Meaningless Efforts

… aLONE, iN a rIVER oF dARKNESS …

Сухая крошка поднималась в заоблачную ввысь, сливающуюся на линии горизонта с пеленой тумана грязно базальтово-серого оттенка. Сквозь него не мог пробиться ни единый солнечный луч. Свет в этом райском уголке должен был быть всегда успокаивающе тёплым, ослепительно завораживающим, игривым. Это ведь солнце, которое уже само по себе — сказочное явление и вечно горящая в центре всех миров звезда-титан! Даже здесь. Величественная и горделивая. Без продыху источающая креолизированный жар над крохотным островком и гладью пугающе замершего во времени океана. Место было тихим и покинутым. И вот спустя замирания временного потока песочную гладь сотрясли колебания и витиеватые рисунки-углубления. Туман не казался такой уж непреодолимой преградой. И даже не давила не так ощутимо как раньше мёртвая стылая тишина, спрятанная за влажной тканью тюремной робы, в которую был замурован остров. Вдалеке, если очень хорошо постараться, можно было различить силуэты жалких тропиков, деревянных хижин на деревьях и пересохшего водопада — призраков самих себя на старых пыльных фотографиях. Рядом со взлохмаченным юношей, впавшего словно в транс и бредущему вдоль береговой линии по слегка влажному, словно каша песку, появлялись чудные следы как из воздуха. — Тут было бы не так жутко, если бы не этот плотный туман и какая-то кошмарная тишина. Может твоя магия наколдует какую-нибудь бездонную коробку и засосёт этот заколдованный смог, Дональд? А как на счёт гипер-вертушки, Гуф, может получиться? Фантомы, лишь отдалённо напоминающие мальчику его верных товарищей, покривили скептически рты в ответ и истончились точно воплощённая лишь на время иллюзия. Ноги детским нетерпеливым шагом, слепым и глухим ко всему вокруг, неслись на встречу древесным постройкам и болотной растительности, заколдованными мановением тёмного искусства в правдоподобный мираж, сверкающий впереди как сотни огней и игрушки на новогодней ёлке. Непорочное наивное сердце искрилось от счастья обладать такими сокровищами. Только руку протяни… Рядом с журчащим водопадом была вытоптана тропка, терявшаяся на глазах в тропических лесах. Она запросто могла завести неподготовленного путника в опасную расщелину, болотистую топь или даже привести к пещере, связующую миры дня и ночи, спрятанную от праздных глаз. Здесь с первыми лучами солнца до самой зари жужжали насекомые, словно бегущий и стелющийся по земле живительный источник сладкой мелодии живого растительного мира — всей сочной благоухающей зелени этого мира. Мальчик с торчащими как после хорошей взбучки во все стороны волосами спешил вперёд, покрывая бодрым развесёлым шагом фут за футом. Цель его путешествия была неведома даже ему самому. Он не заметил, как отстал от приятелей, а, может, это он вырвался вперёд, повинуясь своему внутреннему компасу жадного до приключений юного исследователя. Он вскоре устал, ноги не слушались, зарывались в песок, глаза — слезились какой-то гадостью от тумана, в котором теперь ощущался крепкий смрад мертвечины. Мираж млел столпом дыма, запах гари не смог перебить зловоние разложения живых организмов, не так давно пересёкших границу двух миров. Солнце совсем исчезло, точно минуту тому назад привиделось ровно на такой промежуток времени, за который мальчик успел расслабиться и потерять бдительность. Но состояние пробуждающегося ужаса побудили ребёнка лишь ускориться, положившись на надежду найти скорее убежище близ водопада или деревянных хижин. Со стороны океана приближались волны — предвестники шторма, цунами, катастрофы, изощрённой расправы за вторжения в мир, лежащий вне пределов человеческого понимания. Картинка то блекла, то затягивалась косяком из ядовитых трав, выдыхая в атмосферу липкий флёр венозного оттенка, оседающий металлической слюной во рту. Из тумана на мальчика снизу вверх порицающе взирали пустые глазницы шершавых птичьих черепушек, и чем скорее он рвался к деревянным постройкам вдоль берега, тем больше становилось самых разнообразных скелетов и костей. Зрачки, сжавшиеся до размера карликовых чёрных дыр, то и дело скользили точно мазками по торчащим на пути разорённым могилам местных животных и райских птиц. Отовсюду пахло могильным душком, а тяжесть в перевернувшемся желудке заполняли лишающие надежды образы, глаголющие безмолвно об эпохальности смерти. Побережье острова было плотно усеяно закопанными в туман килями, лучевыми и берцовыми костями, орошённую кровью гальку покрывали изорванные до неузнаваемости гребешки, осколки цевок и крестцов, а в грязный зыбучий песок суматошно были закопаны почерневшие крохотные атланты и огроменные лопатки с рёберными хрящиками. И вскоре их стало так много, что ступить было некуда, не растолкав или не наступив на крошащиеся в кровавую хрустящую крошку останки. Всякий раз мальчик истошно вскрикивал как от прямого контакта кожи с раскалённой наковальней или опрокинутым чаном, в котором шипел кипяток. Его совершенно никто и ничто не преследовало, но его лицо уже заливал липкий едкий пот, попадал за шиворот и застилал на пару со слизью незнакомого происхождения глаза, стеклянные от слепой беспомощности. Везде, куда не повернись, пахло разложением и надвигающейся бурей сизо-бурого океана, от самого же мальчика за версту несло душком липкой паники, сводящей с ума нутро и координацию движений. Вскоре каштановые волосы пришли в такой беспорядок, что стали мешать двигаться — лезли в глаза, неприятно липли ко лбу и вискам а куртка с коротким рукавами, которую мальчик предпочитал носить по типу лёгкой накидки, вся сбилась на бегу, сползла до локтей и сковывала движения. В какой-то момент парень упал, да так неудачно, что кровь пропитала десна, хлынула волной прямо в слизистую со слюной. Мальчик кашлял тогда долго, пока не выплакал все слезы, пока голова не пошла кругом. Его не отпускала волна чистого умопомрачения, которое как правило настаёт у детей, переживающих в своей жизни первые эмоциональные потрясения. А по подбородку всё стекала алая слюна. Когда юный сорвиголова покачнулся и осел оземь прямо на кровавую застывшую давным-давно корочку, его пронзила потрясающе бесхитростна мысль, подсказавшая, что он оказался на кладбище. Лёгкие и глотку кольнул жар — он вот-вот мог позволить себе разрыдаться, точно он вновь стал тем семилетним мальчиком, не способным в одиночку пересечь незнакомый ему клочок земли без поддержки лучшего друга. Его душило горе, пока он представил, что за несчастье постигло всех диких обитателей этого, несомненно, ранее райского уголка. Его тело исходило судорогами, пальцы всё растирали и раздражали слизистую глаз, а кровь приходилось сглатывать медленно без резких движений, дабы успокоить физическую боль, поскуливая горестно и совершенно разбито. Костюм всё намокал, пока волна за волной подбирались всё ближе к берегу. Соль ударила в нос, припорошённая характерным душком геосмина — издалека надвигался шторм, породивший в морской пучине целый водоворот взрывающихся бактерий и ураганы взволнованных сине-зеленых водорослей. И всё же эти морские запахи не могли перебить духоту берега, буквально использованного для разорённых до основания захоронений. Взгляд упал куда-то за океан, авось, какое судно или спасательные огни глаз да выхватит. Но, куда ни глянь, попадалась лишь безмятежность, обманчивая и затаившаяся в подозрительных тучах, стремительно несущихся к берегу. Ребёнок заскулил, и, переведя дыхание, стал лихорадочно искать в себе внутренние силы для опоры. Он был обязан подняться, разыскать убежище и хотя бы что-то незначительное, что помогло бы ему утолить жажду с голодом, начинающие сосать стенки его желудка и горла. А в это же время нить горизонта даже в тумане краснела от жидкой крови тёмно-венозного оттенка. Это была, без сомнения, кровь китов, насыщенная сладким кислородом. Она пропитывала плотную, но уже теряющую плотность дымчатую завесу точно вату, неспособную скрыть свеже-разодранные на сердце мира древние шрамы. Океан словно нашёптывал найти в себе силы подняться и устремиться в тень деревьев и ветхих построек в поисках прибежища. Солнце почти скрылось, туман уступал место разгневанному низкому небу, уже исходившим электрическими разрядами в точке на горизонте, слабо отражающейся на морской глади как в зеркале. Вернув себе вертикальное положение, юноша безошибочно опознал редкие подземные толчки, вызванные чем-то явно нехорошим. Пришлось броситься наутёк, несмотря на лёгкое головокружение. Но в реальности он не смог сделать и шага — одна нога перестала вовсе слушаться, но мальчик лишь чудом сумел перегруппироваться благодаря усиленным и продолжительным тренировкам и не ударить грязью в лицо. Всё, что его беспокоило сейчас, была ясная как вспышка при рождении нового мира мысль: откуда-то снизу доносился отчётливый похожий на лай хрип, а лодыжку обожгло влажное вполне болезненное прикосновение. «Нет!» Затравленным взглядом как у животного, мальчик медленно и беззвучно обернулся, пока в груди звенел хор пустившихся в безумие колоколов, заставляя тело вибрировать и ежесекундно исходить влажной судорогой. «Помогите!» Перед тем, как устремить свой взгляд на то, что его остановило, его глаза скользнули по трём не особо аккуратно воткнутым в песок камням. Пришлось сглотнуть крик, который так и рвался наружу, потому что то, что он не заметил ранее (или что появилось лишь сейчас) было ничем иным, как самыми настоящими самодельными надгробиями. «По…» Нечто наконец нетерпеливо опять дёрнуло тонкую лодыжку мальчика вниз, пробудив от парализующего шока сознание бедного пойманного в ловушку ребёнка. И перовое, что пойманный в западню паренёк осознал, было совершенно дикое: то на него в молчании взирали три детских надгробия. И второе — из его глотки вырвался хриплый, полный липкого панического потрясения, такой истошный крик, на который только хватило сил.