***
Юджи рос, дедушка старел, Рёмен держал в клетке своё сердце и всё, что от него осталось. Юджи помнил, как брат завязывал ему шнурки разбитыми в драке руками, с кровью на костяшках и синим носом, провожая со школы домой, всегда молча; если только Юджи не скажет какую-нибудь глупость, а Рёмен будет слишком взвинчен, чтобы не подыграть. Он никогда не рассказывал, за что дрался каждый день. Наверное, это была борьба против всего мира, которую легче выразить на теле других. Но Юджи был слишком мал, глуп и смел, ладони чесались от интереса и смешной гордости от вида раненного в поединках брата. Он считал его крутым. — Сколько парней ты сегодня уложил? А голос его всегда наполнялся восхищением, кипящим интересом, на что брат вечно усмехался, давая расплывчатый ответ: — Ещё недостаточно для моего душевного спокойствия. Так звучал ответ юноши, проклинающего мир. Он обижался на всю вселенную и это было видно, видно, как он не был способен забыть и отпустить. И дедушка лил масла в огонь своими нервными расспросами, никогда не доставая до сердца. Рёмен не хотел рассказывать, какой пожар разразился в молодой душе, и не от любви или счастья, а от горя, так же, как не хотел знать, что в старой кроме смога и праха ничего не осталось.***
Однажды, когда сумерки сгущались над городом, в доме под светом ночников всё было на своих местах и казалось привычным (хотя для них с момента трагедии понятие привычности полностью исказилось), дедушка водил лупой по строкам любимого детектива, потому что он не хотел становиться тем стариком, кому телевизор разъедает мозг; Юджи, закусив язык, пытался победить главного босса, чтобы в школе похвастаться своим шестилетним одноклассникам, кто здесь крут; а Рёмен топтался на пороге, возвратившись с прогулки. Под «Прогулкой» они подразумевали всё, что делал он за пределами дома, ведь, честно понятия не имели, а на вопрос отвечали рыком. Юджи с разочарованным вздохом бросил телефон на подушку, встал, зевнув, двинулся к двери, приготовившись желать дедушке «спокойной ночи». Он ступал по скрипящим половицам, иногда прыгая по определённым доскам, что создавали интересные звуки, разнящиеся с другими противными и протяжными, более похожим на рокот подземных монстров или рычание драконов. Васуке проворчал откуда-то: «Спать пора, а не демонов призывать». Юджи хотел подбежать и напугать старика, но вдруг его кто-то схватил за плечо. Он уже было подумал, — неужто демон? — когда погрузился во тьму. Теперь он меньше боялся темноты. Темноту боялись все дети, а он хотел перестать. Специально запирался в ванне, выключал свет и смотрел в зеркало, зажимая руками рот в желании кричать от того, что рисовалось в отражении. Но он не мог, ему нельзя было бояться, если он хотел бороться с демонами огня и спасать от них людей и котиков. Сейчас он тоже не кричал. Комната резко осветилась, и плечи опустились от вида в зеркале брата. — Испугался? — улыбался этот бандит и что-то прятал за спиной. — Нисколько. — Юджи повернулся и показал свои выпавшие передние зубы в хитрой ухмылке, ударяя кулаком в чужой живот. Ощущение было, словно он бил по бетонной стене. Костяшкам неприятно. Рёмен над ним посмеялся, дал щелбан и протянул ладонь. Не пустую, в ней лежал железный предмет странной формы. — Видал? Это кастет. — он подбросил его в воздухе, опасный блеск прошёлся по краю оружия, и Юджи разинул рот. — А что с ним делать? — спросил он, потянувшись к кастету, холодок металла укусил указательный палец на мгновение, когда оружие вырвали прямо у него из-под носа. Юджи смотрел, как старший брат надевал его на пальцы. Что-то дикое читалось в наклоне челюсти и приподнятой губе Рёмена, свет лился ему на затылок, скрывая лицо во тьме. Возможно выдумка — зрачки горели опасным пламенем, кислород сгорал и вроде нечем было вздохнуть. — Вот это! — провозгласил он, занося кулак над собой, аж воздух разрезался и засвистел от быстрого движения руки; кастет пролетел огромное расстояние за долю секунды, а потом внезапно остановился у щеки Юджи. Он видел в чистоте нового оружия спокойные глаза смелого мальчика и даже не дрожал. Смотрел на него, чего-то ожидая. Затем перевёл взгляд на брата, дыхание которого напоминало ему вентилятор в жаркий августовский день, что дул ему в лицо, такой же быстрый и дребезжащий, будто сейчас разгонится и взорвётся. Ему наскучило это положение, и он пихнул его кулак в сторону с нахмуренными бровями, — Че завис? — недоверчиво пропищал детский голос. Рёмен продолжал стоять, как олень в свете фар. Юджи отвернулся к раковине, вспоминая, что дедушка точно будет ругать его за нечищенные зубы. Намазал на щётку зубную пасту со вкусом мороженого, в которой никакого мороженого никогда не чувствовалось, только сладкое мыло, и продолжал наблюдать за глупым братом. Тот теперь снял кастет и будто пытался в нём что-то прочитать.***
Кастет стал их третьим братом. Всегда был рядом. Огибался тканью кармана, страдал в драках вместе с Рёменом, получал шрамы и долю выцветшей крови. Ему исполнилось восемнадцать, а это значило, что машина отца — красный, семейный минивэн, доставался ему. Первым, что оказалось на торпеде авто, был железный брат. Тогда дедушка спал, день превращался в вечер под шум ливня, Юджи ждал грозы. Но пришёл Рёмен. Как обычно, в своё время, заглянул к брату и щёлкнул языком, тряся ключами. Они спустились в гараж. Лампочка подмигивала вместе с пылью, что струилась в воздухе. Юджи посадили за руль. Ноги не дотягивались до педалей, кроме руля перед носом ничего не было видно, маленькие ладони скользили по искусственной коже, пока он восхищённо вздыхал. — Когда я смогу на ней гонять? — Юджи поворачивал его туда-сюда по кругу и издавал губами жужжащий звук, словно он участвовал в профессиональной гонке. — Не скоро. Или вообще никогда. — хвастался Рёмен тоном вялым и кокетливым, облокотившись предплечьем на крышу машины. Он наклонился в салон через открытую дверь и наблюдал, как младший баловался с рычагом включения дворников. — Всё, хватит. Он схватил его и перебросил на соседнее сиденье, — Эй! — вякнул Юджи, когда брат перегнулся через него и потянулся за ремнем. Странный запах заставил мальчика поморщиться. — Куда мы едем? Рёмен потрепал его каштановые волосы. У него тоже волосы были каштановые, разрез глаз крупный, как у Юджи, а до подросткового возраста сохранялись розовые пухлые щёки, за какие сейчас дедушка щиплет младшего. Они словно близнецы, хотя разница в десять лет могла показаться огромной. Жутко — в школе так говорили и частенько звали Юджи по имени старшего брата. Поэтому Юджи никогда не знал, любил ли Рёмен его по-настоящему или дело было в том, что связанные родством и кровью — клеймо и обязанность. — Просто покатаемся. — пожал плечами Рёмен, заводя машину. Мотор рычал страшнее демонов. Улыбка резала чужие щёки. На улицах зажигались ночные огни, расплываясь взрывами в лужах. Капли со смертоносной скоростью ударяли по машине, дворники не поспевали своими костлявыми руками смахивать воду со стекла. Юджи задрал подбородок, волновался, видел ли дорогу Рёмен, хотя тот ехал осторожно, останавливался на светофорах, когда красный тонул в потоках, переливался в жёлтый, из жёлтого в зелёный. Пальцами он кликал на кнопки с цифрами, десятки разнотонных голосов прерывались, как вдруг старый рок приглушённо заиграл на неизвестной радиостанции, и Рёмен успокоился, возвращая ладонь на руль. Дорога блестела, невысокие домишки ускользали в отражении бокового зеркала. Они проезжали улицы, где продавцы спешили скомкать свои палатки и спрятать товар; где мужчины и женщины в строгих костюмах бегали под дождём, держа портфели над головой; где дети в резиновых сапогах играли в догонялки под немые крики матери с балкона спрятаться в доме. Юджи держался за подлокотник у дверцы, смотрел на Рёмена, — Ты самый важный человек для меня, Юджи. — начал он с нечитаемым лицом. Глаза на дорогу, свет фонарей перекатывался по всем углам его лица. — А знаешь, что это значит? — Что… — хмурился мальчик. — Нас нельзя разлучать. Ты добрый. А добрые люди — слабые люди. Поэтому дед тебя так опекает и любит. Поэтому… — Рёмен не остановился на пешеходном переходе. В конце концов, край города, а люди попрятались. — Поэтому я не могу тебя потерять. — Колёса свистели громче музыки. — Достань сигареты из бардачка. Юджи со всей силы нажал на пластиковую ручку, бардачок резко распахнулся. Он нашёл бумажную пачку с тревожной картинкой, что всегда его пугала — в этот раз было изображение младенца с синей головой и закатанными глазами. Юджи достаёт одну сигарету и передаёт брату. Тот зажимает её между зубов, дешёвой зажигалкой освещая свой нос под секундным пламенем. Окно опускается, в машину проникает холод и сырость. Юджи скорее хлопает крышку бардачка и зажимает нос пальцами. Ему никогда не нравился запах сигарет, а Рёмену не нравилось спрашивать мнение брата. — Дедушка скоро умрёт, ты же понимаешь, Юджи. — капли стучат так быстро, что ему становится страшно, он хочет протестовать, он протестует. — Неправда! — Правда. — Тон становится резче. Рёмен всё ещё не смотрит на него. — Он умрёт, и нас станет только двое. — вены на его руках вздуваются, поза становится напряжённой, — Потому что люди всегда уходят, Юджи. Всегда. Мерцание фонарей размазывается за стеклом; цифры на счётчике быстро увеличиваются; ветер и льющаяся с неба вода кричат, кричат, кричат и бьют, бьют, бьют по наружности автомобиля; музыка томная, постоянная, а мелодия неизменяемая, надоедливая, такая, такая надоедливая. Юджи ощущает это нутром, ему кажется, что машина уменьшается, кресла сдавливают его, а звуки проносятся по венам со скоростью красного минивэна. Глаза пекутся от подступающих слёз. Рёмен давит на газ, — И ты тоже уйдёшь, я знаю это, Юджи. — Нет! — кричит мальчик, ногти оставляют ямки на мягкости подлокотника от силы, с которой он держится. — Нет! Нет! Нет! — Уйдёшь! — Рёмен бросает на него свирепый взгляд, непохожий на обычный взгляд старшего брата, взгляд, будто вовсе не его, зрачки огромные, чёрные, на мгновение ему привидится демон из кошмаров. — И мне так… Так хочется умереть из-за этой мысли… Давление делает Юджи больно, мышцы напрягаются, когда машину заносит на повороте, ногти лопают искусственную кожу. В желудке разводятся бабочки, крылья их похожи на пираньи клыки. Горькие, солёные слёзы катятся по щекам, как дождевая вода по стеклам. — Перестань! Перестань! Я хочу, чтобы ты жил! — срывается мальчик на крик, не видя брата за пеленой физического страха и печали. — Зачем? Ответь мне, Юджи, зачем? Если я могу просто умереть и вернуться к ним! — он рычит, ударяет по рулю рукой со злости, Юджи вздрагивает и плачет навзрыд. В груди холод, тело дрожит, он слышит, насколько быстро едет машина. Они где-то далеко от дома, очень далеко, в темноте под наблюдением луны. Движок воет, музыка мешается, повторяется и пудрит мозги. Всё будто душит, мир обвивает руки вокруг его шеи, а Рёмен продолжает, пытаясь перекричать всесторонний, всепоглощающий шум, — Это не больно, Юджи! Всё будет хорошо, и мы все будем счастливы! Никаких сгоревших тел и окровавленных костей! Ничего такого! — стрелка на счётчике дребезжит, лампочка мигает. Юджи приподнимается, боится того, что впереди, а впереди темнота и белые полосы на дороге, что закатываются под колёса с бешеной скоростью. Редкие фары машин на другой стороне мелькают на доли секунд, словно призраки, пока не исчезают, будто ничего кроме красного минивэна не существует. — Остановись! Остановись! Мне страшно! Рёмен-чан, пожалуйста! Я хочу к дедушке! — Заткнись! Заткнись! Заткнись! Они несутся в бескрайней, непроглядной тьме, не зная, что ждёт впереди. Рёмен резко вдавливает педаль, руки соскальзывают с руля на момент истерического шлепка, и сердце Юджи останавливается. — Мне так это надоело, Юджи! Я просто хочу умереть! Я должен был тогда умереть вместе с ними! Я должен был сгореть! Я хочу сгореть! Иногда мне снится, как они кричать «Поджигай!», и я жгу их, но ведь я не виноват? Я не виноват! Но я в это не верю! Железный брат, кастет, шаркает по торпеде, прилетает ему в грудь. Окружение бьёт по нему, засасывает и царапает слух. Голова взрывается, пираньи внутри кусаются, ладони потеют и вместе со слезами оставляют отпечатки на металле. Юджи пытается понять, что в его руках лежит оружие, он понимает и сжимает со всей силой, что кроется в его крохотных пальцах. Он помнит его блеск. «Вот это!» Солёные волны всё ещё перед глазами, поэтому мальчик заносит кулак и бьёт Рёмена куда-то в плечо, попадая в бетонный бицепс, но не сдаётся и бьёт ещё раз, рыдает и бьёт, бьёт, бьёт. «Вот это!» Если Рёмен боится ударить брата, почему он готов их убить? «Вот это!» — Мелюзга, прекрати! — оглушает криком Рёмен, Юджи не останавливается, мышцы собственной руки сводит. — Хватит! Старший пытается отпустить руль, но лишь шипит и держится. — Хватит! «Вот это!» Юджи не слышит, он видит только ткань рубашки перед собой и чувствует, как кислота поджигает суставы, на ладони формируются мозоли с каждым скольжением металла по коже. Хватка не расслабляется. Удары входят в ритм. — Хватит! Юджи ревёт через душу, — Остановись! Останови машину! Яркая, белая вспышка перед глазами. Его тело швыряет о крепко запертую дверцу. И сладкое, забвенное… Ничего.***
Он не уверен, является ли произошедшее воспоминанием или сном, что решил пошутить над разумом, превратив себя в прошлое. Но кастет исчез, как исчезают мешки с физкультурной формой, а машина не покидала гараж на протяжении месяца.***
Юджи пошёл в среднюю школу, старший устроился в бойцовском клубе. Его мускулы были теперь не бетонной стеной, скорее кирпичной, если это имело больший смысл. В зале он направлял на парней кулаки, а дома направлял на Юджи горячий дым сигареты. Пока. Специально, чтобы побесить. Запах был неприятный, с Тодо, старшеклассником, он курил вкуснее. Шоколадную и тонкую. Эта пахла плесенью, её жуткий запах проникал в ноздри, потоки слишком поздно засасывала вытяжка сверху. Вода кипела, лук разрезался на крохотные ломтики, а брат давил своим присутствием и не затыкался. — У тебя появилась девчонка? — спросил Рёмен, хотя вопрос был больше похож на утверждение. Юджи одарил его скучающим взглядом, понятия не имея о чём он говорил. — Или мальчик…– слышно было, как трескался табак, сгорая. Щёки Юджи тоже горели, он хмурился на брата до боли во лбу, пока тот тыкал ему в шею. Дико. Дико бесило. — Интересный след однако… Юджи шлёпнул Рёмена по руке, нож повалился, стукнул о разделочную доску, когда он заслонял отметку на шее хлопком с возгласом, — Не твоё дело! Мы просто играли в бутылочку! И никакой это не мальчик! Что за бред! С чего вообще этот разговор! В груди щекотал стыд, и скулы, предатели, становились всё темнее и темнее. Ощущение было, будто он копал для себя яму. Юджи взял нож и вернулся к делу. Рёмен смеялся над ним, облокотившись на столешницу. Это ужасно мешало готовке. — Пятнадцать лет, а уже гуляешь. Хорошие мальчики так не делают, Юджи-чан. Ладно ещё, что дедушка ничего не знает. Поедем к нему, надень бадлон. Точно, дедушка. Кашель того подружился со старостью, стал сильнее и превратился в болезнь. Теперь дом Васуке — больница, кровать — койка, а на книгу и тайны детектива не было сил. Юджи почти зубы скалил на брата. Раздражение вырывалось наружу, он слишком быстро засыпал лук в миску с фаршем рядом. — Сам шлялся полжизни хер знает где, и мне теперь указываешь. Я не хороший мальчик, а ещё я подросток, и целуюсь с кем захочу! Тебя это волновать не должно, я же терплю эти противные звуки из твоей комнаты. Как её там? Урауме? — брат потушил сигарету о кухонный прилавок. Образовался кратер. Яма роется глубже. Юджи запыхтел и начал мять мясо, — Бесишь меня! Почему такой надоедливый последнее время…– склизкие куски раздробленных мышц животных успокаивали, лук щекотал, если попадался, всё внимание парень старался сконцентрировать на формировании шариков, будущих фрикаделек — секретный рецепт дедушки, и тень, что падала на него со спины, его абсолютно не волновала. — Я переживаю. Что я буду делать, если моего братика украдут? — на плече ощущался вес от чужого подбородка. Он упал и жал почти до синяка. Юджи цокнул, закатил глаза и продолжил крутить фарш по ладоням. Было чёткое желание отвернуться от кислого зловония, исходящего от одежды и всей сущности брата. Только бы еду не пропитал. Призвав побегать мурашкам, осветлённые волосы защекотали шею. Да, теперь они были блондинистые. Всё это дело с краской и кисточками в грязной ванной произошёл с приглашением в бойцовский клуб. «Новая жизнь — новый имидж»: тогда он сказал. Может, подражание отцу здесь тоже играло роль. Тяжёлые руки обвились вокруг него. Юджи напрягся. Не то, чтобы они были любвеобильными братьями. Насилие — вот их способ выжить, их вариант проявлять привязанность. Им свойственно было щипать друг друга за пульт у телевизора, замахивать кулаки, не доводя это до чего-то серьёзного; а Рёмену нравилось ладонью выбивать воздух из груди младшего, оставляя отпечаток на спине. Остальные пинки и шлепки стали привычкой, даже не заметишь. Поэтому объятия казались чем-то неправильным. Ненастоящим. Повернув голову, Рёмен носом нарисовал дорожку от плеча до ямочки за ухом, пыхча и вбирая в себя запах брата. Особенно громкий вдох будто скатился по позвоночнику Юджи и заморозил всё его тело. Горячее дыхание опалило шею, когда Рёмен высунул язык. Юджи прикусил зубами губу, усмиряя страх, пряча уязвимость. Почему не вырываешься? Мокрая полоска запечатлелась на чувствительном синяке. Плечи рефлекторно дёрнулись, отвращение и ощущение необъяснимого предательства забурлили в крови. Почему не бежишь? Укус. Глубокий, сильный и жалящий укус впился в его шею, перекрывая старый засос. Рука Юджи раздавила фрикадельку, фарш вылез между фаланг, веки прикрылись. Оттенки чужого перегара обволакивали его, точно саван. Фальшивое утешение, ложь, завернутая в коробку с бантиком — липкий поцелуй коснулся наливающегося кровью синяка. Завершив дело, Рёмен прижался ближе, сгорбившись над Юджи, который неловко собрал раздавленную фрикадельку и скрутил новый шарик под тихое жужжание вытяжки. Интересно, могли ли они когда-нибудь стать нормальными.***
Это всегда был Юджи. Только он. Рёмен оставался в машине, выкуривая пачку, а Юджи мёрз в больнице под монотонное гудение аппаратов, расправляя лепестки ромашек. Медсестрам нравились. — С кем-то подрался? Пластырь вон. — связки дедушки хрипели, он пыхтел с этими прозрачными трубками повсюду, с вздувшимися синими венами и умирающим взглядом. — За братом повторять начал… Юджи грустно посмеялся. Бадлон под толстовкой не спас. — Не, деда. Это неважно. — он повернулся к Васуке и упёрся поясницей в подоконник. — В бутылочку играл. Васуке цокнул с зарождением ухмылки на иссохших губах. Юджи показал язык и хихикнул. Лёгкие дедушки хрипели, кашель загремел в заточении четырёх плиточных стен. Юджи подбежал, схватил стакан с водой, чтобы напоить старика, но тот отмахнулся рукой, прося внука отойти. Его горло издавало ужасные, противные звуки, желваки под морщинами напрягались, плечи тряслись, словно сейчас он готов был выплюнуть лёгкие, а затем кровь брызнула на белоснежные простыни. Дедушка плюхнулся в положение лёжа, будто это было обычное дело, смахнул остатки алости тыльной стороной забинтованной руки. От иголок на ней не было живого места. Юджи хотелось плакать от беспомощности. Он видел это несколько раз, но каждый раз рвало душу как в первый. Он нажал кнопку вызова персонала. — Я не хочу, чтобы ты это видел. — шептал дедушка, хотя шёпот напоминал борьбу с немотой. — Всё в порядке, деда. — уверял Юджи, качая головой, пока кулаки мяли ткань на краю толстовки. — Нет, Юджи. Так невозможно продолжать. — слова будто плыли куда-то, всё дальше и дальше. — Ты не создан для того, чтобы видеть боль. Тишина превращала воздух в желе. Медсестёр всё не было и не было. Он с настойчивостью тыкал на кнопку, что висела рядом. — А этот позорник, Рёмен, даже не повидает деда перед смертью. — снова мямлил дедушка, кровь начинала отчётливо пахнуть. Из его интонации исчезла та задорная грубость. — Но ты береги его, Юджи. И… — когда он кашлял, Юджи вздрагивал, ведь боялся, что исхудавший старик рассыпется. — И обещай, обещай, что не умрёшь в одиночестве, ладно? Проживи достойную жизнь. Не копи грехов. Только не грехов. — Обещаю, дедушка… Обещаю***
Дверца машины хлопнула. Рёмен молчал, выпуская сигаретный дым. Молчал и Юджи. Он прислонился к спинке кресла, опустил веки и протяжно выдохнул. — Даже не спросишь, как он? Рёмен отвернулся, высунулся к воздуху, к детскому смеху с площадок, и, сделав особенно длинную затяжку, как если бы у него была жажда, выбросил сигарету. Юджи ждал ответа. — Сейчас придёт Урауме. Завезу тебя домой и по делам уеду. Его равнодушие раздражало, но желания драться с ним не было. Юджи только разочарованно отвёл глаза к окну, смотря в никуда. Возможно, на траву за серым поребриком, а может, на птицу, что присела, умыла пёрышки и улетела вдаль, туда, откуда нет пути назад. Музыки сегодня не было. Ровный тик покачивающихся ключей в скважине под рулём, топот людей с улицы и шёпот листвы с деревьев. Внезапно к ним через опущенное окно, прямо перед носом Рёмена, просунулась белая макушка. Нет. Не просто белая. Был ещё розовый, хотя, скорее красный мазок на боку причёски, тянувшийся по затылку девушки. Она посмотрела на Юджи, поприветствовала его не совсем простым «Здравствуй!», затем схватила Рёмена за подбородок и завлекла в вязкий поцелуй. Юджи поморщился, а Рёмен, соизволив обратить внимание, не сводил глаз с него. Не вовремя правда. Это странно, он должен был их закрыть, пока целовался со своей пассией. — Привет, детка. — произнесла она уже старшему, и Юджи чувствовал, как из желудка поднимается рвота. — Сегодня пришёл кое-кто интересный. — Урауме криво ухмыльнулась, зрачки её прыгали с губ Рёмена, а потом встречались с его удивлённым взглядом и вскинутой бровью; несмотря на это, светлые ресницы трепетали, заставляя Юджи хотеть сбежать. Он примерно так и сделал. Перелез на заднее сиденье и нырнул в карман за телефоном. — У него такое же славное предложение… — Давай не сейчас, ладно? Они напоминали Юджи подкинутых родителей. Он не имел опыта общения с родителями, не знал, отличается ли это от того, как с ним обращался и заботился дедушка, но образ надоедливых старших они производили. Урауме — менеджерка в бойцовском клубе. После знакомства она часто заглядывала к ним домой. Даже оставалась на ночь, когда Юджи приходилось засыпать в наушниках, а наутро стояла в мужской футболке и готовила вкусный завтрак, что в какой-то степени заглаживал её вину перед младшим. Бенто она делала тоже тщательно, вырезала из яблоков зайчиков, рис не переваривала и клала больше сладкого, трепя Юджи по макушке. Дедушку не переплюнет, но позавидовать навыкам можно было. Ещё она уважала и свято любила Рёмена, поэтому забралась в машину, устроилась спереди и прекратила болтовню о ком-то безликом в уме Юджи. Брат завёл машину. — Как у тебя дела? — спросила она, положив подбородок на мягкое плечо сиденья. Юджи подумал, что Урауме отличный пример матери, и мотнул головой. — Нормально… — Не трогай его, сегодня не тот день. — раздался грубый голос брата. Урауме знала про ситуацию с дедушкой, это было очередным толчком помогать им, ведь она добра, но не настолько, чтобы считать её слабой. Впрочем, перед любовью слабы все. Урауме подмигнула Юджи и осела в кресле по-нормальному. Юджи наконец запустил на экране игру.***
Люди в чёрном. Этот «интересный» человек, о котором рассказывала Урауме заглянул на днях. Фильм «Люди в чёрном» стал первой ассоциацией в киноманском мозгу Юджи, когда он встретился с ним. Не специально. Встреча не планировалась: они с братом ужинали, вдруг в дверь постучали, с улицы дунул поток вечернего морозца, от ступней отошла кровь, и оттенки ночи позади мужчины осветились его присутствием. Неизвестный в классическом костюме и солнечных очках улыбался слишком блестящей улыбкой. Юджи подавился от сдержанного смеха, морковь застряла где-то в слизистых носоглотки, он ожидал тяжёлой ладони на спине, но брат застыл, пока не подорвался с места. — Минуту! — прокричал Рёмен и исчез в коридоре. Мужчина облокотился боком о дверной косяк. Его большие пальцы выпирали из карманов дорогущих на вид брюк, ноги перекрестились, одним носком, на котором словно с модного журнала переливался глянец, он придерживал дверь. Серебряные, как луна на горизонте, волосы были в беспорядке, всё больше напоминая Юджи персонажа кино, да и поза и ямочки на щеках кричали о всемогущей уверенности. Когда он повернул голову к Юджи, тому стало не до смеха. Все органы в теле будто перестали работать. Он не видел глаз, но энергия, что излучалась, способна была вдолбить его в землю. Какой-то незабываемый шквал страха охватил Юджи, палочки звякнули и покатились со стола. Мужчина издал забавное «Ой!» и подбежал, чтобы поймать их. Входная дверь хлопнула, Юджи вздрогнул. — Чего рот открыл, щас ведь и еда посыпется. — хрипло рассмеялся неизвестный и аккуратно вернул палочки на стол. — Ух, ты что, куришь? Юджи сморгнул магнетизирующий шок и поднял голову. Мужчина был огромен. Два метра точно. Как Сукуна, но выше. — Чего? — От тебя так дешёвыми сигаретами несёт. Или это брат? — он показал пальцем в сторону. — Он вроде не любит шоколадные. Простота в его голосе сводила Юджи с ума. Шея начала затекать. — Видимо, это я. Мужчина цокнул, поправил очки, словно занудный учитель химии. — Дети в наше время занимают позиции взрослых слишком быстро, тебе не кажется? — Наверное, вы правы. — Юджи почесал затылок. Соображалось слабо. Он почти не понимал, о чём беседа. — Хотя я тоже в твоём возрасте уже… — он сымитировал жест курения, потряся у губ соединёнными указательным и средним пальцами. Послышались шаги. — Всё-таки общество веками будет со вкусом грязи… — неизвестный шмыгнул, вернул руки в карманы, — Но иногда думается, что есть шанс что-то изменить, а потом открываешь глаза и бум! Бесполезняк. Юджи лишь глупо кивал. Еда остывала. Мужчина не выглядел так, будто жаждал ответа. Казалось, монолога для него предостаточно, скорее это Юджи здесь был в неловком положении жалкого зрителя. — Я готов. — произнёс брат из-за спины. Юджи дёрнули в реальность, туда, где шея действительно ныла, а Рёмен стоял и поправлял такой же классический смокинг. На запястье поблёскивали часы. — О чём говорите? — спросил он и вдруг потянул младшего за ухо, вызывая писк. — Ничего серьёзного. — на момент мужчина спустил очки, чтобы подмигнуть. Юджи в плохом освещении кухни не успел различить цвета его радужек. Это последнее, что он сказал, прежде чем повернуться к ним широкими плечами и дёрнуть ручку. Рёмен кинул предупреждающий взгляд на Юджи, и, словно собака на поводке, поспешил за неизвестным.