Такемичи незаметно для окружающих легонько щипает себя за руку, чуть выше кисти, но кабинет ректора не превращается в собственную махонькую комнатку со слабым освещением от единственной лампы и тихо храпящим Чифую на соседней кровати – это не сон.
Растерянный Мацуно, несколько пальцев которого точно также оттягивают нежную кожу на кисти руки, лишь шокировано смотрит вперед, не в силах поверить в услышанное.
Когда они бежали сюда, полные энтузиазма, всё, на что надеялись молодые ученые, это собственными руками поддержать бесценную реликвию. Аккуратно провести подушечками пальцев по корешку, с трепетом взглянуть на пожелтевшие, наверняка, почти истлевшие страницы и, быть может, с разрешения скопировать несколько себе. Чтобы после, когда они оказались бы вдвоем в их маленькой комнатке, вновь окунуться в детскую мечту, с трепетом разглядывая каждую черточку, выведенную тысячи лет назад древними.
Но их ждало совсем другое.
Пока их ректор по обыкновению сидел в своем просторном дубовом кресле, покуривая очередную самокрутку, к ним подошёл незнакомый мужчина.
На вид ему было около двадцати пяти или тридцати лет. Он был высоким и худощавым, что подчеркивала плотно облегающая тонкую талию вельветовая жилетка, из кармана которой болталась одинокая золотая цепочка от часов. Поверх неё был надет пояс, на котором висело несколько небольших кожаных сумочек. Из одной торчал маленький металлический наконечник, в котором Ханагаки признал небольшой кернер.
На шее поверх свободной рубашки у мужчины был повязан простенький черный шейный платок с мелкой брошкой в виде трех соединенных шестеренок.
На голове незнакомца был цилиндр. Было видно, что хоть ткань в нескольких местах уже немного стерлась, хозяин бережно ухаживает за вещью. Возможно это был подарок от кого-то очень дорого. А может хозяин просто любил винтаж.
Поверх самой шляпы были надеты гогглы. Ханагаки сразу заметил – не обычные с одной линзой, какие носили почти все, а профессиональные, с множеством стекл с разными диоптриями. Ремень был сделан из телячьей кожи, а вот оправа была золотой. Возможно, это была краска, но Такемичи уверен – даже так, они стоили целое состояние.
В противовес элегантному щегольскому верху на странном мужчине были надеты обычные свободные штаны, заправленные в простенькие зашнурованные берцы.
Незнакомец был олицетворением слова «контраст». Особенное ярко это подчеркивали высветленная чёлка и странные татуировки на кистях рук – «Грех» и «Наказание» на языке сакритов.
Когда взгляд Такемичи сталкивается с его, мужчина лениво ухмыляется и рукой указывает на два свободных стула рядом с ним.
Ученые неуверенно занимают места.
Мужчина встает посреди комнаты и начинает говорить:
— Обычно мне нет нужды представляться, но вид напуганных котят не оставляет мне выбора, – покрасневшие щеки Ханагаки и сдвинутые брови Мацуно заставили гостя ухмыльнуться ещё шире, – меня зовут Шуджи Ханма.
Я второй геолог исследовательской команды имперского университета истории. Недавно, думаю, об этом вы точно слышали, наша команда погружалась на дно Восточного моря.
Из-за резкого изменения подводного течения мы сбились с курса и опустились в совершенно другое место. Так вот: там, в одной из скал, было небольшое отверстие. Было принято решение о погружении.
Мы опустились ещё ниже и… Там был храм.
Его стены были почти полностью разрушены подводным давлением, и всё же можно с легкостью представить себе прежнее очертание. – с каждым слово мужчина становился серьезнее: улыбка давно сошла с его лица. – Из-за непредвиденных обстоятельств мы не могли задержаться надолго: не знали, насколько хватит запасов кислорода. Наш водолаз смог проникнуть внутрь храма: предположительно в главный зал для моления. Там он и нашёл это. – он переводит быстрый взгляд на лежащий на столе фолиант, тут же возвращая его к внимательным слушателям. – Я до сих пор не понимаю, как, – мой коллега сейчас как раз проводит опыты – но книга была полностью сухая.
Я никогда прежде не видел подобного материала – невероятно тонкое, но прочное стекло, которое способно выдержать давление толщи воды целого моря. Книга находилась в стеклянном кубе, который мы и извлекли на поверхность.
Наш университет специализируется на «материальном» - иными словами у нас нет лингвиста, который бы перевел эту рукопись. Поэтому я здесь: вы заработали себе неплохую репутацию своей последней публикацией.
Такемичи заторможено кивает.
Их университет был не очень большим и получал достаточно маленькие суммы на экспедиции. Поэтому как правило, они проходили недалеко от берегов моря. На последней из них, в подземной деревне кростов было обнаружено несколько свитков – рукописи шамана о заключении браков между детьми благородных семей.
Истончившаяся пожелтевшая бумага и почти выцветшая киноварь заставляла остальных опускать руки. Других, но не их.
Чифую с Такемичи корпели над записями несколько недель к ряду, буква за буквой восстанавливая текст, иногда забывая про еду и сон. И мир науки наконец смог увидеть подробнейшее описание брачных ритуалов одного из самых древних народов.
Так они и прославились. Ну, как прославились, – их работы стали гораздо чаще публиковать, но из-за юного возраста всё еще редко брали для участия в крупных проектах.
— Что ж, основную суть я изложил. Теперь то, зачем я здесь: руководство университета и глава исследовательского центра имперского музея истории предлагает вам участие в экспедиции. Мы планируем найти Космантру.
На последних словах Ханма вперился в них взглядом, с удовольствием и небольшой насмешкой читая изумление и неверие на лицах обоих ученых.
— К-космантру…
Такемичи не спрашивал – робко повторил, пытаясь убедить то ли себя, то ли такого же шокированного происходящим лучшего друга в реальности сказанного импозантным молодым мужчиной.
— Именно так. У нас нет лингвиста, но есть картограф, который расшифровал карту на одной из страниц. Карту древнего пути до исчезнувшего города. Сейчас, спустя тысячелетия, подземные скалы изменились. Поменялось и само море. Иными словами – добраться туда будет очень непросто. Поэтому нам просто жизненно необходим человек, который переведёт нам письменное описание карты.
Его прервал тихий звон. Шуджи тут же достал золотые карманные часы из маленькой сумки на ремне. Такемичи рассеянно отметил – наверное, те самые, чья цепочка болталась на жилетке геолога.
Хмуро посмотрел на циферблат и повернулся к ним спиной, потянувшись за оставленным на свободном стуле плащом. Быстро одевшись, он оглянулся:
— Я жду вашего ответа до завтрашнего вечера. Это против правил, но я оставлю на это время фолиант вам – чтобы легче было решиться. – геолог игриво подмигнул, закусив губу и исчез за деревянной дверью, словно его и не было вовсе.
Несколько минут в кабинете стояла полная тишина.
— Странно, я был уверен, что вы как перевозбужденные первокурсницы начнете прыгать от радости.
Они дружно перевели взгляд на ректора.
Несмотря на огромную разницу в возрасте, они называли его просто Дино. Мужчина сам на этом настаивал. Не просто настаивал – поставил перед фактом: «Вы не студенты, так что к чёрту этот ненужный официоз».
Ему было уже под семьдесят, но вместо тела дряхлого старика, мужчина мог похвастаться еще вполне себе крепкими мышцами и твердой походкой.
Кожа его была загорелой. С возрастом это стало ещё заметнее – седина ярко контрастировала с ней даже при слабом свете. На подбородке была небольшая борода, тонкой линией тянущаяся к пухлым широким губам. Плечистый, массивный мужчина создавал впечатление грубого, грозного человека, но парни уже давно не пугались сурового вида – не первый день его знали.
В юности он был борцом.
Сейчас уже мало кто знает об этом – почти все свидетели уже отправились на тот свет – но в свое время он был одним из лучших: отправлял соперника в нокаут с первых секунд начала боя.
Неважно, кто был перед ним: новичок или же матерый – он упрямо шёл вперед и добивался своего. За что и получил прозвище «Огненный Бог». И возгордившись решил увековечить победы на своем теле. Изгибающееся тело дракона, ползущее с шеи на крупное лицо. Даже сейчас, спустя полвека, немного потекшие линии и выцветшее тело мифического зверя на лице мужчины заставляют нерадивых студентов и молодых преподавателей опускать взгляд в ужасе и робком восхищении. Что же делала татуировка тогда, на ринге…
Он был неподражаем.
А потом, как это обычно бывает, на пике славы молодой многообещающий претендент получает серьезную травму и покидает мир большого спорта под разочарованные ворчания и грустные, сочувствующие вздохи.
И неожиданно для всех находит себе применение в науке.
Шаг за шагом, ремонтируя паровые машины, подбирая нужные шестеренки и копаясь в старых сердечниках, мужчина, увлеченно щёлкая старенькими гогглами, доставшимися еще от отца, с тихим звоном меняющейся линзы, совершает открытие за открытием.
И вновь его имя слышится в бурных обсуждениях. Но на этот раз – в научном кругу. Его начали уважать тогда – сорок лет назад, когда он придумал новый способ выплавки металлических листов. Уважают и сейчас, когда он, сидя в ректорском кресле, руководит проектами молодых амбициозных студентов и ученых, готовых вот-вот потрясти мир научного сообщества новыми находками.
Мужчина несколько минут смотрит на притихших парней, а потом встает и идёт к чайнику. Звучит щелчок и начинают крутится шестеренки. Мужчина вновь грузно опускается в кресло, шикая, когда хрустит больное колено.
— Это правда… Нас правда позвали в экспедицию? – Мацуно перевел взгляд на мужчину, словно бы только его слово могло подтвердить происходящее безумие.
Он устало вздохнул, а после не жалея сил стукнул молодого искусствоведа по голове рукописью, которую ему принес недавно практикант с исторического факультета, безбожно сминая тонкую бумагу.
— Конечно правда, бестолочи! Я значит всеми правдами и неправдами, только услышав об этой книжонке, сразу написал письмо этому надутому индюку из имперского, распинаясь о том, какие у меня тут специалисты, а они тут сидят, хлопая глазами как мухи и смотрят в рот одному из их чудиков-каменщиков! И не стыдно, а?! Экспедиция ещё не началась, а вы меня уже позорите, спиногрызы.
И, как не странно, это срабатывает – парни выходят из транса. И правда начинают вести себя, как дети – трясут за плечи, радостно перекрикивая друг друга.
Дино смотрит на это с усталостью и какой-то отеческой гордость. Он наблюдает за этими мальчишками с самого первого курса: он видел их взлёты, падения, их труды и заслуженное признание. Они были для него как родные сыновья, которых у него никогда не было.
И сейчас несмотря на привычное ворчание он не может скрыть – он правда гордится ими. Гордится и желает удачи в будущей экспедиции.
Когда они слышат истерический визг старого чайника, Мацуно вскакивает со стула и идёт разливать чай на троих, пока Такемичи бежит в соседний кабинет – деканат – договариваться с другими профессорами, чтобы их сегодня заменили на парах.
Дино дал добро, да и сам Ханагаки понимал, что в таком состоянии не сможет сконцентрироваться на занятии, что уж про Мацуно говорить – из них двоих младший был более усидчивым.
Вернувшись, Такемичи принимает из рук друга жестяную кружку, любовь к которым грузный мужчина пронес через всю свою жизнь, – поэтому, несмотря на абсурдность, они даже в его университетском кабинете заменяли нормальную посуду – и опускается на стул рядом с Мацуно, увлеченно что-то обсуждающим с Дино. Он не участвует в разговоре: его мысли где-то далеко. Где-то на страницах лежащего рядом фолианта.
***
Они вернулись домой, когда солнце клонилось к горизонту.
Когда дверь в комнату захлопнулась, послышался всхлип. Чифую, подошедший к письменному столу, с удивлением обернулся.
Младший стоял посреди комнаты и смотрел прямо на него. По его щекам катились крупные прозрачные слёзы, нос немного покраснел и опух, но он улыбался. Ярко-ярко. Улыбался так счастливо, словно сдал первый зачет, получил первые гогглы или выступил на первой научной конференции. Нет, ещё счастливее.
Чифую подходит и обнимает его. Не так, как вчера – возбужденно, пытаясь успокоить рвущееся наружу вольной птицей трепещущее от волнения сердце, – а тихо, понимающее и по-семейному.
Они стояли, прижавшись друг другу. А когда отстранились, посмотрели друг другу в глаза – изумруд отражал небесную синеву, в которой читалось чёткое: «Мы едем. Во что бы то не стало».
Они кидаются к шкафам одновременно. Шкафами они были только номинально.
Вещи Чифую хранились в небольших металлических ящиках, собранных из старых запчастей. То тут, то там виднелись шестеренки и старые подшипники – чёрт знает, из чего они их собирали. Это было, когда они были совсем зелеными мальчишками, – несмышлёными первокурсниками – они собирали всю мебель из того, что находили в университетских барахолках.
Сейчас они взрослые, достаточно обеспеченные ученые, но это рухлядь была дорога им – хранила столько памятных деньков, тихих ночных разговоров, слез разочарования и громкого радостного смеха.
У Такемичи же шкаф заменял сейф. Раньше он стоял наверху – как они смогли спустить тяжеленный сейф через маленький люк – загадка для потомков. Но вот он – стоит в самом углу, выпятив металлическую грудь, гордо возвышаясь над остальной мебелью не менее вызывающей «мебелью».
Они достали на кровати свои походные сумки и стали кидать туда все, что попадалось под руки. Такемичи первым делом начал складывать самое ценное – свои немногочисленные словари и тетрадки, в которые он, будучи влюбленным в древности мальчишкой, переписывал все надписи со скрижалей и скриптов, которые ученые публиковали в научных журналах.
Чифую недалеко от него ушёл – единственное различие в их тетрадках было только в том, что у Мацуно большую часть занимали изображения и рисунки.
Когда сумки были наполовину наполнены, парни всё-таки решили вспомнить про одежду.
Они задумчиво посмотрели на свои вещи.
Им не сказали, в каких именно условиях будет проходить экспедиция. Сейчас они могут накидать кучу вещей, а в итоге это окажется лишь ненужным балластом.
Они решили взять лишь несколько сменных льняных рубашек, просторных штанов и по паре ботинок. Остальное купят в Империи. Подумать только – они едут в Империю, чтобы отправиться искать исчезнувший город.
Он очень любил Республику, но реальность Империи всегда заставляла распахивать в неверии глаза и закусывать губу – это было что-то невероятное.
В отличии от Республики и Остров, которые и вовсе отставали на несколько сотен лет в развитии от двух других материков, Империя по-настоящему была двигателем прогресса. Новые технологии, невообразимые конструкции и эпатажная мода – всё шло оттуда.
Даже не верится, что они и правда поедут туда.
Несмотря на то, что по телу всё ещё бегали почти неощутимые мурашки от волнения, в этот день они легли рано – бодрствование ночью не прошло даром даже для их молодых организмов: спали без задних ног.
А утром, как штык, были в кабинете ректора. Это было похоже на дежавю: Дино также курил трубку, на столе лежала мечта всей юности, а их двоих прожигал острый бронзовый взгляд. Единственное изменение – на Ханме сегодня был другой костюм.
Обычный черный комбинезон, поверх которого была надета кожаная жилетка. Сапоги и наручи были ей в тон. Из украшений осталась только все та же сиротливо висящая золотая цепочка. Такемичи внезапно ощутил в себе желание узнать её историю, практически сразу задавив его в зачатке: лезть в личное незнакомых людей не в его принципах.
В этот раз они не стали дожидаться приглашения – сами заняли пустующие стулья. И стоило только мужчине вновь посмотреть им в глаза, как они практически хором выпалили: «Мы согласны».
Шуджи лишь ухмыльнулся в ответ, пододвигая к ним два билета на поезд, на которых отблескивали несколько шестерёнок и название главного имперского вокзала.
***
Их утро начинается с мерзкого холодного кофе на центральном железнодорожном вокзале, который по всем законам жанра был невероятно горьким и имел жженный привкус. Странно, что Ханагаки был этому удивлен: кофейный аппарат даже для паровой машины слишком сильно дымил, вызывая подозрение ещё на входе в кафе.
Рядом стоящий Ханма разговаривал с Мацуно, выкуривая очередную ментоловую сигарету. Несмотря на максимальное различие профессионального интереса – геология и искусство – они удивительно быстро нашли общий язык, обсуждая недавно найденные на дне залива две небольшие деревеньки сакритов. Оба восхищались умением этого древнего народа работать с горными породами.
Мичи же молчаливо уткнулся в свою тетрадку. Вчера вечером, прежде чем возвращаться к себе, он перевел с помощью кальки себе несколько страниц книги. Не хотелось потратить впустую второй день подряд.
Боже, кажется, он никогда не портачил так сильно. Лишь вновь увидев на столе книгу, он вспомнил о том, что им на целый вечер разрешили оставить себе древнейший экспонат для изучения. А они что? Выбирали походные рубашки! Позорище!
Ханагаки едва успевает перевести небольшое вступление автора, как оказалось, дневника, как слышится громкий гудок: их поезд прибыл.
Они заходит в купе и Такемичи, едва успев закинуть сумку на полку, тут же приникает к окну, с детским восторгом наблюдая, как механический зверь набирает скорость.
Он едет. Едет навстречу с потерянным.
