Огненное сердце и ледяные руки

Несколько часов назад они прошли границу стыка литосферных плит, отмеченную на одной из старых карт, найденных в закромах багажа океанолога. Однако их тоннель, который в последствии вывел их на воздушный карман, шёл практически параллельно с ним: вероятно, если бы заметно вымотанный Ран вскользь не упомянул об этом моменте, республиканский ученый так и не узнал бы. За это время мало что поменялось вокруг них. Разве что светящихся жучков и кристаллов по мере их отдаления от пещеры становилось все меньше и меньше. Но Такемичи всё равно был рад. Благодаря тому, что теперь они знают короткий путь, по его подсчетам они должны прибыть на нужное место через три дня. А там… Честно говоря, молодой ученый был абсолютно растерян: он не знает, что они могут там найти. Возможно, это все просто выдумки и бабушкины сказки. Возможно, древний город, погрузившись под воду тысячи лет назад, исчез с лица земли. Невероятный народ, обладающий абсолютными знаниями и силой, недоступной другим, затонул. Бесславно исчез в морской пучине, оставив после себя сточенные многолетними волнами булыжники, которые некогда были изящными сводами и могучими столпами древней цивилизации. А тоннель — лишь совпадение. Невероятное, но совпадение. Возможно, город действительно есть. Может быть, они подойдут к черте и увидят его. Потрескавшиеся от времени, ссохшиеся, но до затаенного дыхания величественные, поражающие воображение многолетние руины. Может, даже силуэты построек будет сложно угадать: ведь как бы они смогли выстоять столько тысячелетий без единой трещинки на белоснежном камне. Но даже так: прикоснуться, провести кончиком пальца по покрытой песчаной пылью глыбе — доказать… Доказать себе, лучшему другу, разношёрстной компании ученых, всему миру, всем-всем-всем — она была. Космантра правда была. Такемичи хочет верить в это. Он надеется. Ведь… Ведь не мог дракон из сна появиться просто так. Его тонкий изящный силуэт до сих пор складывается мерцающими точками в непроглядной тьме, стоит мужчине прикрыть веки даже на долю секунды. Словно бы чудесное ведение не было обычным сном. Словно бы с каждой милей его сердце начинало ныть сильнее, умоляя эгоистичного хозяина идти вперед. Идти туда. К нему. Такемичи очень глубоко ушёл в себя, поэтому не услышал голос профессора сразу. Лишь когда уставший ждать, нетерпеливый мужчина поставил щелбан задумавшемуся ученому, брюнет, тихо ойкнув, наконец пришёл в себя. Шиба выглядел недовольным, но, видимо, не до такой степени, чтобы отчитывать нерадивого парня. Он лишь вздохнул устало и спросил: — Куда сейчас? Какое-то странно нехорошее предчувствие пробегает стайкой мурашек по затылку, стоит ему устремить взгляд вперед, но мужчина быстро отмахивается от излишнего внутреннего паникерства, противным червячком пожирающим его мысли. Впереди перед ними была развилка: два тоннеля. Ханагаки быстро встряхивает головой, убирает выпавшие кудряшки за ухо и открывает нужную страницу. Такемичи смотрит в книгу, и глаза его удивленно расширяются — на карте проход был только один. Он в непонимании уставился на карту и даже потер глаза, наивно полагая, что детская вредная привычка сможет изменить направление линии на пожелтевшей бумаге. Но нет — все также: один тоннель. Чифую тихо шмыгает холодным носом и также удивленно замирает, сфокусировав зрение на маленьких рисунках. Шиба, не отличающийся завидным терпением, просто забирает из его рук дневник и кладет к себе на колени. Минута, другая — тишина. — Дьявол семи морей! Что за черт?! Значит, ему не показалось. Спустя пять минут около их грузовика собрались остальные. Они стояли полукругом, а в середине импровизированного концерта был он все с той же роковой книгой, каждый раз посылающей им смертельные испытания. — Знаете, я даже не удивлен. Возможно, ожидать такой подарок от Матушки-судьбы — самая разумная мысль. Знаете, она такая стерва: возможно, это мои худшие отношения! — старший Хайтани был особенно драматичен вместе с синяками под глазами и немного побледневшей кожей. Однако даже так, он все еще выглядел очень привлекательно: идеальный высокий хвост и рубашка без единой складки были точно такими же аккуратными, как и в день их знакомства с импозантным мужчиной. — Либо же древний решил немного пошутить над своими преданными последователями. — на лице Коко была такая же беззаботная по-кошачьи хитрая ухмылка. Однако побелевшие пальцы, которые тут же появились на талии укутанного в несколько свитеров Чифую, стоило друзьям немного разойтись в стороны, когда подошли остальные, говорили сами за себя — маленькие венки вздулись, а кожа побелела от напряжения. Верно. Тонкие жгуты снова были натянуты до предела: ученые нервничали. Тихий, бархатный смех был подобен выстрелу крупнокалиберного пистолета в полнейшей тишине. — Неужели я наконец-то могу поработать? Какая радость! Знали бы вы, как я устал смотреть на ваши задумчивые унылые лица и ничего не делать. Что может быть интереснее осмотра древних пещер? Ну, кто со мной? Ученые переглянулись. Риндо тихо вздохнул и, придвинув очки ближе к переносице, шагнул вперед. Вперед — как человек, который с микроскопической точностью может зарисовать любую нужную вещь, он был там просто необходим. За ним и Инупи: для предотвращения непредвиденных ситуаций. Втроем они двинулись к тоннелям. Слышится громкий бас директора: — Разбиваем лагерь. Снова бревна, маленький костер, а над ним котелок с готовящимся супом. Суп не очень наваристый, мяса мало, да и то самое простое — куриное. Но в нем было все необходимое, чтобы они не отощали в этом долгом путешествии. Или хотя бы до того момента, как самый энергичный на данный момент ученый со своими помощниками не вернется и не скажет им что-то приятное. приятное касательно раздвоенного тоннеля. Им бы сейчас вовсе не помешало немного хороших новостей. Такемичи прикрыл глаза и тут же открыл их: место на бревне рядом больше не пустовало. За сегодняшний день они практически не говорили, даже не встречались взглядами. Поэтому и глубокие синяки под глазами, которые черная маска, вновь переставшая покидать слегка осунувшееся лицо наемника, оттеняла ещё сильнее, стали для мужчины неприятной неожиданностью. Очень неприятной, царапающей в волнении душу неожиданностью. Он несмело обхватил плечи старшего и прислонил его к своему боку, чуть наклоняя его. В следующую секунду Такемичи едва удержался от позорного удивленного писка: Харучиё неожиданно завел руку за его спину и придвинулся ближе, оставив ладонь на талии младшего. Дыхание блондина пускало мурашки по телу ученого, но он не отвлекался: ждал. Ждал, что скажет ему мужчина, который никогда не проявляет слабость. — Ему не становится лучше… Я переживаю… Голос тихий, едва слышный, но даже так Ханагаки улавливает в нем мелкую дрожь. И Такемичи вдруг четко осознает одну вещь. Наемник никогда бы не стал горевать о себе. За подтверждением ходить далеко не надо: достаточно вспомнить, как они убегали с корабля. Такемичи иногда любит приукрашивать историю: этого не отнять. Но он точно знает, что рукав черного комбинезона, полностью пропитавшийся багряной кровью — не игра его бурного воображения. Однако в тот момент Хару не проронил ни одной слезинки. Хотя лингвист и уверен: рана болела адски. Так сильно, что любой другой кричал бы от боли до сорванного голоса и глухого хрипа. Но в это раз… Харучиё звучит почти напуганно. Он боится за чужую жизнь. И Такемичи уверен, что причина гораздо глубже дружбы и этики отношений между коллегами, ведь понять, о ком речь, не составляло труда: — Хару, скажи… Ты его любишь? Блондин замер на минуту, а потом чуть отодвинулся и посмотрел прямо ему в глаза. Ханагаки замер: из сверкающих лазуритов по холодной молочной коже скатилась слеза. Маленькая, одинокая, но полная сильнейших чувств, сдерживаемых годами. Юноша тихо выдохнул и быстро стер её с лица друга костяшкой указательного пальца. То, что Хару поделился переживаниями с ним, не значит, что может сделать это с другими. — Надо же, а я думал хотя бы в этот раз забрать всё внимание усердно работающему себе. Но, что ж, видимо, любовные интрижки выигрывают даже во время экспедиций. Какая жалость. — Ханма уселся на бревно, лежащее по другую сторону костра, прямо напротив них. Хару тут же уткнулся носом в шею лингвиста, так и не ответив на заданный вопрос. Лицо скрывала маска, а глаза упавшая на лоб жемчужная чёлка, но дрожащие плечи все еще выдавали его волнение. Такемичи впервые серьезно захотел врезать геологу. Однако, это не понадобилось. Проблемы решили братья Хайтани: один сел по другую сторону от Ханагаки, а старший между ног картографа. Улыбка Рана, как всегда была просто очаровательна, однако лиловые глаза… Они пугали не на шутку. — Дорогой, неужели ты берешь пробу грунта языком? Иначе я не могу найти причину, почему он настолько омерзительно грязный. Ханма лишь невинно пожал плечами, но уголок его губ дрогнул: намек понят. — Не переживай, у меня есть что-то, что непременно придется тебе по вкусу, господин самовлюбленный донжуан. Воздух почти искрился от напряжения между мужчинами. Спасли только руки Риндо, мягко сжавшие плечи брата, и грозный голос профессора: — Перестали собачиться! Я вас сюда за докторские взял, а не за длинный язык и ядовитые оскорбления. Это всех касается. Уяснили? — Шиба дождался обреченных вздохов, робких кивков головой и благодарных взглядов старших и только после этого продолжил. — Ханма? В этот раз Шуджи выглядел гораздо лучше: был собранным и серьезным. Он взял длинную ветку и подошёл к самому просторному месту, кончиком начиная раскидывать мелкую гальку. Один штрих, другой. Россыпь камней стала медленно превращаться в рисунок. Очень схематичный, но весьма понятный. — Я тщательно исследовал входы в тоннели, и у меня для вас есть две новости: одна хорошая, а другая интересная. С какой начать? Инупи подошёл к профессору и взял одну сигару, после чего, сев у его ног, спросил почти равнодушно, даже не подняв на говорящего взгляда: — Не думаю, что твой мозг настолько сильно атрофировался, что ты начал забывать родную речь. Поэтому спрошу почему «интересная», а не «плохая» новость? Геолог сыто улыбается, а затем вдруг вскакивает и раскидывает руки в стороны: — Потому что, когда я понял, почему вместо одного проема мы наткнулись на два, у меня волосы встали дыбом. Разве вам не интересно, что такое я нашёл? Шиба вдыхает слишком быстро и закашливается из-за дыма. На выходе слышится остаточный кашель и раздраженный голос: — Мы быстрее сами станем древними, чем разгадаем твою глупую загадку. Говори уже! В этот раз мужчина успокаивается окончательно. Он подворачивает манжеты рукавов до локтей и возвращается к своим рисункам. Голос наконец-то становится ровным и достаточно громким, чтобы слышали все присутствующие. Что не говори, а ораторские способности у Шуджи были. Возможно, это даже была одна из причин, почему молодой ученый всегда блестяще защищал свои докторские на международных конференциях — Что ж, тогда начну с хорошей. На самом деле, как и нарисовано на карте, тоннель, ведущий в лабиринт, один. Вернее, формально, их два, но один был сделан сравнительно недавно — не более ста-ста пятидесяти лет назад. Встает вопрос: если же настоящий тоннель, который должен привести нас к древней столице, действительно только один, чем же является соседнее отверстие? Вопрос не риторический, но могу ответить и сам. — казалось, что объяснение настолько увлекло мужчину, что он даже забыл про любимый драматизм и интригу. — В отличие от настоящего тоннеля, сделанного на редкость искусно, хоть и весьма скромно, второй несмотря на похожий размер отделан очень грубо и сделан быстро. Как будто… — Как будто…? —даже Коконой, сейчас мягко поглаживающий ладони мерзшего Чифую, был как будто бы на иголках. — Как будто тоннель был сделан не человеком… Сейчас, смотря на настоящий вход, я могу вам точно сказать, что даже если мы в итоге придём к «нечему», то путь в это «ничто» — настоящее этому опровержение. Проход был сделан людьми. Борозды и маленькие трещины я могу датировать не менее, чем две двумя тысячами годами ранее. Возможно, еще раньше. Точно сказать сейчас не могу: мне надо досконально изучить образец. Мне дать вам время, чтобы переварить? Потому что лично я застыл на несколько минут, когда понял, что цивилизация людей равных по силе почти полубогам — не выдумка и имеет под собой такие весомые доказательства существования. А время действительно требовалось. Ведь теперь страницы дневника, покоящегося сейчас в сумке профессора, были не единственным доказательством, которое можно было в прямом смысле слова потрогать. Но отчаянное нетерпение, вызванное интригующим сладким голосом, заставляло внутренности скручиваться в узел. Правду! Быстрее! — Таким образом наша хорошая новость перерастает в интересную. Такой тоннель могло сделать только животное. Гигантское животное. С очень большими когтями: на стыке стен и щебня виднеются большие продолговатые борозды от них. Судя по форме и глубине, я могу с уверенностью сказать, что такие когти легко могут разрезать самую прочную горную породу, толщиной более нескольких десятков сантиметров. — Забавный юмор у древней цивилизации, правда? Нам не понравился их омар, и добрые хозяева решили приготовить нам мясное блюдо. — разрядить у Инупи обстановку явно не получилось, хоть шутка была и достаточно смешной. Ханма лишь хмыкнул на это и продолжил: — Я просмотрел все переведенные заметки, касающиеся пути, и в них ни слова не было про подобных существ. Так что есть вероятность, что это эволюционировавшие за несколько тысяч лет животные. Иными словами: по тоннелю прямо сейчас может бродить нечто гигантское и опасное. С плохим зрением, но очень чутким слухом и достаточно большой скоростью. И если такое существо вдруг наткнется на группку самонадеянных ученых, чей хребет переломить для него — пара пустяков… — Есть одна идея. У меня с собой есть эхолокатор. Чисто в теории мы можем попробовать настроить самую мини… Кхм… Минимальную громкость и высокую чистоту — будет почти не слышно. Зато узнаем наверняка длину тоннеля и количество их возможных обитателей. — Риндо говорил как будто бы бездумно, рассеянно. Он аккуратно расчесывал длинные фиолетовые пряди Рана, сидящего у него между ног, реагируя лишь на довольное мурлыкание старшего брата или тихое шипение, когда слишком сильно затягивал тонкие пряди в длинную косу. Однако идею не поддержали. Мучо отхлебнул ложку супа и быстро проговорил: — Этим мы можем только спровоцировать этих животных, так что не вариант. Все посмотрели на профессора. Он задумчиво покрутил один из толстых жгутов дредов и потушил сигарету. Хмыкнув что-то и кивнув самому себе, он проговорил для всех: — Мучо прав. Если с той металлической рыбиной мы могли потягаться хотя бы в скорости, то здесь нам предоставить нечего. А лишиться оставшейся части команды не входит в мои планы. — на минуту все замолчали: списки имен и навсегда остановившиеся сердца тех, кто еще несколько недель назад плыл с тобой на одном корабле, пронеслись перед глазами каждого. — Поэтому на сборы я даю вам два часа. После осторожно выдвигаемся по нужному тоннелю. Так что… — Профессор, подождите, пожалуйста. — Такемичи вдруг перенял внимание на себя. — Это существо прорыло тоннель рядом со входом, но что мешало ему зайти внутрь уже существующих? Если он проделал тоннели в самом лабиринте, то мы можем просто повернуть в неправильном месте. Или же, если он просто находится там прямо сейчас… Снова воцарилось напряженное молчание. Голос подал Ран: — Скажи, дорогуша, насколько точно на карте изображено расстояние между проходами? Ханагаки открыл было рот, но за него ответил искусствовед: — Несмотря на достаточно примитивный стиль изображения, древние чаще всего доподлинно точно изображали размеры предметов или расстояние, вне зависимости от того, была ли это картина или же карта. Шиба задумчиво погладил подбородок и спросил: — Иными словами: мы точно сможем определить, действительно ли это нужный нам тоннель, если рядом будет ещё один, верно? — вопрос был скорее риторический, или же профессор просто машинально задал его в слух. Однако несколько мужчин серьезно кивнули. Он повернул голову в сторону проходов: — Два часа. Потом… Его перебили. На бревно рядом с Ханмой присел врач — единственный, кто не участвовал в дискуссии. Мужчина сел и налил в чашу немного бульона, однако начинать трапезу не спешил. Вместо этого он посмотрел на профессора: — Могу сказать, что вероятность того, что Ханемия поправится — процентов восемьдесят. Он очнулся. Думаю, на полчаса-час. Потом его сморит усталость и обезбаливающее. Кто-то один может его… Двое поднялись почти одновременно. Харучие быстро унесся к грузовику, который перевозил механика. Чифую немного замешкался: из-за резкого подъема все еще слабое от болезни тело затормозило его. Голова закружилось. Он встряхнул ей и уже хотел последовать за наемником, но его остановили. Коко мягко потянул его за руку и посадил на свои колени, обнимая за талию. Мацуно непонимающе посмотрел на него и хотел убрать руки оценщика, но увидел серьезный взгляд и поджатые губы. Увидел, немного присмирел и лишь тихо выдохнул. Ладно, он сможет навестить его чуть позже. Главное, что его друг поправится. Выдохнула и вся команда — на лице каждого появились улыбки. Немного уставшие, но очень искренние. Такая же была на лице Харучие. Он добежал до нужного грузовика буквально за считанную минуту, но еще несколько топтался на месте, никак не решаясь зайти. Почему-то было страшно. Страшно, что Казутора встретит его с нахмуренными от страшной боли в теле бровями, что это может быть их самый последний разговор… Вдруг, это мимолетное улучшение, а чуть позже он… — Кто здесь? Голос был совсем тихим и слабым, но для Харучиё он был оглушительным. Он решился. Тора был бледным. Очень бледным даже для него, почти не вылезавшего из своей мастерской. Круги под полуприкрытыми глазами были глубокими и темными, а волосы сальными спустя столько дней без умывания. Но для него, для человека, что несколько дней мучился от неизвестности, молясь о том, чтобы раненный быстрее пришел в себя, для него сейчас брюнет был самым красивым мужчиной на свете. Таким родным. А главное — живым. И блондин вдруг понял, каким слепым он был, если все это время не замечал собственных чувств. Он помедлил секунду и забрался в грузовик. — Выглядишь ужасно. — Тора улыбнулся самыми уголками губ, немного закашлявшись. Наемник только слабо улыбнулся и присел рядом, касаясь своим бедром его. — Странно слышать это от человека, который несколько дней находился в коме. — Санзу ответил тем же. Он снял маску и убрал ее в нагрудный карман. С ним не хотелось прятаться. Хотелось быть честным во всем. — Кома? — голос механика не был напуганным, скорее в нем слышалась озадаченность. Он попытался подняться, но тут же обессиленный рухнул назад. Харучие обеспокоенно закусил губу, поправляя сбившееся одеяло. — Кисаки не сказал тебе ничего, когда ты очнулся? Ханемия нахмурился и устало потер виски, словно бы пытаясь вспомнить что-то: — Нет, он только спросил, болит ли что-то, или, может, я хочу чего-то. И тогда… Тогда я попросил сказать тебе, что со мной все в порядке. Знал, что ты волновался. — он протянул ослабевшую руку и положил на ладонь мужчины. Харучиё посмотрел на него и еле слышно прошептал: — Тора… Я люблю тебя. Ханемия в неверии раскрыл глаза, а потом тихо заплакал и протянул вторую дрожащую руку к его лицу: — Я ждал этих слов столько лет. Столько лет, Хару! Почему мне понадобилось оказаться на пороге смерти, чтобы услышать их, дурак?! Харучиё тоже заплакал. Он прижал Тору к себе и стал покрывать его лицо мелкими аккуратными поцелуями. Лоб, глаза, щеки. Искусанные от волнения губы пекло из-за солёных капель, безостановочно срывавшихся с густых ресниц, а чувства, наконец вырвавшиеся на свободу, сбивали дыхание. Но впервые за несколько лет он чувствовал себя по-настоящему счастливым. Ему было так хорошо. И Ханемии тоже. Он гладил его широкую спину, зарывался в жемчужные волосы дрожащими руками, старался прижаться как можно сильнее, чтобы быть одним целом с мужчиной. Наконец-то быть вместе — отныне и навсегда. Как бы глупо не было на это надеется с их специфичной работой. — Пообещай… Пообещай, что это не галлюцинация от наркотиков Тетты. Скажи это… Ещё раз… — Тора заикался от слёз. Но не смел от него оторваться. — Люблю. Люблю запах машинного масла от твоих волос, люблю твоё бормотание, когда ты сосредоточен над починкой очередного сердечника какого-то механизма, люблю желтые глаза, горящие от любимого дела. Люблю всё это до дрожи. — Хорошо… Тогда поцелуй меня уже наконец по-настоящему, пока меня не сморило от лекарств. — Ханемия не стал дожидаться и сам притянул его к себе. Его губы были сухими и потрескавшимися, но для Харучие это был лучший на свете поцелуй. Хоть он и прервался на середине: Ханемия всё-таки заснул. Блондин улыбнулся и аккуратно, плавно опустил тело на кровать, оставаясь рядом, поглаживая ладонь сопящего парня. Они двинулись через полтора часа. Всё той же колонной медленно продвигались вперед. Такемичи вновь занял свое место между профессором и Чифую. Мацуно выглядел чуть лучше после трапезы, хоть его тело было все ещё слабым. Они молчали несколько минут после начала движения, а потом Ханагаки вдруг заговорил, повернувшись к другу. — У тебя и Коко… Что-то есть? — лингвист никогда не смеялся над чужими чувствами ни при каких обстоятельствах. Ни одной даже самой безобидной глупой шутки на тему любовных мечт. Поэтому Мацуно сразу понял, что его спрашивают серьезно. Понял, но не знал, что сказать хмурящемуся от переживаний лучшему другу: — Нет. Ничего. Он меня бесит. Бесит по большей части. Но иногда он бывает очень заботливым. Заботливым, но почему-то грустным. И я не понимаю почему… — он положил голову на плечо друга и рассеянно посмотрел вперёд. — Потому что всю свою жизнь мучается из-за прошлого и вытекающего из него настоящего. Они оба мучаются. Республиканские ученные перевели непонимающие взгляды в сторону мужчины. Он вздохнул и нехотя продолжил: — Вы ни разу не наблюдали за поведением Кота и Пса? Когда Инупи не видит, Коко всё время смотрит на него. В обратную сторону это работает точно также. Об этом знают все, в том числе и они сами. Но почему-то несмотря ни на что, они всё ещё не встречаются, хоть и знакомы с детства. Есть что-то из тех далеких времен, что все еще удерживает их. Не дает быть вместе. Любопытные Хайтани как-то раз пытались вызнать причину, да только ничего не вышло: закончилось погромом в кабинете и простреленной несколькими пулями дверью. Поэтому нынешнее положение вещей — это хмурый, закрытый в себе наемник и вечно флиртующий с каждой юбкой оценщик. Не поймите неправильно: для меня команда — практически моя семья. Но у меня есть чувство такта, поэтому лезть в душу к тем, кто против этого, я не собираюсь. Тем более, что на работе это никак не сказывается. Он дернул ручник вперед, и машина поехала медленнее. Стук колёс разносился эхом по тоннелю. По тоннелю…? Такемичи тут же обернулся назад: проход остался далеко позади. Слушая рассказ профессора, он и не заметил, как они въехали внутрь. Он хотел повернуться назад, но руки партнера с небывалой силой дернули его к себе: — Мичи, Боже, посмотри по сторонам! Гравюры! Все стены пещеры покрыты ими! Смотри, вот тут изображен званный ужин. Кажется, поход… А тут… Боже… Профессор, — взгляд Мацуно резко перешёл на Шибу. Тот быстро посмотрел в ответ на искусствоведа и тут же вернул свой взгляд на дорогу, как бы говоря продолжать. — Это летопись! Кажется, здесь собрана история… История всех народов с самого начала времен! Шиба быстро посмотрел по бокам и победоносно ухмыльнулся: — Уже что-то. Если вдруг впереди не будет ничего, то хот… Они слышат громкий глухой рык, и вход, оставшийся позади, полностью исчезает. Потому что что-то перекрывает его. Что-то живое и с острыми когтями.