Вырасти

Джехён-таки прогрызает корпус ручки, вгоняя пластик в тонкую кожицу нижней губы. Капелька крови медленно скатывается по его подбородку, обещая упасть на дорогую белую рубашку, так что омега просто встает и выходит из аудитории, вытираясь и постанывая от неприятных ощущений. Он влетает в туалет и щурится своему отражению, пытается выскрести пластик из губы, и с третьей попытки справляется, превращая некогда тонкую, идеально гладкую кожицу в одну сплошную рваную рану. Умывшись и оглядев себя ещё раз, Джехён недовольно качает головой: — Неряха. Уголки губ дёргаются, и омега передёргивает плечами. Становится холодно тут. И вообще, в мире ему как-то одиноко и холодно. Конец октября вот-вот окрасит мир оранжевыми красками, обещая вернуть на небо особенное осеннее солнце, которое Чон любит как-то больше кислотно-жёлтого летнего. Постоянные фотосессии, послания от тайных поклонников, подведение итогов от ректора и намёки на скорое получение гранта, последующее создание и развитие новых проектов, возросшие требования от преподавателей к лучшему студенту группы и одного из десятка лучших потока — всё это давит на голову. Самодовольная улыбка Ёнхо теперь вызывает самые негативные эмоции. Если подумать здраво, то этот урод раскрутился за счёт красивого личика и милого образа омеги-первокурсника, который следовал всем словам старшего только из-за сладких чувств первой влюблённости. Джехён крепче сжимает пальцами раковину, пытаясь не думать о своей ничтожности. Вынужденный общаться с другими людьми, он снова и снова убеждался в своей глупости: пока кто-то навещал стариков в дальних провинциях, кто-то работал, другие отдыхали и строили отношения — Чон пребывал в тоске и унынии. Ему бы стоило взять себе паузу не тут, и не прямо сейчас, чтобы осознать ещё одну занимательную вещь: ещё год назад, покинув школьный коллектив, уже тогда он оказался человеком без своего ярко выраженного стержня, без какой-то изюминки. Оказывается, лишившись бэкграунда, Джехён становился блёклым пятном в своей собственной жизни. Зануда без интересов, вынужденный конопатиться и тянуться по инерции дальше по жизни. Пустышка. Парень гонится за этой мыслью, и голова начинает кружиться сильнее с каждой секундой. Все его слова прежде, всё, что он делал, как делал с осени того года, это всё было ради одной-единственной цели, которая теперь улыбается ему как-то иначе, но противно-приторно. У Джехёна нет больше сил бежать за Ёнхо, потому что так он становится тенью ещё более бледной. Он теряет себя и никак не обретает. Сотня таблеток для храбрости дали побочный эффект. Собирая вещи после пары, Джехён печатает старшему короткое сообщение, моментально получая ответ. Только не сейчас, пожалуйста. — Джехён-и! — Ёнхо подбегает к младшему в коридоре и приобнимает за плечи, — Ты в порядке? Как-то странно выглядишь. Альфа смотрит на соведущего озадаченно, останавливается взглядом на израненной нижней губе и пару раз особенно медленно моргает, резко наполняет лёгкие воздухом, тонким смолистым ароматом омеги. — Я просто боюсь не справиться, — пытается увиливать Чон, — Я не хочу продолжать работу над новыми проектами. Уже тяжело учиться. — Ты просто трусишь перед новым годом. Лёгкий мандраж — это нормально, — понимающе кивает Ёнхо, — Эй, если ты уйдёшь, то я боюсь не доучиться тут нормально. — Эм, Ёнхо, хён, это тебе подобная деятельность станет плюсом в портфолио, а не мне, — Джехён перехватывает его взгляд и обречённо выдыхает. Идти сейчас напопятую — полнейший идиотизм. Тут даже самый тупой валенок разберётся. — Джехён-и, малыш, — альфа становится лицом к лицу с младшим, обхватывает его щёки своими ладонями, — Ты хорошо справляешься. Я верю в тебя. Джехён всё ещё слабак, который ведётся на эти ласковые слова, на ставшего каким-то другим Ёнхо. Это мазохизм? Вот так причинять самому себе боль раз за разом, чтобы только ловить взгляды альфы на себе, чтобы слышать его голос, получать одобрение и научиться играть в слабость ради новых прикосновений. Наверное. Но Чон где-то читал, что проходя через боль и отчаяние, человек закаляет характер, приобретает новые убеждения. Только вот…. Джехён так и не меняется. … Джехён просыпается от собственного тихого плача. Это был кошмар, настоящий ужас с тёмными сущностями в бесконечном лабиринте. Омега пытался убегать и прятаться, но оказывался в чьём-то плену раз за разом. Множество пустых глаз и сотня улыбающихся ртов. И в голову не лезет ничего большего, чем в голос позвать родителей: — Аппа! Папа! Кто-нибудь! Накрывает лицо ладонями и просто ждёт помощи. Прошёл только месяц с начала учёбы, а он уже устал. Джехёну надо принять своё поражение, смириться с решением Ёнхо и отпустить это. Но отрываться — только больнее. Лучше уж такая привязанность, тащиться вперёд по инерции. И нет другого пути. Что с ним будет, если сейчас он откажется от Ёнхо? Пока сердце ещё реагирует на прикосновения и голос этого альфы, ничто не потеряно, ведь так? И у Чона есть ещё шансы. Первым в комнату влетает его отец, а потом уже — запахивая халат аппа. Оба родителя замирают на пороге и долго мнутся, не решаясь подойти. — Джехён-и, страшный сон? Настолько страшный? — рядом с сыном садится омега, приобнимая того за плечи. — Да. Больше не нужно слов. Отец прикрывает за собой, когда уходит на кухню греть чай. Альфа хорошо знает супруга, чувствует того, и совсем не узнает своего сына: оставляет омег наедине. — Что-то не так в университете? Ты устал? — спрашивает родитель, странно поглядывая на уже очень, очень взрослого ребёнка, который почему-то среди ночи вот так вот. — Я не справляюсь. И не могу отказать ему. И я… — задыхается на пару секунд Джехён, но потом собирается и продолжает, — Мне надоело всё это. Я не справляюсь быть популярным. Я всегда хотел быть таким. Я хотел стать, как Тэн. Но я не могу так. Я хотел, чтобы Ёнхо обратил на меня внимание, но он так и не …. Он смотрит на меня, и будто сквозь меня. Я вообще не понимаю, чего он от меня хочет! Он будто использует меня. Но это же я позволяю ему! И вот он снова, он только смотрит, а я уже ничего не могу с этим поделать и соглашаюсь! Он мне уже даже не нужен, но теперь я не могу без него! Вот бы было два Джехёна! Грустно улыбаясь, аппа плавно раскачивает сына в своих объятиях, мягко хлопает меж лопаток. Он, как и супруг, совсем не понимает всего этого бреда, не может дать подсказки, потому что собственная история была проще и лишена каких-то постоянных метаний со странным желанием раздвоиться. — Так тебе нравился Ёнхо? Тот студент со светлыми волосами? И это из-за него ты записался в телепроект? — Да. Мужчина понимающе кивает. — Он не замечает твоих чувств? Джехён сглатывает и рассказывает. Он рассказывает всю подноготную их фиктивных отношений. Становится легче, и не легче одновременно. Особенно, когда Джехён видит, как у аппы приподнимаются брови на словах о звонке Джемина. Точно, его маленький истинный. Парень ждёт итогового решения от своего родителя, однако омега долго ещё молчит. Ему надо это всё переварить. И даже так, он не до конца понимает, а потому неловко улыбается: — Я думаю, что тебе надо быть настойчивее и отказаться от того, что тебе не нравится. Легко сказать, когда ты знаешь, что тебе нравится, а что — нет. Ведь стоит этим же утром Ёнхо улыбнуться, взять Джехёна за руку, как мир того вновь окрашивается яркими цветами, поют птички и в небе появляется радуга. Сила привычки, или новая слабость? Нерешительность, или уже оголтелое безумие? Потому что этим же утром, когда несколько часов назад доказал сам себе, что абсолютно точно не нуждается в продолжении всей этой катавасии с Ёнхо, Джехён тянется и целует альфу в щёку. Это было его мечтой, той самой — заветной. Он жил этим мигом, и не готов идти дальше, не коснувшись вот так: коротко, невесомо, ощущая покалывания в нижней губе. Делает, чтобы исполнить мечту и отпустить все эти чувства, забыть о Ёнхо, который никогда не ответит ему взаимностью, который так и будет смотреть на него, как на друга, который так и будет дразнить самим фактом своего существования. Этот альфа навсегда войдёт в книгу жизни Джехёна как Первый, как Тот-Самый, но при всём прочем — Несбыточный. И Джехёну не жаль этого, с него хватит этого мытарства. Пока у него второй год, ещё можно найти себе новое пристанище в стенах университета, спрятаться у того же куратора, к которому никто не подходит даже за помощью в самой отчаянной ситуации — надёжнее крыла и не сыскать. С Джехёна хватит. Он опускается на пятки и только теперь открывает глаза; становится больно наблюдать, как медленно Ёнхо оборачивается, как его густые брови на секунду подскакивают выше, а в глазах загораются странные огоньки. Чона изнутри рвёт на части, когда старший выдыхает «оу», когда скоро склоняется ниже и чмокает под нос, в ямочку над верхней губой. На несколько секунд весь мир замирает. Каменеет Джехён, дышит на автомате чуть чаще, несдержанно. И эта готовность к разлуке, надежда на спасение — оно приобретает новый окрас, все чувства мешаются вновь: боль становится радостью, обречение — безусловной верой. Чон не задаёт вопросов, ему становится невероятно ясно, становится легче. Он заглядывает в ореховые глаза старшего, и Ёнхо добивает его новым касанием губ к виску, добивает его простым действием, вбивает последний гвоздь в эту клетку, из которой парень теперь не уйдёт, не сбежит. Ёнхо усмехается, выпрямляясь и разглядывая пунцовое лицо Джехёна. А Чон просто поверить в это не может. Он страстно хотел внимания Со, добивался того, перекраивал себя, пытался быть смелым, а когда сломался, когда отчаялся — получил альфу. Даже если бы ему теперь угрожали, Джехён бы не отказался от отношений, которые вопреки словам подлеца-Тэна всё же переросли из фиктивных в настоящие. Кстати о Тэне. Джехён как-то давно его не видит. Как и своего куратора. / В библиотеке, как и всегда прежде, стоит приятная тишина, пахнет сыростью сопревшихся старых книг и иногда — особым электрическим запахом из запылённых розеток, в которые какой-то гений решил понавтыкать тройники, чтобы устроить в одном из читальных залов компьютерный. Тэён благодарен этому неизвестному и совсем немного — нет. Потому что снова зависает именно в этом помещении, заполненном кучей других студентов, которые в начале семестра верят ещё, что будут хорошо учиться, мешая парню поговорить с одним конкретным омегой с четвёртого курса. Тэн сидит совсем рядом, залипая в телефон и постоянно копошась пальцами в своей осветлённой шевелюре, чем ненавязчиво мешает аспиранту Ли. Альфа то и дело оглядывается, потому что очень ждал тайца и отчаянно хотел поговорить с тем уже с глазу на глаз, опасаясь реакции омеги. Тэён писал ему каждую неделю, слал странные фотографии всё лето и иногда получал снисходительные ответы. Но даже так, Тэн всё казался ему холодным принцем. Но теперь, когда омега сидит рядом, когда от него тянет сладким жасмином, когда его хочется потрогать уже хоть как-то, хоть чуть-чуть, сказать ему больше простого «Привет, Тэн-а!» на перерывах между парами, люди вокруг давят на сознание. Альфа хотел бы наплевать на них, он теперь выше большинства здесь сидящих в статусе и может делать то, чего хочется. Но парень всё ещё помнит, что младший — тот ещё своевольный мальчишка, который может прямо тут устроить разборки. Тэён просто боится рядом сидящего Тэна. К семи вечера толпа расходится, даже библиотекарь, состроив самое грустное выражение лица, намекает, что пора уходить, но аспирант Ли поднимает перед его глазами своё удостоверение, согласно которому он теперь может единолично пользоваться библиотекой вплоть до закрытия университетских ворот, которое происходит в будние дни в 21-30. Понимающе выдохнув, пожилой омега кивает и направляется на выход. Едва успев проводить его взглядом. Тэён оказывается в плену тонких рук младшего. От неожиданности, парень дёргается и сглатывает, оборачивается, утыкаясь носом в макушку Тэна. — Я безумно соскучился по тебе, — говорит омега. — Я тоже, — шёпотом отвечает альфа, устраивая ладони на острых лопатках. — Свидание? — тут же выпрямляется Тэн и заглядывает в глаза старшему. Ли кивает и выключает компьютер, но не успеет подняться со стула, когда таец добавляет: — Тут. Наше первое свидание будет тут. И мы разойдёмся вовремя. И без поцелуев. Всё по твоим условиям. — Серьёзно? — усмехается Тэён, — Ты столько раз мог провернуть «свидание» в пределах универа подобным образом! Однако Тэн серьёзен. Он откидывается на спинку стула, позволяя рассмотреть свой удивительно скромный наряд сегодня: классические синие джинсы, поверх которых полосатая рубашка средней ширины, позволяющая многое, но не спадающая тут и там. Обманчиво скромный. Или по-настоящему скрытый. Омега умело прячется. Растворяясь в толпе одним из самых распространённых методов — сменив имидж и выжимая из нового образа всё. Конечно, это лишь временная мера, пока его не раскрыли, пока Джехён не очухался, и часть альф не вернётся снова к Танцору Всея Факультета. — Тэён, — растягивая гласные, краснея скулами, начинает омега, — Ты нравишься мне. Я люблю тебя. И если не ты, то уже не будет кого-то ещё. Кажется, что за лето Тэён отвык от таких слов в свой адрес. Прямо, откровенно, в самое сердце. — Тэн, — альфа пытается подобрать подходящие слова, но когда младший робко касается его предплечья ладонью, все его мысли разбегаются, как юркие змейки в руках древнего лекаря. Парень наблюдает за тем, как пальцы омеги проникают под рукав рубашки, оплетают кость, чуть сжимая, спускаются ниже, пленя запястье, останавливаются. — Как ты разговариваешь: спокойно, и всегда знаешь, что сказать. Как ты смотришь: ты сопереживаешь людям. Я ждал, что ты хотя бы попытаешься понять меня, — Тэн не поднимает взгляда на старшего, когда признаётся в своих наблюдениях, раскрываясь, — Пробиться к тебе почти невозможно. У тебя есть принципы, и я подумал, что следуя им, смогу стать ближе. Мне легко даётся учёба, стоило только постараться. Я хорошо танцую, мне стоило лишь сказать об этом в творческую группу. Я подумал, что сперва стану хорошим человеком, а потом уже смогу подойти к тебе. Но потом всё стало стремительно меняться. Меня позвали на свидание, но я отказал. Чтобы другой надоеда отстал, я согласился, но сбежал ночью. Кто же мог подумать, что он будет потом болтать небылицы, в которые все поверят? Реалистичности добавляло именно то, что я прежде отказывал, а для него — согласился. Тэён хмурится, улавливая происходящее, понимая, почему Тэн просил всего об одной только встрече всё это время. Покаяться и рассказать. Увидеть сочувствие к себе и ощутить принятие. — Я тогда отнесся к этому, как к шутке. Но потом она стала выходить из-под контроля. А когда они сделали из меня шлюху, назад пути уже нет, да? Знаешь, что со мной было в четырнадцать? По коже альфы бегут мурашки, он ожидает пугающей истории, которую омега ему и рассказывает: — Я встретил истинного. Он был старше всего на пару лет, курил травку и гонял на скутере. Мечта любого скучного мальчика! А я был именно таким. Домашним, милым ребёнком, который занимался народными танцами. И я верил, что нравлюсь ему. Мы с ним спали, это казалось нормальным, всё было правильно — это же истинность, почему нет. А потом он предложил мне подработать. Тэн на секунду вскидывает брови, продолжает: — Танцы на пилоне. Он собирался продать меня в бар, в бордель. Меня остановили родители, его упекли за решётку, где он и умер. Младший усмехается, ощущает поверх своей ладони тепло Тэёна, шмыгает носом, сражаясь с картинками ушедших воспоминаний: — Я был ребёнком по факту, по своему мышлению. Глупым, наивным мальчиком, который верил в его любовь и был предан, почти продан. А потом я решил разорвать эту связь. Я долго решался, я искал кого-то подходящего, чтобы влюбиться, но не мог. А этот человек умер. В последний раз причинил мне боль. Но знаешь, это было хорошо. Это была правильная боль. Тэн оборачивается на альфу, на секунду вылавливает в его взгляде что-то знакомое, пытается уцепиться, но старший опускает голову, будто рассматривая чужие ногти. Омега поджимает губу, обещая себе в следующий раз спросить у Ли, а пока продолжает: — Дело ушло в жёлтую прессу — не было подобных прецедентов. Так я оказался на домашнем обучении, но учителя не хотели ко мне приходить. Посмотрев, как мне тяжко быть взаперти, родители отправили меня в деревню к дедушкам. Там было спокойнее, можно было учиться со всеми на равных, ходить в танцевальный кружок. Но что было делать после выпуска? Ладно, если бы я был тупым, или замкнутым — остался бы у дедушек. Но, Тэён, я всегда был заметным и ярким омегой. Вот отец и предложил мне поступить в университет где-нибудь на континенте. Корея стала случайным выбором. Тэён так и не оборачивается к Читтапону. И тот продолжает: — И тут я встретил тебя. Не похожий на остальных озабоченных придурков. Святой с икон в католической церкви, и лицом совершенных айдолов с плакатов. Конечно, чёрт возьми, я влюбился в тебя! Я думал, что начну тут новую жизнь, что справлюсь, что смогу обернуть внимание альф в свою пользу, и уже никто никогда не сможет оскорбить или унизить меня. А потом…. А что стало происходить потом, ты и сам знаешь. Я ждал одного свидания, чтобы ты смог выслушать меня. Смог поверить и принять. Ты можешь принять это без жалости к человеку, но с сочувствием. Я рассчитывал на тебя три года до этого, смогу ли… ? У омеги не получается признаться, что он надеется на взаимность, что больше всего на свете он ждёт именно этих чувств. Но видит, как старший поднимает его ладонь к губам, оставляет влажный поцелуй на костяшках и, наконец-то, оборачивается: — Ты можешь положиться на меня, Тэн-а.