То, чего нельзя коснуться

Он тогда убежал, и это было почти стыдно. Но осознавать это он начал позже, гораздо позже. Первые несколько минут, полчаса, час, два, он сидел, подтянув колени к груди и обняв всего себя руками, даже не пытаясь стирать слезы. Очки он потерял где-то на входе в комнату. Он не был уверен, сколько так просидел. Тогда это не имело значения, ничего, на самом деле, не имело значения. Ему было больно. Он даже не мог бы описать все как-нибудь по-другому. Просто больно, потому что он сначала слишком долго отрицал свои страхи, а потом слишком много боялся. И еще, пожалуй, слишком мало работал. Да, в этом проблема — он забыл о работе, поставив себя на первое место. Он не должен был так поступать. А на следующий день он чувствует себя также отвратительно, собирается на работу, не проспав даже двух часов. Потом приходит и до самого обеда разгребает несколько пачек документов, оставшихся с прошлого вечера. А потом появляется Капитано. Да, правда, как обычно — в двенадцать дня. И Панталоне со стыдом радуется, что Предвестник носит маску — не нужно смотреть ему в глаза. Банкир все равно отводит взгляд, как может мало говорит. Капитано выглядит обеспокоенным, но тоже молчит. А Панталоне чувствует, что он так долго не продержится: руки снова начинают дрожать, и Архонты, как же хочется, чтобы Капитано, как вчера, сел рядом и удержал его трясущиеся пальцы в своих теплых-теплых ладонях. Но Панталоне стыдно и ужасно, ужасно хочется извиниться, но не может найти слов. И ему все еще страшно. Так что Банкир вздыхает, пытаясь прогнать это мокро-холодное ощущение из горла, прикрывает глаза, убирая то же плывущее ощущение из глаз. Просит Капитано уйти немного пораньше, мол, ему работать надо. И Предвестник уходит. Так продолжается, наверное, больше недели. Панталоне даже начинает со своей постоянной нервозностью чувствовать, что все его хорошие отношения с Капитано были чем-то вроде сна. Нет, не сном, конечно. Галлюцинацией. Это больше по части Дотторе, но тем не менее, Панталоне почти готов поверить таким чувствам. Сам не знает почему. Наверное, так проще. Но он не может. Нет, точнее, может, без особых проблем может просто притвориться, что никаких хороших отношений не было. Показалось. Приснилось. Не сложилось. Панталоне не хочет. Он не собирается забывать единственные настолько близкие и настолько теплые отношения в его жизни. Да, дружеские, но ему этого хватало. Да, может быть все было немного не совсем так, как он представлял себе дружбу, но это было именно то, в чем он нуждался. И теперь этого нет. Ничего нет. По его, кстати, вине. Панталоне старается не думать об этом, перестать представлять сотни, тысячи вариантов того, как бы все случилось, если бы он не ушел. Он старается работать и действительно забывает о всех своих проблемах на короткие несколько часов. А потом приходит Капитано. И Панталоне больше не чувствует, как он улыбается, не слышит, как он тихо смеется. Капитано теперь слишком много молчит. — Панталоне? Я зайду, ладно? Просто поговорить надо, знаешь, — с коротким стуком входит Педролино, со своей обычной приветливой улыбкой, и (к счастью) необычным отсутствием документов в руках. — Тут такое дело... В общем, на следующей неделе Царица решила устроить небольшой прием, пришел сказать тебе. Ей нужно, чтобы ты сходил как обычно, поговорил там, ну, знаешь, с этими твоими... С нужными людьми так сказать, да. Ты же понимаешь, нам... — Да, нам опять нужно немного финансирования, — Панталоне чуть устало улыбается. Ничего нового. — Я поговорю с нашими спонсорами, не волнуйся, я умею вытягивать из них деньги на новые проекты для Фатуи. Просто скажи, что там будет не слишком много народа, пожалуйста? — Царица обещала, что всего будет немного, но еще обещала дать тебе достаточно спиртного, чтобы ты из них прямо там мог подписи в нужных местах вытащить, — Педролино только виновато улыбается на обреченное выражение лица Панталоне. Каждый раз одно и то же. — Ну ты понял? Тогда я пошел, мне еще нужно... Ах да, попроси еще Капитано прийти, пожалуйста. Я ему уже предлагал, но он не соглашается. В прошлый же раз ты его как-то уговорил, давай теперь также, ладно? Чем больше Предвестников, тем лучше все будет выглядеть, ты же знаешь. В общем, постарайся немного над этим. — Педролино машет рукой и уходит, а Панталоне остается думать и работать. Он пообещал — сделать не может никак. Ждет в итоге почти всю неделю, каждый день видясь с Капитано, каждый день не находя ни слов, ни сил. Сидит молча и почти не ест, может быть, берет в рот пару зерен риса для виду. А у Капитано в самой позе, в жестах обеспокоенность, постоянная нервозность. Иногда он пытается заговорить, но Панталоне отвечает совсем вяло, кое-как выдавливая слова. Как тут о чем-то просить? Но он пообещал — значит сделает хоть как-нибудь. И за день до приема он все-таки что-то для себя решает. Он не может так продолжать, ну не может. И когда Капитано тянется забрать с его стола коробку, Панталоне перехватывает его руку. — Спасибо, — улыбается, самыми уголками губ, но улыбается. И Капитано вздрагивает, застыв так, как был, лишь опустив голову и глядя, кажется, в самые глаза Панталоне. — И подожди немного. Я хотел бы извиниться. — Вам не нужно, — Капитано кое-как отвечает, почти шепотом, почти дрожащим голосом. Почти. — Я не злюсь на вас и совсем не обижен. Но я хочу понять, что я сделал не так. Панталоне качает головой, все ещё к держа руку Капитано в своей, большим пальцем выводя какие-то круги ну чужой ладони. Он не готов сейчас говорить больше, совсем не знает что сказать, да и не сможет. — Знаешь, меня Первый попросил позвать тебя на прием, — он почему-то решает говорить правду. Возможно, только так потом не будет стыдно. — Ему нужно, чтобы ты там был, и он думает, что я уговорю тебя прийти. Только я не знаю, как тебя теперь просить. — Если вы хотите, чтобы я пришел, я выполню вашу просьбу. Даже если вы будете просто говорить то, что нужно Педролино, — в голосе Капитано слышится улыбка. И как же Панталоне, оказывается, по этому скучал. — Сейчас я и правда делаю то, о чем меня попросил Первый, — Панталоне улыбается чуть-чуть пошире. Не знает зачем, может быть, чтобы было проще себя контролировать. Но совсем не помогает — перед глазами все начинает немного плыть, а на щеке чувствуется что-то мокрое. Он не хотел. — Но если ты придешь, мне... будет гораздо спокойнее. Я буду чувствовать себя лучше, если ты там будешь. — Тогда я приду, — и после этих слов Капитано вытягивает свою руку из совсем слабой хватки Панталоне. А потом еще немного наклоняется вперед и приподнимает чужие очки. Осторожно, едва касаясь кожи убирает это мокрое ощущение со щек, проводит рядом с глазами, стирая слезы, и несмотря на грубую кожу перчаток, для Панталоне это чувствуется почти нежно. И становится только сложнее сдерживаться. — Спасибо, — все, что получается из себя выдавить, останавливая слезы. Капитано и сам, конечно, с этим отлично справляется. И Панталоне даже не совсем хочется, чтобы он прекратил, потому что хоть его касаются и перчатки, но ему это невероятно приятно. А потом в голову проскальзывает та же мысль, что и пару недель назад. Слишком близко. Капитано, кажется, замечает перемену в его лице, на котором вместо мягкой улыбки внезапно оказываются дрожащие плотно сжатые губы. Он убирает руку, быстрым движением пальцев возвращая очки на место, а потом отходит на пару шагов от стола. Панталоне сидит молча, глядя в одну точку, а потом вдруг дергается и переводит глаза куда-то на маску Капитано. Собирается снова извиниться, но Предвестник приподнимает руки, качает головой — не нужно. Панталоне улыбается чуть-чуть. Капитано легко кланяется и уходит. Банкир, пожалуй, после этого чувствует себя гораздо лучше — нет отвлекающего фактора. Панталоне тоже — общение вроде сдвинулось куда-то с мертвой точки, хоть и таким странным образом. Но еще он хочет, чтобы Капитано не уходил. Вообще никогда и никуда, наверное. *** Наступает завтра. Панталоне с особой тщательностью собирается на прием, уделяя много времени каждому предмету одежды, каждому маленькому украшению. Он должен выглядеть красиво, чтобы привлечь к себе внимание: именно он будет вести эти беседы-переговоры в расслабленной обстановке, которые так нужны Педролино. Он всегда старается, конечно, но в этот раз как-то... немного по-особенному. Ему хочется, чтобы Капитано тоже его заметил. А еще, если это произойдет, возможно, позже они поговорят, уже нормально, долго, и Панталоне все ему объяснит. А для этого ему требовалась уверенность в себе. Но все-таки он волнуется. Конечно, он думает о том, что в первую очередь должен будет взять несколько хороших обещаний с некоторых богатых людей, которые потом помогут Фатуи. Да, да, да. Он правда старается думать только об одной единственной своей задаче, но получается просто ужасно. Он кое-как застегивает пуговицы на рубашке, стараясь заставить пальцы перестать так дрожать, успокоиться самому, расслабиться. В последнее время то, что Дотторе всегда называл тремором рук не давало ему покоя. Слишком часто, слишком сильно. Это же только от волнения, правда? Тогда ему стоит перестать волноваться. Ему нужно контролировать свои эмоции. В этом никогда не было ничего сложного. Почему же он не справляется сейчас? Тот факт, что ему весь вечер придется находиться рядом с кучкой богатых (но Архонты, каких невоспитанных) людей тоже не успокаивал. В голове снова крутились эти воспоминания, слишком расплывчатые, слишком нечеткие, но не такие старые, чтобы это было нормально. Всего год прошел, может быть полтора. Хотя он ничего не помнил и в то утро. Но ничего страшного. Такое случилось всего один раз. С ним же все в порядке, да? Может быть, его иногда беспокоили эти воспоминания, этот вечер, эта ночь, следующий за ними день. Но лишь изредка. Это не имеет значения. Один раз — неважно, что всё остальное время его просто удачно отвлекали. И никто же не говорит, что это будет повторяться, правда? Этого больше никогда не случится. Все будет хорошо. Он делает глубокий вдох, успокаиваясь. Да, да, он все еще умеет это делать. Собирает волосы сзади тонкой шпилькой, украшенной драгоценными камнями. Он купил ее где-то много лет назад, и теперь носит по особо важным случаям. Не сказать, что она очень красивая, очень изысканная, очень дорогая, но она придает ему уверенности. Это глупо, конечно, но для него эта шпилька работает как маленький амулет, и это уже приятно. Самый большой и красивый зал Дворца был, как всегда, прекрасно украшен. На этот раз не Царицей лично, но на нее работало множество талантливых и трудолюбивых людей. Тем более, Панталоне был уверен, что в этот раз над обстановкой потрудились Сандроне с Синьорой: украшения были яркими, сияющими золотом и янтарем, но в то же время сдержанными, со множеством тяжелых лент из плотного атласа; драгоценные камни были осторожно дополнены, словно успокоены нежным белым и умиротворяющим серым; в лампах сверкали яркие хрустали, но свет был слегка приглушен, зато были раздвинуты шторы на высоких окнах, за которыми теперь темнел поздний вечер. Панталоне было привычно в такой обстановке. Он был окружен роскошью, знаком с ее правилами большую часть своей жизни, а приемы Царицы — неотъемлемая часть его работы. Ему почти комфортно находиться здесь, среди почти незнакомых ему людей, обсуждать с ними ничего не значащие темы, имея ввиду вовсе не то, что он произносил вслух. Тысячей подтекстов, недоговорок и сложных оборотов доносить до них свои предложения, точно также получать ответы на заданные вопросы, а потом, улыбаясь, заключать важные контракты так, что этого не замечал никто, кроме двух человек, расписавшихся на бумаге. Ему это даже нравилось. Точнее, нравилось бы, если бы ему для этого не приходилось столько пить. Конечно, несколько бокалов шампанского или вина — нормальный итог для любой встречи, хорошее сопровождение для приятной деловой беседы. Но не когда ты пьянеешь после пары глотков, не совсем понимая, почему, а потом как-то слишком поздно начинаешь чувствовать, что у выпивки немного необычный вкус. Хотя нет, для него уже обычный. О, Архонты, только не сейчас. Это странное состояние опьянения, в котором он всегда расслаблялся слишком сильно, не было нужно ему сейчас. Нет, это все никогда не мешало ему заключать выгодные сделки, тем более, что сейчас он уже с этим закончил. Но ему было необходимо поговорить с Капитано, нормально поговорить, и он не мог это сделать в таком состоянии. Или мог? Панталоне как-то смутно осознавал, что он сам по себе, почти не думая, идет в противоположную сторону зала, туда, где должен быть Капитано. Он старался наблюдать за Предвестником большую часть вечера, так незаметно, как мог, но ему ни разу не показалось, что это взаимно. Зато он заметил, что Капитано необычно много выпил. Хотя, может и обычно, ведь Панталоне понятия не имел, насколько Предвестник устойчив к выпивке. Ладно, неважно. Почему он вообще туда идет? Он соображал слишком плохо для всего лишь одного стакана вина. Он это, конечно, понимает, но ничего с этим не делает, зато продолжает идти вперед. Капитано его вроде замечает, даже делает пару шагов в его сторону, но в этот момент Панталоне обо что-то спотыкается (о свою собственную ногу?) и начинает падать. Он осознает медленно, так, что даже успевает задуматься, а не упадет ли он случайно на какой-нибудь стол. Но этого не происходит — Панталоне подхватывают под руки, и он всего лишь мягко стукается лбом о чужое плечо. — Будьте осторожнее, пожалуйста, — голос Капитано звучит прямо около его уха, как-то непривычно громко. Панталоне кое-как цепляется за чужие плечи, одежду, руки, но все-таки встает ровно. Поднимает глаза. Он не может видеть взгляда Капитано, но он абсолютно уверен, что они смотрят друг другу почти в глаза. Он немного пьяно улыбается. — Я мог бы постараться, но мне гораздо больше нравится, когда ты меня так ловишь, — Панталоне тихо смеется, снова уткнувшись лбом в чужое плечо. Капитано от этого только вздыхает, а потом осторожно берет его руки в свои. — Позвольте мне проводить вас до вашей комнаты, — даже не дожидаясь ответа (странно), он тянет Панталоне за собой из зала. Тот послушно идет следом, лишь иногда запутываясь в собственных ногах, и как-то очень плохо осознавая, что вообще происходит. Он обнаруживает себя на лестничном пролете, ближе к жилым этажам. Вырывает свои руки из мягкого захвата, а потом начинает медленно подходить ближе к Капитано, который с каждым его движением делал шаг назад. Панталоне все старался быть немного быстрее, чтобы от него перестали убегать, или что там Капитано делал, но у него получается плохо. Так что он продолжает идти вперед, только где-то в глубине сознания обдумывая, зачем он вообще это делает. Все кончается глухим, еле слышным ударом железа о камень. — Мне жаль, — Панталоне, кажется, понимает, что Капитано больше некуда идти. Он поднимает руку, сам не зная, что хочет сделать, и в итоге невесомо опускает ее на чужое плечо. — Я не хотел тогда уходить. Мне нравилась идея провести с тобой больше времени просто так, и ты не сделал ничего плохого. Ты не думай, что ты где-то ошибся. Это просто я. Мне было страшно, я не знаю почему. Но ты не виноват, правда. И эти пару недель я не пытался тебя избегать, просто я не знал, что можно сказать. Я хотел поговорить с тобой сегодня после приема, но видишь, все получилось как обычно плохо. Капитано молчит, вплотную прижимаясь спиной к стене. Он незаметно опускает голову, наблюдая за Панталоне, за его выражением лица, за его действиями. Он не знает, что делать. Он, пожалуй, первый раз в жизни выпил немного больше нужного, и теперь необычно острые чувства, ощущения, слишком громкие мысли мешают ему вести себя так, как ему бы хотелось. Он знает, что ему нужно ответить, поговорить. Но он замирает, не двигается, только дышит слишком глубоко, так, что начинает кружиться голова. Хватка Панталоне на его плече немного усиливается, и Капитано словно обжигает этим еле заметным давлением. Но он продолжает стоять неподвижно, словно давая всему хаосу внутри себя медленно-медленно гореть. Ему даже не сильно хочется сопротивляться. — Скажи что-нибудь, ну пожалуйста, — Панталоне сложно держаться на ногах, и он осторожно прислоняется лбом к чужому плечу. Хватка его ладони перемещается на чужой локоть, стараясь найти поддержку, но это не сильно помогает. Он как никогда раньше хотел, чтобы Капитано до него дотронулся сам, аккуратно поддержал под руки, да что угодно сделал. Может быть обнял? Это вряд ли, но Панталоне кажется, что именно это сейчас было бы лучше всего. Он кладет вторую руку на чужое плечо, и прижимается чуть-чуть ближе чем раньше. — Пожалуйста. Хватит себя вести так, словно ты меня боишься. Я же знаю, что ты не можешь. Ты сильнее и лучше меня, но рядом со мной ты постоянно нервничаешь и молчишь. Ты так заботишься обо мне, словно я этого стою. Прекрати. После этого монолога, произнесенного тихим шепотом куда-то в сторону чужой шеи, Панталоне замолкает. Надолго, как ему кажется, хотя он продолжает стоять всего лишь минуту. Потом его ноги окончательно подгибаются, и он начинает медленно падать, сам того не замечая. Он почти заснул вот так, прижавшись к Капитано так близко, как только можно. — Вы просто не знаете, насколько прекрасны в моих глазах, — Панталоне осторожно подхватывают под колени и поднимают на руки. Капитано говорит тихим-тихим шепотом, держа его так, словно он совсем ничего не весит. А потом начинает идти в сторону их комнат, прижимая Панталоне к себе так бережно, как только может. — И не знаете, насколько я плох в своих собственных. Вот так он медленно, стараясь не повредить чужому сну, несет его в комнату. Уже у самой двери Панталоне, кажется, просыпается на пару секунд, еле выговаривает что-то про открывание двери. Он все-таки добирается непослушными пальцами до кармана в пиджаке и отдает Капитано маленькую связку ключей, чуть не роняя их. Через пару минут он уже в своей спальне, старается спрыгнуть на пол из чужих рук, а Капитано не дает ему этого сделать, вместо этого осторожно опуская его на кровать. Панталоне сидит какое-то время неподвижно, видимо, соображая, что случилось и где он, а потом кое-как встает и стягивает с себя пиджак вместе с ярким шейным платком. Потом отбрасывает куда-то туфли и уже собирается лечь, как вдруг его останавливает Капитано. Кладет руку на плечо совсем ненадолго, медленно вытаскивает из его волос блестящую шпильку, снимает пару невидимок, которые удерживали прическу, а потом отпускает. Панталоне от этого словно переносится назад на пару недель, в тот момент, когда Капитано также осторожно перебирал его волосы, стараясь помочь. Только в этот раз ему почему-то не страшно. Он перехватывает чужое запястье и разворачивается, поднимает голову, надеясь, что может встретиться взглядом с глазами напротив. — А ты можешь остаться? — Панталоне сам случайно переходит на шепот. Словно это поможет ему как-то проще общаться со всегда тихим Капитано. — Пожалуйста. Я не хочу спать один. Я чувствую себя хуже, чем обычно после этого вина. Я ведь всего пару глотков выпил, а мне так плохо стало. Ты же сможешь побыть со мной? — Мне бы очень этого хотелось, — Капитано невольно соглашается, хоть и понимает, что идея плохая. Или хорошая? Но он никак не может контролировать свои действия разумом, по крайней мере, той нормальной частью разума, которая все это время устанавливает для него границы. Не говори слишком много. Не трогай больше, чем нужно. Не смей даже думать о том, что когда-нибудь ты сможешь осторожно прижать эти тонкие, нежные руки к своим губам. Не нужно зря себя обнадеживать. И ведь Капитано понимает, что это все границы правильные. Он всегда их придерживается, хоть и думает иногда, что можно позволить себе немного больше. Задержать взгляд на чужом лице чуть-чуть дольше. Подвинуть руку на столе дальше, чтобы самыми кончиками пальцев в перчатках коснуться другого человека. Попросить о чем-нибудь, хотя бы раз. А сейчас все эти границы словно куда-то исчезают. Всего на мгновение исчезают, только из-за того, что он выпил слишком много, но ему этого хватает. У него в мозгу сейчас что-то между спокойной пустотой и абсолютным хаосом, словно он находится где-то рядом с созданием маленькой вселенной в своей собственной голове. А потом Панталоне тянет к нему руку, и даже через перчатку он может чувствовать, что она холодная. Ему невероятно хочется согреть, не только руку, но всего Панталоне, так, чтобы ему больше никогда не было холодно, согреть самую его душу. Он почти чувствует, что может это сделать. Он соглашается.