Огненное сердце и ледяные руки

«Принц Томана…» Такемичи, завороженный чужим пронзительным взглядом, повторяет сказанное скорее неосознанно. Он перекатывает странные знакомые, но неизвестные рычащие звуки на языке, словно желая распробовать, докопаться до единственно-верной истины. Такое чувство, словно ответ на терзающий душу вопрос где-то рядом… К нему вновь обращается незнакомый мужчина. Он улыбается чуть шире и, приблизившись, садится около него на корточки: — «Ты сказал: «Космантра». Так нашу страну называли трасты. Ты пришел с их земель? Твоя сила почти не ощущается». Ханагаки моргает раз. Моргает два. И тут все становится на свои места. Словно недостающий кусочек пазла наконец встает на законное место. И то, почему мужчины, одетые лишь в легкие струящиеся черным шелком изысканные одежды, совсем не мерзнут в ледниках. И то, почему длинные когтистые чешуйчатые мощные лапы, несколько минут назад буквально намертво прижимающие его к изящному извивающемуся иссини-черной тугой лентой телу, превратились в крепкие жилистые руки, чей обладатель прямо сейчас смотрит на него пронзительным изучающим взглядом. Это жители Космантры. Представители древнейшего огненного народа. Майки — принц затерянного, ушедшего под воду тысячи лет назад города! Погодите… Они… Живы? Но как? Он оборачивается к ничего непонимающему дезориентированному Чифую и пораженно, отрывисто шепчет: — Космантра… Они живут там… Они жители Затерянной Столицы… Чифую молчит несколько минут, а потом обращает на него такой же неверующий шокированный взгляд: — Но… Как это возможно? Они же погрузились под воду… Город опустился на морское одно, а потом… Этого просто не может быть… Ханагаки немного заторможено опускает голову, не сводя взгляда с искусствоведа, не в силах дать лучшему другу чёткий ответ. Мацуно же неясный кивок наоборот наконец выводит из ступора от увиденного. Он резко поднимается с земли и тут же хватается за пульсирующую частыми волнами голову, закрывает глаза, приложив ко лбу прохладную покрасневшую ладонь: после того удара затылком о ледник голова все ещё немного кружилась. Он даже не замечает, что незнакомец, чудесным образом излечивший его рану, тоже поднялся и легко придерживает его за узкую талию. Искусствовед подает руку задумчивому лингвисту и, когда тот тоже оказывается на ногах, хватается за плечи друга, заглянув ему в глаза и притянув к себе ещё ближе, начинает быстро-быстро тараторить: — Нам надо срочно вернуться в лагерь. С ума сойти… Они живы! Ты можешь себе это представить?! Живые представители города, многие тысячелетия лет назад погрузившегося на морское дно! Это же невероятно! Когда мы придём туда, там будут не старые развалины, которые разрушатся, стоит неосторожно задеть кончиками пальцев, а возвышающиеся над всем храмы и каменные дома, построенные тысячи лет назад! Ханагаки согласно кивает и обращается к своему спасителю: — «Нам нужно идти. Друзья ждут мы. Рассказать им правду». Чего он не ожидает, так это того, что в следующее мгновение чужие руки вырвут его из некрепких объятий растерявшегося от такой прыти друга и притянут к сильному телу принца древней Столицы. Стальные мышцы перекатывались под гладкой слегка загорелой кожей. Такемичи ощущал их мощь кончиками дрожащих пальцев: он против воли покраснел. Голос мужчины звучал очень взволнованно, почти напугано: — «Куда ты? Не уходи от меня, Рухи. Я столько ждал тебя.» Ханагаки делает судорожный вдох. Такемичи не знает, почему, но это голос завораживает его, пленяет, заставляя смотреть только в обсидиановые глаза. Словно что-то не дает оторваться от него. Тихо шепчет ему в покрасневшее ухо: «Не уходи, останься. Твое место здесь». Такемичи почему-то ему верит. Из его рта против воли вырывается: — «Пойти со мной?» — он сам удивлен тому, насколько уверенным звучит его голос. Майки без промедления кивает, сжимая ладони на чужой талии чуть крепче. Тут же раздается строгий голос самого высокого мужчины. Он подходит к ним ближе и обращается к не отрывающему взора от ученого принцу. В оклике слышится осуждение и нервное волнение, почти заглушаемое характерным для языка древних рычанием: — «Ты с ума сошёл? Майки, ты — наследный принц. Не забывай этого! Ты не можешь просто пойти, куда хочешь! Да и потом, вдруг это ловушка? Мы их не знаем. Посмотри, как они странно одеты. Даже для трастов. Говорят на исковерканном наречии. Я не отпущу тебя одного». Древнего поддерживает и другой мужчина. Откинув за спину длинные струящиеся волосы, он хмурится ещё сильнее и наконец переводит взгляд с республиканского ученого на Майки. Его голос звучит ещё более раздраженным, чем у предшественника: — «В этот раз я согласен с Дракеном. Вашество, я знаю, что ты очень долго ждал свою встречу с Рухи, но не стоит забывать о такой вещи, как безопасность. Ты даже не знаешь, куда они собираются идти». Такемичи, почувствовав непонятно откуда взявшуюся уверенность и отвагу, вызванные недоверием со стороны древних, вдруг тоже нахмурился и сам заговорил с пугающим незнакомцем, названным Дракеном: — «Мы ученые. У нас мирные цели. Приехали изучать обломки строений. Мы желать зла не собирались». Принц затерянного города перебил его и обратил внимание мужчины на себя: — «Какие обломки?» Ханагаки на секунду растерялся и, неуверенно переглянувшись с другом, сказал почти вопросительно: — «Вашего города…?» Лицо мужчины, все ещё стоящего позади ничего непонимающего Мацуно и поддерживающего его за талию, вдруг стало возмущенно-раздраженным: — «Почему это наш город должен быть разрушен?» На несколько минут Такемичи замолчал не в силах подобрать слова. «Почему?» Потому что город опустился на морское дно? Как ответ на вопрос может одновременно быть таким очевидным и таким невероятно странным, фактически невозможным. — «Ну…» Вдруг раздался громкий звон. Жители древнего города тут же встали в оборонительные позы, судорожно осматривая все вокруг в поисках угрозы. Мужчина с длинным хвостом на голове почти рычал, выставляя напоказ удивительно длинные даже для их расы верхние резцы. Ученые, несколько мгновений стоявшие в растерянном ступоре, судорожно принялись шарить по карманам одежды в поисках звенящего будильника. Перед тем, как отправиться в путь, они отмерили для себя время, которое могли потратить на дорогу в одну сторону. И оно только что вышло. Звонок шел от его собственной наручи. Такемичи быстро нажал несколько рычажков, покрутил маленькую позолоченную шестерёнку где-то в центре, и звук постепенно стих. Как только маленькие часы окончательно затихли, его руку тут же обхватили жилистые ладони короткостриженого брюнета и принялись осматривать по-детски любопытным взглядом, крутя в разные стороны, словно неизвестную диковинку, привезенную из дальних странствий купцами. Голос Майки был возбужденным: — «Рухи, что это? Такой пугающий звук. Это оружие?» Ханагаки, сбитый с толку таким напором, немного растерянно отвечает: — «Это часы. Звон был, потому что времени нет. Надо возвращаться к друзьям». Майки поворачивается к остальным: — «Они пришли, как друзья, посетить наш дом. Мы дойдем с ними до их сопровождающих и отведем их в Томан. Это приказ наследника престола». Мужчины неуверенно переглянулись между собой, а потом склонили голову в подчинении своему принцу: — «Да, Ваше высочество». — Внимание брюнета снова возвращается к голубоглазому ученому: — «Куда нам идти?» Ханагаки наконец убирает чужие руки со своей талии и смущенно отходит чуть назад, чтобы показать узкую дорогу, по которой они шли до этого. То самое место, где несколько минут назад он чуть не лишился жизни. Если бы не Майки… Он против воли вздрагивает. Древний прослеживает его взгляд и подходит к самому краю ледяного выступа, смотрит вниз. Несколько минут он исследовал маленькую дорожку, состоящую из продольного выступа и нескольких наростов, пристальным взором, а потом повернулся к остальным мужчинам и отошел ещё чуть дальше от них. Мацуно пискнул, прикрыв рот ладонью. Мгновение спустя кожа мужчины стремительно начала покрываться чешуёй. Ногти и зубы росли, короткие лоснящиеся пряди иссиня-черных волос превращались в длинную густую гриву. Он снова обратился. Дракон делает несколько шагов, перебирая когтистыми лапами, оставляя на прозрачном льду маленькие узкие борозды. Каждый изгиб тела переливается блеском тысячи маленьких чешуек. Невозможно оторвать свой взгляд. Сейчас, когда он может медленно проследить за его движениями, Такемичи понимает, что его сон в кристальной пещере не передавал и сотой части восхитительного великолепия тела древнего зверя. Майки останавливается и пригибается к земле. Черные обсидианы скрываются под кожаными веками. Древние смотрят на них и тот, что выше, тяжело вздыхает, после чего говорит: — «Майки повезет нас верхом. Баджи сядет спереди, вы посередине, а я буду замыкать». Такемичи понятливо кивает, после чего переводит сказанное другу, не обращая внимание на странные непонимающие взгляды, которые бросали на них иноземцы. Мацуно неуверенно закусывает губу, но тоже соглашается. Мужчина, названный Баджи, быстро запрыгивает на шею дракона, хватаясь за рога, словно бы те были вожжами запряженной для прогулки лошади. После чего, не спрашивая мнения республиканского ученого, хватает его за руку и затягивает наверх, усаживая позади себя. Мацуно, оказавшись на шее зверя, машинально обхватывает руками талию впереди сидящего, на что получает только короткий хмык. Ладонь мужчины снова возвращается на рог. Щеки Чифую против воли краснеют. Дракен же поднимает за подмышки пискнувшего от удивления лингвиста и садит позади друга, после чего взбирается на изгибающееся тело сам. Майки коротко предупреждающе рычит и сделав несколько пробных небольших шагов, быстро набирает скорость, игривой лентой взбираясь на стену. Жар тела могучего зверя и перекатывающиеся под ним мышцы — это все, о чем успел подумать Такемичи, прежде, чем они исчезли в проходе, из которого пришли.

***

— Апчхи! — мужчина смачно чихнул, из-за чего чуть не упал вперед лицом. Затея была опасная: языки пламени переливались всеми оттенками рыжего и красного, как бы крича о затаившейся за обманчиво дружелюбным теплом опасности между горящих поленьев походного костра. Остальные ученые пускают короткие смешки, а Риндо, тяжело вздохнув, сильнее кутает в теплый плед причитающего дрожащего от холода старшего брата. — Эт-то к-какое-то издеват-тельство над ч-человеком! Я доктор н-наук с двумя подт-твержденными с-степенями! Сейчас… Апчхи! — голос Рана был одновременно возмущенным и до ужаса жалостливым. Таким, каким дети рассказывают родителям о том, как на прогулке кто-то сломал их любимую машинку или порвал тряпичную куклу. Несправедливо обиженным. К нему подсаживается под бок Коко, игнорируя недовольно-раздраженный взгляд младшего Хайтани, направленный на его ерошащую фиолетовые локоны руку. Он же только расчесал эту прядь! — Да ладно тебе, большой мальчик. Посмотри на Санзу. Коса ничуть не меньше твоей, а сидит и тихо и покорно ждет, пока его расчешут. Океанолог переводит тоскливый взгляд на наёмника. Харучие, обхватив теплую железную кружку двумя руками, покорно сидит и ждет, пока его серебряные волнистые локоны не будут до конца расчесаны заботливой рукой младшего. Тора медленно водит по ним деревянным гребешком с большими зубчиками, аккуратно распутывая каждый непослушный локон. Иногда он дергает сильнее, чем надо, и слышит тихое шипение своего возлюбленного. На что тут же склоняется к макушке наемника и нежно целует, шепча извинения в платиновые поблескивающее от света костра пряди. Ран поворачивает голову обратно к игриво ухмыляющемуся оценщику и причитает ещё более трагичным голосом самой настоящей королевы драмы: — Мой милый, ты кое-что упускаешь: нашего дорогого Санзу сейчас обхаживает его милейший компаньон, а меня… Ай! Рин-Рин за что?! — Хайтани хватается за голову, потирая пострадавшее место, и с обидой смотрит на младшего. Риндо же в ответ только поворачивает его голову обратно и бурчит притворно-оскорбленно: — Потому что надо ценить семейную любовь и заботу, Нии-сан. Старший тут же делает удивленно-испуганное лицо и, повернувшись к брату, обнимает его за талию и в притворном ужасе шепчет: — Неужели мой малыш подумал, что я его не люблю?! Какой кошмар! Рин-Рин, никогда не будет никого, кого я буду любить также, как моего дорогого братика. Слышишь, я… Дальше Хаджиме слушать не стал: решил вернуться на свое место радом со снайпером. Он взглянул напоследок на братьев и заметил, что за маской усталости от детских выходок старшего на лице Риндо прослеживалось сытое удовлетворение единоличным владением внимания Рана. Что не говори, а братца он обожает. Такой ребенок. Дерево издаёт глухой звук, когда Коконой садится на него. Инуи едва ли обращает на это внимание, но, когда чужая голова касается собственного плеча, переводит взгляд на черную макушку. Он смотрит пристально, но ничего не говорит, а после аккуратно кладет руку на талию брюнета, придвигая к себе чуть ближе. Коко, который ожидал возмущенного ворчания и того, что его просто отодвинут в сторону, пораженно вздыхает. Сердце пропускает несколько ударов. Взволнованный, он старается придать своему голосу привычной расслабленности и капельку флирта, но тот все равно подводит его в самом начале: — К-как тебе нынешняя обстановка? — Инупи молчит несколько минут, а после подает голос. Речь тихая и размеренная, почти убаюкивающая: — Насчет экспедиции сказать что-то определенное сложно, но остальные пока не сходят с ума, а это значит, что все не так плохо. Хаджиме выгибает бровь, как бы спрашивая о причинах его странного изречения. Наемник кивает в сторону братьев: — Океанолог ведет себя, как королева драмы, а это значит, что он неплохо держится. Тебе ли не знать. — оценщик задумчиво кивает, поворачиваясь в ту же сторону. — Если все в порядке с Раном, то и Риндо тоже будет в норме. За ними и остальные подтянутся. Мы все держимся, а это значит, что можно выбраться из любого дерьма, каким бы оно не было. Хаджиме снова лишь кивает. Он сам начал это разговор, да и тема очень серьезная, но все, что ему хочется, — это просто продолжать сидеть вот так, прислонившись сбоку к сильному крепкому плечу, слушать размеренное дыхание где-то у лба и мечтать, чтобы хотя бы ненадолго, совсем на чуть-чуть, это тепло стало только его. Принадлежало бы ему по праву. — Ты… Их прерывает громкий топот и тихое рычание. Учёные тут же оборачиваются назад, наемники встают в оборонительные позы, за долю секунды доставая на изготовку свое оружие. На несколько секунд в пещере воцаряется гробовая тишина, нарушаемая только треском костра и тихим скрипом длинных когтей дракона о поверхность сверкающего льда. Дракона. Настоящего живого дракона, от тела которого исходил животный жар. Он приближался к ним медленно, осторожно перебирая когтистыми лапами. Черные длинные усы изящными лентами извивались, словно бы от легкого дуновения ветерка, иногда игриво прячась за густой лоснящейся гривой. Никто не осмеливается произнести ни слова. Всеобщее оцепенение прерывает тихий лязг блестящей катаны, которая выскальзывает из ослабевшей хватки пораженного мечника, когда могучий зверь оказывается в метре от него и стоящего за ним механика. И, только когда гигантский ящер с любопытством склоняет голову к упавшему оружию, ученые наконец замечают на его спине нескольких «пассажиров». Когда взгляды республиканских учёных находят пораженное лицо профессора Шибы, они в спешке неуклюже спрыгивают с черной чешуйчатой спины и бегут к нему, едва не поскальзываясь несколько раз по пути. За ними слезают и оставшиеся мужчины. — Что, во имя семи Богов, здесь творится? — голос его пораженно-возмущенный. По-другому охарактеризовать его у Такемичи никак не получается. В нем слышится и искреннее удивление, и глубокий шок, и переживание за их, глупой парочки неосторожных друзей-кладоискателей, жизни. Ханагаки на секунду пристыженно опускает глаза, подумав о волнении мужчины, а потом вцепляется в руку старшего и по-детски наперебой с Чифую начинает быстро говорить, гулко сглатывая, когда во рту скапливается слюна: — Вы не поверите! Мы с Чифую прошли по коридору, который шел параллельно нашему нынешнему пути. Но в какой-то момент мы вышли на участок, который соединяет эти два прохода в одну большую пещеру. Там… — Там была широкая пропасть с маленькими, идущими вдоль нее выступами. — они перебивают друг друга, сбиваются сами, но отчаянно спешат рассказать самую невероятную, трепещущую нежную ученую душу правду. — Да. Так вот: мы шли по этим выступам, и в какой-то момент я сорвался. — на этом моменте Чифую закусывают губу и опускает голову, а профессор сжимает ладонь на своей руке в ответ, одним обеспокоенным взглядом спрашивая, в порядке ли сейчас молодой ученый. Ханагаки машинально кивает и продолжает рассказ. А спустя несколько минут обращает внимание профессора на незнакомцев, дрожащим голосом произнося невообразимую в своей нереальности истину: — Они спасли нас. Нас спасли жители Космантры… Одновременно слышатся насколько пораженных вздохов, и Такемичи понимает, что всего лишь двумя фразами лишил, возможно, самые гениальные умы современного научного мира оставшейся после встречи с живым драконом возможности трезво мыслить. Иногда гениальность и правда мешает. Возможно, именно поэтому первыми в себя приходят наемники. Санзу, все ещё не сводя пораженно-восхищенного взгляда с дракона, медленно опускается на колени и поднимает свое оружие. Величественный зверь тоже не отводит от него свой взор. Он приближает к нему свою голову и наклоняет чуть вбок, прослеживая слабый блеск серебристых прядей. После чего на секунду прикрывает глаза и кидается в сторону республиканского ученого. Никто не успевает сделать и шагу, как черный зверь оказывается рядом с Ханагаки. Инупи успевает только снять пистолет с предохранителя, но так и не стреляет, опуская оружие вниз. Дракон, чье длинное тело занимало половину пещеры, вдруг обратился невысоким, но хорошо сложенным мужчиной. Едва ли на несколько сантиметров выше самого ученого. Кажется, это помогло прийти в себя и профессору: — Да что творится, черт возьми… — Незнакомец вдруг перебивает и обращается к нему: — Вы и есть друзья Рухи, пришедшие в мой дом? Такемичи удивленно моргает. Раз. Два. Но картинка не меняется. И он уверен — его уши его тоже не подводили. Принц говорил на их языке. На языке Имперского государства. Его голос сейчас звучал чуть выше и мягче, как всегда бывает, когда говоришь на чужом непривычном для тебя наречии. Но это не имело значения. То, что действительно было важно, другое — он понимал их. Ещё больше удивил их другой древний. Мужчина с длинными черными волосами, не особо церемонясь, выхватил катану из рук мечника и, придирчиво осматривая недавно заточенное лезвие, спросил, как бы между делом: — С каких пор вальхалловцы используют такие длинные клинки? Помнится, пару тысяч лет назад все было иначе. Все кроме Санзу непонимающе хмурятся, а вот он сам, оробев, опускает руки, которые протянул, чтобы забрать оружие у незнакомца. Немного скрипучее произношение, но Такемичи, специализирующийся на языках и изучающий их всю свою жизнь, может без труда сказать, что это наречие используют жители Островов. Некоторые слова звучат немного иначе, и Ханагаки точно может определить, что дело не в акценте древнего, а в самих словах — это вариации, которые считаются устаревшими, и многие из них не используются уже сотни лет даже в самых отдалённых уголках территории этого народа. Как же это? Его внимание вновь привлекает Майки. Он говорит медленно и вдумчиво, оглаживая точеный подбородок двумя пальцами: — В Рухи течет кровь трастов, но ваша плоть — наследие фароксов. Ваше пламя другое: оно буйное и несет в себе тьму, однако… Оно спит. Едва ли что-то способно пробудить его. У вас почти нет оружия, и вы не выглядите, как воины. Принесите клятву верности моему народу, и тогда я пущу вас в Томан. Ученые не двигаются. Древние тоже: они настороженно смотрят на выступающие напряженные плечи своего повелителя и ждут, что произойдет дальше. Профессор серьезно кивает и встает на колени рядом с мужчиной. Даже в таком положении могучий великан имперского университета ниже наследного принца всего лишь на голову, однако нетерпеливый жар, исходящий от пышущего горячностью жизни тела, стальная уверенность и драконья властность, которой сквозят обсидиановые глаза и четко поставленный голос, не оставляют ему выбора: — Я согласен. Майки уважительно кивает его смелому поступку и переводит взгляд на одного из своих друзей, безмолвно приказывая. Самый высокий из древних коротко кивает и тут же оказывается рядом со своим повелителем, после протягивает ему продолговатый серебристый кинжал. Он тонкий и искусно вырезан из материала, который, почему-то Такемичи уверен, сейчас в современном мире не найти. Похож на те, что хранятся в закрытых секциях музея с пометкой: «Не приближаться. Бесценный экспонат». Брюнет быстрым, но не резким движением кладет жилистую ладонь на широкий затылок профессора и притягивает ближе к себе, поднимая его голову вверх. Их глаза встречаются. Ханагаки бросает быстрый взволнованный взгляд на других учёных. Ран и Риндо держатся за руки, нервно переглядываясь. Инупи направляет дрожащей от напряжения ладонью пистолет, а другой прикрывает взволнованно хмурящего брови Коко, стоящего позади него. Пальцы Кисаки, которые сжимаются на толстой коре бревна, служащего им походной скамейкой, почти побелели, в то время, как из губы Ханмы почти готова политься багряная кровь: с такой силой сжимают ее белоснежные зубы. Даже те, кто не имел оружия, они все были на низком старте, но было то, что сдерживало их, заставляя оставаться на своем месте — рука профессора. Вновь покорно склонив голову перед могучим древним, он гордо выставил широкую ладонь в сторону: «Все хорошо. Стойте, где стоите». Они послушались. Майки тоже опустился на колени. Он вытянул руку медленно и осторожно: кончик заостренного лезвия упирался в шею университетского профессора. Их дыхание стало глубже. Мужчина тихо произнес: — Повторяйте за мной. Шиба согласно моргнул. Майки прикрыл глаза и начал: — Я признаю силу и мощь древней столицы… — Я признаю силу и мощь древней столицы… — кончик лезвия надавил на кожу сильнее: выступили первые капельки крови. Пальцы сжались в кулак, Санзу чуть дернулся вперед, но был остановлен рукой древнего, все ещё крепко сжимающего его собственное оружие в своей ладони. Глаза его предостерегающе смотрели исподлобья. — Мое сердце искрится буйством и красками жизни, но огонь спокоен и покорен Вере… — лезвие двинулось чуть вверх, по квадратному подбородку. Маленькая точка начала превращаться в линию. Все оставались на местах. — Мое сердце искрится буйством жизни, но огонь спокоен и покорен Вере… — Прошу Великого повелителя согреть меня его благословенным пламенем, а если же грязны мои помыслы, выжечь все в моей грешной душе, оставив лишь черную копоть в назидание всем непокорным. — Прошу Великого Повелителя согреть меня его благословенным пламенем, а если же грязны мои помыслы, выжечь все в моей грешной душе, оставив лишь черную копоть в назидание всем непокорным. — Майки отстранился и провел по лезвию кончиком своего пальца, протыкая его и смешивая их кровь на холодном клинке. На лице его наконец появилась расслабленная улыбка. Он повернулся к остальным ученым и произнес: — Я принимаю клятву. Мы проводим вас в Томан. Ученые наконец выдохнули. Разгладились и лица сопровождающих принца. Они представились иноземцам по очереди. — Рюгуджи Кен. — Баджи Кейске. Профессор вытер выступившую кровь рукавом своего плаща и обратился к принцу: — Вы действительно проводите нас до города? Майки согласно кивает, а потом поворачивается лицом к Такемичи. Он аккуратно перехватывает руки ученого и нежно оглаживает тыльную сторону ладоней мужчины большими пальцами. Ханагаки против воли краснеет и робко замирает. Снова это чувство… Затем брюнет тянется к мочкам порозовевших от холода ушей и снимает с них украшение, после чего протягивает его республиканцу с нежной восторженной улыбкой ребенка, наконец получившего долгожданный подарок. — Рухи, надень это. Рядом стоящий Коко раскрывает глаза так сильно, что становятся видны маленькие красные капилляры. Его шёпот то и дело сбивается: — Это же… Невероятно… Они правда существуют… Сколько карат… Ханагаки непонимающе смотрит на серьги. Невероятных размеров прозрачные драгоценные камни, обрамленные золотой каймой, игриво поблескивали в протянутой к нему, обычному, ничем не примечательному учёному из республиканского университета, руке наследного принца. Это шутка? Ханагаки отступает чуть назад, стараясь не обращать внимание на взволнованно нахмурившегося древнего: — Я-я не могу это принять. Это же… Такой дорогой подарок. Вы… — Майки вновь делает шаг к нему и нетерпеливо перебивает: — Но они твои. Они должны быть твоими. Они не могут быть ни чьими больше! — по мере сказанного голос принца становился все громче и звучал более возбуждённо. Брюнет может поклясться, что бронзовая грудь, перетянутая лентами черного шелка, вдруг начала гореть теплым оранжевым светом. На каком-то интуитивном уровне он понимает, что это. Драконье пламя. Ханагаки, казалось, на мгновение забывший, что перед ним правитель самой могущественной и древней цивилизации, вдруг вспомнил это. Он беспомощно оглянулся на своего лучшего друга, мысленно прося рассказать, что за ритуал древних предполагает преподносить первому встречному украшение, которое не в силах оценить даже самый знаменитый и профессиональный оценщик. Он уверен: даже все экспонаты их университетского музея не в силах покрыть и сотую стоимость этого изделия. И почему он зовет его «Своей душой»? Другие, не зная языка Затерянного Города, кажется, думают, что он просто обращается к нему вежливо на языке их государства. Но Ханагаки точно может сказать, насколько интимное и нежное обращение использует древний. Его так мучают все эти вопросы. Но помогать ему разобраться с этим никто не спешит: Мацуно лишь так же потеряно смотрит то на ювелирное украшение, то на наследника древнего престола и бездумно шевелит губами, шепча что-то едва слышно самому себе. Все смотрят на него в ожидании. Ему ничего не остается, как покорно кивнуть, несмело взглянув в глаза ждущего ответа мужчины. Майки широко улыбается и делает ещё шаг к нему. Говорит с взволнованным придыханием: — Я надену тебе. Он сделал ещё один. Теперь их разделяло не более десяти сантиметров. Такемичи видел, как от волнения тяжело вздымалась чужая крепкая грудь, слышал глубокое дыхание древнего и почему-то это казалось ему невероятно правильным. Словно бы все, что он делал до этого дня, было именно для этого момента. Для встречи с ним. Такемичи прикрыл глаза, а через секунду почувствовал холод металла. Серьги были больше маленьких тонких колечек, которые он иногда носил, ещё будучи несмышленым студентом-первокурсником. Они тянули мочки вниз, но почему-то Ханагаки ощущал невероятный прилив сил. Странное воодушевление в груди. Может быть, оно было вызвано счастьем от недавнего спасения жизни, может, от мыслей о главных воротах Затерянной Столицы, которые совсем скоро предстанут перед ними, а может виной тому удивительно мягкий блеск обсидиановых глаз, направленный на него. Он не знает — слишком сильно погружен в раздумья. Но даже прибывая в тумане путающихся мыслей, он выхватывает из общих восторженных вдохов команды возбужденных ученых тихий голос одного из древних, обращенный к тому, что ниже. Мужчина говорит на их родном языке: «Он согласился». Его речь рычит лишь в начале, постепенно затухая. Неожиданно для всех голос подает Ран. Он привычным кокетливым движением заправляет переднюю, волнистую прядку за ухо и делает шаг вперед. Это может скрыться от древних, но Ханагаки провел с этими людьми уже немалое количество времени и точно может сказать — старший Хайтани сейчас был насторожен. Его рука сжимает ладонь брата сильнее, чем нужно, а правый клык, который выставляется, когда океанолог улыбается неестественно широко, сейчас царапает кожу нижней губы. И все же наряду с этим в фиолетовых глазах читается жгучий интерес. То самое, ученое любопытство, которое толкало каждого из них подолгу оставаться в университетском архиве, перечитывая в сотый, если не тысячный раз, немногочисленные строки древних записок — единственное доказательство существования Затерянной Столицы. — Я могу задать вопрос? — он смотрит на принца, а после и на его сопровождающих, нервно передергивая плечами. Дождавшись кивка от наследника престола, он спрашивает: — Как вы превращаетесь в драконов? Это проклятье? Или же ваша сила? Вы… Вы же на самом деле люди, верно? Древние смотрят на него удивленно, но это удивление было вызвано не любопытством имперского ученого — абсурдностью. Словно бы родители не могли поверить, что их чадо задало такой глупый вопрос. Древний, назвавшийся им Дракеном, скрестил руки на груди и ответил просто: — Мы не превращаемся в драконов. Голос подал Мацуно. Неуверенно покусывая губу, он перевел взгляд на мужчину, залечившего его рану: — Но мы же только что видели… — Баджи поймал его взор своим и, наклонив голову чуть вбок, пожал плечами: — Это умеет делать только Майки, потому что он член правящей семьи. Истоки истории нашей нации уходят далеко вглубь тысячелетий. Мы все имеем драконью кровь, однако… Боги, разозленные нашей глупостью и алчностью, забрали у нас силу во время Великого Затмения. Ханагаки смотрит на принца: — Ты последний дракон? Сано качает головой и вдруг переводит тему: — Я отвечу на все ваши вопросы, когда мы придём в город. Нужно выдвигаться. Нас греет внутренний огонь, но даже нам тяжело находиться в Лабиринте так долго. Все вдруг перевели взгляд на одежду древних. То, как органично черный шелк и золотые украшения смотрелись на литых загорелых мышцах, отвлекло внимание от одного очень важного факта — одежда совсем не подходила для исследования ледяных пещер. Покрасневшие уши и участившееся дыхание это подтверждали. Профессор бросает быстрый взгляд на солдатов и коротко бросает: — На сборы двадцать минут. — тут же поднимается громкий топот десятков солдат и перекрикивание. Шиба возвращает взгляд к древнему: — Мы можем выдвигаться сейчас, а они догонят нас позже. Майки кивает ему и идет к стене, находящейся слева от них. Такемичи мысленно вспоминает карту и взволнованно закусывает губу. Это место, где части лабиринта соединяются воедино. Если тот зверь там… Запах человеческой горелой плоти и обезображенное тело солдата все ещё стоят перед глазами ужасающим калейдоскопом жутких воспоминаний. Его мысли озвучивает наемник. Он подошёл ближе к ним, оставив опустившего голову Коко позади. Лицо оценщика скрылось за длинными прядями, но Ханагаки почему-то был уверен — уголки губ мужчины тоже опустились вниз. Принц задумчиво склоняет голову, и вдруг мгновение спустя пред ними появляется длинное извивающееся тело величественного зверя. Он отводит лапу чуть назад, а через секунду из гигантской пасти вырывается бушующее пламя. Зеленые всполохи огня летят в сторону глыбы и пробивают её насквозь, оставляя лишь шипящий звук тающего льда. Затем ещё и ещё, пока даже камень по ту сторону стены не сдается под этим натиском. Все смотрят, затаив дыхание. Даже глаза древних заинтересованно блестят. — А как же то существо? — на этот раз немного нервный голос подает Ханма. Руки в передних карманах, голова наклонена чуть вбок, а глаза полуприкрыты, но обращены к зверю — обманчивое спокойствие. Баджи непонимающе выгибает бровь: — Существо? Отвечает Кисаки. Он отточенным движением возвращает сползшие на кончик носа золотые пенсне обратно на переносицу и говорит размеренным голосом: — Крупное, развивающее большую скорость, вероятнее всего, млекопитающее с большими и острыми когтями. Оно напало на нас в начале лабиринта. Из-за него мы лишись нескольких товарищей и грузовика. Дракен задумчиво смотрит на доктора: — Возможно, вы встретили сциллу. Мы используем им в качестве скота и вьючных животных, но те, что находятся в Лабиринте больше и злее обычных. Они не поддаются дрессировке и атакуют всех без разбора, иногда нападая даже на сородичей… Однако мы отогнали их на окраины. Сейчас мы их точно не встретим. Баджи, подошедший к нему согласно кивает. Профессор смотрит на сделанный драконом проход и оборачивается к остальным: — Ученые идут за мной. Инупи тоже. За нами следует один грузовик. Кисаки, Санзу и Казутора остаются вместе с остальными солдатами и выдвигаются следом. Всем ясно? Вслед за драконом они исчезают в проходе. Как и в первый раз они практически сразу чувствуют перемену температур, поэтому буквально спустя десять минут пути останавливаются, чтобы переодеться и скинуть зимнюю одежду в машину. Многие облегченное вздыхают. Они идут практически молча, лишь изредка спрашивая древних что-то о пещерах и Лабиринте. Те отвечают охотно, но немногословно, словно помня обещание их принца поведать иноземцам обо всем уже на месте. Идут час. Идут два. И вдруг тоннель начинает подниматься. Дракон стремительно взлетает вверх. Ученые спешат за ним. Проход вдруг заканчивается, превращаясь в широкий склон. По бокам едва ли виднеется что-то, кроме нескольких отвесных скал, освещенных дневным светом. Глаза, привыкшие к темноте за эти дни, слезятся, но Такемичи вместе с остальными упрямо бегут вперед — на вершину. Там их встречает обращенный в человека Майки. Ханагаки пораженно замирает, увидев блестящие макушки белоснежных построек, стремящихся в небо. Сердце словно бы на миг останавливается. Но он слышит торжественный, все еще немного рычащий голос принца, говорящий им на имперском: — Добро пожаловать в Томан.