Огненное сердце и ледяные руки

Он грузно оседает на холодный пол, склонив от бессилия голову. Медленно-медленно расщелина превращалась в тоннель. Длинный и узкий: самая большая подлодка едва могла плыть. Сгущающаяся темнота давила на сознание, голова буквально раскалывалась от тысячи хаотичных эмоций, путавшихся в бурном потоке нескончаемых тревожных мыслей. Такемичи смотрел в пустоту, задней мыслью пытаясь убедить самого себя — он жив. Он ранен, истощён морально и физически, и они всё ещё не доплыли до безопасного места, и всё же — он жив. Его сердце также рьяно и отчаянно качает горячую кровь. Ханагаки откидывает голову назад, на секунду зажмуриваясь до белых плывущих пятен перед глазами. Руки, в которых не осталось даже ничтожной капельки силы, безвольными жгутами ложатся вдоль ног, слегка подрагивая. Он смотрит вперед, на почти скрывшуюся за креслом штурвала фигуру Санзу. Сгорбленное, тощее мелко подрагивающее от нагрузки тело производило впечатления сошедшего со страниц книги ужасов отчаяния. Того самого монстра, который пугает не в далёком детстве, а тихо-тихо караулит за углом прожитых тобою лет, посылая тысячи мурашек по спине своей ехидной ухмылкой и тихим хриплым смехом над самым ухом. Взгляд соскользнул с растрепавшихся жемчужных волос на влажную ткань комбинезона. Когда они оказались в расщелине, он отрезал, практически молниеносно махнув острым кинжалом из набедренного пояса, рукав комбинезона, перевязывая раненную руку. Ханагаки немного успокоился: рука полностью была покрыта яркой багряной кровью, но размер раны обнадёживал — ранение, он уверен, безумно болезненное, но не опасное для жизни. Он повернул голову в противоположную сторону. Чифую не произнес ни слова. Впервые за всю историю их знакомства лицо парня не выражало абсолютно ничего. Не было ни привычного задорного немного по-детски наивного блеска в глазах, ни глубокой задумчивости, блуждающей в туманных мыслях, ни дикого животного страха, который пожирал их души, плененные рубинами древнего существа, исчезнувшего в глубинах Южного моря. Ни-че-го. Он словно в одно мгновение превратился в изящную, но до ужаса хрупкую куклу — безмолвную оболочку, лишенную любых эмоций: даже маленькая, едва заметная морщинка посередине лба, временами появляющаяся на лице хмурящегося от праведного возмущения или гнева искусствоведа, полностью разгладилась. Такемичи вздрогнул и быстро отвернулся, но ладонью несмело сжал также безвольно лежащую на полу руку лучшего друга. Та была теплой — это позволило лингвисту выдохнуть: это фантазии. Просто глупые галлюцинации. Через полчаса из динамика послышался искаженный повреждёнными радиопередатчиками голос Тайджу — он проводил перекличку. Такемичи вздрагивал почти ежесекундно, после чего тяжело выдыхал, в тщетных попытках стараясь унять нервную дрожь, нещадно бившую ослабшее тело лингвиста. Он ненавидит себя за это, но какими бы отвратительными не были его мысли, искренне, до бешенного стука сердца и дорожек соленых крупных капель слёз, катящихся из лазурных глаз, он переживал не за весь состав — за близких друзей. Как, когда из динамика послышался преувеличенно бодрый, но хрипящий голос Рана, на лбу которого он мельком во время эвакуации успел увидеть красную борозду; тихое: «В порядке» от Риндо сразу после этого; быстрый рапорт о состоянии корабля от Инупи и поддакивание Коко, плывшего с ним в одной субмарине. Всё это заставляло Такемичи раз за разом проходить девять кругов ада от волнения за остальных — он был готов сейчас сам отдать душу Богу — неважно: родной религии Республики, Имперскому пантеону или же язычникам с Островов — лишь бы знать, что в ответ на грубый окрик профессора послышится сигнал другого связиста: может, тихое подтверждение, а, может, чересчур нахальная смелая бравада, как у главного океанолога — хватит даже полуживого еле слышного хрипа. Лишь бы он был. Лишь бы был жив человек. На имени механика они затормозили. Тайджу сначала произнес его обычным, серьезным, каким он произнес десятки имен перед ним тоном, на что в ответ получил тишину. Секунда, две, три… Шиба ещё раз окрикнул его, и — Такемичи готов поклясться на дневнике древнего: единственном, что он успел схватить со стола при эвакуации, — голос его дрогнул. Они ждут ещё минуту, и… — У него пробит бок, сейчас Ханемия в отключке. Задеты внутренние органы: нужна срочная операция и переливание крови. — голос Тетты был почти безэмоциональным: тихим и сдержанным. Ханагаки не обратил на это внимание — багряный цвет крови из нахлынувших кошмарных фантазий застилал взор. Он будто наяву увидел рядом лежащего Казутору. Его кожа была очень бледной и тусклой, почти посеревшей. Черные блестящие волосы, аккуратно завязанные в высокий хвост, сейчас ореолом тусклых лент обрамляли голову. На лицо было и вовсе страшно смотреть: глаза мертвого бортмеханика были широко открыты и смотрели прямо на него. В обычный день горящие от озарения после долгих дум, они превратились в мутное стекло с зияющей черной дырой посередине. То, что раньше давало заглянуть в чужую душу, сейчас по крупицам забирало его собственную. Он чувствовал, как собственная грудная клетка ходит ходуном, как дико пульсируют, словно отбойные молотки, виски, как быстро кончается воздух. А ещё он чувствовал тепло. Мерзкое тепло алой крови, вытекающей из остывающего тела Казуторы. Она широкими ручьями будто паутина оплетала его собственные запястья. Он хотел кричать. Он надрывался, но из его рта не выходило ни единого даже самого тихого, ломкого звука. А вокруг было так темно… — Такемичи! Такемичи, приди в себя! — голос Санзу доносился будто из-под толчеи воды: он скорее чувствовал его вибрации, нежели действительно слышал его. Мгновение, и правую щеку обжигает огнём. Он будто бы был игрушечным болванчиков: голова резко повернулась влево и по инерции вернулась обратно. И, когда резкая звенящая боль в голове прошла, оставив только ноющее послевкусие, он вновь открыл глаза, шокировано уставившись на фигуру перед собой. Санзу выглядел непривычно взволнованным. Леденисто-голубые глаза хаотично бегали по его лицу, в тщетных попытках поймать растерянный взгляд лингвиста. Правая рука, которую он положил на его плечо, побелела от напряжения, с которым он стискивал хрупкие кости юноши, заставляя прозрачную кожу натягиваться на выступающих костяшках. Вторая же в противовес была сильно порозовевшей — щека, на которую пришлась «оживляющая» пощёчина до сих пор ныла и, Такемичи уверен, сильно покраснела и, может, даже опухла: рука у наемника несмотря на размер и внешние изящество и хрупкость была очень тяжелой. — Д-да… Я… Я в порядке… — голос совсем не слушался, но он старался успокоить взволнованного мужчину перед собой. Для убедительности положил поверх его ладони свою, что была чуть меньше, некрепко сжав длинные музыкальные пальцы. — Что случилось? Ханагаки растерянно посмотрел на него, не зная, что ответить на, казалось бы, совершенно простой вопрос. Он и сам не понял, что именно произошло: вот он услышал голос экспедиционного врача, описавшего состояние раненного механика, вот буквально на несколько мгновений ушёл в себя, а уже через секунду — перед глазами скрюченный труп друга, пустыми глазами зовущего его в потусторонний мир. — Я… Наверное, паническая атака…? — он отвечал и одновременно спрашивал собеседника: был уверен, что то, что он только что увидел, без взгляда на ситуацию самого Санзу не имеет никакого смысла. Наёмник несколько секунд внимательно всматривался в его растерянные глаза, словно бы пытаясь найти подвох или разгадку, но в конечном итоге сдался. Он напряженно выдохнул и, немного расслабившись, пересел с колен в позу лотоса. Ещё раз посмотрел и на вдохе спросил его: — А раньше… Такое у тебя бывало? — щёку все ещё жгло, а плечо, которое до сих пор сжимал мужчина своей рукой, уже начинало ныть. Поэтому он аккуратно убрал её, тут же крепче перехватывая собственной ладонью, и проговорил, как можно чётче и увереннее: — Нет, но я уверен — это первый и последний раз. Мы же только что были на волоске от смерти, да, ха-ха?! — глупая, неудачная шутка, тихий нервный смешок, и лингвист вновь перед себя в руки. — Всё правда в порядке. Кстати, мы… Остановились? Такемичи перевёл взгляд с напряженного лица Харучиё на иллюминатор. В тоннеле было темно, но даже так, он понимал, что они не движутся. Санзу посмотрел туда же и не отворачиваясь от еле виднеющихся за стеклом выступов, тихо ответил: — Да, остановились. Я услышал, как что-то упало, а когда повернулся посмотреть, увидел, как Мацуно лежит бес сознания, не шевелясь, а ты, еле хватая ртом воздух, отодвинулся от него, забился в угол и тихо стонал. Я… Я до чёртиков перепугался за вас. На секунду мне показалось… Что он умер, а ты… Ханагаки встрепенулся и начал судорожно осматриваться. Только сейчас он понял: в его руке больше нет чужой. Так значит охладевшее тело механика было небеспочвенной галлюцинацией обессилевшего разума… Мужчина, поймав растерянный взгляд, поспешил объясниться: — Всё в порядке. Я уложил его в другом блоке и тут же вернулся к тебе. Такемичи немного растерянно кивнул: словно бы услышал, но не понял, что сказал наемник. Санзу помог ему подняться на ноги. — Тогда, я… — Иди к нему. Мы несильно отстали от остальных, попробую связаться. Ханагаки быстро кивнул и исчез за железной дверью. Там, на узкой железной вытяжной койке, сжавшись калачиком, лежал его лучший друг. Он пришёл в себя, и прямо сейчас затравленный взгляд слезящихся изумрудных глаз столкнулся с его собственным. Никогда прежде Такемичи не был рад видеть слёзы лучшего друга. Никогда — до этого момента. Впервые крупные алмазные капли совсем не пугали, а успокаивали беспокойное сердце молодого специалиста древних языков. Такемичи, спотыкаясь, бросается к парню, тут же сжимая дрожащее тело в крепких объятиях. И Мацуно прорывает: он воет, как раненный волк, изо всех сил сжимая руками отчего-то сейчас кажущуюся такой широкой и надежной спину друга. Такемичи тихо шипит: ногти искусствоведа оставляют тонкие борозды даже сквозь ткань рубашки. Но это мелочи. Главное — Чифую легче. Будет легче. Ханагаки сделает для этого что угодно. Он немного двигает ватное тело друга и, прижимая ещё ближе, ложится рядом. Утыкается в спутанные волосы носом и тихо вдыхает такой родной запах. Сейчас в нём есть нотки страха и отчаяния, но главный аромат — любовь к жизни, жажда знаний и приключений. И перебить его не сможет ничего на свете. Погружаясь в свои мысли Такемичи теряется во времени. Поэтому появление Санзу становится для него неожиданностью. Он тихо поворачивает вентиль и, аккуратно ступая, словно бы крадучись, подходит прямо к ним, опускаясь на корточки. Такемичи редко кому позволял прикасаться к своим волосам. И дело бы не в том, что он ценил сами волосы, конечно, нет. Вы вообще видели с каким вороньим гнездом он просыпается по утрам?! Чифую даже спустя годы всё ещё смеется над ним. Просто… Погладить волосы — эта единственная редкая ласка, которой одаривала его мать. И он был ей так рад. Радовался больше, чем немногочисленным подаркам, чем день рожденному торту, который был чуть слаще обычных кексов из пекарни через дорогу, в которой добрая бабушка-хозяйка угощала его по выходным. Ведь эта легкая, почти неощутимая ласка была единственным теплом, маленькой переливающейся жемчужным перламутром капелькой любви, была единственной на протяжении почти всей его жизни. Но, когда его волос коснулись тонкие бледные пальцы, было… Приятно. Хару быстро прошелся рукой, кончиком ногтя задев краешек его уха. — Такемичи, мы на месте. Надо вставать: вас должен осмотреть доктор. Голова отчего-то была ватной, но даже так, первое, что услышал от лингвиста старший, это немного сонный рассеянный протестующий ответ: — У тебя… Ах… Рана хуже — тебя… Хмх… первым. Харучиё улыбнулся уголками губ и смиренно кивнул. Ханагаки аккуратно расцепил объятия и помог водрузить тело уснувшего друга на спину наемнику. Он хотел сам понести Мацуно, но один строгий, неумолимый взгляд леденистых лазуритов, и младший мужчина сдаётся. По лестнице поднимается он тоже первый. Дыхание тяжелеет, а щёки становятся пунцовыми, что на бледном лицо наемника хорошо видно даже в тусклом свете нескольких лампочек аварийного режима. Буквально секундные передышки, и он снова устремляется вверх. Когда открывается крышка люка, становится немножко светлее. Но это свет… Как-будто… Как только силуэт наемника полностью исчез из видимости, Ханагаки поспешил за ним. Ступенька, две… От картины, открывшейся перед ним, он чудом не уронил крышку люка над головой. Это было волшебство, сказка… Такемичи никогда не думал, что подобное место может существовать в реальном мире, а не страниц детских сборников сказок. Водный канал привел их в огромную пещеру — начало лабиринта. Так можно было бы написать в отчете, но в жизни… Высокий свод пещеры представлял из себя скопление сотен, тысяч кристаллов. Самых разных пород и расцветок сталагмиты тянулись от самой земли по опорам цветной игривой вереницей, отражаясь в глади подводного озера. Было так светло, но свет не слепил, как солнечный, он словно бы обволакивал: был чистым, но скромным, как… Маленький светлячок? Мимо лица лингвиста пролетел совсем махонький жучок. Такой крошечный, едва видный невооруженному глазу. Мелькнул и устремился ввысь и, прикоснувшись бочком тельца к свивающему с вершины свода кристаллу, сменил цвет святящегося животика с лазурного на изумрудный. Что? Разве такое возможно?! В ответ на его внутренний монолог действие малыша повторил ещё один. Ещё и ещё. Они были похожи на бабочек, перелетающих с цветка на цветок. Только эти вот эти жучки брали не пыльцу, а свет. Словно бы кристаллы давали им… Жизнь? — Такемичи. Ханагаки перевёл взгляд вперёд. Санзу стоял одной ногой на берегу, а другой на крыле субмарины, протягивая ему руку. Он вылез из люка и прошёл несколько метров по крылу вперёд, но замер пораженный красотой пещеры, но наемник, видимо, расценил такую заминку по-своему. Ханагаки принял ладонь и наконец вступил на землю. Он перевёл взгляд вперёд, и тут же секундное восхищение неземной красотой загадочного места сошло на нет, будто его и вовсе не было. В экстренно расставленном лагере туда-сюда носились люди с бинтами и лекарствами. Было много раненных. Тех, чьи лица Такемичи видел последний раз на корабле, и того больше… Зацепившись взглядом за знакомые фиолетовые волосы, лингвист рванул вперёд и буквально набросился с объятиями на младшего Хайтани, бинтовавшего ногу какому-то матросу. Тот покачнулся, но удержал равновесие и обнял младшего в ответ, утыкаясь носом в вихрастую макушку и глубоко вдыхая: — Я знал, что ты в порядке, и все равно… — …Пока не убедился лично, не верил до конца. Человеческая природа — ничего не поделаешь. Они улыбнулись друг другу. Стоило им чуть отодвинуться друг от друга, как их тут же прижали обратно, едва не сталкивая губами: на талиях обоих красовалось по ладони игриво ухмыляющегося Рана. Один за одним его друзья подтягивались к главному костру, и на душе республиканского ученого становилось чуточку легче. Последними подошёл Тетта. Он шёл не спеша, диктуя список лекарств юному ассистенту, который судорожно записывал все слова наставника в медицинскую карту. На ней было написано не имя, а специальность. Детали и особенности механизмов. Тора? — Как он? — сидящий рядом Харучие опередил его буквально на мгновение. Кисаки тяжело вздохнул и кинул окровавленные перчатки в огонь. Пламя позеленело, взбрыкнулось, словно грешная душа перед лицом Господа, и тут же стихло, робко показывая красные язычки пламени из-за поленьев. Не отрывая взгляда от костра, он заговорил: — За моими плечами восемь лет практики всевозможных операций: начиная от удаления аппендицита, до пересадки сердца. Но большая часть из них проводилась в лабораториях. Иными словами — если бы я проводил эту операцию в обычных условиях, мог бы гарантировать стопроцентный результат. Но в случае Казуторы, когда из инструментов у меня было только несколько скальпелей и нитка с иглой, а обеззараживание — бутылка крепкого алкоголя, максимум пятьдесят на пятьдесят. Тяжелое ранение, болевой шок, большая потеря крови и возможный сепсис. И это даже не половина. Всё что я могу сказать: надо подождать три-четыре дня — по прошествии смогу сказать точно. Он сел рядом с Тайджу на небольшой валун, и воцарилась тишина. Не давая команде впасть в отчаяние, Шиба перевел тему: — Ладно… Давайте о другом. Ханагаки, Санзу сказал, что вас «отпустили»? Этот змей правда вас не преследовал? Остальные вперились шокированными взглядами в его лицо. Такемичи мелко поёжился и обратился к профессору: — Да, это так, но я не знаю причину… Может, его заклинило? — Заклинило?! — Коко по-кошачьи сощурил глаза. — Я правда не знаю! И не думаю, что в дневнике будет что-то об этом. Он преследовал нас, схватил, а когда приблизил подлодку к морде, щупальце вдруг… Разжалось? — он перевёл молящий взгляд на Санзу, и тот немедля кивнул, подтверждая слова младшего. Ханма, заметивший эти переглядки, сально ухмыльнулся: — Надо же, Санзу, знакомы всего ничего, а уже захомутал специалиста по языкам! Вот что значит милое личико! На лбу наемника залегла складка, а губы сжались в тонкую линию. Все заметили мгновенно изменившуюся атмосферу и поспешили предотвратить преждевременное путешествие геолога на тот свет. — Шуджи завидуй молча. Тем более это грех! Хотя, вынужден признать островитяне и вправду невероятны. Эх, мне бы такие гены… Пока остальные подняли шумиху из-за внешности мужчины, Такемичи отчаянно пытался найти ответ на волнующий вопрос — почему же их отпустили? — Зато нам, имперцам, не нужно мучиться от жары! — довольный возглас Коко доносился будто издалека. «Имперцам… Островитяне… Хару с Островов. Кроме Хару на подлодке были только мы с Чифую. Мы… А если…?!» Ханагаки резко поднял голову, взбудоражив сидящих вокруг, и вперился взглядом в напрягшегося Тетту. — Когда ты проводил медосмотр перед отправкой в экспедицию, записывал анализ крови с уклоном в генетическую часть? — Ханагаки смотрел прямо в глаза к хирургу, заставляя того недовольно хмурится и нервно поправлять очки, съезжающие с кончика носа. — Естественно. Это нужно, чтобы подобрать максимально безопасного донора крови и органов. — Кисаки поджал губы, оскорбленный высказанными, как ему показалось, сомнениями в его компетенции. — Скажи… Кроме меня, Чифую и Санзу есть люди с примесью крови, или совсем не связанные с Империей? Нетерпеливый тон ученого заставил всех окунуться в омут своей памяти в поиске нужной информации. Один за одним они шокировано распахивали глаза, устремляя взоры на Такемичи, в ожидании, когда он произнесёт невероятную истину. То, что перевернёт ход событий. Последним был Кисаки. Он бегал глазами по пещере, безмолвно шевеля губами и быстро отстукивая какой-то ритм по бедру указательным пальцем, очевидно пытаясь найти ответ на заданный вопрос. Большой палец вместе со всей ладонью напряженно сжал ткань штанов. Последнее слово из быстрого шепота он произнес вслух: — Никого. Тайджу очевидно не отличающийся терпением задал вопрос: — Ханагаки, о чём ты говоришь?! Такемичи замялся, но посмотрел на Шибу в ответ: — Я не уверен: это только моя догадка. Возможно ли такое, что Левиафан знал, кто из нас кто…? Я имею в виду: он отпустил только нас — трех людей, чьи предки никак не были связаны с Империей и её предками: чистокровных республиканцев и островитянина-полукровку, один родитель которого — тоже уроженец Республики. — Может ли быть так, что это вовсе не совпадение? Если уж Левиафан функционировал на протяжении тысячелетий, то разве невозможно предположить, что умений древней машины гораздо больше, чем может показаться нам на первый взгляд?! Иными словами, может, морской стражник не всем препятствует? Вдруг, есть «вхожий в потерянный город»? Когда он произнес последнее слово, на несколько минут повисла оглушающая тишина: каждый обдумывал умозаключение лингвиста. Сказанное больше походило на какую-то выдумку из области фантастики, и всё же… Правда, какова была вероятность, что они встретят древнего морского стража спустя тысячи лет после исчезновения таинственно цивилизации? Казалось бы — нулевая. Но в итоге — половина экспедиционных суден разбита вдребезги, большая часть погибла спустя несколько часов от начала экспедиции, а оставшаяся едва способна продолжать путь. Но что, если… Тишину нарушил непривычно серьезный голос Ханмы: — Ты можешь еще раз максимально подробно сказать, что было сказано о «входе»? Ханагаки помедлил с ответом, но произнес уже выученные строки из дневника: — Только достойные смогут пройти ворота и продолжить испытания. — Что, если под «достойными» подразумевались «те, кто нас поддержал», «кто был нашим другом»? Предки жителей Империи… — Хайтани немного хмурился из-за тянущей боли от раны на лбу. Все взоры обратились на республиканского ученого. Такемичи нервно заломил пальцы и отвел взгляд: — Я не знаю… — и тихий шепот растворился в тишине.