Пытка для четверых

Алтан стоял у стола и разбирал наброски рисунков. Ему нравилось рисовать пейзажи, это расслабляло. На лестнице послышались шаги. — Тебе нельзя сюда, — сказал Алтан, даже не оборачиваясь к двери. И так знал, кто стал бы вваливаться в его спальню без стука, ещё и источать запах горящего вишнёвого дерева и спирта. — Это с каких пор? — Вадим закрыл за собой дверь. — Сам знаешь. — Алтан всё-таки повернулся, посмотрел на него мрачно, но без раздражения. С тех самых пор, когда в этот дом приехала Юма. Алтан был против её приезда, возмущался и даже орал на сестру. Расправиться с Разумовским — его и только его дело, он умолял Юму не соваться. Юма же хотела посмотреть, на что братец спускает деньги. Содержание Разумовского, с его охраной, питанием и лекарствами, стоило денег, а всеми финансами теперь заведовала Юмжит. Была бы жива мать, она бы ни за что не позволила, чтобы с её сыном обращались вот так. Ему не оставили ни копейки. Юма убедила совет старейшин, что Алтан всё ещё неадекватен после аварии, и стала его опекуншей. Здесь ей помогла глубокая традиционность клана. Альфа всегда прав (или права). Мнением омеги всегда можно пренебречь. Сестра была змеёй в худшем смысле слова. Она догадывалась, что братец неровно дышит к своему телохранителю ещё с шестнадцати лет, и её это совершенно не устраивало. Раньше она молчала об этом, теперь же говорила напрямую. «Ляжешь под эту ящерицу — можешь считать, что у тебя больше нет имени», — такими словами Юма провожала Алтана, когда он переезжал в этот дом, где содержали пленника. — Что расскажешь? — спросил Алтан. — Всё идёт, как планировали? Вадим показал на пальцах: — Пять ночей. Пять вязок. Его уже жутко штормит, лисичкино тело отвергает чужеродное семя. Так и должно быть. Ещё две вязки и готово. — Что с его суицидальными наклонностями? — Всё под контролем. Пациент жив и хочет жить. Но мы всё равно его уже не отвязываем. Алтан кивнул. Запёкшаяся рана на щеке Дракона приковывала к себе его взгляд. За два дня она только-только начала заживать, но Вадим поспешно содрал пластырь и бинты: «Заживёт и так». Алтан вернулся к своим рисункам. Дракон подошёл ближе. — Что-то ещё? — спросил Алтан. — Да. Не гневайтесь, Золотейшество, я хотел сказать, что беспокоюсь за вас. — Не надо. Моя мечта сбылась, — невозмутимо ответил Алтан. — Вот в этом и проблема. — Дракон вздохнул. — Подумайте, что будет дальше. Вы насмотритесь на его мучения. Он умрёт в страшных страданиях. И что? Вы уверены, что это удовлетворит вас? Алтан помрачнел. — Моя мать не воскреснет оттого, что ты выебешь из Разумовского всю душу. Я это понимаю, если что, я не слабоумный. Но мне… мне станет легче, когда я увижу его обезображенный труп. Дракон покачал головой. — «Обезображенный труп», — прошептал он, не выдержал и перешёл на «ты»: — Я помню тебя другим. Алтан шикнул: заткнись. Не было нужды опять об этом говорить. «Я помню тебя хорошим шестнадцатилетним пацанёнком, который на цветы в оранжерее любовался, а не на то, как его наёмник насилует пленника». Алтан и так всё знал. Того пацанёнка разорвало и раздробило в той машине на площади, нет смысла поминать его. — Ты разрушишь его жизнь, но твоя от этого не отстроится, — настаивал Дракон. — А ты на старости лет мудрым себя почувствовал? Змейка в плохом настроении. Он не всегда был таким, в последние недели Вадим часто ловил на лице босса улыбку, а ещё Алтан искренне смеялся, чего мир вообще лет сто не видал. Просто приезд сестры нервировал Алтана. Дракон приобнял его со спины и сказал: — Когда ты попросил меня поучаствовать в наказании Разумовского, я согласился не раздумывая. Я даже не знал, что у тебя за план. В первый раз, когда его поймали, ты собирался отрубить ему голову, я думал, будет что-то в этом роде. Но ты придумал игру поинтереснее. — Вадим понизил голос: — Я вот только одного понять не могу. Зачем ты выбрал для него такую пытку, которая причиняет боль и тебе самому? — Он заметил, как Алтан сжал губы в раздражении. — Не делай вид, что не понимаешь. Ты бы хотел быть моим. А в итоге мой — он. Наги никогда не краснеют. Но если бы Алтан мог, то покраснел бы. Всё было так. И каждый раз, когда Дракон насиловал Разумовского, Алтан думал, каково было бы наплевать на все запреты и лечь под своего любимого наёмника. И каждый раз Алтан приходил к выводу, что его любимый наёмник — существо слишком опасное, умное и неуловимое. Алтан не мог быть уверенным в том, что Вадим действительно никогда не ранит его. До него в жизни Дракона было так много наивных дураков и дур, и кого-то теперь нет в живых. А перед ними он тоже так стелился? Их он тоже боготворил? И когда Разумовского в конце концов разорвёт, это будет для Алтана печальным итогом и напоминанием: вот что было бы с тобой, если бы ты согласился быть с Драконом. Смерть Серёжи будет не местью, а безрадостным признанием в любви и предостережением. И, наверное, прощанием. Алтан всё ещё не решил. — Сколько ты ещё будешь бегать от меня? — спросил Вадим. У Алтана не было ответа. — Сестра теперь во главе клана. И она ясно дала понять, что лишит меня денег и защиты, если я… — Алтан поморщился и с издёвкой выговорил: — «отдамся» не тому человеку, на которого укажет она. Она хочет, чтобы мой брак был выгодным для клана. Я буду никем, если я останусь с тобой. — В глазах защипало, и Алтан со смехом фыркнул: — Меня с детства растили гордым наследником древнего рода, а теперь всё, что от меня требуется — это предоставить избраннику нетронутый зад и родить парочку змеёнышей. — Это жутко несправедливо. Мир несправедлив. Но из любой ситуации есть выход. — Что ты предлагаешь? Убить сестру? Дракон задумчиво кивнул: — Как минимум. Она сделала из тебя своего питомца. Ты никогда не будешь свободен, пока она возглавляет клан и является твоей опекуншей. Он обнял Алтана крепче, перехватил его поперёк груди руками, прижался к шее и шумно вдохнул любимый запах. Он оставил поцелуй на щеке Алтана, и тот не отвернулся. Дракон принялся зацеловывать шею. Он спросил: — Если бы ты был свободен, как бы ты поступил? — Я бы выбрал тебя. И это было бы ошибкой. Почему? Дракон и сам знал, почему. Он попытался объясниться: — Я веду себя, как чудовище, только потому, что ты этого требуешь. Если ты думаешь, что мне очень приятно трахать рыжую псину, ты ошибаешься. Первые разы было весело, потом надоело. С тобой было бы по-другому. С тобой я буду нежным. Алтан покачал головой. — Не льсти себе. Я знаю, что ты и кто ты. Ты монстр в буквальном смысле. А я конченный идиот, потому что привязался к тебе. Привязался, потому что Вадим был первой осознанной влюблённостью в подростковом возрасте. Привязался, потому что эта хитрая рептилия была рядом, когда мамы не стало и когда нужно было заново учиться ходить. Привязался окончательно в тот день, когда дал слабину и позволил Дракону зайти дальше объятий и кончил от нескольких движений его руки по члену. Дракон так прижимался к нему, что Алтан чувствовал, как в его бедро упирается стояк. Будь он подростком, перепугался бы и вырвался из объятий. Теперь он знал, что послушное животное не тронет его (по крайней мере, пока в доме охрана и сестра), и сердце всего лишь тревожно ёкнуло. — У тебя стоит на всё, что движется, — Алтан предъявил очередную претензию. — Такая половая конституция. Совершенно не коррелирует с чувствами. — Да? — Ага. Тебя я люблю, а потом уже хочу. — Как ты с такой конституцией жил до того, как дорвался до Разумовского? — Так я же людей убивал, Золотце. Это почти одно и то же. Алтан не поверил. Он давно догадывался, что дело тут не в конституции и не в особенности физиологии драконов, а попросту в психическом расстройстве: ни постоянный сексуальный голод, ни постоянная жажда крови не были врождёнными признаками драконов или любого другого вида. Рука Дракона переместилась с груди ниже, на живот, на ремень, и ещё ниже. — Не надо, — выдохнул Алтан. Дракон тут же остановился, руки убрал, прошептал: — Что мне для тебя сделать? Я для тебя на всё готов. Алтан посмотрел на него. Дракон всегда стойко выдерживал острый взгляд вишнёвых глаз. — На колени, — приказал Алтан, негромко, но Вадим услышал и тут же опустился на пол. Алтан грубо провёл рукой по светлым волосам. Дракон подставился под его руку: ещё, хозяин, ещё, погладьте, оттаскайте за волосы. Вместо этого Алтан спросил: — Что ты чувствуешь, когда люди, которых ты обрюхатил, умирают? Дракон жалобно свёл брови. Ну хватит, босс, на колени поставили, так лучше унизьте, ударьте по лицу и прижмите голову к полу каблуком, только не тормошите за самое больное. — Алтан… — Просто ответь. — Ничего не может быть хуже этого. Это совсем не то же самое, что убивать на поле боя. Это… по-другому. Алтан провёл пальцем по его шраму на брови. Уголки губ Дракона дрогнули. — Последнее, что она сделала. Алтан и об этом знал. Он думал, и в ту минуту он ненавидел себя за то, что его всё равно тянуло к Дракону. Тот подал голос: — Так мы что, говорить будем? Я люблю с тобой говорить, но я бы с радостью чем-то другим рот занял. Он быстро дышал, глядя снизу вверх с улыбкой, готовый хоть сквозь ткань брюк вылизать босса. Алтан всё же расстегнул ширинку. — Тебе больно будет, — не спросил, а постановил Алтан, поглаживая по изуродованной щеке. — Плевать. — Дракон поймал губами его палец и лизнул. — Ты так редко меня к себе подпускаешь… Даже если Разум мне всё ебало откусит, я не откажусь сделать тебе приятно. Он высвободил член Алтана из белья, обхватил губами головку, а затем, в доказательство своих слов, взял за щеку, ту самую, что была разодрана. На заживающей ране снова проступили блестящие капли крови и сукровицы и потекли вниз. — Угомонись, — прошептал Алтан и отвесил лёгкую пощёчину по другой щеке. Он ухватился пальцами за волосы Дракона на затылке и стал сам направлять его. Член упёрся в мягкое нёбо, снизу Дракон лизал его горячим языком. Он расслабил глотку, и Алтан толкнулся глубже. Дракон чуть подавился, но Алтан не останавливался. Дракон сам говорил ему: «Никогда не жалей меня». Алтан отпустил его, и Дракон сам стал насаживаться головой на член, держась за Алтановы бёдра. Дракон всегда был таким голодным до его тела, но когда было нужно, из тестостероновой катастрофы превращался в чуткого друга, проявлял такое сочувствие, на которое, казалось, не был способен. Алтан уже несколько лет никак не мог понять: Дракон правда так в него влюблён или просто хорошо играет роль? *** Кровать поскрипывала. Бёдра Вадима звонко шлёпались о Серёжины ягодицы. Серёжа уже не стенал и не плакал, просто ждал, уткнувшись лицом в подушку, когда Дракон закончит. Этим утром Дракон радостно сообщил ему результаты анализов: Серёжа забеременел. Серёжа и сам догадывался по тошноте и ужасной головной боли. Вадим нещадно долбился в него и, задыхаясь, увлечённо рассказывал: — Беременность будет тяжёлой, хуже, чем при нормальных обстоятельствах, то есть, если бы вынашивала дракониха. Это из-за того, что у тебя недостаточно высокая температура тела. Сначала не будет ничего особенного: первые месяцы утренний токсикоз и незначительные боли. С третьего месяца живот так резко набухнет, что будет сильно болеть круглосуточно, и ты будешь просить обезбол. На четвёртом или пятом месяце ты начнёшь просить убить тебя. Как правило, на седьмом месяце лисы умирают, потому что живот разрывается. Но были редкие случаи, когда лисы доносили плод до схваток. Родить всё равно не получалось. Как и выжить. Но теперь мы знаем, что лисам нужно одиннадцать месяцев, чтобы выносить оборотня-дракона. Серёжа старался слушать, чтобы концентрироваться на его словах, а не своих ощущениях. — Если верить учёным, природа сейчас пытается избавиться от драконов. В современном мире такие, как мы, больше не нужны. Поэтому с каждым поколением драконов размножение становится всё более проблематичным. Омег осталось гораздо меньше, чем альф. И раньше мы могли скрещиваться с близкими видами, теперь уже не можем. И теперь беременность тяжело протекает даже у самих драконов. Серёжа вспомнил: — Олег говорил что-то про это… Вроде бы твоя мамаша сдохла, пока выблёвывала тебя? Дракон засмеялся и придушил его одной рукой. Серёжа напрашивался. — Ты что-то напутал. Моя мамаша сошла с ума в послеродовой депрессии. А умерла при родах моя жена. До Серёжи даже не сразу дошло. У него была жена? Это что-то объясняло. Понятно, почему суррогатное материнство не было для него вариантом: никакая дракониха не рискнёт рожать наследников тому, кто угробил свою любимую. И понятно, почему во время вязок у него мутился рассудок. Вадим и сам про это говорил: он чудовище даже среди себе подобных монстров. Серёже даже было бы жаль его, в другой жизни и при других обстоятельствах. Излившись ему на спину, Дракон сказал: — Знаешь, для чего тут с тобой нежничали? Кормили, поили? И не били почти? Чтобы ты успешно дожил до беременности. Теперь можешь не надеяться на хорошее обращение. Ближайшие месяцы ты здесь будешь просто подыхать. Ты больше не на курорте. Знаешь, мне даже жаль, что ты тоже умрёшь. Было бы хорошо иметь детей от тебя. Ты мне почти как родной стал. *** Шла весна. Наступил тёплый апрель. В комнате становилось невыносимо жарко, Серёжу мутило, он умолял открыть окно. Вадим разрешил, окно открыли: всё равно снаружи на нём была чугунная решётка. Всё было так, как и говорил Дракон: боли по всему телу и рвота. Серёжу мучительно выкручивало всё утро, двое наёмников были вынуждены держать его за волосы над тазиком. На другой день Серёже стало хуже, и наёмники уговорили Вадима, чтобы Серёже снова удлинили цепь и он мог сам справлять свои нужды. В таком состоянии Серёжа всё равно ничего не мог с собой сделать или сбежать. Вадим хмурился, потому что хорошо помнил, что хитрому лису верить нельзя, но всё же согласился. Ночью Серёжа скулил на своей кровати, обхватив руками колени. Его знобило. Тупая боль поселилась в глубине живота и не отпускала. Серёже не хватало воздуха. В какой-то момент он не выдержал, встал и в бреду ринулся к окну. Чтобы достать до него, пришлось придвинуть стул. Под окном полуподвала была земля, рядом виднелись какие-то клумбы. Серёжа высунул руки в окно, между прутьев решётки, вжался в решётку лицом, будто пытался пройти сквозь металл, завыл и стал бессильно рыть ногтями землю. Охранники прибежали довольно быстро, отхлестали по лицу, вымыли ему руки и приковали обратно к кровати. — Трое суток без обезболивающего, — отрезал Вадим наутро, когда узнал о случившемся. — И свет тебе больше не будут включать. Будешь валяться в темноте. И это, знаешь… мы поговорили с Алтаном и думаем, что, вообще-то, пришло время волчка твоего хлопнуть. Серёжу затрясло сильнее прежнего, он рассмеялся, и от смеха, кажется, рёбра готовы были треснуть. Он вцепился в своё одеяло и спросил: — Так быстро? И вы даже не отрубите мне палец, чтобы ему прислать? Чтобы по всем канонам… — Так мы же не выкуп с него требуем, нахрена ему твой палец, дурень? Хотя, знаешь… — Дракон обернулся в дверях и многозначительно провёл ладонью рядом с почти затянувшимся шрамом на щеке. — Зря ты про это заговорил. Идея-то очень хорошая. *** Голоса послышались за дверью, кто-то вошёл. Серёжа не стал поворачиваться — наверное, опять его поволокут в душ, или простыни будут менять, или сделают перевязку. Они включили свет, и Серёжа машинально зажмурился: Вадим выполнил обещание, его уже несколько дней держали в темноте. Серёжа лежал, уткнувшись в стену: так было хорошо, перед глазами меньше кружилось, и если прижать к груди забинтованную руку, то меньше ноет. Шагов было слишком много, голосов, запахов. Людей было много. Серёжа повернулся. В комнате стояли пятеро охранников, один из них устанавливал камеру. И Серёжа ни секунды не сомневался, для чего они пришли. Было ясно, что нежничать они не будут. Столько недель они убирали за ним, мыли его, меняли бельё, и при этом им не было дозволено даже прикасаться к Серёже не по делу. Теперь, когда он наконец забеременел, можно было подложить его под кого угодно, пустить его по кругу. Драконятам от этого не будет никакого вреда. — Ну что, Олег или как там тебя, — сказал один из охранников, обращаясь к камере. — Посмотрим, как твой лис обслужит пятерых. Серёжа брыкался уже совсем вяло, но его били по лбу ладонью, как неразумное животное, а те, у кого с собой были дубинки, били ими по ногам. Его поставили раком на кровати, широко развели ноги и прикрепили к кровати цепями, руки закрепили наручниками. Один из них проник сзади. После Дракона обычный член входил совершенно свободно. Другой наёмник занял рот Серёжи. Они имели его по кругу и так разошлись, что нарушили правила: освободили Серёже руки, чтобы он мог надрачивать кому-то из них, пока его рот и задница заняты. Потом пришлось освободить и ноги, чтобы было удобно взять его вдвоём в одну дырку. Они крутили ему хвост и много били по щекам, кусали за уши и оттягивали их, громко обсуждали, что ещё можно засунуть в его дырку. Может, отломать ножку от книжного шкафчика? Маловата для такой разъёбанной шлюхи. Дубинку? Уже лучше. Заряженный пистолет? Опасно, а вот незаряженный — в самый раз. В итоге они так ничего и не засунули: просто трахать его было увлекательнее. Серёжа не сопротивлялся. Под конец он уже лежал ничком, полусвесившись с кровати, пока в него вдалбливался последний, самый ебливый наёмник. Поскуливая, Серёжа в полубреду скоблил ногтями пол, будто землю. *** Олег перемотал чуть назад. Да, Серёжа скрёб по полу пальцами. Здоровой рукой, не той, с которой срубили мизинец. — Да я ведь и так понял, Серёж, — прошептал Олег. Отрубленный палец в подарочной коробке оставили под дверью квартиры ещё утром. Олег сразу понял, что его нужно отдать на экспертизу: может, на нём есть какие-то следы. Пришло ещё одно сообщение. На этот раз не от Вадима, а от Игрока: «Всё проверили. Новости хорошие. Под ногтем нашли частички грунта. Такой грунт используют только на трёх фермах области, он очень дорогой.» Сердце подскочило. Всего одна ошибка, которую допустили наймиты Дагбаева: обмыли палец, но недостаточно тщательно выскоблили под ногтем, и появился шанс спасти Серёжу. Впервые за долгие недели появилась настоящая надежда. Олег набрал номер. — Всего три фермы, они уверены? — Не на сто процентов, но скорее всего, — ответил Игрок. — А по России? Сколько хозяйств по России используют этот грунт? Игрок помолчал. — Достаточно много. Олег думал. Не было никакой уверенности в том, что Серёжу не увезли в другой регион или вообще другую страну. В самом первом видео Вадим говорил про «китайские деликатесы», что если Серёжа всё это время в Гонконге? — Ладно. Плевать. Сосредоточимся пока на этих трёх. Пришли координаты. *** Дракон смотрел на Алтана, не веря глазам. И острой боли в груди верить не хотел. — За что, Золотце? — еле проговорил. Похоже, задеты лёгкие. Из руки Вадима выпал бутон, который он только что сорвал с одной из клумб. Он двинулся в сторону Алтана, но тот выстрелил ещё раз. Живучая тварь, наёмник на вес золота, таких, как он, неубиваемых оборотней, в мире осталось несколько десятков. Сколько раз нужно выстрелить, чтобы он хотя бы упал? — Твоя работа выполнена, — сказал Алтан, очень стараясь, чтобы не дрожал голос. — Спасибо. Спасибо за всё, что ты сделал для меня. Но я слишком привязан к тебе. Я должен жить дальше. С тобой я потерял бы всё, что у меня есть. Дракон захлебнулся, сплюнул кровь на пол оранжереи. — А что?.. что у тебя есть? Алтан не ответил. В вишнёвых глазах была влага. Вадим этого уже не видел: у самого в глазах расплывалось. Лицо его стало землистым, тело пробила судорога. Он наконец упал на колени, не дотянувшись до Алтана. Тот спросил: — Ты правда любил меня? Я никогда не мог понять, обманываешь ли ты меня. Хотя бы сейчас скажи мне правду. Но Дракон не мог уже ничего сказать, лицо ему перекосило то ли агонией, то ли широкой улыбкой. Тело обмякло, он упал ничком и больше не дышал, но Алтан помнил про драконьи уловки и их необычайную живучесть. У нагов была такая поговорка: живее лисицы только умирающий дракон. Нужно было выстрелить ещё несколько раз. Если даже волки выживают после пяти пуль, сколько нужно всадить в дракона? Рука, держащая пистолет, отяжелела. Алтан не мог заставить себя выстрелить снова. Нужно ещё несколько секунд, чтобы собраться. На улице послышались крики и выстрелы. Алтан вскинул голову. На одну секунду он подумал, что это галлюцинация и выстрелы в его голове. Но потом завыла сирена. *** — Олег. Возьми меня за руку. — Сейчас, Серёж. Валер, газуй, быстро! — Возьми меня за руку!!! — Тише, тише! Я просто кровь с рук стёр. Вот. Держу. Всё закончилось, родной. Я здесь, тебя больше никто не тронет, я обещаю. — Не испаряйся, пожалуйста. — Куда я из машины испарюсь? — Куда вы меня везёте? Это… это Лера? Ма шери… Куда ты меня везёшь? — В больницу. — Точно? — А куда ещё? — Может, ты меня обратно хочешь… к Дагбаевым… и к этому… — Нет, Серёж. В больницу. — Олег, это правда ты? — Это правда я, Серёж. И ты мне сейчас кисть сломаешь. — Прости. Не исчезай, пожалуйста. Я плохо вижу, они меня в темноте держали… окно завесили… Ты нашёл меня, да? — Нашёл. — Ты видел, я пальцами… по полу… — Я видел. Ты умница. По пальцу тебя и нашли. Земля под ногтем. — Правда?! Я почти не надеялся… Я как-то подслушал, что охранники про этот грунт говорили… и придумал… — Ты придумал, чтобы тебе палец отрубили? Такое только тебе могло в голову прийти. … — Я хочу себе хвост отгрызть. — Не надо. — Надо. Он грязный. — Он чистый. Ты спрячешь уши и хвост, когда будут силы. — Мне кажется, они сломали его. — Да, мне тоже так показалось. В нескольких местах, возможно. — Ты смотрел всё? — Да. Пришлось. — Ты у меня в глазах темнеешь. Я ничего не вижу. — Положи мне на плечо голову. Вот так. Поспи. — Не могу-у. Я постоянно спал. Я хочу спать, но не могу!!! — Тсс, тише. Закрой глаза. Я здесь, рядом. Валер, включи что-нибудь успокаивающее, у меня там есть в плейлисте… — Олег, прости меня. Он их съел. Я ничего не мог сделать. Он их съел. — Я… я знаю. Ты не виноват. — Прости. — Ты не виноват. Я люблю тебя. Я же тебя искал всё это время. Мне только ты нужен, понятно? Закрой глаза и потерпи, мы скоро приедем. …Чёрт, Лер, я не знаю, как его успокоить. Жми на газ, а. *** После всех анализов и осмотров, уколов обезболивающего и успокоительного Серёжа полулежал на кровати в своей палате. Рука Олега лежала у него на плече. Серёжа сам попросил: «Не отходи от меня ни на шаг». Это требование несколько затрудняло медицинские процедуры, но стоило медсёстрам попросить, чтобы Олег вышел в коридор, Серёжа закатывал истерику и кричал что-то про медичек в подвале, психушку и шампуни. В палату вошёл врач, он был в курсе их ситуации: пациент требовал полной конфиденциальности и был готов заплатить огромные деньги, чтобы его как можно скорее прооперировали. — Вам, можно сказать, повезло… — начал врач и осёкся. Вряд ли можно говорить что-то подобное человеку, пробывшему в плену несколько месяцев. Врач поторопился объяснить, что он имел в виду: — Срок небольшой, операция, скорее всего, будет с благоприятным исходом и без серьёзных осложнений. Жить будете. Но должен вас огорчить. Велика вероятность, что вы никогда уже не сможете иметь детей. В любом случае, даже если у вас сохранится способность к беременности, я бы настоятельно рекомендовал от этого воздержаться. Серёжа кивнул и поднял виноватый взгляд на Олега. — Мне очень жаль, Олеж. Олегу хотелось завыть. Ещё на пути в больницу об этом говорили, Олег втолковывал ему, что не нужны ему никакие дети, главное, что Серёжа живой. — Серёж. — Олег погладил по плечу. — Всё нормально. Дома поговорим. — Это вряд ли… Ехать домой я бы не рекомендовал… — Доктор боялся слишком резко говорить с особыми клиентами. — Вам нужно остаться здесь и подготовиться к операции. Её необходимо провести уже завтра. Если вам нужно поговорить, я оставлю вас… — Он вышел. При свете больничных ламп Олег слишком чётко видел то, что не разглядел ни в полуподвальной комнате, пока отстёгивал Серёжу и уносил его на руках, ни в машине. У него потрескались губы, кожа была белая или скорее серая, потому что его долго не выпускали на солнце. Следы зубов были на шее, лице и даже на ушах, всё лицо в царапинах, глаз слегка подбитый… Когда Серёжу переодевали в больничную сорочку, Олег видел следы по всему телу. Ничего особенного: укусы, царапины, синяки. Ничего серьёзного, если закрыть глаза на отрубленный палец и изломанный хвост в колтунах и засохшем семени. Главное — живот ещё не выпирает. Значит, они успели. — Ты правда думал, что мы сейчас домой поедем? — прошелестел Серёжа и улыбнулся. Олег покачал головой. — Просто с языка слетело. Я очень хочу, чтобы ты вернулся домой. И ты вернёшься. После операции. Живой и здоровый. Серёжа поморщил нос. — «Операция». Называйте вещи своими именами. Второй аборт. Из меня удалят паразитов. Все эти месяцы… — Он закашлялся. — Все эти месяцы в меня что-то запихивали, теперь будут что-то выпихивать, когда-нибудь от моей задницы отстанут? — Серёжа попытался посмеяться, но быстро поник. — Олег, мне очень грустно. Они вкололи так много успокоительного. Можно вколоть что-нибудь от грусти? Мне так жаль, что я потерял наших детей… — Эта мысль сверлила ему мозг все эти часы после спасения. — Послушай… — Нет, ты послушай! Это всё по моей вине! Мы должны были заранее уехать. Хоть в Мексику или ещё куда. И нас бы не нашли. Это всё из-за меня и моих идей, я хотел закончить ещё одно дело ЧД, если бы мы уехали, ничего бы не случилось! Олег присел на корточки, прижал ладонь Серёжи к своим губам и сказал: — Не вини себя. С чего ты взял, что нас бы в Мексике никто не нашёл? Знаешь, нам бы никогда не дали спокойно жить с детьми. Никогда. Я много думал об этом. Глупо заводить семью, когда вы двое — международные террористы и можете навскидку назвать пару десятков людей и организаций, которые хотят вашей смерти. Серёжа вспомнил что-то похожее. «Ты обколотый веществами», «он калека», «оба психи». «У вас родились бы уродцы». Серёжа грустно кивнул. Олег продолжал: — Я бы очень сильно любил наших детей. Но… боюсь, с такими родителями, как мы, они в любом случае не прожили бы долго. Серёжа закрыл глаза, потёрся щекой о подушку и промурчал: — Ты всегда знаешь, как меня утешить. «Наши дети умерли бы при любом раскладе»… это потрясающе, Олег, это сенсационно, это самое умиротворяющее, что я вообще слышал в своей жизни. Ты потрясающий. Олег улыбнулся: — Тебе правда вкололи очень много успокоительного. Серёжа уже не бился в истерике, как в машине, понял, что спасение — не очередной сон, а реальность, но чёрный, липкий кошмар поминутно вспыхивал перед его глазами, и он снова видел их — Дагбаева, стоящего над ним коброй, пятерых охранников, Дракона… больше всего он видел Дракона. — Что с ними? — спросил Серёжа. — Алтану удалось сбежать, — ответил Олег. — А тот?.. Он умер, да? Олег вздохнул. — Думаю, да. Я видел, что он лежал в оранжерее весь в крови. У меня не было времени разбираться, по нам уже стреляли. Мы с Лерой ринулись искать тебя. Серёжа вспоминал слова Дракона. Он поёжился. Тяжело было вспоминать слова и не вспомнить ощущения. — Он говорил про свою жену. Это правда? Она умерла при родах? Олег неохотно кивнул: — Да. Я никогда не говорил тебе… мне вообще никогда не хотелось говорить о нём ни с кем. Да, его жена умерла при родах. Аюна. Дракониха. И он был там. Это она оставила ему шрам на брови, в агонии порезала ему лицо когтем. О её смерти стало известно всем драконам: их так мало, что все про всех всё знают. Его сочли проклятым. Даже семья отвернулась от него, а для драконов это страшное наказание. Думаю, в тот момент он и тронулся. После её смерти он предложил мне встречаться. Мы… просто трахались пару раз на заданиях. Я думал, ему нравится садо-мазо, потому что он просил, чтобы я трахал его. Сейчас я думаю, что это был его способ себя наказать. Потом я узнал, что мне повезло. Мне он предлагал. У многих из тех, кто был после меня, он согласия не спрашивал. Он решил, что нести смерть — это его предназначение. Ещё несколько человек он осеменил и угробил вполне намеренно. Серёжа скривился, будто готовый заплакать. — Ну ты чего?.. «Птичку жалко»? — Он сошёл с ума из-за того, что потерял жену и детей. А что если мы?.. — Серёж. Спокойно. Мы не сойдём с ума. Знаешь, почему? — Почему? Олег поднял брови и внимательно посмотрел Серёже в глаза. — Потому что мы есть друг у друга? — догадался Серёжа. — Да. Серёжа заулыбался, снова закрыл глаза и пробормотал себе под нос что-то вроде «пусть оба гниют в аду» и «так сильно люблю тебя». Олег спросил: — А что это за плюшевая игрушка? — Мм? — Ты так вцепился в неё и отказывался её оставить там, кричал, что нужно спасти её тоже. — Это Боря. Где он? — В машине теперь валяется. Серёжа помотал головой. — Пусть валяется. Я потом решу, что с ним сделать. Может, выброшу. Может, оставлю на память.