Вырасти

Нож скоро стучит по разделочной доске, превращая единый огурец на множество кружочков. В небольшой кухоньке со старыми обоями уже пахнет варёным рисом, а двое омег толкают друг друга плечами, споря о специях. Продолжая рассказывать родителям о текущих делах, Юта чуть двигает экран, чтобы в кадр попадал его парень, хитро подмигивает и добавляет на японском: — Смотрите, как готовит. Однажды он заморочился с яичным омлетом. Но мой папочка готовит лучше! Глаза альфы распахиваются чуть шире, когда Сычён резко оборачивается к нему и роняет локоть на стол, влезает в экран и заявляет на японском: — Я только учусь. Всё впереди. — Сы-Сы-чён! — паникует на заднем плане крохотного экрана Джехён, кидая горящую тряпку на подоконник. И китаец резко разворачивается, пару раз прихлопывает горящую тряпку, а потом хватает за целый уголок и просто выкидывает вещицу за окно. На пару секунд омеги переглядываются и едва не прыгают следом за оконную раму, наблюдая за траекторией истлевающего полотенца, дожидаются, пока остатки пепла благополучно приземлятся и окажутся под чьими-то подошвами. Сычён выпрямляется первым и облегчённо выдыхает, но тут же вынужден вернуться к плите, чтобы убавить газ — иначе рис сгорит. — Ладно, кажется, мне пора, — улыбается Юта, обещаясь позвонить на следующих выходных, даже если будет очень занят. Прошла пока лишь одна учебная неделя, студенты ещё не поняли, что ждёт их в этом году, а преподаватели предавались воспоминаниям о спокойном отпуске, ленясь вести пары. Собственно, поэтому Дун и пригласил друга и парня зайти к нему в гости на обед, попробовать новый рецепт, повидаться, настроиться на грядущий учебный год. В отличие от своего истинного, Сычён осознавал все грядущие сложности уже сейчас: альфа будет выпускаться, защищать диплом, вернётся домой в Японию на неопределённый период для продления визы или проведения иных обязательных процедур — без этого, к сожалению, никак. Омега уже сейчас скучает по нему. Но больше он переживает за Джехёна, который за лето нетипично самому себе и всем другим адекватным людям осунулся, остался бледным. Стоит ли упоминать, что за всё время Ёнхо ни разу ему не написал? Хотя Чон уговаривал себя, что должен первым сделать этот шаг, каждый раз стопорился, боясь попасть на разницу во времени, или казаться назойливым, давить. Сычён порывисто выдыхает, наблюдая за тем, как его друг старательно выковыривает яичную скорлупу из почти уже готовой яичницы, но молчит. Дун оборачивается на своего парня и неожиданно крепко обнимает того, устраивая подбородок на чёрной макушке. Растерявшись, Юта гладит обвившие его за плечи руки, мурлычет под нос странную песенку, будто и вовсе — бессмысленную. А Джехён выключает плиту и вытирает руки о выданный фартук, упирается ладонями о столешницу и оглядывает всё приготовленное. Повар из него — так себе, скорее даже «готован». Сычён очень старается сделать его жизнь ярче, и большую часть лета друзья провели вместе, сходили несколько раз в кино, пару раз провели всю ночь на дискополе и почти доехали до моря, но оказалось, что проспали последний автобус, а потому вернулись домой, потягивая на обратном пути яркие смузи. При всей любви и благодарности к Дуну, Чон устал от него. И до сих пор не соскучился. По Юте — да, и очень. Но под ревнивым взглядом друга старался проявлять себя чуть меньше, всё-таки Сычён соскучился больше. Оно и понято. Потому что больше всех прочих Джехён соскучился по загоревшему за лето, набившему тату Ёнхо. Встретив его после долгой разлуки, омега не сразу даже признал объект своих страданий. А когда Со раскинул руки в стороны и затянул с самой обворожительной улыбкой: — Джехён-иииии! То Чон понял, что не ошибся, и почти поверил, что ему рады. Потому что после него в эти же руки пришло ещё сколько-то людей. Омега хоть и стоял рядом в этот момент, но чувствовал своё полное отсутствие. Потому что фиктивные отношения так и не стали чем-то настоящим. И если за лето Ёнхо отдохнул от этой игры и был готов с новыми силами продолжить, то сам Джехён был испит своими рассуждениями, и абсолютно не знал, как сейчас вести себя рядом со старшим. Отчаяния ситуации добавлял тот факт, что его умный, с иностранным паспортом Со после этого года или уедет к родителям, или устроится на работу, вновь оставляя Чона. — Эй, пора кушать, — Сычён осторожно касается локтя своего друга, отодвигая в сторону, чтобы достать из подвесного ящичка приборы. Они садятся по разные стороны друг от друга, приступают в тишине. Юта пытается нахваливать еду, разбавить эту меланхолическую атмосферу всяческими методами, пока не допускает оговорки: — Слушай, Джехён-и, Джемин-а так вырос за лето. Ты его если встретишь, то не узнаешь вовсе! Довольный собой альфа улыбается и тянет руки к овощному салату, но оказывается перехвачен своим истинным. Тот с осуждением смотрит на старшего, пытается докричаться до Юты через мысли, но считывает исключительное непонимание. Джехён же откладывает палочки и переводит взгляд на Накамото: — Что ты сказал? Сычён наступает истинному на ногу, чтобы тот придумал что-нибудь, но альфа говорит медленно, а потому отчётливо каждое слово: — Джемин. Твой истинный. Он изменился за лето. Я работаю с ним. С его отцом. В одном сервисе, с господином На. Мы хорошо общаемся с Джемин-и. Поджав губы, Джехён шумно выдыхает через нос и откидывается на спинку стула. С того самого ночного звонка он больше не получал ни одной новости от своего малявки. Более того, Чон всячески старался игнорировать существование того в сети. Но летом делать это было почти невыносимо, потому что негодник На едва ли не каждый день куда-то ходил, постил кучу фоток, получал комментарии от одноклассников и как-то раз вскользь упомянутого Ренджуна, который лично Джехёна раздражал самим фактом своего существования, а его сущность в сети и вовсе — довела омегу до белого каления: Мумий Тролль с ножичком в руках на аватарке, и закрытый профиль. Каждое новое уведомление о существовании На Джемина Джехён пролистывал, даже если очень хотелось разглядеть того. Омега пытался доказать себе, что ему неинтересно, что ему плевать, что они действительно расстались, а не оказались непонятыми друг другом…. Чтобы люди расстались, они должны встречаться. Джехён — идиот. — Джехён, — Сычён ставит локти на стол. Он морально готов оправдываться за своё молчание о новых друзьях истинного, о своей осведомленности о жизни Джемина через Ренджуна («Китайская мафия» — ответил он тогда на вопрос Юты). Но Чон отрицательно качает головой и натягивает ставшую родной ту самую, особенную, рабочую улыбку: — Давайте не будем портить этот день. Юта хотел бы договорить, но, ощутив влияние своего истинного, притих. Джехён добродушно кивает. И в спокойном русле, будто ничего не было, они проводят остатки дня, расходясь под поздний вечер, потому что у Юты все ещё пресловутая общага, а Чон просто хочет уже домой. Он не признается друзьям, но у него руки дрожат и чешутся от желания посмотреть на Джемина: правда ли тот так сильно изменился, насколько изменился, построить теории: а встречается ли его истинный с этим Ренджуном или — нет. Оказавшись дома, Джехён скоро здоровается с родителями и забегает в свою комнату, условно в безопасности пролистывая чужой профиль, чужие фотографии с этого дня на самое начало лета и конец весны. Парень кусает губы и кружится по комнате, забыв раздеться. Ему горько осознавать, что он сквозь пальцы упустил два месяца, что томил и выпаривал в себе пустую надежду на Ёнхо. Но пока Джехён только наносил себе новые раны на сердце, своими собственными пальцами давил на больнючие места, продолжая рассматривать широкую улыбку Джемина. Он рвёт душу на части, фантазируя об истинном, об его беззаботности, солнечных и радостных днях. На голову будто давит стальной обруч, начинает кружить и тошнить, как если бы качало по волнам в шторм. Усаживаясь на кровать, Чон болезненно жмурится, крепче сжимая корпус телефона. Тянет к Джемину, тянет к нему, к этому солнышку, лучику, огонёчку. Хочется быть рядом, ближе. Может, дело в том, что их связь не разорвана, что они оба почему-то держат нить в натяжении, не отпускают, не режут, но держат. И Джехён не собирается быть тем, кто причинит им боль, резко оборвав. По крайней мере не сейчас, не когда его маленький истинный — ещё школьник. Если это сделает На, то омега примет. По крайней мере, он готов к этому. Джехён думает, что Джемин ещё может вывернуть из своего ухаба. Потому что На отлично провёл лето. О, сам он в этом не признается вот так открыто: только улыбнётся и кивнет. Сломавшись единожды, тогда в апреле, альфа стал твёрже характером, сдержаннее. Может, он так и остался заводилой в этой небольшой компании, но всё больше позволяет руководить неугомонному Рену. Ему не жалко, пусть омега проявит себя. Ведя беззаботный образ жизни, наслаждаясь солнечными днями, предаваясь оголтелому гедонизму в пограничье 16-17 лет, Джемин плыл по течению абсолютно умиротворённо. Лишённый своей мечты по имени Джехён, лишённый своей Цели, он больше и не пытался за чем-то гнаться, искать чего-то или кого-то. Пребывание в моменте стало самой сутью его существования. И вся жизнь поделилась на простое «хочу»-«не хочу», отчего уже зависели все другие категории и факторы: «буду делать»-«не буду», «общаться»-«избегать». Автомобили в мастерской? — Да. Ночи напролёт с друзьями? — Да. Ванильные коктейли? — Нет. Книги и фильмы? — Нет. Жизнь оказалась простой штукой. Альфа был уверен, что в эту субботу ещё может позволить себе долгие прогулки, а потому сидел на лавке под домом Рена, закинув ногу на ногу и слушая новинки в предложке. Он легонько отстукивает пальцами ритм по колену, прикрывает глаза, когда уже точно знает, что Хуан выходит из подъезда — тот никогда не опаздывает, выходит строго за минуту до назначенного времени. А сейчас уже десять секунд до той самой минуты, так что На знает, что делает. И ни один мускул на лице не дёргается, когда Ренджун накрывает его глаза ладонями, шепча в самое ухо: — Угадай: кто? — Ну, по любому, Донхёк. — усмехается Джемин, скидывая ногу с ноги и ставя плейлист на паузу. Он оборачивается на старшего, видит его недовольное выражение лица и улыбается ещё шире, снимая наушники и пряча в чехольчик. Рен же обходит скамью и падает рядом, закидывает локти на спинку сидения и вытягивает ноги — будто уже никуда сегодня не пойдёт. Но это — обманка, омега пока набирается сил, нагуливает себе аппетит во всех смыслах. — Предложения на вечер, господин Хуан? — спрашивает Джемин, соединяя пальцы в замок и устраивая ладони на коленях в учтивом жесте. — Мне лень что-то придумывать. Но я должен вернуться до десяти, — растягивая гласные, признаётся китаец, роняет голову на плечо и разглядывает своего друга, — Ваши предложения, господин На? Я всё ещё могу сбегать за мячом. — Баскет? — оживает парень. — Футбол. Рен делает это специально — дразнится. Даже если бы он сам не хотел гоняться по всему полю за мячом, после Джемина он просто обязан сказать иначе. Даже если альфа недоверчиво вскидывает брови, о нет, мистер Хуан останется на своем решении и даже сорвется с места, чтобы через пять минут вернуться с нужным мячом в руках и попинать друга по ноге: — Пошли за Донхёком с Джено. — Ле-е-ень, — альфа жмурится и недовольно запрокидывает голову. — Погнали! Жопу в тридцать отсидишь! — канючит омега, а потом со всего маху прикладывает мячом в живот На, смеётся, когда тот сгибается пополам, пытается ухватить обидчика за уши, промахивается, и за вновь короткие волосы не может зацепиться. Ренджун же только смеётся громче и громче, падая сперва коленями на асфальт, а потом и всем собой, когда Джемин догадывается дотянуться до рёбер китайца. Они снова кувыркаются в пыли, как два дворовых пса, заставляя друг друга смеяться до икоты и краснея до белых пятен под глазами. Но всё же альфа поднимается первым, кое-как отряхивается — так, проводит ладонями по одежде, для вида, подаёт руку омеге, но тот самостоятельно подскакивает на ноги, в который раз начиная нудеть о веке «сильных и независимых» и что «плевать я хотел на галантность!». Всю дорогу до двора Донхёка На только похихикивает с незатыкаемого друга. Впрочем, Джемин даже не пытается перебить Ренджуна. Когда из подъезда выбегает будто всегда куда-то торопящийся и вечно опаздывающий Ли, всё внимание китайца переключается на одноклассника: — Ли Донхёк! Ну сколько можно, ну ###### ## ###### ###! — Я тоже рад тебя видеть, сладкий, — не теряется Донхёк, успевает чмокнуть друга и почти убегает от того, но мяч-то быстрее, а у Рена хорошо поставлен удар. Пряча руки за спину, На только присвистывает: — У Хёка не было ни шанса. Парень обходит двух омег, поднимает позабытый и уже ненужный мяч, сворачивает, чтобы знакомыми путями сократить до Джено оставшийся квартал. Этот Ли уже стоит на пересечении двух улиц в нужном месте, нервно оглядывается с телефоном в руках и улыбается, когда издалека слышит голос своего истинного. Порой Джемин думает, что Донхёк специально уродился таким громким, чтобы подслеповатый Джено находил его даже в кромешной темноте. Но и сейчас, при свете дня, альфа легкой трусцой приближается к друзьям и, обняв своего омегу за плечи, пытается прекратить дружественную драку. Джено довольно улыбается, прижимая истинного ближе к груди, пока Ренджун открыто колотит того, никем не сдерживаемый, так что На решается прийти на помощь и кое-как оттягивает китайца за предплечья. Однако Хуан пользуется и этим, пуская в ход ноги. Окружающие с опаской поглядывают на молодёжь, так что Джемин натягивает улыбку на все тридцать два: — Проходите мимо, пожалуйста, всё под контролем! И тут же дёргает головой, потому что Ренджун пытается выбраться из захвата всеми известными способами, брыкается в три раза сильнее, нанося удары уже альфе, а не своему противнику, который теперь только бухтел и матерился, поддавшись не иначе, как чарам своего спокойного истинного. До футбольного поля они так и не доходят. Впрочем, ничего нового.