Огненное сердце и ледяные руки

Вторая неделя и вовсе показалась одним моментом. Он сидел на подоконнике, обнимая колени кольцом рук, и смотрел в окно. Внизу, на пустынной улице, единственным свидетелем его бессонницы был одинокий мигающий фонарь на углу. Он, словно городничий, возвышался над редкими деревянными лавочками, смотря за порядком на своей территории. Однако и он устал нести это нелегкое бремя верного служителя шумной столицы. Иначе, как объяснить такой изгиб его длинной металлической лебединой шеи, еле держащей склонившуюся к земле, тяжелую от нелегких дум, голову. Словно бойкая канарейка в клетке, внутри каркаса из тонких резных прутьев ярко светилась маленькая лампочка. Несмотря на свой размер, она светилась ярко-ярко, освещая ночной путь редким благодарным прохожим. Словно желая доказать большим пузатым зазнайкам в крупных фонарях значимость таких резвых малышек, как она. Такемичи пустил тихий смешок. О чём он только думает глубокой ночью. Секунда и на скромной кухоньке загорается теплый приглушенный свет, а на табурет, стоящий около широкого подоконника, опускается худая фигура. Мацуно укладывает как всегда холодные ступни друга на своё бедро, мягко поглаживая выступающие косточки большими пальцами, и кладёт голову ему на колени. В высветленные пряди сразу вплетаются тонкие пальцы. Чифую почти мурчит, когда, расчёсывая волосы, друг почесывает ногтем чувствительную кожу головы. Его ахиллесова пята. — Не спится? — искусствовед, придвинувшись чуть ближе, спросил полушёпотом. Всё же прямо сейчас они живут в общежитии, и на эту кухню в любой момент может зайти недовольный молодой ученый, которого разбудили громкие разговоры взбудораженных экспедицией друзей-полуночников. Не хотелось бы портить отношения с сожителями в последний день пребывания здесь. — Завтра — возможно, самый главный день в моей жизни. Разве могу я спокойно спать? Чифую только понимающе кивает и встает, направляясь к кофе-машине. Им повезло: в отличие от большой машины в комнате отдыха в библиотеке, та, что стояла здесь, в кухне общежития, была совсем маленькой и за раз могла сварить порцию кофе только для небольшой чашки, а потому была тихой и едва ли могла нарушить покой ученых умов, уставших после очередного дня напряженных исследований и поисков ответов на вопросы вечности. Когда последняя капелька горького напитка упала во вторую чашку, Мацуно подхватил посуду и предав одну из железных красавиц другу, вернулся на своё место. Так они и просидели до самого утра — встречая рассвет в тишине, разбавляемой только редкими звуками глотков и эхом топота копыт лошадей, запряженных в утренние экипажи. Но несмотря на это в университет они отправлялись очень бодрыми и готовыми, кажется, ко всему. Порт, где их ждало экспедиционное судно, принадлежал императорской армии, оттого был совершенно секретным и находился под пристальной охраной тысячи солдат и наемников. Поэтому они поедут туда в экипажах, отъезжающих от университета, под пристальным наблюдением военных. Когда они подошли к месту сбора, там зевающие, но довольно бодрые для раннего утра, стояли братья Хайтани, которые разговаривали со старшим Шибой. В этот раз на Тайджу был кожаный укороченный фрак, который был надет на голое тело. Такемичи со смущением признает — он уже привык видеть мужчину полуобнаженным. Отделка у него была из темного вельвета, на который крепились золотые запонки и застежки для ремней, которые свободно болтались с другой стороны. Обычные облегающие штаны с парой обманных карманов и массивные походные ботинки: кое-где потертые, но в довольно хорошем состоянии. Видимо, остались с последней экспедиции. Дреды, которые обычно покрывали поля шляпы или цилиндра, сейчас были собраны в низкий хвост. Вероятно, элегантная мадам из черной кожи уступила в это раз своё почетное место гогглам. Такемичи видел такую модель впервые — вроде как, похожи на военные, и всё же… Было в них что-то странное. Ран даже ранним утром выглядел, как истинный донжуан. Поверх черной рубашки с рукавом в три четверти на нём был надет жилет в тонкую черно-фиолетовую полоску. Темные облегающие штаны были заправлены в ботинки на шнуровке, длиной доходящие до колен. От лацканов до маленьких карманов внизу жилетки крепились две тонкие серебряные цепочки. Гогглы, сделанные на заказ, отблескивали на свету серебром маленьких болтиков в толстой, но довольно изящной оправе. На одной из особо крупных линз взгляд лингвиста зацепился за тонкие изгибающиеся линии — глубинная сетка. Достаточно редко используемая линза даже среди океанологов и картографов: нестандартные методы работы. Но, что удивило юношу больше, так это новый цвет волос океанолога. Насыщенный фиолетовый, сквозь полотно которого пробивались редкие пряди лавандового, точно повторяющего тон полосок на жилетке. Сквозь этих же прядей затесалась и длинная атласная лента, которой в высокий хвост на самой макушке были перевязаны длинные шелковые локоны. Она уступала в насыщенности волосам мужчины всего чуть-чуть — едва ли на полтона. Таким же цветом отливали теперь волосы и младшего из братьев. Однако помимо цвета Риндо, очевидно, потрудился и над самой причёской. Теперь вместо волнистых волос, чей конец обычно был завязан в низкий хвост, фиолетовые локоны тянулись вниз водопадом, огибая аккуратные плечи. Изящный лоб молодого ученого теперь прикрывала пушистая чёлка, которая кончиками задевала края оправы серебряных пенсне, отчего не привыкшему к такому мужчине приходилось всё время её поправлять, слегка краснея, когда на этом довольно забавном жесте концентрировали внимание. На младшем из братьев были надеты такие же высокие ботинки, которые были заправлены в кожаные штаны. Исключением, возможно, были только заклепки: в отличие от любящего шиковать океанолога, не поскупившегося на серебряные шарики, на ботинках Риндо были обычные, выкрашенные в черный цвет железяки. Белая рубашка с широкими рукавами и плотно облегающими манжетами, поверх которой была надета довольно необычная жилетка. Вернее, это даже была не она: вещь напоминала высокий тугой корсет. От середины тянулась толстая тугая лямка, перекинутая через правое плечо. У маленького кармана на широкой части этой лямки была цепочка — вероятно, внутри лежали часы. Когда они подошли, братья помахали им. Тайджу молча кивнул, после чего перевёл взгляд на вход в университет. Оттуда к ним шли двое мужчин. С одним из них республиканские ученые были знакомы — Ханма был слишком необычной и яркой личностью, чтобы забыть о нём даже на несколько дней. Ханагаки, вероятно, не сможет сделать это даже через десятки лет. А вот второй мужчина был незнакомцем. Вернее, знакомым незнакомцем. Они видели его, когда пришли в университет в первый раз. Тогда он тоже смотрел на него как-то странно. Изучающе… Хотя, возможно, Такемичи просто показалось. Когда они подошли к ним, лингвист смог наконец полностью рассмотреть мужчину. Он был достаточно низкого роста. Вероятно, даже ниже самого Такемичи. Кожа для жителя Империи была достаточно смуглой, что резко контрастировало с фисташковым цветом короткостриженых волос. В левом ухе мужчины была толстая широкая серьга. Золотой пласт с рубиновыми вставками. Такие же присутствовали в золотых очках, немного сползших с переносицы прямого носа с горбинкой. Одет был мужчина весьма элегантно. Кожаный костюм красновато-кирпичного цвета смотрелся дорого. Кожаная жилетка имела вставки кружевного вельвета. Вместо лацканов было несколько несимметричных кожаных полосок с золотыми клепками. По бокам виднелись еле заметные шлевки ремня, который утягивался сзади. На левой руке жилетка переходила в рукав и сменялась обычной тканью только на сгибе локтя. Второй же рукав был обычным — фланелевая ткань. От низа к задней части тянулись кожаные подтяжки: две тонкие линии, вероятно, были обычной задумкой модельера: вряд ли служили своей первоначальной цели. На ногах мужчины были кожаные штаны с карманами-обманками и обычные-небольшие ботинки. Золотая середина между массивными руководителя и достаточно женственными сапогами океанолога. Он кивнул руководителю и перевёл взгляд на них, слегка склоняя голову в приветствии: — Кисаки Тетта. Полевой хирург, агроном-герболог и экспедиционный врач. Мы ещё не были знакомы, верно? В период подготовки я находился в пригороде столице, в лаборатории. — тон был до странного холодным и лаконичным: словно бы друзья слышали звук движения шестеренок проктора из комнаты совещаний, а не приветствие живого человека. Чифую перекинул руку через плечо друга и представил из обоих: — Такемичи Ханагаки — лингвист, владеющий тремя современными и семью языками древних. Чифую Мацуно — искусствовед. Специализируюсь на ранних изображениях сакритов, религиозных храмах южных племен и любой клинописи. Получил докторскую степень в изучении древней архитектуры. То, как Чифую говорил с Теттой, очень удивило самого Такемичи. Его друг обычно был либо очень дружелюбным, либо возмущенным очередным новым знакомым. Но сейчас — словно вторя собеседнику, он говорил сухо и быстро, перечисляя только факты. Можно было даже сказать — безразлично. — Ждем Тору и Коко, и выдвигаемся. Санзу и Инупи уже там. Муто и Чоджи тоже. Пока они ждут механика с оценщиком, к их компании подходит мужчина, в котором Ханагаки сразу признает старшего близнеца Кавата. Нахоя одет в довольно простенькую рубашку с небольшим кружевом на манжетах и темно-синие кожаные штаны на шнуровке по бокам. Ноги облачены в коричневые ботинки на толстой подошве без каких-либо украшений за исключением серебряных эглетов. Словно бы Кавата проснулся совсем недавно и собирался впопыхах. Почему-то он подходит именно к нему и сразу же протягивает небольшой крафтовый пакет: — Ты ведь Такемичи, верно? Братишка вам с другом передал — прийти сам постеснялся. Ну, думаю, даже вы уже поняли, что достаточно просто вздохнуть рядом, чтобы его смутить, так что удивляться нечему. — он приблизился ещё сильнее и понизил голос до шепота, чтобы его не услышал никто кроме самого лингвиста. — Ты не подумай, что я как-то тебя запугиваю, но… Братишка рассказал про твою «благодарность» за примирение с Санзу. Если он тебе нравится — хорошо: даю благословление. Но, если он тебе просто друг, — поосторожнее с такими жестами, ладно? Такемичи прижал пакет ближе к груди и пристыженно кивнул. Он почему-то совершенно не подумал о том, как мог его жест благодарности за помощь выглядеть в глазах невинного в амурных делах бариста. Тогда Нахоя широко ему улыбнулся и по-дружески, ободряюще пару раз хлопнув по плечу, направился к Рану, за руку утягивая его подальше от них. Такемичи впервые видел Рана таким серьезным где-то, кроме комнаты совещаний. Да и на лице человека по слухам физически не умеющего делать серьезное лицо почему-то тоже не было улыбки — уголки губ были опущены, а ладони как-то очень нервно гладили широкую спину Хайтани, утянувшего возлюбленного в крепкие молчаливые объятия. Ханагаки смущенно отвёл глаза. Всё-таки лезть в личное он не любил. Ждали еще несколько минут. За это время Чифую, отобравший у друга пакет, успел умять половину кремовых булочек, которую вместе с братом передал им младший Кавата. Наконец-то на лестнице появилась парочка опаздывающих. Выходили они довольно странно. Можно даже сказать комично. Коко буквально тащил по лестнице младшего, придерживая за локоть, пока механик, казалось бы, в невыносимых условиях на ходу, орудуя двумя очень маленькими отвертками, ремонтировал какое-то мелкое устройство. Когда до них оставалось несколько метров, механизм издал тихий звон, и Ханемия наконец перевёл взгляд вперед. Он вложил прибор в руку, которую Хаджиме ещё не успел увести до конца. Тайджу обвёл всех взглядом и пошёл к экипажам, быстро бросив через плечо: — Хайтани, две минуты. Остальные последовали за ним. Его под руку взял Коко, в то время, как Чифую уже ушёл с Казуторой вперед, обсуждая какой-то новый прибор механика. Он мельком взглянул в сторону оставшейся позади пары. У него защемило сердце. Он не раз видел, как ученые целовались. После того смущающего случая в библиотеке, он натыкался на них ещё несколько раз в разных частях университета. Один даже был вместе с Чифую — друг покраснел до корней волос. Но прямо сейчас… Это был совсем другой поцелуй. Нахоя, что есть сил сжимал талию Рана, пока тот бережно обнимал большими ладонями лицо возлюбленного. Поцелуй был очень нежным и трепетным, но до кома в горле отчаянным и горьким. На щеках биолога блестели прозрачные дорожки слез, которые Хайтани стирал кончиками больших пальцев. Ран мягко отстранился от него и, почти касаясь губ, что-то прошептал. Лицо океанолога было повернуто к нему так, что Такемичи не смог разобрать, что именно. Но по тихому ответному: «Я тоже», ответ становился очевидным. Хайтани наклоняется к нему ещё раз, прижавшись губами ко лбу, и, крепко зажмурившись, отчаянно уговаривает себя наконец отпустить любимого. Вложив в руки биолога маленькую бархатную синюю коробочку, он спешит к ним, не оборачиваясь, и тут же преувеличенно бодро начинает разговор с младшим братом на какую-то совершенно будничную и неинтересную тему. Нахоя тоже поворачивается спиной, в тайне жалея, что сейчас нет дождя, на который можно было бы списать соленые капли, падающие на мощеную дорожку у главного здания храма наук. В экипаже он вновь оказывается с братьями Хайтани. Но в этот раз место лучшего друга занимает оценщик. — Ну, как? Сказал? — глаза Хаджиме так возбужденно блестят, что Такемичи даже не зная, о чём речь, поворачивает голову в сторону старшего из братьев, прямо сейчас смотрящего на них, чтобы узнать волнующий ответ. Ран немного растерянно, но довольно кивает и получает одобряющую ухмылку от картографа. Ханагаки пересиливает своё нежелание лезть в личное и чувство такта, затягивая пояса на их талиях туже, и всё же спрашивает: — О чём речь? Ювелир перекидывает руку через его плечо, прижимая к себе, и заговорщицким тоном специально, чтобы было слышно всем, по-театрально серьезно шепчет ему на ухо: — Наш университетский донжуан наконец решил сковать себя железными оковами социальной системы. На непонимающий взгляд лингвиста отвечает Риндо: — Брат сделал Нахое предложение. Точнее, скорее всего, сунул коробочку с помолвочным кольцом в руки и сбежал, чтобы по голове не получить за отсутствие пафосной речи и романтичной атмосферы, я прав? Старший вместо ответа лишь улыбается и пожимает плечами, но от этого почему-то игривое настроение парней мгновенно рассеивается белесой дымкой — улыбка была невыносимо печальной и горькой: — Я сделаю нормальное предложение, когда мы вернемся. Я просто… Это обещание, чтобы он ждал. Всё-таки, в этот раз всё по-другому… Оставшийся путь они проехали в тишине. В порту их уже ждали. Санзу надел слитный черный комбинезон, поверх которого был большой корсет с петличной системой и высокие сапоги на шнуровке. Волосы он заколол железным гребнем, оставляя у лица всего две передние короткие пряди. На бедре мужчины Такемичи заметил ремень с ножнами, в котором было три небольших метательных ножа. Вероятно, горячо любимая мужчиной катана сейчас в другом месте: уже на борту. Инупи сегодня был одет в черную рубашку и штаны со стрелками. Талию мужчины огибал твердый ажурный корсет, к низу которого крепились кожаные лямки: по две с каждой стороны. Сверху черный кожаный плащ с толстыми лацканами. Ну, а на ногах мужчины были ботильоны. Изящный тонкий стальной каблук и толстая платформа, обтянутая кожей. Форма каблучка была очень необычной и что-то напоминала, но почему-то Ханагаки никак не мог понять, что именно: множество маленьких серебряных шестеренок поверх, словно маска на лице изящной леди, скрывали правду от любопытных глаз. Когда до наемников оставалось пройти пару метров, и Такемичи уже поднял руку для приветствия, путь им перегородили. Первое, что отметил растерявшийся юноша, это рост. Незнакомец возвышался над ним, словно горный хребет, скрывающий в тени маленький городок у своего подножия. Такемичи судорожно сглотнул. Помимо роста у мужчины были и огромные руки. И ноги. И весь он производил впечатление чего-то грузного и очень-очень большого. Даже брови на его лице были густыми и широкими. И они нахмурились, когда он обратил внимание на самого Такемичи, почти врезавшегося в его грудь. Как бы глупо это не было, молодой ученый отвернулся: от взгляда незнакомца мурашки пробежали по спине. Рядом послышался раскатистый грудной смех их руководителя. Такемичи покраснел от неловкости. — Ха-ха, Муто, полегче. Распугаешь мне ценных специалистов. Потом ищи их по всему кораблю, как тараканов за печью. — гогот Тайджу не стихал, но выцепивший слово «корабль» Такемичи посмотрел вперед и уже перестал обращать внимание на окружающий мир. Невероятно. Их экспедицию спонсирует главный Имперский университет, а потому нет ничего удивительного в том, что для них предоставлен лучший корабль, и всё же… Такемичи поражен. Субмарина «Морской Царь» была легендой среди моряков. Блестящий изящный корпус длинной в сто семьдесят метров и шириной в пятьдесят поражал воображение. Он имел форму торпеды, на конце которой, подобно плавникам глубоководных рыб, крепились гигантские лопасти. По корме корабля тянулись резные линии. Величественные морские драконы. Рядом с ними располагались и маленькие ряды иллюминаторов — каюты солдат. А выше смотровое. Словно большой глаз на лице циклопа, он грозно взирал слепящим отблеском солнечных лучей на маленьких людишек вокруг. Неужели они и правда… Его немилостиво толкает в плечо лучший друг. Ханагаки на секунду теряется: звуки, которые покинули его мысли при виде глубоководного гиганта, в секунду оглушают его своим единством. Команды погружающих оставшийся багаж матросов, клаксоны заезжающих внутрь машин и крики чаек, провожающих ученых в дальний путь. Такемичи встряхивает головой и спешит за Чифую, который уже исчез за железными стенами «Царя». Первым делом они с Мацуно направляются в свою каюту. Она средних размеров, но рассчитана на трёх человек. Чифую со смешком замечает: после знакомства они ещё ни разу не ночевали раздельно. По краям комнаты находятся деревянные кровати-полуторки. Одна из них оказывается двухъярусной. Вторая находится сверху длинного письменного стола. Между ними был иллюминатор. Большой круглый купол, к которому восторженный, словно ребенок в утро дня рождения, Такемичи прижимается практически носом. Они ещё даже не погрузились, а у него уже от предвкушения подрагивают руки. Уединение двух друзей прерывает тихое покашливание. Третьим в каюте оказывается Казутора. Механик сначала немного мнётся на пороге, но потом проходит к дальней кровати и раскладывает вещи. Такемичи предлагает свою помощь. После восхищенных рассказов от искусствоведа только глупец не захотел бы подружиться с неординарным мужчиной. И возможность, которую искал лингвист, наконец находится. Они решили разложить вещи вместе. И, когда приходит черед саквояжей Ханагаки, Казутора вдруг оживляется. Причину лингвист понимает довольно быстро. Наручь. Единственный подарок от отца. Эта наручь передавалась в их семье из поколения в поколение. Кожаный рукав, хранящий в себе тысячи секретов и мудрость предков. По рассказам дедушки, сначала это были просто часы. Тонкий ремень с иголкой и зазубринами. Его дальний предок тогда, много сотен лет назад, бежал из своего государства. Единственным его сокровищем в маленькой дырявой котомке был этот браслет, который он на смертном одре передал сыну. Тот добавил к нему свою деталь: аккурат рядом появилась маленькая лупа. Совсем крохотная, в тонкой оправе. Он писал иконы древних богов. Дальше был компас: следующий его предок был грозным, отчаянным пиратом, держащим в страхе всё побережье восточных островов кростов. Грабил, завоевывал территории и похищал сердца юных наивных девиц в пышных юбках, трепетно ждущих его на островах, томительно смотрящих на горизонт, в ожидании того самого корабля с черными парусами. Таким он был всю жизнь. Таким же и покидал её выцветшие чертоги, вкладывая в руки своему единственному сыну семейное придание, в котором теперь был маленький потайной отсек с одной единственной серебряной пулей — морской закон. Итак, раз за разом, с каждым новым владельцем он менялся. Часы, которые раньше походили на детскую игрушку, сейчас были сложным механизмом с десятками маленьких золотых шестерёнок, над которыми крепились четыре резные стрелки. Тонкая золотая оправа и крепчайшее стекло. В дополнение к компасу появился и курвиметр, которым измеряли длину линии древних карт. Тахометр, барометр, маленький телеграфный ключ и даже глубиномер. Лупа сменилась тремя маленькими линзами разных диоптрий. Вместе они образовывали очень странную кривую линзу. Такемичи не один раз пытался разгадать её смысл, но так и не смог. Это была одна из тайн этого сокровища. Одна из многих. И это стало причиной: Ханагаки впервые за эти недели увидел на лице Казуторы живейший интерес, когда тот попросил разрешение посмотреть на прибор. Глаза мужчины буквально светились от предвкушения. Такемичи решил воспользоваться этим шансом. Присев поближе, он с улыбкой протянул наручь Казуторе, тут же задавая ему вопрос о том, что успевший достать свой пояс с инструментами Ханемия хочет найти в стареньких приборах. И механик ответил. Воодушевлённый юноша, осматривая вещь со всех сторон, с каким-то детским восторгом поведал, что многие детали наручи действительно очень старые — почти древние, но при этом даже на первый взгляд видно, что они работают исправно и точно. И это действительно было удивительно. Чифую первым делом побежал осматривать корабль изнутри. Именно побежал. Как бегут восторженные мальчишки на причал, обгоняя не расторопных, ленивых взрослых, лишь бы первыми увидеть морского стального гиганта, чей громкий гудок был слышен даже в маленькой пекарне на окраине города, куда мама попросила сходить купить свежий хлеб. Он пробегает столовую, комнату переговоров и котельную, решив обязательно заглянуть туда позже ещё раз, и подбегает к смотровой площадке. Быстро, перескакивая несколько ступенек, взбирается по лестнице к самому центру. Стекло шириной и длинной в двадцать метров, пересеченное стальными каркасными полосами, открывает просто невероятный вид. Чифую слышит тихий сигнал. Над его головой на множестве панелей загораются зеленым светом маленькие лампочки, и слышится голос штурмана: — Мы готовы, капитан. Тайджу, стоявший на помосте около главного пульта управления спиной к нему, немного поворачивает голову и приказывает: — Старпом, начать погружение. Глубина сто шестьдесят футов. Включились радиоприемники, топот солдат многократно увеличился. Скрипы люков, переключатели и сирены — целая какофония звуков разнеслась по кораблю. Отовсюду послышались голоса: — Погружение сто шестьдесят футов. Угол заглубления семь градусов. — Есть, угол заглубления семь градусов. — Начать погружение. — Есть, начать погружение. — Скорость в тридцать узлов. — Есть, капитан. Крепления тросов раскрылись, и субмарина опустилась, начиная стремительно уходить под воду. Спустя несколько минут цвет морской воды начал темнеть. А Чифую только сильнее всматривался в морскую пучину — когда он ещё увидит такое? Шиба, стоящий рядом перебравшегося на помост искусствоведа, только хмыкнул понимающе и по-отечески быстро мазнул рукой по светлым волосам юноши. Мацуно удивился, но ничего не сказал: этот жест очень сильно напомнил ему их старика Дино, который в дни особенно хорошего расположения духа мог вытворить что-то подобное. Эта была секунда какой-то грустной ностальгии, которая сменилась внутренним детским хвастовством — интересно, что сказал бы старый пройдоха, увидев их сейчас на борту «Морского Царя»? Чифую очень хотел бы увидеть его выражение лица в этот момент. Спустя несколько часов после погружения к их компании присоединяются братья Хайтани с тремя большими картами на перевес. За ними идут Инупи с Коко: наемник нес проектор, а в руках оценщика покоился ящик со вставочными изображениями. Тайджу с Чифую, обсуждавшие до этого последнюю экспедицию команды геологов на Острова, спускаются к ним. В центре находился длинный стол и десять стульев. Мужчины водрузили на него аппарат и разложили карты. Бесшумно на один из стульев опустился только что подошедший Санзу, на поясе которого висела стальная подруга. Из его рук на стол перекачивало несколько судоходных журналов. Чифую посмотрел на проход, в котором послышались голоса. К ним пришли Такемичи и Казутора. Мацуно удивленно уставился на парочку — они активно что-то обсуждали. Искусствовед удивлен, но рад. Его друзьям было как будто неловко, когда они были втроем. Поэтому Чифую приходилось принимать решение — оставаться с лучшим другом или проводить время с новым, с которым очень хотелось стать ближе. А теперь можно будет просто закинуть руку на плечо одному, а второго подхватить под локоть и весело тащить вперёд. Мацуно довольно улыбается. Скоро подтянулись и остальные. Муто натянул на каркас, стоявший перед столом, белую ткань, а Ханма, пощелкав переключателями, подключил проектор. Остальные заняли свободные места. Тайджу сел во главе, а Ханагаки вновь вышел к проектору. В этот раз он не волновался. Может, дело в том, что с командой они стали ещё ближе, может темный цвет морской глубины позади успокаивал ритм его сердца — он не знает. Но уверенно смотрит на белое полотно и вставляет первую маленькую рамку в механизм. Под тихий ход шестеренок членам экспедиции представляется морское дно. — В последние несколько дней до отплытия, мы просматривали судоходные журналы, которые проводили исследовательские работы близко к зоне, в которую мы направляемся. — Санзу подтолкнул их ладонью ближе в центр. Муто и Тетта взяли по одному, быстро пробегаясь взглядом по выделенным местам. Ханагаки тем временем продолжил. — За последние десятилетия в этом районе исчезло множество субмарин. Большая часть считается пропавшей без вести, но те, что удалось отыскать — буквально разорваны на куски. Стальные корабли покорёжены, как консервные банки. На лицах парней появилось недоумение. — Что это может быть? Глубоководные акулы? — Ханма задумчиво оттягивает сережку-висюльку на левом ухе. Такемичи отходит немного в сторону, к черной доске. Он берет мел и быстро перечерчивает скалистое дно с проектора, меняя кадр в проекторе. — В дневнике написано: «Только достойные смогут пройти ворота и продолжить испытания…», и рядом с этой надписью есть рисунок. Слово «продолжить» — ключевое. Шестеренки приходят в движение и на ткани появляется изображение, написанное рукой древнего. Оно достаточно примитивное, но в нем угадываются скалистые камни, среди которых прячется пятно. Оно изгибается, вьется зубристой лентой, отсвечивающей стальными чешуями. — Это Левиафан. Согласно легендам, все древние имели защитников. У кростов это была каменная черепаха, чей панцирь был выше и прочнее тысячелетних скал, сакриты могли повелевать королём гримов. Кровожадный волк-защитник, чей вой был слышен на другом континенте. А границы Космантры защищал Левиафан. Морской дракон-извергающий пламя, способное сжечь даже морское дно. Именно он «охраняет» вход в затерянный город. Присутствующее задумчиво смотрели на рисунок. — Нам приготовиться к встрече с десятитысячелетним чудовищем из легенд о народе, которого может и не быть вовсе? — Муто скептически выгнул бровь. Остальные перевели взгляд на Ханагаки. — Я думаю… Его прервали. Радары начали издавать громкие предупреждающие сигналы. Тайджу нахмурился и направился к главному штурвалу: — Старпом, что там у нас? — Капитан, тут… Секунда, и субмарина ударяется об скалу от сильнейшего толчка. Все валятся на пол, главный свет выключается, и единственным освещением остаются красные лампы аварийного питания. Внезапно всё затихает. Такемичи вглядывается в иллюминатор. За дальней скалой он замечает быстро мелькнувшую тень.