мужчина тихо ответил: — Пока не знаю, но если Хелена захочет, она может оставить себе этот дом. — Нет, я спрашиваю про тебя. — Сегодня ко мне подошел Шепард, сказал, что был бы рад работать со мной. Я уйду из армии и возглавлю компанию отца, — его голос упал почти до шепота. — Он всегда этого хотел. Кесс кивнула, в прошлом генерала с Бобом связывала служба и общее дело, и логично, что сын продолжит с ним работать. — Я тут подумал, — Филипп оторвал взгляд от камина и посмотрел ей в глаза. — Если ты останешься работать в этой галерее в Чикаго, переезжай ко мне. — Зачем? — девушка подняла брови в удивлении. — Тебе не кажется это странным? — Мне все равно, кто что скажет, — он протянул к ней руку и провел ладонью по щеке. — Детка, я просто хочу, чтобы ты была рядом. Кесс поднялась и села около брата. Его признание ударило как гром посреди ясного неба. Во-первых, девушка не ожидала, что дойдет до этого. Со временем, казалось, все успокоится, она встретит своего мужчину и забудет обо всем. Во-вторых, то, что он предлагал, было немыслимо. Одно дело встречаться у него раз в несколько недель, совсем другое жить вместе. Это совсем неправильно. Но в этот момент, и после таких слов, смотря ему в глаза, видя его страдание и потерю, оплакивая эту утрату вместе с ним, разве могла она отказать? — Я подумаю. — О большем я и не прошу. — Филипп откинулся на подушки дивана, легкая улыбка тронула уголки его губ. Кесс так и не смогла переехать в ту квартиру, предпочитая снимать дом вместе с подругой по колледжу. Каждый раз находила всевозможные причины, отговариваясь то неудобным расположением, то большим расстоянием до галереи. В ход шли любые оправдания, лишь бы не оставаться одной в серых стенах, наедине с собой с видом на озеро Мичиган. Это была ее маленькая победа.***
Сейчас. Прошло уже два дня, и, проснувшись рано утром, Кесс сразу посмотрела на соседнюю койку: та была по-армейски аккуратно заправлена. Значит, либо он вообще не спал здесь, либо встал задолго до ее пробуждения. Кажется, они опять вернулись к отправной точке, где она молча выполняет его приказы, стараясь лишний раз не попадаться на глаза, а он делает вид, что ничего не случилось. Девушка не видела своего охранника все это время, не выходила на улицу, а он не появлялся в доме, по крайней мере, она этого не замечала. Единственное, что указывало на то, что он бывал здесь: паек всегда оказывался на столе в тот момент, когда она выходила из ванной. А Кесс больше ничего не оставалось, кроме как размышлять над своей жизнью, над поступками, которые завели ее в такую ситуацию. Тем же вечером она в который раз пыталась осмыслить все случившееся. В конце концов, она не безвольная игрушка, не пластмассовая кукла, которую можно согнуть как угодно, и она останется в этой позе. Она взрослый человек, у нее есть любимая работа, увлечения, свое мнение. Просто она запуталась, заблудилась в своих чувствах, и настала пора в этом разобраться. На улице заметно стемнело, пока Кесс уговаривала себя быть тверже и сильнее. Кто-то должен сделать первый шаг, и, судя по всему, именно она. Схватив бутылку из холодильника, девушка собрала всю смелость в кулак, втянула носом побольше воздуха в легкие и храбро распахнула дверь на улицу, как уже делала это однажды. Гоуст стоял у багажника машины, прямо напротив входа, будто ждал ее появления. Скользнул по ней взглядом и скучающе поднял голову к звездному небу. От его взора пыла у девушки поубавилось, но раз уж решила, то нужно идти до конца. Кесс остановилась в двух шагах от его высокой фигуры и протянула воду. Смотря себе под ноги, тихо произнесла: — Весь день на такой жаре, я подумала, ты захочешь пить. — Спасибо, — он протянул руку, забрав бутылку, но открывать не стал. Кесс внимательно разглядывала носки своих ботинок, потом перевела глаза на его обувь и стала подниматься выше. Дойдя до набедренной кобуры, очнулась: — Я… Слушай, извини, — Кесс не понимала, за что просила прощения. За свой неудавшийся побег или неожиданный поцелуй или за что-то еще, что ему могло не понравиться. — Принято, — Гоуст кивнул, все так же смотря вверх. Кесс последовала его примеру и тоже подняла голову. — Знаешь какой путь самый вкусный? — Что? — мужчина наконец-то взглянул на девушку. — Млечный! — она указала на звёздное небо, Гоуст неразборчиво хмыкнул, проследив за ее рукой. — У меня имеется получше, — его разноцветные глаза обратились к лицу Кесс. — Как ест кролик? — И как же? — Очень морковно. — Ха, и правда! — девушка позволила себе хитро улыбнуться, глядя на Гоуста. — Почему у англичанина болят глаза, когда он пьет чай? — Не вытащил ложку из чашки? — Ого! А ты в этом хорош, — Кесс рассмеялась. — Твоя очередь. — Ладно. Два осла стоят на дороге, один спрашивает другого: «Мы будем переходить?». Второй отвечает: «Нет, посмотри, что случилось с зеброй». Девушка перестала сдерживаться. Она расхохоталась в полную силу, и вместе со смехом выходили все ее переживания и волнения за последние дни. Она испытала огромное облегчение, ушло растущее беспокойство, и острая тревога оставила ее. Вернулось чувство спокойствия рядом с этим мужчиной. Гоуст пошевелился и сменил позу — с того момента как он позволил себе лишнее в ее адрес, мышцы были все время напряжены, будто тело ждало внезапного нападения и готовилось дать отпор в любую секунду. А услышав ее звонкий смех, каждая клеточка расслабилась окончательно, и пришло ощущение уединённости и полной безмятежности. Стоя рядом с мужчиной, и видя как искорки веселья ушли из его глаз, Кесс задумалась о будущем. Прежней ее жизнь теперь никогда не станет. Что произойдет дальше, если она вернется домой? Сможет ли сказать брату хоть слово? Будет ли ходить и все время оглядываться, чтобы такое больше не повторилось? И только один человек сможет сейчас удовлетворить ее любопытство. — Я хотела узнать, что будет после того, как вы совершите свое правосудие? — спросила, затаив дыхание. — Что ты имеешь в виду? — Вы оставите меня в покое? — Тебе ничего не угрожает, если ты об этом волнуешься, — произнес Гоуст с легкой хрипотцой в голосе. — А ты? Продолжишь служить и убивать? — Я солдат, и это моя работа, — стало заметно как под маской напряглась его челюсть. — Ты совсем не боишься смерти? — Время жить и время умирать, — он пожал плечами, а темные брови сошлись к переносице. — Я уже бывал в гробу. — А… А каково это, забрать чью-то жизнь? — тихим голосом поинтересовалась Кесс. — Нажимаешь спусковой крючок, и дело сделано, — резко замолчал, опустив голову. В его словах чувствовалась недосказанность. Совсем не хотелось бередить старые раны, поэтому он, прикрывшись простой фразой, утаил от девушки свои горестные воспоминания. Кесс ощутила запоздалое сожаление, и как бы любопытно не было, решила, что сейчас не время для расспросов, и не стоит беспокоить его израненную душу. Осталось лишь сохранить этот момент откровения в их общем молчании. В тиши ночного Нью-Мексико, перед взором убывающей луны и ярких звезд, приколотых к полотну темно-синего неба, стояли два человека, а космические тела сверху могли наблюдать, как зияющие дыры в сердцах мужчины и женщины заполнялись восхитительным чувством притяжения, которое оба испытывали впервые, но упорно пытались это отрицать.***
Уже лежа в кровати и надеясь, что сегодня кошмары не посетят его беспокойный сон, Саймон услышал голос сбоку: — Гоуст, знаешь, почему призраки не могут лгать? — Почему? — Потому что их буквально видно насквозь.